С любимыми не расставайтесь...

С любимыми не расставайтесь…
. С любимыми навек прощайтесь,
Когда уходите на миг.
Предисловие Александр Кочетков

В самом начале нашей семейной жизни мы, если была необходимость повздорить, проделывали это тихо, по ночам, шёпотом, чтоб мама не узнала о нашей ссоре. Мама должна была считать, что у неё самый лучший зять в мире. Она так и считала. Но шило в мешке не утаишь, тем более, что в первый год совместной жизни у нас были большие сложности с квартирным вопросом. Жили мы с мамой в одной маленькой комнатушке 120 х 300 см – бывшем коридоре. Там же у нас ещё и сынишка родился.
Так что даже недовольный взгляд одного из супругов мама-тёща тут же замечала. Как-то мы очень поссорились с мужем. Честно признаюсь, что причина была более чем серьёзная. Если коротко, то муж профукал одну комнату. И мы получили к Новому году ордер на одну комнату вместо положенных нам двух комнат в трёхкомнатной квартире.
В министерстве строительства мы остались, как получившие двушку, то есть по приказу нам выделены были две комнаты. Так что нам предстояло долгие годы жить в коммуналке в одной комнате вчетвером да ещё с соседями, так нагло обманувшими доверчивого Сергея. Не хотела об этом писать, так как это есть в другом рассказе, но так и быть очень коротко изложу суть дела. Перед Новым 1958-ым годом нам как молодым специалистам раздавали ордера. Да вот только зам. министра поленился вписать фамилии: торопился домой встречать Новый Год.
— Фамилии впишите сами. С Новым Годом! Я пошёл. Всех поздравляю.
И ушёл. Нам досталась квартира с Владимировыми, тоже приехавшими на работу из Ленинграда. Нас тогда из нашего института ЛИСИ было направлено человек 12. Владимировым выделили одну комнату, поскольку их было пока только двое, а нам две, потому что нас к тому времени было уже четверо.
Генка схватил оба ордера и говорит Сергею:
— А давай бросим жребий: я кину ордера, кто какой поймает, туда свою фамилию и впишет.
Сергею эта идея понравилась. Летят бумажки, драгоценные махонькие бумажки. Летят как листовки. Сергей подпрыгнул, схватил бумажку на лету. Смеётся, веселится. В ордер и не посмотрел. Генка поймал другую бумажку.
— Смотри, я вписываю фамилию, не глядя! Ха-ха-ха.
— И я вписываю фамилию, не глядя, — смеясь, сказал Сергей и…… вписал нашу фамилию в ордер на одну комнату.
Конечно, я очень расстроилась. Полтора года выбивала квартиру, и вот на тебе. Чёрный юмор! Пошла после праздников в министерство. Оказалось, что даже суд уже не может ничего изменить. Вот я ночами и шипела мужу в ухо, высказывая свое негодование. Ещё бы: опять выбивать, но уж теперь без льгот, практически – дело безнадёжное.
Я требовала, чтоб он обратился за помощью к своему директору, кстати, очень уважаемому в начальственных кругах. Может, чтоб и получилось. Но он был очень робким, стеснительным. И мне пришлось снова хлопотать самой.
На это ушло ещё два года. А нервов? И, если бы не директор техникума, где я тогда работала, то неизвестно, сколько времени пришлось бы нам жить в одной комнате со скандальными соседями. Ну, да ладно: дело прошлое.
А тут другая неприятность: денег, то есть зарплату стал приносить всё меньше и меньше. А мы ведь молодые родители: надо и пелёнки, и распашонки, и нянечке платить – много чего надо. А зарплата тает с каждым месяцем. Уже половину только приносит. Я обратилась за советом к подруге, что работала с ним в одном институте.
— Ирэн, может мне к директору сходить, выяснить, в чём дело?
И вот что я услышала: Сергея выбрали комсоргом по принципу: «лишь бы не меня». Он – безответный и безотказный. Комсорг. Собирать взносы стеснялся и придумал коммунистический вариант: завёл журнал, вписал фамилии и объяснил, что комсомольцы – народ ответственный, а значит, пусть каждый кладёт в пакет деньги и в журнале отмечает себя: сумма и дата. Сначала всё работало, потом стали появляться забывчивые, потом взносы превратились в кассу взаимопомощи, то есть, если кому-то срочно нужны деньги, можно брать, только вписать фамилию, сумму и дату. При возврате, соответственно, вычеркнуть себя из должников. Вычёркивать не забывали, а вот вписывать забывали. Так на половинной зарплате вторую половину года и перебивались. К перевыборам я уже со многими его сотрудниками познакомилась и с некоторыми даже подружилась. Потому, я, исподволь, проводила соответствующую беседу, чтоб его переизбрали.
Сами понимаете, что приходилось шипеть и по этому поводу, пытаясь объяснить ему, что он – глава семьи и должен о ней заботиться.
Мама слушала, слушала мои шипения, всхлипывания, поняла, что разгорается нешуточный пожар, да и говорит мне:
— Запомни, дочь: какая бы неприятность не случилась, никогда мужа не выгоняй из дома. Никогда не говори: «Пошёл вон!» Никогда не выставляй чемодан. Какая бы ссора между вами не случилась: бей посуду, рви на себе ночнушку – делай, что хочешь, но никогда не говори: «Уходи, чтоб мои глаза тебя не видели». Всё поняла? Если будете жить долго, неприятностей будет много, а муж должен быть один навсегда. А как выгонишь, не успеет он за дверь выйти, как его тут же и подхватят. Береги мужа! А вообще: ссориться надо так, чтоб примирение было медовым месяцем. Вот так!
И я всю нашу семейную жизнь следовала её мудрому совету, за что я ей очень благодарна. Правда, с медовым месяцем не всегда получалось.

Фая + Артур = любовь.
А вот подруге моей Фае мама таких советов не дала, и вот, что из этого получилось.
Фая, по большому счёту, и не была мне подругой. Просто учились в одном институте, землячки. Однако близкими мы никогда не были. Но мне приходилось наблюдать, не скрою, с некоторой завистью её дружбу с Артуром. Они встречались с третьего курса. То есть Фая училась на третьем курсе, а Артур на четвёртом. Он учился на архитектурном факультете, а там обучение на год дольше. У архитекторов срок обучения шесть лет, в то время как обучение на других факультетах пять лет. Итак, они окончили институт одновременно и поехали работать в Таджикистан, в Сталинабад, ныне Душанбе.
Артур очень любил Фаю. Настолько, что, будучи коренным ленинградцем, оставил свой любимый город, свою семью, возможность работать в ведущем проектном институте Ленпроект и поехал в далёкую Тьму-таракань за своей любимой. Даже не понятно, за что он её любил? Не красавица. Просто симпатичное, приятное лицо, как у большинства девушек этого возраста. Серые глаза, относительно тонкие губы, аккуратный носик, классический овал лица. Всё в норме, всё на своём месте. Тёмно русые слегка вьющиеся волосы, подстриженные, но не коротко, где-то почти до плеч. Тоненькая стройная фигурка, тоже ничем существенно не отличающаяся от сверстниц. Что отличало её, так это выражение лица. Оно источало такую уверенность в себе, в своих суждениях, в своих требованиях, что сотрудницы, коими она руководила, побаивались её. Старались выполнять все её указания, даже, если они с чем-то не были согласны. Между прочим, руководителем группы она была совсем не плохим: требовательность сосуществовала с добротой, порядочностью и заботливостью о своих подчинённых. В обиду она никого не даст, будет защищать правдами и неправдами. Поэтому, сотрудницы относились к ней весьма уважительно. Она не была приветливой и улыбчивой. Но умела смеяться от души удачной шутке или казусному случаю.
Артур внешне был чем-то похож на Фаю: серые глаза, аккуратный нос и рот, вьющиеся русые волосы, правда, светлее, чем у Фаи. Тоже тонкий, стройный, высокий. Они были похожи друг на друга как брат и сестра, и, в то же время резко отличались. Основное отличие – это взгляд. У Артура взгляд был мягкий, приветливый, очень располагающий к общению. Нрава он был весёлого. Умел неплохо бренчать на гитаре, хорошо пел, несмотря далеко не сильный голос. Был душа компании. Обычно в конце вечера, а вечера в институте устраивались частенько, когда основная масса сотрудников расходилась и разъезжалась по домам и, оставались самые ненасытные гулёны, которые живут недалеко, его просили спеть что-нибудь. У него на работе всегда была гитара. Кто-нибудь быстро её приносил, все вставали в кружок, слушали Артура и подпевали, где было нужно. Пел он задушевно обычные советские песни, русские народные и романсы. Слушая его, мы испытывали какое-то тёплое чувство солидарности, сопричастности. Душа как-то будто очищалась. Шуточные и блатные песни он никогда не пел. Расходились по домам за полночь.
В общении с Фаей была заметна некоторая неуверенность в себе. Это и было то основное, что резко отличало их друг от друга. Женщины института смотрели на него с некоторым обожанием. Я имею в виду молодых и холостых. Но Артур ни на кого не обращал внимания. На вечерах танцевал только с женой, постоянно целуя её то в щечку, то в шейку. Если в шейку, то Фая смеялась, ей было щекотно. Танцующая парочка выглядела как молодожёны в медовый месяц. Приятно было смотреть на них. Думалось: неужели бывает такая любовь? Счастливая Файка! Столько лет! Двадцать лет живут душа в душу! «Где это видано, где это слыхано…» Уже Олежка, сын уехал учиться в Ленинград. Красавец мальчик и умница. Поступал в тот же институт, ЛИСИ, который кончали родители. Кстати в тот год абитуриентам, у которых кто-либо из родителей учился в ЛИСИ, добавлялся бал. Так что Олежке добавлялось два балла, и тройка, полученная не экзамене, превращалась в пятёрку. Пригодилось ли ему это или и так хватило баллов, но родители с гордостью говорили, что их Олежка поступил в ЛИСИ.
Жили они все эти годы вместе с родителями. Мать Фаи тихая, скромная женщина, отличная кулинарка. Особенно ей удавались пироги с капустой и с яблоками. На праздники и Фая, и Артур приносили это замечательное угощение на работу, угощать своих сослуживцев. Артур гордился пирогами тёщи и не уставал её расхваливать. Действительно, она была на удивление уживчивая женщина. С Артуром они сразу сошлись: два неуверенных, уступчивых, нетребовательных человека. Они были как родные. Помогали друг другу, защищали друг друга. И было от кого. Я не говорю о Фае, с которой, хоть и с трудом, но можно было договориться. А вот её папа! Тесть, то есть! У этого характер – кремень! Сказал, значит: так оно и есть. Требовательный. Оно и понятно: партийный номенклатурный работник. Привык, чтоб всё исполнялось, так, как он считает правильным. Его авторитет непререкаем. Вот откуда аналогичные черты характера у Фаи! Как тяжело было её маме. Теперь у неё есть отдушина – зять. Но у мамы была и очень важная по жизни черта: умение охладить пыл мужа, успокоить рассерженную дочь.
Буквально с первых дней совместной жизни у Артура с тестем были постоянные схватки: особенно это касалось политики страны: и в отношении своих граждан, и отношении с другими странами. Здесь почти во всём у них были серьезнее разногласия. В спорах Артур проявлял иногда ненужное упрямство. Однако со временем, зять и тесть притёрлись друг к другу, и хоть и возникали споры до хрипоты, но к утру всё было на своих местах. И Артур, и тесть были людьми отходчивыми и не зловредными.
Но с выходом тестя на пенсию, отношения между ними осложнились. И, хотя по-прежнему, утром уже никто не помнил вечернюю схватку, разлады стали всё серьёзнее. Дело в том, что в моду стали входить международные состязания. Особенно трудно они переносили футбольные и хоккейные матчи. Футболистов не поделили: одному нравятся одни игроки, другому – другие. То же самое с судьями: те, что правильно судят с точки зрения тестя, впадают в немилость зятя и наоборот. А уж про хоккей вообще лучше промолчать. Но, трудно.
Шёл 1972год. Сентябрь месяц. Этот месяц вошёл в историю страны. В этом месяце жители нашей страны, от мала до велика, пристрастились к хоккею. Я имею в виду серию встреч с канадцами. Мы увидели совершенно другой хоккей: жёсткий, с мордобоем, с боксёрскими приёмами. Наши хоккеисты, как и мы, болельщики, ожидали соответствующей реакции судей. Но, не тут-то было. Они этих схваток вроде бы и не видят. Наши ребята не могли дать соперникам соответствующий отпор: не так воспитаны. А нам так хотелось, чтоб они тоже не церемонились, и дали понять, что и у нас кулаки крепкие.
Сами понимаете, сколько эмоций захлёстывало наших людей. Даже очень старенькие бабушки не спали ночами – болели за наших ребят. Страна была как единый организм. Чувство глубокого патриотизма буквально захлестнуло весь народ нашей необъятной Родины.
Легко догадаться, как эмоционально проходили стычки между тестем и зятем. А серия состояла из восьми игр. Их надо было пережить. Первая игра принесла нам неожиданную победу. Гордость, радость были так велики, что Артур с тестем легко погасили свои разногласия. Танцевали по комнате в паре, пили коньяк и даже целовались.
— Ну, что, Артур! А! Как мы их разложили! 3:7! Ай да, молодцы! Так этим Янкам и надо! Ещё и руки распускают, бандиты!
— Да, отец! Удивили, так удивили! Впервые ведь с канадцами играют, с профессионалами! Между прочим, отец, «янки» — это американцы, а не канадцы.
— Не может, чтоб замечание не сделать, умник. Мне всё равно: канадцы для меня те же американцы.
Тут вступает тёща, предчувствуя схватку.
— Что вы коньяк без закуски пьёте! Так и захмелеть недолго.
— Да что вы, мама, мы выпили-то всего по семь рюмочек: по рюмочке за каждый гол! А закусить я бы не против: столько калорий расходовали. Пошли, отец!
Артур тестя с самого начала их совместной жизни стал называть отцом. Папой – не получается: больно он серьёзный, требовательный. Отец звучит вроде бы солидней.
Они обнялись и пошли в столовую. За столом опять чуть было не разгорелся спор из-за шайбы, пропущенной Третьяком. Но тут Артур успокоил тестя.
— Да Третьяк просто молодец. Сколько они лупили по воротам, а он всего три штучки пропустил. Вообще, имейте в виду: наши ребята канадцев не знают, не знают чего от них можно ждать. И всё-таки, выиграли.
Он расцеловался с женой, с тёщей. Выпили по последней за будущие успехи наших хоккеистов, и пошли пытаться уснуть, ведь скоро утро.
. Смотреть с ними вместе было очень тяжело: споры не удавалось приглушить ни Фае, ни маме, ни обеим вместе. Уже были такие утра, что завтракать за одним столом они не могли: сразу разгорался вчерашний спор. Раньше Фая говорила:
— Артур, уймись. Отец старше тебя, и ты должен уступить.
И Артур уступал. Теперь он парировал:
— Я тоже уже не молодой. У меня тоже есть нервы. А у твоего папы уже начинается старческий маразм.
Этого любящая дочь не могла простить мужу. Начались ссоры и между ними. А тут наши хоккеисты второй матч продули. Вся страна переживала. У всей страны проявился, уже начинающий как-то затихать, патриотизм. Все люди жили общими переживаниями, общими надеждами. Да, народ наш сплотился в едином порыве: своими эмоциями, своим духом поддержать своих ребят. Верующие молились за них, неверующие – тоже. Враги помирились, чтоб вместе со всем советским народом посылать мощный энергетический импульс нашим игрокам. И не столько, чтоб уж обязательно выиграли, сколько, чтоб никто не остался инвалидом, ибо канадцы играли слишком грубо. Это по нашим понятиям. Постоянные драки, избиения наших хоккеистов настраивали наш народ против канадцев. Игры можно было сравнить со сражениями в Великую Отечественную Войну. Смотрели все и всегда, независимо от времени суток. Был необычайный подъём патриотизма. Забегая немного вперёд, скажу, что, несмотря на проигрыш серии в целом (3игры выиграли, а 4 проиграли) весь народ чувствовал себя победителем и испытывал гордость за свою страну, пожалуй, бОльшую, чем полёт Ю. Гагарина в космос. Да, канадцы выиграли на одну игру больше, чем наши, но все считали, что, если бы они не травмировали Харламова, который не смог участвовать в последних играх, то ещё не известно, смогли ли бы они победить. Они всё-таки смогли избавиться от Харламова, которого боялись как огня. А последний матч вообще можно сравнить лишь со Сталинградской битвой. Нашему народу было уже не до счёта, лишь бы наши ребята не остались инвалидами.
Все забыли на время свои зависти, ревности и прочее. Все. Но, только не тесть с зятем. У этих достойных мужчин сразу обозначились серьёзные противоречия: тесть благоволил к Якушеву, зять – к Харламову. Серьёзную напряжённость в новых отношениях разрядила ничья: 4:4.Потом были два выигрыша. Радуйтесь, родственники! Радуйтесь! Но не тут-то было. Тесть начал обвинять Харламова, ругать его, дескать, если уж ты такой выдающийся нападающий, то должен забить больше мячей.
— Что твой Харламов сделал? Да, выиграли. А счёт? 5:4! Это что? Ты считаешь это преимуществом? Да, с такого счёта легко скатиться к проигрышу.
Это, как в сказке Пушкина о рыбаке и рыбке, где старухе всё большего и большего хотелось. Разгорячённый Артур, по характеру борец за справедливость, стал защищать Харламова.
— Не обязательно ему самому бить по воротам. Он замечательный подающий. С его подачи Михайлов и забивает мячи. Они же делают общее дело.
— Трус твой Харламов! Боится канадцев, как мышка кота. Чуть на него канадец бежит, он скорее к бортику прибивается. Фу! Смотреть противно!
— Так и не смотрите! Что-то Ваш Якушев в этих играх не слишком нас порадовал. Сколько он – то мячей забил? А? Ну, что скажете?
— Чтоб ты понимал! Ваш Якушев! Да ты ногтя на ноге его не стоишь, сосунок!
— Так! – Начал Артур, шумно дыша носом. Ноздри раздулись от напряжения, как у хорошего коня после забега. — Между прочим, я уже давно взрослый человек. Сын в институте учится. А вы меня всё за подростка держите. Из уважения к Вашему возрасту я всегда вам уступал. Вы же отец моей жены. Но всё имеет свои пределы. По-моему, Вы должны извиниться.
— Что? Ты что такое сказал? Ты забыл, с кем живёшь?
— Помню, помню. С чиновником в отставке, который к старости совсем стал Держимордой.
— Артур! Как тебе не стыдно? Ты понимаешь, с кем ты разговариваешь?
— Понимаю, Фаечка! Я ж тебе говорил, что у него резко развивается старческий склероз. С ним жить уже невозможно. Самодур стал какой-то.
— Что?! – Вскипела Фая. – Не можешь с ним жить? Значит, и с нами. Убирайся вон!
— Ты что, Фая! Думаешь, что говоришь?
— Фаечка, — осторожно вступила мама. – Остынь! Завтра всё будет нормально.
— Нет! Пусть убирается ко всем чертям, чтоб глаза мои его больше не видели.
Она подбежала к двери, встала в позу регулировщицы.
— Вот Бог, а вот порог! Ишь, не может он с ним жить!
— Ты серьёзно меня выгоняешь? Ты хорошо подумала? А ты можешь себе представить, что…Если я сейчас уйду, то уже больше не вернусь? А?
— Ты же не можешь с моим отцом жить, вот и поживи без него.
— Алексей Николаевич! Простите пока. До завтра. А завтра на свежую голову обсудим, как нам сосуществовать дальше. Может, и правда, лучше врозь?
Тесть сидел, опустив голову, и ничего не говорил. Артур потоптался несколько минут в прихожей, надеясь, что сейчас, вот сейчас всё уладится. Но Фая, у которой характер был отцовский, упёртый, настаивала на своём.
— Долго мне двери нараспашку держать? Выметайся быстрее. Катись колбаской по Малой Спасской! – и стала выпихивать Артура.
Тот, сдёрнув с вешалки пиджачок, вышел на улицу. Он слышал, как причитала тёща, как она звала его, просила вернуться. Но, слышал и голос Фаи: «Мам, не лезь не в своё дело. Успокойся, приползёт твой зять, на коленях будет просить, чтоб впустили. Не переживай, никуда твой любимый зять не денется. Кому он нужен?!»
Дверь резко захлопнулась, и Артур остался на улице. Он стоял уже плохо соображая, что же произошло. По привычке стал винить во всём себя. Обошёл дом. Мысли стали
приходить в какое-то, пока ещё неустойчивое, равновесие. В ушах стал звенеть голос Фаи. «Так! Значит, она считает меня никчёмным, слабохарактерным, никому не нужным? Что ж, попробуем пожить самостоятельно. Да? А как? Вот сейчас, куда пойти переночевать? Друзей таких, нужных, не завёл. В гостиницу не пустят: нет ни документов, ни денег. Действительно, что мне делать? Возвращаться невозможно. Надо хоть немного заставить её побеспокоиться».
Тут он вспомнил, что частенько посмеивался над сотрудниками, ночующими в институте после ссор с жёнами. «Ну, вот! Теперь и мой черёд настал». И он зашагал в сторону института, благо он находился всего в полутора кварталах от их дома.
Подойдя к институту, Артур всё никак не мог решиться войти. Походил вдоль остеклённого витража вестибюля: вперёд – назад, вперёд – назад. Дёрнул двери – заперто. Вестибюль освещён ещё на все 100%. За столом никого нет. «Где же д. Миша? А-а-а, идёт с чайником. За водой для чая ходил. Ой! Как хочется есть! До утра не выдержу. Ха! А утром что? Денег-то нет. Даже у Тони бутерброд не купишь. Нет, она, пожалуй, в долг даст». Так размышлял Артур, стоя у входа в институт. Он прошел немного вперёд, встал как раз напротив стола вахтёра и тихонько постучал по стеклу. Д. Миша оказался с замечательным слухом. Он подошёл к окну, приложил руку ко лбу, присмотрелся, кивнул головой и пошёл отпирать дверь.
— Ты что ж это, голуба душа? Неужто, с Файкой повздорил? Да, она, брат, крутая женщина. Никак выгнала!? Да, как же так, Артурчик? Вы вроде ладно жили. Ох, ох, ох! Тяжёлая нонче мужья доля. Что делать? Эмансипо!
Артур стоял, переминаясь с ноги на ногу, смотрел как д. Миша заваривает чай, и уж хотел попросить у него полстаканчика, уже настроился побежать в свою комнату за бокалом, как д. Миша говорит:
— Что? Хоккей смотрели? Ну, как там наши? Ах, не досмотрел? Ну да ладно, скоро новости, узнаем результат. Ты, небось, и поужинать не успел? — и, глядя на смущённо кивающего Артура заговорщицки так, продолжил. – Сейчас ключ от 306ой комнаты сдадут, и мы с тобой повечерием. У меня и по котлетке найдётся, и пирожки к чаю вкуснейшие есть. Не горюй! Живы будем, не пропадём. Кто ж там сегодня припозднился? Скорее всего, это Ирка. Все бабы скорей домой рвутся после работы, а эту никак не выгонишь. Сынок-то, небось, заждался. Ладно, ты иди пока чертежи раскладывай, готовь место для матраса. Пол хоть уборщица уже и помыла, но на чертежах всё же лучше. А я сейчас позвоню по-местному, потороплю. Да и принесу тебе матрас. А тогда уж спокойно и поедим.
Он ушёл в свою каморку за матрасом. У него всё отлажено: он привык давать приют обездоленным на время сотрудникам. У него есть свои любимчики: с этим можно по рюмашке пропустить, с другим о политике поговорить, от третьего анекдотов наслушаться, зарядиться хорошим настроением. С кем-то можно в карты перекинуться, а кого-то лучше не трогать: этому лучше в одиночку переживать.
Артур прошёл в свою комнату, начал раскладывать «подстилку» для матраса. Отрезал кусок кальки: вот и простыня. Настроение у него улучшилось. Ну, д. Миша! Молодец! Умеет утешить, успокоить. Уже Артуру всё произошедшее представлялось в юмористическом ракурсе. Уже он ждал д. Мишу с матрасом, и предвкушал вечер с интересной беседой. В душе надеялся, что опытный д. Миша посоветует что-нибудь дельное.
О! Вот и д. Миша! Ан, нет. Это Ира заглянула в комнату, увидев свет.
— Э, Артур! Что всё это значит? Почему ты здесь? Никак спать собрался? Ну, и дела! Неужели с Фаей поссорился?
— О, Ирина Алексеевна опять задержалась. Идите, милая, домой. Сыночек, небось, заждался. И у нас котлетки остынут.
— Подожди, д. Миша. Дай сообразить. Идите, идите к котлеткам. Ну, идите же! – раздражённо добавила Ирина, выпроваживая его из комнаты. – Так, так. Вот что, Артур. Не дело тебе под столом спать. Валяться как собачонка. Поехали ко мне. Давай, быстро чертежи на места, и…вперёд. Да, не смущайся ты. Архитекторы должны выручать друг друга.
Артур, привыкший не раздумывая слушаться жену, так же прореагировал на приглашение Иры в тоне, не допускающем возражений. Вот и д. Миша с матрасом пришёл. Артур растерялся.
— Д. Миша, простите, пожалуйста. Меня Ира…. Ирина Алексеевна пригласила переночевать. Давайте, я матрас к вам отнесу. Назад.
— Эх, эх, сынок. Одну ошибку сделал, не делай вторую. – Он кисло улыбнулся. – А я уж размечтался об интересном вечере. Может, останешься? Какое-никакое место, а своё, не зависимое.
— Д. Миша, что ты лезешь, куда тебя не просят. Пошли, пошли, Артур.
Артур ещё минутку колебался. Что-то ему не понравилось в Ире. Что-то останавливало. Он подумал, что его неприятно поразило её беспардонное поведение в отношении д. Миши. Но, Ира уже настойчиво тянула за руку. И Артур поплёлся за ней как телёнок. В дверях он оглянулся, чтоб попрощаться с д. Мишей. Тот стоял и очень огорчённо качал головой.
— До свиданья, д. Миша. Не обижайтесь.
— Я то что! Всё ж таки, лучше б тебе остаться.
Но, Ира уже не выпускала рукав пиджачка Артура и, буквально вытащила его за дверь. Д. Миша стоял в дверях и всё не закрывал их, пока Артур с Ириной не скрылись за поворотом. «Эх, эх! Жалко Артура. Влип мужичок. Как он теперь перед Файкой оправдываться будет? Ну, Ирка! Хищница чёртова», — думал д. Миша, переживая за этого, вроде бы чужого, молодого человека.
Несколько троллейбусных остановок, и они у дверей Ириной квартиры. Перешагнули порог, порог в новую жизнь. Кто б мог такое предположить?!
— Проходи, проходи, не стесняйся. Будь как дома.
— Но, не забывай, что в гостях, — невесело пошутил Артур.
— Лёшка, наверно, уже спит. Сейчас ужинать будем. Ты голодный? У меня готового ничего нет. Знаешь ли, не люблю готовить. Есть яйца, сосиски. Сделаем вкуснейшую яичницу. Да? Ты любишь яичницу? Нет? Придётся полюбить. Завтра что-нибудь другое придумаем. Иди в ванну пока я ужин приготовлю.
Артур осмотрелся. Двухкомнатная квартира. В маленькой комнате лежит Лёшка, веснушчатый мальчик лет восьми. Он ещё не спал. Лежал в постели с книжкой. На приход мамы никак не прореагировал, что удивило Артура. Он подошёл к нему, сел на краешек кровати.
— Что? И уроки все сделал сам? – Получив в ответ утвердительный кивок, Артур продолжал расспрос. – И часто ты так в одиночестве бываешь?
— Да, частенько. Вообще-то почти всегда. Я привык. У меня мама главный архитектор! – с гордостью сказал Лёша. – У неё много работы, приходится мириться.
— Я тоже главный архитектор, но я домой прихожу во время. Во всяком случае, стараюсь, хотя, знаешь, тоже случаются срывы, когда в срок не укладываешься, и начинаются авралы.
— Как это вы тоже главный архитектор? Разве так бывает? Их что, много?
— Нет, Лёша. Их немного. Просто у каждого проекта есть свой главный архитектор, а у него есть помощники – молодые архитекторы. Твоя мама — главный архитектор в своём отделе, а я – в своём. А ещё есть главный архитектор института. Он над всеми нами начальник. Вот сколько главных.
— А я думал, мама самая главная.
— А у меня тоже есть сын, — Артур перевёл разговор на другую тему, видя расстроенное лицо мальчика. – Только он уже большой, окончил школу и уехал в Ленинград учиться в институте. И нам без него очень скучно.
— А почему вы пришли сейчас к нам?
— Меня мама пригласила переночевать. Так уж случилось, что я остался на улице. У взрослых такое иногда случается.
— Что, родители выгнали? Ой, я не так спросил. Жена выгнала? Мама говорила, что такое бывает. Она сама папу сначала выгнала, а потом он ушёл и больше не вернулся. А мне его так не хватает. Зачем взрослые ссорятся? Почему они не могут помириться? Мы тоже ссоримся, но всегда миримся. Зацепимся мизинцами, трясём руками и говорим: «наши пальчики сцепились, мы с Володей помирились».
— Мы в детстве тоже так мирились, а когда стали взрослыми, разучились.
Вот и Ира уже зовёт ужинать.
— Иду, иду! – отозвался Артур, потрепал Алёшу по курчавой рыжей головке и обратился к мальчику с заговорщицким видом. – А ты не будешь возражать, если тут рядышком раскладушку поставлю? Есть у вас раскладушка?
— Не знаю. А зачем? У мамы в комнате есть кресло раскладное. Удобное.
— Ну, хорошо, спи. Мне бы больше хотелось с тобой, в мужской компании. Мы с сыном любили вместе поспать иногда, поболтать на мужские темы.
— Артур! Быстрее, яичница стынет!
— Ха, всё-таки яичница,- хихикнул малыш и отвернулся к стенке.
Артур вошёл в комнату, где был накрыт праздничный стол, вернее накрыт по- праздничному. Тарелки с салфетками, крестом положены ножи с вилками, бутылочка с винцом, рюмочки красивые и даже вазочка с цветочками, правда, искусственными. А посередине стола красуется сковорода с четырьмя яйцами, рядом небольшая тарелочка с несколькими кусочками хлеба и большой помидориной.
— О! Пиршествовать будем?
— Ты извини, за скромный ужин. Просто у меня кроме яиц ничего в холодильнике не оказалось. Завтра я исправлюсь и приготовлю что-нибудь вкусненькое. Хотя, честно говоря, я не любитель готовить. На этой почве мы с мужем и разошлись. Ты же знаешь, какая у нас работа: голова забита мыслями о проекте. И жалко тратить мозги на приготовление еды. Но, я постараюсь исправиться.
— Ты думаешь, у тебя будет на это время? Ирочка, ты понимаешь, что я здесь задерживаться не собираюсь. Завтра утром позвоню домой, попрошу Фаю принести на работу пораньше немного одежды, паспорт и деньги. А там видно будет по её поведению. Либо вечером вместе домой пойдём, либо я подержу марку и поживу в гостинице, пока она не попросит вернуться. Сам я не вернусь.
Они выпили по рюмочке, потом по второй. Для непьющего и голодного Артура этот ужин был, что называется: «заморить червячка». Поэтому он быстро захмелел, но всё-таки обратил внимание, что Ира не собирается раскладывать кресло, а наоборот, разложила диван-кровать. Он насторожился. Хмель стал быстро выветриваться.
— Я хотел бы у Лёши на раскладушке переночевать, но он сказал, что в раскладном кресле удобнее. Это оно? Так, сейчас разберёмся, как оно раскладывается. Слушай, Ира, мне так не удобно создавать тебе сложности. Может не надо стелить ничего. Потом же стирать придётся. Я так, свернусь калачиком и посплю. Мне так будет удобнее.
Ира ничего не сказала. Вытащила постельное бельё, дала Артуру.
— Самообслуживайся! – и пошла в ванну.
— Я там зубную щётку мылом помыла, кипятком обдала, можешь пользоваться, — сказала она деловым тоном. – Спокойной ночи! – Скинула безо всякого стеснения пеньюар и легла в постель.
Артура всё это ужасно коробило. «Во, влип так влип, дурак. Зачем я с ней поехал? Дядя Миша ведь отговаривал. Ой! Чего это я запаниковал? Ничего плохого пока не произошло. А завтра всё будет нормально» — думал Артур. Но алкоголь, хоть и лёгкий сделал своё дело. Ему смертельно захотелось спать, и он поспешил в постель. Но, тут сон куда-то улетел, зато прилетели мысли. Он лежал и думал об Ире. «Вот ведь интересная женщина: и внешне, и по внутреннему содержанию. Правда, я с ней особенно не общался, но видел, что около неё всё время кто-нибудь из архитекторов мужского пола вертится. Обычно она сидит на столе с сигаретой. Между прочим, зачем там этот огромный стол стоит? Как раз против комнаты, где она работает. Почти весь коридор перегородил. Неудобно мимо протискиваться. Вообще, надо это выяснить. Когда она работает? Как не прохожу мимо, всегда сидит, болтает ногами и курит, курит, курит. А мимо то один пройдёт, постоит около неё покурит, а тут и другой его сменит. Разговаривают всегда оживлённо. Раз хорошие, умные ребята приходят к ней покурить, поболтать, значит, с ней интересно? Нет. Странная женщина. День курит, после работы работает, ребёнок один. Странно. Замуж ей нужно. Её к мужчинам так и тянет. Но только наши архитекторы все женаты. Кстати, молодые архитекторы, что с ней работают, жаловались, что она из них соки выжимает. Особенно трудно Эдику Орлову: у него дочь тяжело больна, а Ирка требует, чтоб они задерживались после работы. Мирсаид собирается перейти в другой отдел, а Эдик – в другой институт. Как-то я раньше не придавал этому значения. Задерживаются, значит, не справляются. И мне иногда приходится задерживаться. Эх! Ира, Ира! Красивая, блондинка, стихи пишет, начитанная, говорят. Не дура. Сама не живёт и другим не даёт». Так размышлял Артур, пока сон, тяжёлый сон не навалился на него.
Луч солнца полоснул его по лицу. Он открыл глаза. «Где это я?» Тут он вспомнил прошедший вечер. Для утреннего времени слишком светло. Солнце светит как в полдень. «Неужели проспали? Ира!»
В ответ тишина. «Ира! Ира! Ты где? Мы проспали, да?» Тишина. «Так, интересно, который час?» Будильник стоит. Настенные часы стоят. «Что-то не то. Что-то не так», — стучало у него в висках, и он никак не мог понять, в чём дело. Иры нигде не было. «В магазин, что ли, пошла? Так ведь на работу нужно идти. Почему она его не разбудила? Пожалела? А часы? Почему ни одни часы не идут?» Он кинулся к двери. Заперто. «А! Заперла, дрянь баба. И что теперь делать? Как оправдываться и на работе, и дома? Что же теперь будет?»
Он снова лёг в постель. Думать ни о чём не хотелось. Какая-то пустота в душе, в сердце, в мозгах. Даже шевелиться не хотелось. А надо бы умыться, выпить крепкого чаю и попробовать осмыслить всё случившееся. Но он никак не мог заставить себя встать, так и провалялся до прихода Иры.
Ира пришла весёлая, возбуждённая.
— Я сегодня ходила на рынок. Давно там не была. Такое изобилие! Красота! Горы арбузов, дынь. Яблоки такие красивые, как Алма-Атинские! Всего полно: помидоры, синенькие! А виноград! Представляешь, государственный — по 32 копейки за кг. Это – кишмишный. Народ берёт ящиками. А крупный и душистый по 36 копеек. Я тоже купила, не удержалась. Гляди, какой красивый! Будем смотреть телевизор и наслаждаться. Овощей понакупила! Ну, иди сюда, помоги! Ты чего? Весь день так и провалялся? Вставай, вставай.
Артур неохотно встал.
— Дай немного двушек. Надо позвонить Фае. Автомат далеко?
— Нет. На нашем доме у того торца. Вот, у меня только две штучки. Возьми пятак, у кого-нибудь обменяешь.
Артур пошёл вниз. Вот и автомат. Что ж так бьётся сердце, будто стометровку пробежал. Никак не успокоится. И фраза никак не складывается. Вот мужчина идёт. Артур попросил обменять пятак, хоть на одну двушку.
— На, мне сегодня 10 копеек двушками дали. Держи, повезло тебе, паря. Ой, простите. Понимаю, понимаю. Держитесь. Всё образуется.
— Ну и видок у меня, если мужчина сразу всё понял.
Зато теперь он смог взять себя в руки. К телефону подошла Фая. Не успел он и начать говорить, как Фая бросила трубку.
«Ничего, у меня много двушек. И терпения много». И он снова принялся крутить диск. Долго никто не брал трубку. Теперь молча подняли и опустили. Пропала двушка. «Ничего! У меня ещё пять штук». Вот уже осталась одна. Подошла Фаина мама.
— Артурчик! – начала она всхлипывая. Фая не хочет с тобой разговаривать. Прости меня.
— Да, за что же! Мама, пусть Фая принесёт мне немного одежды и паспорт. — Немного помолчав, — и денег. Иначе мне в гостиницу не попасть.
Тут он услышал голос Фаи. « Всё-таки подошла! Я же говорила….» и трубку положили.
Артур немного успокоился: всё-таки он успел сказать, что хотел. А главное, Фая теперь будет знать, что он у Ирки вынужденно заночевал. И он бодро зашагал к Ире.
— Ну, наконец-то. Я уж думала, что сбежал. Что будешь кушать: пельмени? Или голубцы болгарские. У них овощные консервы всегда очень вкусные.
— А картошки немного у тебя не найдётся? Я люблю голубцы с картошечкой.
«Хоть поесть досыта» — подумал Артур. Он вспомнил, что за весь день даже пустого чаю не выпил. Картошка в доме нашлась, и Артур принялся её чистить. Голубцы уже почти разогрелись, и Артур решил пожарить картошечку, чтоб быстрее сесть за стол. На столе уже всё стояло и даже бутылочка сухого вина.
«Э! – подумал Артур. — Эдак я и сопьюсь. Нет, не успею. Завтра буду ночевать в гостинице. А, если мест не будет? Надо было пожертвовать двушкой и забронировать местечко»
Ох! Ох! Ох! Артур, разве ты не знаешь, что человек предполагает, а Бог располагает?
За ужином Артур вдруг сообразил, что Лёшки нет.
— А Лёшка где? Хороший у тебя сынишка.
— Я отвела его к Тане Маджи. Он часто у неё бывает. Пусть поживёт там несколько дней.
— Зачем ты это сделала? Это подло по отношению к сыну. Что ты за мать, не понимаю? Кому он помешал? У него своя комната. Мальчик он воспитанный, умница. Мне бы Олежка такое никогда не простил.
— Не будем об этом. Я со своим сыном сама разберусь. Давай допивай чай. Будем
с тобой разбираться.
— Вот-вот. И я хочу понять: почему ты меня не разбудила? Раз. Почему заперла? Два! Зачем часы остановила? Три!
— Я хотела, чтоб ты хорошенько отдохнул, выспался, подумал. А то ты сгоряча мог бы глупость сотворить.
— Ну, и какую глупость?
— Ну, например, начал бы оправдываться: «Я не виноват: это Ира затащила меня к себе, изнасиловала и т. д.» – начала, смеясь, Ира. – И выглядел бы беззащитным глупым телёночком. А ведь, именно за это тебя Файка выгнала. И потом, в чём бы ты пошёл на работу? В кальсонах?
— Это не кальсоны, а обычные тренировочные штаны. В таких по утрам десятки мужчин бегают.
— Ну, ладно. Я твоему начальству так и сказала: «с Фаей поругался, порвал все отношения и пришёл ко мне жить. Мы уже переспали и решили не расставаться. Ушёл от Фаи в чём был, так она его допекла. Завтра придёт на работу, как положено. А этот день отработает». Вот и всё, мой дорогой.
Наступило молчание. Артур смотрел на Иру расширенными от ужаса глазами. Вместо неё он видел перед собой что-то серое, расплывчатое. Наконец эта масса сконцентрировалась, и проявилось весёлое, довольное, но какое-то ненавистное лицо Иры.
— Что ты наделала? Хрипящим голосом спросил Артур. Зачем? Я не хочу с тобой жить. Ты…ты, ты – исчадие ада. Я люблю Файку, я готов проползти тысячу километров, чтоб быть с ней рядом.
Он обхватил голову руками, и сидел, качаясь из стороны в сторону. «Змея, змея подколодная. Змея».
А «змея» тем временем, ничуть не смущаясь, рылась в шкафу.
— Ну, всё, успокойся. «Что Бог ни даёт, всё к лучшему». Может, со мной мужчиной станешь. Она теперь тебя и близко не подпустит. Подожди. Время всё расставит по своим местам. А пока вот примерь костюм моего бывшего. Ростом-то вы одинаковые, пожалуй, только он был покрепче. Прокормить я тебя до зарплаты прокормлю, а вот приодеть не смогу. Перебьёшься недельку в этом. Ну, давай! Что сидишь? Завтра трудный день будет: впервые в новом амплуа выступать придётся. Надо будет марку держать.
Артура охватило чувство безысходности. Опустошённость и безразличие ко всему. Он машинально встал, дал напялить на себя чужой костюм. Ира была довольна.
— Чуть великоват, но вполне годится. Снимай, я немного подглажу и… спать.
Артур поплёлся в ванну. Обнаружил новую зубную щётку, электробритву. Сунул голову под холодную воду и стоял так, ни о чём не думая. Очнулся, когда рядом кто-то отчитывал его. Ира накинула махровое полотенце ему на голову и стала растирать. Было больно. Голова превратилась в ледышку. Казалось, что мозги-ледышки скрепят от трения друг с другом.
— С ума сошёл! Менингит хочешь заработать? Вот тогда, действительно, никому не будешь нужен.
Она растерла, хорошо разогрела голову, поцеловала его в лобик, в темечко. Привела в комнату, налила немного вина в бокал, заставила выпить и уложила в кровать. В свою кровать!
Артур накрылся с головой одеялом и провалился куда-то. Хорошо! Главное: не думать ни о чём. Он почувствовал, что кто-то устраивается рядом. Очнулся. Ну, да! Конечно! Ирка под бочок легла. Он вскочил.
— Ты что это удумала? Сказал же: «Не люблю тебя! А теперь ненавижу и презираю!»
И он заплакал в голос как ребёнок. «Господи! За что мне такое!» — всхлипывал он.
Ира молча застелила кресло, подошла к нему.
— Прости, поторопилась я. Так давно не было у меня мужчины. Я подумала, что всё равно все считают, что мы с тобой теперь сожительствуем. Всё равно теперь! – И она тоже зарыдала.
Артур не выносил женских слёз. Фая никогда не плакала: может, повода не было, может, в силу своего характера. А вот тёща нет-нет, да и всплакнёт. И тогда сердце у Артура просто разрывается. Он её целует, обнимает, успокаивает. А к тестю всё копится и копится негативное отношение, которое в спорах и проявляется. Вот и сейчас он стал успокаивать Иру.
— Ты пойми, я не могу так сразу. Потерпи, надо потерпеть. Я понимаю: ты изголодалась по мужской ласке, но я не умею идти против совести. Дай мне от Фаи немного отвыкнуть. Ой! Что я говорю? Я уже что-то обещаю. Ирочка, я не могу ничего тебе обещать. Прости, пожалуйста, и не торопи события. Пусть будет, как должно быть.
Он гладил Иру по голове, вздрагивающим плечам, по спине. Прижал к себе и стал качать как ребёнка. Ира прижалась, обхватила его за шею и замерла. Сколько времени просидели, обнявшись два одиночества, трудно определить. Ира первая вернулась к действительности.
— Я постелила тебе. Иди, ложись. Утро вечера мудренее.
— Спасибо, Ира. Не обижайся. Я не могу по-другому.
— Ладно, ладно. Всё хорошо. Спокойной ночи.

Придя на работу, первое, что они увидели в вестибюле, это большое объявление, что в двенадцать часов состоится собрание, на повестке дня которого «аморальноё поведение
архитектора второго отдела Артура А.». Вот так сюрприз! Артур своим глазам не мог поверить: Фая всегда была против вмешательства посторонних в дела семьи. Конечно, ни вещей, ни документов она не принесла. Ещё за это повоевать придётся. «Что это с Фаей? Лишилась разума? Все свои принципы по боку!» — удивлялся Артур. Он сразу изменил своё отношение к Ире. «Ирка-то более человечная, оказывается. Ну, ладно. Может, до перерыва Фая ещё одумается. Надо с ней обязательно поговорить». Однако поговорить так и не удалось: Фая грубо при всех сотрудниках выставила его из комнаты. «На собрании поговорим».
Дело к перерыву. Народ стал собираться.
— Артур, Фая совсем что-то сдурела. Как это тебе удалось её так допечь?
— Не переживай: милые ругаются, только тешутся. У вас такая завидная любовь была.
— Слушай, ты что? В самом деле, к Ирке перебрался? Или она тебя перебрала? Она может!
Пришло профзоюзное начальство.
— Так, быстрее рассаживайтесь. Нам выделено полчаса рабочего времени. Не уложимся, будем в перерыв заседать.
Вошла Фая. Решительно, энергично. Села на первый ряд. Артур с Ирой у двери.
— В институте уже прокатилась волна разговоров о том, что Артур ушёл из семьи. Подробности узнаем из первых уст. Давай, Фая, изложи, что у вас произошло. Такая показательная семья была.
Фая, так и не успокоившаяся за эти дни, начала с места в карьер нападать на Артура, обвиняя его во всех смертных грехах. Он и грубый, и ленивый, и нахлебник и….
Все притихли от ножиданности перед такой характеристикой всеми любимого милого, вежливого тихого человека. А Фая совсем распоясалась. Стала кидать какую-то грязь в лицо Артура. Тот сидел, сжавшись в комочек, и боялся поднять глаза. Тут решительно встала Ира, взяла Артура за руку и потянула к выходу:
— Идём, Артур! В этой помойке нам нет места. Пошли! До свиданья!
И они вышли. Фая начала рыдать, но сочувствия не получила. Кто-то сказал: «Эх, ты! Дурёха! Разве так можно? Потеряла такого мужа!»
Фая решительно тряхнула головой. «Ничего, пусть знает, чего он стоит. Приползёт ещё! Он Ирку не знает!»
— Я бы не приполз. Он хоть и мягкий человек и любит, то есть, любил тебя, но и самолюбия у него хватит. Лучше Ирка, чем такая предательница. Я бы не приполз – подытожил свою речь Эдик.
Все тихо разошлись по своим делам. Фаю обходили стороной. Зато Артура похлопывали по плечу, подбадривали. Видя, что он одет с чужого плеча, предлагали деньги в долг. Но Ира, уже вошла в роль жены: «Спасибо, перебьёмся до зарплаты. Мы не любим, быть в долгу».
«Вот так Ирка, — говорили между собой мужчины. — Неужели серьёзно захомутала? Но, сегодня она проявила себя молодцом. Умно! А Файка — дура!»
Артур так и остался жить у Иры. Алёшка в нём души не чаял. Артур тоже к мальчику хорошо относился. С Ирой у них были не понятные отношения. Артур продолжал упорно спать в кресле. Ира сделала вид, что смирилась, во всяком случае, пока не настаивала на общей постели.
Ну, вот и всё. На этом нашу повесть можно бы и кончить, но она имеет своё продолжение.

« На чужом несчастье счастья не построишь». (Пословица)

Прошло почти две недели, Артур несколько раз пытался поговорить с Фаей, но она уходила от встречи с гордо поднятой головой. Паспорт она ему так и не дала, и он вынужден был жить у Иры: сама толкала на это.
Вечером Ира сделала новую попытку уговорить Артура спать в одной постели.
— Неужели, я тебе так неприятна? Разве можно сравнить моё теплое мягкое тело с Файкиными костями? Небось, ночью слышен был стук костей. Ну, чем она тебя так прицепила? И чего ты так дорожишь своей «девичьей честью»? Всё равно все думают, что мы давно сожительствуем. И никто не поверит в твою чистоту.
Артуру ужасно был неприятен этот разговор, этот тон. Но он привык сдерживать свои эмоции, и теперь это пригодилось. Да, он берёг свою чистоту. Это то, что ещё могло примирить его с Фаей. И пока он держится, есть надежда. Он ей всё объяснит и убедит, что он у Иры жил просто потому, что без паспорта он не мог переехать в гостиницу. Как только она вернёт ему паспорт, он уйдёт от Иры.
Утром Фая протягивает ему паспорт и говорит, что она подала на развод. И завтра к 10 утра надо быть в нарсуде.
— Я сделала копии с твоей метрики, со свидетельства о браке и с паспорта. Вот тебе повестка. До завтра.
— Постой, Фая. Выслушай меня. Между нами ничего нет, и не было. Поверь.
Но Фая резко подняла голову и пошла прочь.
— Фаечка, остановись, это будет твоей третьей и последней ошибкой.
Но, она только убыстрила шаг, свернула к лестнице и…всё. Исчезла. Состояние Артура трудно описать. «Всё кончено, всё кончено. Как жить дальше? Как жить?» Он пришёл домой, то есть, к Ире в таком подавленном состоянии, что Ира притихла и боялась спросить, что же произошло.
В нарсуде в ожидании своей очереди он ещё раз сделал попытку поговорить.
— Пойми, Фая, Ирка всё соврала. Мы с ней не живём. Я живу у неё потому, что ты не отдала сразу паспорт.
— Да, что ты говоришь?! Так я тебе и поверила. Такое тело! Мягкое, тёплое, притягательное, не то, что мои косточки!
Артур в секунду поднял на неё удивлённые глаза. Он смотрел на Фаю, а видел Ирку. «Что это? Тот же тон, те же слова. А говорят: женщины – загадка. Да все они одинаковые. Совершенно разные, а мыслят одинаково».
Его растерянный взгляд и его молчание Фая истолковала по-своему.
— А, нечего ответить? Правда глаза колет!
Тут судья пригласила их в кабинет.
— Ну, молодые люди, мириться будем? Взрослые уже. Сын скоро жениться будет, надо готовиться внуков нянчить, а вы друг другу нервы мотаете. Ну, что? Не передумали? Истица!
— Нет, не передумала.
— А вы, ответчик, что скажете? Покайтесь, пообещайте, что больше изменять не будете, и делу конец.
— Да, я и не изменял. Просто обстоятельства так сложились, а жена не верит. Я не хочу разводиться. Я – против.
— Ну, да. Конечно, ему удобно у нас жить на всём готовеньком. Приехал, и всё у него есть: и квартира и мебель и …всё, всё. Тёща его обихаживает. Вот только тесть не понравился. Придирается к нему потому, что Ирочка поманила, вся из себя пышечка. Соблазн велик. Вот и тесть плох оказался. Подлец!
— Так! Товарищ судья, где подписать? Я согласен.
— Вот и хорошо. Разводим по обоюдному согласию. Это лучше, чем в суде полоскать прилюдно своё нижнее бельё. Распишитесь. Вы больше не муж и жена. А как с разделом имущества?
— Всё моё при мне. У меня никогда своего не было. Спасибо. До свиданья. – И Артур не вышел, а выскочил из кабинета.
На работу он не пошёл. Купил вина, продуктов. К приходу Иры приготовил вкусный ужин: пригодились тёщины уроки: «Учись, учись, Артурчик. Я умру, будешь Фаю баловать».
В этот вечер он впервые лёг с Ирой в одну постель, чем приятно её удивил. Однако, кроме совместной постели ничего не случилось. Ира терпеливо ждала своего часа. Первый шаг сделан.
Итак, с Фаей он развёлся, но с Ирой не зарегистрировался. Жил, как теперь говорят, в гражданском браке. Оба счастливыми не выглядели.
Через год у Артура с Ирой родилась дочка Маришечка. Копия мамы. Золотоволосая, голубоглазая, с рыжими веснушками на задорном личике. Артур относился к ней холодно. Делал всё, что требовалось от отца, кроме отцовской ласки. Он больше тяготел к Алёшке.
Оба: и Ира, и Артур сильно изменились. Ира стала женственней. Она всё больше и больше влюблялась в Артура. На работе уже не задерживалась. Бежала на базар, в магазины. Научилась готовить. Гладила мужские сорочки и удивлялась, что это доставляет ей удовольствие. Стол, что стоял в коридоре, куда-то исчез.
Артур стал более уверенным в себе. Не позволял Ире помыкать собой. Становился мужчиной.
На вечерах, как и раньше, Артур танцевал только с Фаей. Целовал в щёчку и в шейку. При этом она, как и раньше, кокетливо поднимала плечики и смеялась от щекотки. Ира сидела где-нибудь в уголке и курила, пока ей не делали замечания. Ей пришлось смириться и с этим.
Отец Фаи после такой серьёзной размолвки дочери с Артуром вскоре умер, так и не помирившись с зятем. На похоронах Артура не было: скорее всего, из-за Фаи. Тестя он простил и никакого зла на него не держал. Да и было б за что. Во время похорон он стоял, спрятавшись за крестом чужой могилы. Когда все уехали, он подошёл к могилке, положил цветы и долго, долго стоял. Просил ли прощения, или просто говорил ему о своём горе, о
своей потерянной любви.
На поминках мать Фаи всё вспоминала Артура, который так любил её пироги, и который не может их сейчас покушать.
Сын Фаи, окончив институт, женился на девочке из Белоруссии и поехал работать на её Родину, как ...

(дальнейший текст произведения автоматически обрезан; попросите автора разбить длинный текст на несколько глав)