Бородуля

Женщина, твердо уверенная в своей красоте, сумеет в конце концов убедить в ней всех остальных

Софи Лорен

Каждый раз, укладывая Руфину спать, матушка говорила ей, что ни у одной девочки на свете нет такой прекрасной бороды. И с этим сложно было поспорить.

Когда бородатая девочка появилась на свет, она глубоко поразила всех окружающих. Но только предприимчивый отец, любивший разнообразные необычности и диковинки, в этот же миг усмотрел открывшиеся перед ней перспективы.

Сначала отец хотел назвать дочь Барбарой. Ну, знаете, от латинского «barba», то есть «борода». Но мать настояла на том, что малышку назовут Руфиной в честь бабушки. Что ж, Руфина так Руфина: людям было интересно посмотреть хоть на Барбару, хоть на Руфину.

Ещё не овладев речью, Руфина уже начала содержать всю семью. Жители небольшого городка, ближайших окрестностей, а вскоре и соседних городов сходились и съезжались каждый день, чтобы поглазеть на необычного младенца. И, разумеется, заботливые родители не забывали взимать за это плату.

Вскоре новость об удивительной девочке облетела весь мир, на некоторое время сделав её наиболее обсуждаемым и популярным ребёнком своего времени.

Семья Руфины происходила из знатного, но обедневшего рода, и, если бы не особенность дочери, её родным долго пришлось бы класть зубы на полку. Но история не знает сослагательного наклонения.

Руфина росла, и вместе с тем рос и интерес к ней. Не по-детски суровые хмурые брови, густая копна волос, выразительный взгляд, грозные залихватские усы и, разумеется, обильная пышная борода придавали ей внешность бывалого боевого офицера в кружевном платье, с куклой и бантиком. Впрочем, отношения с куклами у девочки были своеобразные.

В то время, как другие маленькие принцессы расчесывали локоны своих игрушечных дочерей, Руфина предпочитала расчёсывать свою дивную кучерявую бороду: ещё детскую, но уже такую разросшуюся.

Она никогда не стеснялась своей особенности. О, нет! Напротив, она всегда ею гордилась. Когда юная красотка, надев свои лучшие платье и шляпу, прогуливалась вдоль причала, гордо поигрывая кончиком своей роскошной девичьей бороды, — лакированные трубки выпадали из распахнутых ртов видавших виды шкиперов, впервые пришвартовавшихся в этом порту. Ещё бы! Куда им, с их жалкими мочалками, было тягаться с настоящей Бородой! Да-да! Именно так! Бородой! С большой буквы!

Отец же, тем временем, не мог нарадоваться, подсчитывая доходы. Как он любил повторять, с появлением Руфины дела в семье пошли просто «обородительно»!

Да-да! Борода! Бордище! Бородинище! Как только ласково не называл её папа. Но больше всего девочке нравилось, когда он обращался к ней не по имени, а называл «моей бородулечкой» или просто «бородулей». Бородуля. Так она называла себя сама и просила других.

Проходя по улице, Руфина то и дело ловила на себе взгляды прохожих, и это ни капли не смущало её. Нет-нет! Напротив, она была рада такому вниманию, и понимала, что все они — все, до последнего, — испытывали к ней жгучую зависть. Именно так! Мужчины с их жалкими ухоженными усиками и жиденькими бородками, смотревшимися не особенно-то и мужественно в сравнении с кустистыми зарослями Руфины, и особенно другие девочки, знавшие, что им никогда за ней не угнаться. Даже тем, у кого над верхней губой каким-то чудом пробились крошечные волоски.

Упиваясь осознанием собственного превосходства над окружающими, Руфина думала, что когда-нибудь создаст и возглавит союз бородатых девиц, которым суждено будет править над всеми остальными. Права и положение человека в обществе будет определяться исключительно длиной и пышностью бороды, в то время как безбородые ничтожества вообще не будут считаться людьми.

Любящая мама не уставала повторять, что Руфина — самая прекрасная красавица на свете, а борода растёт только у хороших девочек. Умея сложить два и два, кроха делала соответствующий вывод, понимая, что она — молодец, а все другие девочки в городе — не такие уж и хорошие.

Единственное, Руфина не могла понять, почему, в таком случае, у такой замечательной мамы, которая досталась ей, нет собственной бороды. На это родители ей ответили, что, разумеется, у мамы, как и у всякой хорошей девочки, в детстве тоже была своя борода. Не такая, конечно же, густая, как у Руфины, но тоже вполне себе ничего. Но просто ей пришлось её сбрить, когда она выходила замуж, потому что папа то и дело путался в бороде и всё никак не мог поцеловать маму на свадьбе.

Это признание возмутило Руфину, поскольку она наотрез отказалась сбривать свою бороду, даже ради будущего замужества. Ишь, чего удумали! Да где это видано?! Рапунцель и то помогла прекрасному принцу взобраться в башню по своей бороде. Ну, Рапунцель, принцесса из сказки, которую когда-то рассказывала мама.

Время шло, девочка стала девушкой. Папарацци не давали ей прохода, художники вырезали гравюры и писали портреты Руфины. И это были самые что ни на есть высококлассные изображения всемирно знаменитой и прославленной девицы, в которых её отнюдь не пытались высмеять, выставив карикатурным уродом. Она одевалась с изяществом, по последней моде, подчёркивая свою принадлежность к высшему свету, а её грациозность и женственность невозможно было скрыть даже за густой растительностью.

Стремясь увеличить волосяной покров, Руфина прибегала к различным народным средствам, наподобие втирания касторового масла. Может быть, это сработало, может быть, дело было в чём-то другом, но с определённого момента волос действительно стало ещё больше. Они начинались от бровей, полностью скрывали лоб, щёки, нос и подбородок, спускаясь ниже. Сначала на груди выросло больше волос, чем бывает у иных мужчин, а потом шерсть пошла по всему телу. Длинные тонкие пряди, напоминавшие хорошо прочесанный лён, росли из ушей и носа, брови были зачёсаны наверх, а лоб был покрыт волосами настолько же равномерно, как волосы на голове любой обычной женщины.

В скором времени ей сделал предложение один знатный эксцентричный магнат, посвятивший жизнь коллекционированию и созданию всевозможных диковинок. Его особняк и окрестности представляли собой образец архитектурного и декоративного новаторства, достаточно смелого по меркам своего времени. Даже более, — граничившего с безумием. Здесь был зверинец с диковинными созданиями, зачастую существовавшими в единственном экземпляре. Здесь была галерея с причудливыми картинами, скульптурами и диковинными предметами. Тут росли уникальные в своём роде растения.

При этом будущий муж Руфины не был простым потребителем: он и сам писал весьма самобытные картины, сочинял стихи, идущие в разрез с устоявшимися представлениями о стихосложении, а также покровительствовал таким же необычным людям: оригинально мыслящим учёным, новаторам в искусстве и просто людям с необычной внешностью, нуждавшимся в помощи.

Злые языки утверждали, что меценат женился на Руфине исключительно из жажды наживы и желания лишний раз подчеркнуть свою эксцентричность. Но для человека, не испытывавшего материальных проблем, встречавшего необычных женщин на протяжении всей жизни, это не могло быть определяющим мотивом. Девушка произвела на него впечатление вообще: волосы — волосами, но помимо этого она владела несколькими языками, разбиралась в изящных искусствах, музицировала, была начитанна, умела поддержать разговор на различные темы и впечатляла близко знавших её людей не только и не столько необычной внешностью, сколько личностью в целом.

Супруги объездили целый мир, и в каждом городе каждой страны их появление вызывало настоящий фурор. И это не было похоже на гастроли цирка уродов: для молодых были открыты все двери, их принимали на самом высоком уровне и общались с Руфиной не просто как с чудной диковинкой, но с искренним уважением. Заработав целое состояние, она не стала спускать его на тряпки и побрякушки, но потратила его на помощь нуждающимся: тихо, незаметно, анонимно, не привлекая внимание журналистов и не устраивая из этого представления.

Годы шли. Побывав даже в самых отдалённых уголках планеты, Руфина вернулась домой, в родной город. Муж построил ей новый дом вблизи старого, отчего. Супруг давно отпустил бороду из чувства солидарности с женой: конечно, его борода была не такая обильная и густая, но тоже смотрелась вполне достойно. Ходили слухи, что в скором времени Руфина станет матерью большого бородатого семейства, но, к глубокому сожалению для журналистов и любителей сплетен, её дочери даже при ближнем рассмотрении не подавали никаких признаков бородатости. Хоть бы даже и не особенно густой и пышной.

За это время к ней давно уже все привыкли. Никто из местных горожан не бросал на неё удивлённых взглядов, когда она приходила в лавку за молоком или хлебом, не обсуждал её за спиной и не смеялся вослед. Дайте людям Луну, и они первый день не будут выпускать её из рук, на второй — энтузиазма заметно поубавится, а недели через две или три — она уже будет подпирать сарай на заднем дворе. Нельзя вечно с одинаковыми чувствами удивляться одному и тому же.

Это был мирный и спокойный городок, где люди вели себя вежливо, никто никого не травил и отродясь не знали серьёзных правонарушений. В этом плане Руфине повезло несказанно. Как и с тем, что у неё, так или иначе, были любящие родители, не сдавшие её в цирк уродов. А на свете бывало и такое.

Но популярность постепенно проходила. И это было больнее всего.

Отец Руфины переживал из-за вопроса материального достатка. Нет, пока он ещё не собирался затягивать пояс потуже, но поумерить аппетиты определённо пришлось. А дочку больше заботило то, что она перестала быть центром вселенной, вокруг которого вращался этот крошечный мир.

Журналисты больше не караулили её за каждым углом со своими раздражающими вспышками. Никто не брал интервью. Разве что туристы, оказавшись в этих краях, скорее, по воле случая, чем специально ради неё, могли зайти поглазеть на местную достопримечательность.

Если не обращать внимания на бороду, у женщины были милые черты лица, прекрасная фигура, хорошее образование и аристократические манеры. Но как это можно — «не обращать внимания»? Борода была её частью, такой же неотъемлемой и естественной, как вера в свою исключительность или любовь к матери. Во всяком случае, Руфина так считала.

Да, она больше не была тем наивным ребёнком. Она понимала, что в глазах приезжих зевак она не красавица, не человек и не личность, а просто интересный экспонат, бородатая диковинка, дивный уродец. Но это как раз-таки её ни капли не беспокоило. Напротив, она переживала из-за того, что перестала быть бородатой диковинкой, дивным уродцем и интересным экспонатом в глазах не только редких иногородцев, но и местных знакомых. Для них она была просто Руфиной. Милой доброй Руфиной, которую все хорошо знали, любили и уважали, даже несмотря на некоторую вздорность, заносчивость и стервозность.

Она, привыкшая с малых лет к тому, что все кругом всегда ей что-то должны и чем-то обязаны, не могла смириться с тем, что она больше не в центре внимания, что она никого не шокирует. Каким образом она привлекает к себе интерес, кто и что про неё говорит — не важно, лишь бы не были к ней равнодушны.

Она не знала, каково это — быть обычной. Она не умела быть обычной. Не умела, не знала и не хотела знать. Но в жизни каждого человека бывает такой опыт, который не хотелось бы приобретать.

Она опасалась, что в город может приехать цирк уродов или заявятся какие-нибудь учёные с автоматонами, кривыми зеркалами и восковыми фигурами. Опасалась, что на фоне всего этого она не будет выглядеть такой уж оригинальной и особенной. Но больше всего она опасалась, что здесь, в её родном городе, однажды родится другой удивительный ребёнок, который затмит её былую славу. Не обязательно бородатая девочка. Это может быть кто угодно. Но Руфина не могла жить спокойно, не считая себя первой, главной, лучшей, хоть бы даже и в уродстве.

Быть первой в деревне, но не второй в Риме.

Конечно, она могла решиться на то, что раньше казалось бы ей невообразимым кощунством. Доведённая до отчаяния, она почти была готова постричь свою любимую бороду, свою гордость.

О, да! Это вызвало бы на некоторое время споры и пересуды, возвратив ей, пусть и ненадолго, потерянное внимание. Для верности можно было ещё побриться наголо и выщипать брови.

Но это всё равно не то. Ну, поговорят. Кто-то посочувствует. Кто-то посмеётся. Кто-то решит, что она не в своём уме. Но всё равно, добытое подобным образом внимание быстро сойдёт на нет…

…И вот, наступил день, которого она так долго опасалась. На каждом углу горланили мальчуганы, разносившие свежие газеты, и в этих газетах говорилось о бароне Д`Фекте, удивительном мужчине с рогами, к которому за короткое время приковалось внимание всей мировой общественности.

Плакаты с изображением барона висели на каждом столбе, на каждой стене, на каждой афише, в каждой подворотне. Газетные статьи о нём выходили со скоростью пулемётной стрельбы: как он завтракает, как он умывается, как справляет нужду, — журналистам, как и любителям подобных газет, было важно решительно всё.

При этом декоративные рога резко выросли в цене: их сметали с полок и размещали по несколько штук прямиком над камином. Предприимчивые умельцы лепили из глины и вырезали из дерева статуэтки барона, чтобы затем распродать всем желающим: благо подобные безделушки разбирали охотнее, чем горячие пирожки.

Что и говорить, если муж и отец Руфины зачитывались теми же газетами, а собственные дети играли с подобными игрушками, бодая друг друга кукольными рогами.

Пережив боль и обиду, ревность и зависть, Руфина понемногу отошла от первых эмоций, взглянув на вещи более трезво. Барон не желал такой славы, не стремился к ней специально и с радостью променял бы на избавление от своего горя. Он страдал, как от внезапно проросших рогов, так и от пристального внимания целого мира, и всего лишь надеялся и верил, что где-нибудь кто-нибудь слышал о подобной аномалии и поможет в его беде.

Руфина не очень подробно разобралась в вопросе, но поняла со слов мужа, что отпилить рога — не значит решить проблему. Во-первых, это может быть опасно для жизни и здоровья барона в силу ряда специфических анатомических особенностей, а во-вторых, они всё равно продолжат расти и ветвиться. Все эти подробности откликнулись в её сердце сочувствием и состраданием.

Она не была учёной и не знала, чем можно помочь барону. И возможно ли помочь вообще. Но прекрасно понимала, каково это — оказаться на его месте. Сначала она хотела написать ему письмо поддержки, но вскоре поняла, что несчастного засыпают письмами в таком количестве, что ими можно смело топить печь круглый год, и даже при желании он не сможет прочитать их все.

Тогда она решила поступить куда более ответственно, уговорив мужа собраться в срочном порядке и выехать вместе с ней, чтобы оказать господину барону как минимум моральную поддержку, а если потребуется — сделать для него всё необходимое, задействовав имеющиеся ресурсы и связи.

Злые языки и жадные до сенсаций борзописцы моментально назвали этот светлый порыв «последней попыткой Руфины с её эксцентричным супругом вернуть себя в центр внимания, урвав кусок чужой славы».

И пусть. Ведь впервые за долгие годы она чувствовала себя по-настоящему живой. И была счастлива.