01001010000

— Кажется пора идти на рыночный бульвар…
— А что нам надо там?
— Да… пару сотен душ, наверное, пора бы прикупить. А то совсем как-то пусто: ни погрустить, ни посмеяться.

_______

ОТРЫВКИ ИЗ ДНЕВНИКА ИСТОРИКА, ПЕРЕБОРЩИВШЕГО СО СТИМУЛЯТОРОМ

Начало третьего тысячелетия, считая с нулевого года, обещало дать человечеству много нового. Но также не мало забрать и взамен. Но самое важное, принципиально новое изменение, параллельно с постоянно модифицирующейся и ускоряющейся действительностью, происходило непосредственно внутри самого человека. Каждое столетие, порой немногим раньше, ведущие настроения общества кардинально менялись. В первые века третьего тысячелетия процесс протекал тяжело, со скрипом и кровью на ладонях, но дальше — проще. Ведь все шестерни уже были смазаны жиром и соком предыдущих глупцов, безуспешно пытавшихся сопротивляться новому ведению мира.

Сначала общество дошло до пика производительности, а после началась всепоглощающая автоматизация и экономия труда. Люди желали разнообразия, но сильные личности современности хотели добиться полной бинарности, системности. Есть линия — идешь, кончается сценарий — заканчиваешь всякую деятельность. Только системы и инструкции. По началу, когда в людях еще оставались крупицы протестантских настроений, небольшие группки пытались восстать, но стихия нестабильна, переменчива, да и перебить ее можно достаточно легко. Без лишнего шума.

Пророки, некоторые ученые предсказывали главным бичом будущего проблемы с деторождением. Из-за загрязнения окружающей среды женщинам обещали бесплодие.

Просчитались.

Женщины, как и мужчины, сохранили вегетативную способность на равном уровне. Достойном. Но общество будущего потеряло одну очень важную социальную ячейку — семью. Безвозвратно.
…

Начиная с 2078 года социологи, исследователи и психологи разных стран начали активно выделять новую социальную проблему — эмоциональное вырождение. Буквально. Каждое последующее поколение испытывало все более узкий, скудный спектр чувств. Через столетие уже явно были заметны некоторые изменения. Например, на рабочих местах перестали держать из жалости даже в самых захолустных, полумертвых городках. Общество стало более жестоким, но более собранным: народные массы перестали терпеть произвол властей. Жестокое воздействие бунтующих принудило правительство осуществлять управленческую деятельность в соответствии с писанными в законах нормами. События по типу «Областной чиновник умер при неизвестных обстоятельствах..» всерьез припугнули власть имущих. Но и последние не хлопали ушами в пустую. Понятие «диспозитивный метод регулирования» исчез. Императив: только так и никак иначе, либо же небо сквозь прутья.

Если же на первых шагах робототехники и искусственного интеллекта — двадцатый-двадцать второй века — часто понимался этический вопрос «А не слишком ли эти гуманоиднообразные роботы похожи ни людей?», то теперь он задается в обратную сторону — «Не чересчур ли роботоподобным стал человек?». Биомеханические протезы, линзы дополнительной реальности, накожные интерфейсы, интегрированные прямо в покровы тела — все это также доступно, как генномодифицированное молоко в магазине. Но это не произвело настолько сильного воздействия, как ожидалось, не это начало убивать, а затем окончательно задушило то, что делало из биомассы чувствительную и восприимчивую личность. Человеческая натура требует по природе своей разнообразия, временного выключения из системы. Каких-нибудь эмоциональных вспышек, возбуждающих сознание.

Но постепенно, по нарастающей, все больше и больше вещей, событий и действий переставало вызывать эмоциональный отклик у людей в разных частях света. Алкоголь, секс, насилие, фастфуд — со временем все смазалось, стало престным и пустым. Окрасилось серым цветом.

Удручающее внутреннее состояние отдельных лиц по началу воспринимали как депрессию и прочие психо-соматические расстройства, легко возникающие в этом быстром и сложном мире, но поддающиеся лечению по средствам антидепрессантов. Когда радость от жизни перестал испытывать каждый второй, а затем поголовно, когда суицид от безысходности стал стандартным явлением, удручающая статистика которого перестала освещаться в СМИ — тогда забили тревогу. Серьезную, всепланетного масштаба.

В начале процесс распространился лишь на эмпатию. Дальше своего определенного узкого круга человека редко заботили судьбы других — так было с начала времен, так люди устроены. Но настал день, когда ребенка не волновала судьба его смертельно больной матери, а молодые женщины переносили смерти новорожденных не тяжелее последствий дурного сна.

«Люди разучились быть людьми!», «Бич современности — отсутствие человечности» — медиа различных форматов в каждой стране запестрели заголовками в таком духе. На первых порах шарлатаны, как обычно, не упустили возможность поживиться: в специально арендованных залах проводились массовые тренинги «по сохранению эмпатического навыка». За большую цену — частные занятия. Выпускались и книги ( " Как сохранить в себе человека" и т.д.). Но обманные схемы быстро изживали себя и разоблачались, когда уверовавшие не замечали изменений ни через пол года, ни через год.

Радикалы даже предлагали вернуться к традициям:" ровняй траву первобытной косой и ты снова почуешь обжигающий зной" — подобные брошюры можно было увидеть размоченными в лужах, также их трепыхающиеся обрывки часто встречались на стенах домов и остановок. Наивные глупцы предполагали, что это прогрессивная методика современной жизнедеятельности виновата в происходящем, и необходимо просто сделать откат к более ранним версиям.

Определенная часть общества напротив нашла в этих изменениях положительные тенденции. Например, полагали они, таким образом вопросы этики больше не должны были тревожить научное сообщество. Предполагалось, что при создании новых лекарств и прочего, предназначенного в конечном счете для употребления человеком, можно будет опустить затяжную и трудоемкую стадию экспериментов с животными перед клиническим тестированием.

И действительно, через какую-то сотню лет животных оставили в покое. Не из сострадания, конечно же, а ради ускорения темпов производства. Да и в дань уважения несчастным млекопитающим, которым не посчастливилось однажды попасть в лабораторию человека.

…

Всемирная Организация Здоровья охарактеризовала происходящее как болезнь, которая поразила все человечество. Пандемия к которой никто не был готов. Она даже удостоилось официального, признанного названия — «Нейроатрофия». И охарактеризовали ее соответствующе: тотальное ослабление импульсов, проходящий через нервные окончания во время вербальных и невербальных действий, при процессах жизнедеятельности в окружающей среде, то есть обширный сбой в первичном устройстве человека.

Теперь нет чувств, нет эмоций и сопереживаний. В определенных смыслах, да, это принесло пользу. Некоторых государств не стало, в других качество жизни ощутимо возросло. Глобализация почти завершилась. Активно практиковался принудительный отлов бездомных, паразитирующих на улицах. Что с пойманными делали — зависело от уровня гуманности местного самоуправления. Неизлечимо больных, утративших всякую способность к само обслуживанию пожилых подвергали эвантазии. Процесс запросто мог носить принудительный характер. Общество само себе удивлялось, как раньше эвантазию могли воспринимать в штыки, да и вообще запрещать?!

…

К 2353 завершился процесс глобализации: государств стало еще больше, но все они под управлением единого правительства и подчиняются в общем и целом одному перечню законов. Миротворческие операции с военным вмешательством в жизнь других стран стали историческим событием, отжившим свое. В последствии их воспринимали как ошибочное явление и старались не вспоминать.

….

На самом деле все предельно просто. Отсутствие нового чувственного опыта, императивная система общества во всех сферах — это, в совокупности с другими факторами, привело к атрофии нервной системы человека. Организм перестал возбуждать, активировать нервные клетки и нейромедиаторы, проживая какой бы то ни было момент своей жизни. Человек стал как сломанная свч-печь — светит, но не греет.

Само собой, эту проблему необходимо было как-то решать. И самое простое, к чему прибегли обыватели всех континентов, — стимуляция психоактивными веществами: таблетки, крепкий алкоголь, трава, синтетические наркотики. После более чем вековой тенденции к медленному, но бесперебойному увеличению средней продолжительности жизни, пошла пугающая статистика — резкое ее снижение, многократное увеличение смертности. Постепенно сформировался новый культ вокруг насилия: «порезы ради чувств», «хочешь мурашек — бери электрошокер»…

Сильные мира сего начали терять контроль над обществом. Бесчувственным обществом сложнее управлять, так как на него сложно надавить. Вместо кредитов люди вязли в зависимостях.

В попытках вернуть обратно вожжи управления своей повозки, власть по-разному пытались решить эту критическую проблему. В начале на местах пытались принять какие-нибудь меры, создать условия, ориентированные на нечто диковинное, чтобы граждане получили новые впечатления, свежий опыт. Это помогло бы разрядить обстановку и частично вернуть контроль. В ход шли даже давнишние способы развлечения народа. Например, открывали морги для свободного посещения, как в 19 веке. Люди ходили в специальные смотровые помещения и смотрели на опухшие синее тела искалеченных, заштопанных. На публику трупы смотрели разинув глаза, разбросав в стороны распухшие руки. Впечатляюще. Но только на раз. Бесплатные, доступные всем и каждому трансляции хирургических операций, в том числе косметологических. Да даже был увеличен скоростной лимит на магистралях и шоссе, чтобы у водителей лишний раз «нервишки поиграли». Порой такого рода акции были глупыми и бессмысленными. Отчаянными, но в правду действующими. Одноразово. Увидели — восхитились/ужаснулись — запомнили — пошли дальше. В следующий раз схема уже несколько сокращается: «увидели — пошли дальше». Особенно дикие предложения, конечно, срабатывали по несколько раз. Например, контролируемое врачами кровопускание всем желающим. За это даже платили деньги — извращенный вид донорства. Но так или иначе, все попытки в итоге провалились, эмоциональный отклик неизбежно сходил на нет.

Здесь не обойтись какими-то пустяцкими развлечениями для затравки народных масс, как это делали ранее, многие века. Оставалось уповать лишь на современную медицину. Все проекты были заброшены. Не важно, космическая то отрасль или разработка нового источника энергии. Но на помощь пришло открытие из второго десятилетия двадцать первого века, когда нейрохирургия только еще формировала свое лицо: пересадка нервных клеток и РНК. Грубо говоря, суть в том, чтобы по средствам медицинского вмешательства заставить индивида испытывать то, что когда-либо чувствовал, продолжает это делать, непосредственно сам донор.

И это действительно могло бы помочь, но не в случае, когда 97% населения Земли не может более породить эмоциональный отклик. Когда люди словно ватные.

Но есть 3% несчастных, хаотично разбросанных по земному шару людей, которые не утратили еще всю живость своей природы. Почему же несчастных? За ними стали охотиться, их отлавливают, прячут и используют. Выкачивают весь генетический материал, пригодный для изготовления стимулирующих препаратов, разбавляют его всевозможной химией, а после вновь загоняют в шприцы и распространяют как временное спасение от серости и бесчувственности. Разумеется, позволить себе качественный товар могут лишь немногие богатеи или удостоенные особой чести лица. Но, впрочем, и о среднем классе правительство не забыло — ведь кто-то должен работать. Из лабораторий в открытый рынок стали выпускать более-менее безопасные суррогаты — ядреные химические смеси, призванные подражать дорогим стимуляторам из рнк пошедших на сотрудничество (отловленных) эмпатов. Препараты свободно распространялись через аптечные сети, у которых хватило денег для покупки специальной лицензии. Но средний класс — понятие растяжимое и, чего лукавить, далеко не всегда объективное.

Бедняки же догадались раскапывать могилы и выкачивать материал из них. В последствии число заболевших сифилисом многократно увеличилось, а число забившихся в жуткой агонии после инъекции могло поразить воображение нормального человека.

…

В конечном итоге к настоящему времени все свелось к простой системе, как и хотели сильные мира сего, ведь так очень легко всем управлять. Абсолютной, полноценной и всеобъемлющей ( и все прочие существующие синонимы) бинарности. С появлением стимулятора людей стало очень легко контролировать, ведь в руках Единого Правительства было средство, которое хоть как-то напоминало людям, кем и какими они были ранее. Ноль или единица в управлении, в работе, в семье, в голове — по жизни.

Внешний вид также перестал кого-либо особо волновать, после пика зацикленности на нем в 22 веке. Дешевая, но качественная, однообразная, но удобная — текстиль перешел в ведение государственных компаний. В зависимости от страны на все население, с учетом его количества и процентного соотношения, а также национальных особенностей, сшивались линейки одежды. Один раз в год. Несколько цветовых комбинаций. Один стиль, один фасон. Это как тюремная роба, но если потребитель хочет, вместо оранжевой можно взять синюю. Человек лишь выбирает покупать вещи нового завоза или же продолжать ходить в старом. Никаких «модных гонок» и осуждения из разряда «да этот человек совсем не следит за модой».

Искусство — один из основных столбов, на котором держалось и строилось человечество, вокруг которого оно вилось лозой с древнейших времен. Но художественные творения в любом виде практически всегда строились на переживаниях, сгущения каких-либо красок в голове, в душе, если на то пошло. А когда личность живет по единице или нулю, о каком творчестве может идти речь? Мало того, людям с творческими способностями нечего выразить — это лишь часть проблемы, но ведь и принять или отвергнуть, эмоционально хоть как-то воспринять готовый объект некому, потому что все чувствуют одно и то же — ничего. Первой отмерла музыка: люди перестали впадать в транс под нью-вэйв и синтипоп, даунтэмпо и эмбиент больше не расслабляли каждую клеточку тела, а рок… rock is dead. Поп звезды, эти телевизионные ангелы современности, остались ни с чем.

Как-то раз популярному певцу на живом концерте стало откровенно все равно, он абсолютно ничего не испытывал от собственного пребывания на сцене перед многочисленной толпой зевак, именно так, ведь то и дело кто-то из публики окончательно понимал, что здесь он попросту тратит время, которое можно потратить на нечто более полезное и уходил. Во время исполнения девятого трека, солист просто вставил микрофон в стойку. И ушел. Музыканты и фанаты могли бы воспринять это как эпотажную выходку, но таким образом мужчина раскрылся: он выступал под фонограмму.

В былые, чувственные времена, толпа бы разнесла зал, избила музыкантов, потом начались бы междоусобицы и полный хаос, апогеем которого стало бы разворовывание клубного бара. Но теперь, доиграв трек, музыканты сухо извинились перед пришедшими на концерт, отключили аппаратуру и покинули сцену. А публика? Медленно, словно паста из тюбика, человеческая масса молча покинула помещение. Фанаты мирно и безмолвно разбрелись по домам. Кто-то по дороге брал для кота молоко.

Что же касается телевидения, то от всего богатства, разнообразия программ и художественных фильмов остался лишь призрак — новости с документальными лентами. Кино индустрия долгое время цеплялась руками, зубами и всем прочим за право продолжать жить в новых условиях. Актеров начали учить по-другому. Если раньше необходимо было вжиться в роль своего героя, чтобы правдоподобно передать эмоции, то теперь каждая улыбка и злая мина прорабатываться со специалистами-мимикрологами на основе старых фильмов. Получалось очень наигранно и вычурно, настолько гиперболистически, что даже съемочным командам становилось как-то скверно, это вызывало отвращение. Но то был хоть какой-то невербальный отклик. После выхода в прокат все новые фильмы во-первых не окупались, во-вторых вызывали волны уныния, были даже случаи суицида.

«Размышляя над вопросом, жить ли в мире, где улыбка с экрана кажется издевательством и просто сама по себе выглядит мерзко — да или нет — я, пожалуй, выбираю нет. Мама, попытайся оплакать меня или хотя бы немного погрустить.» — гласила одна из предсмертных записок самоубийцы из многомиллионного города, где на следующее утро бездыханное тело с котомки скинули в промышленную печь для кремации на окраине, а клочок бумаги передали родственникам вместе с номерами пластикового пакета, стеллажа и полки, где в течение месяца будет храниться прах. Если по истечению срока останки не будут забраны, то их отправят на переработку и пустят в производство.

Так, в итоге, от мировой культуры остались отголоски былого мастерства. Теперь востребованы лишь графические дизайнеры, скульпторы-архитекторы и мизерное количество музыкантов для особых случаев.

Скучковывая эти примеры социально-общественной деградации, возникает вопрос: это ли не извращенная форма того самого заката человечества, который предрекали с появления первого людского наречия?

Современная философия здесь оказалась бессильна: этот вопрос невозможно переложить на бинарность.

СУДЬБА ЭМПАТА

— Убегай, твою мать. Я же им все равно не интересна.
— Но как же… я не могу так!
— Выключи свои эмоции, я сказала: БЕГИ.
— Не пытайся их остановить! Они же просто убьют тебя, перешагнут и бросятся искать меня дальше!
— У тебя что, жопа вместо мозгов? Конечно, все будут за тобой охотиться, пока тебя не захватит какая-либо группировка или пока ты не сгинешь по собственной дурости. Но, коли на то пошло, можно попасть в хорошие руки и вывести в лаборатории лекарство для всех.

Так что прыгай в это долбаное окно, прячься хоть в мусорном ящике, но найди способ сделать так, чтобы я смогла искренне полюбить тебя в ответ, «почувствовать ответную искру». Чтобы вместе со мной миллионы таких же смогли позволить себе этот ферментно-гормональный обман и поверить в любовь, как раньше, как наши прадеды.

— Пообещай не вставать у них на пути, или я сдамся прямо сейчас!
…
— Обещай! Ну!
— Я просто сяду и буду сидеть вон там, в углу. А ты даже не думай сейчас ляпнуть картинно-заезженную фразу на прощание. Просто скройся уже.
— Гадкая ты…

И он бросил на нее тоскливый взгляд, после чего распахнул университетское окно, перелез через раму и спрыгнул со второго этажа в сырую землю и грязь после дождя. Адреналин, спасибо ему, забил ватой голову — страх не успел подать голос, сиреной зазвенев в черепушке. Шлепнувшись в грязь, молодой человек встал и кинулся, не оборачиваясь, в гущу огромного города. Да, его очень хотят найти, но по улицам уныло вышагивает свыше тридцати миллионов человек, составляя в совокупности живой программный код огромной матрицы — государства. Так что Матису остается лишь уверенно влиться в эту бинарную массу, стать нулем или единицей и раствориться, подобно аспирину в стакане.

Он обнаружил себя с самого детства. Мать не раз потом подмечала разумность зачатия плода в частной клинике. Собственно, на этом настаивала и сама организация, в которой женщина работала. От мальчика она с самого начала не скрывала, что рожден он искусственно, исключительно ради повышения и денег. Сохранения рабочего места в конце концов. Все очень просто: правительство дало указание корпорации стимулировать рождение детей у женской части общего штата работников. Последние решили взять на себя все расходы по тестированию возможности успешного оплодотворения, затем саму процедуру и все последующие расходы на реабилитацию и прочее, если мать захочет оставить новорожденного себе. Что было совсем не обязательно: ребенка можно было отдать (продать) как под крыло компании, так и государству. Даже специализированным юридическим лицам частного сектора. С канувшим в анахронизм вопросом ценности человеческой жизни, рынок торговли людьми вышел из тени. Стал открытым и вседоступным.

Гретта, мать нынче спасающегося бегством молодого человека, в последний момент решила оставить дитя себе. Что-то внутри подсказало (заставило) ей поступить именно так. Позже она, конечно, об этом не раз пожалела и в пять лет определила сына в закрытое училище нового типа. Где детей, затем превратившихся под их крышей в молодых людей, обучали, исходя из запросов государства и нужд мирового рынка, по определенным специальностям, давали соответствующие необходимые навыки. Не важно подходит склад ума ребенка под даваемый материал или нет — выбора ни у кого не было. Ровно как и права уйти.

Дак как же он сам себя раскрыл? Очень просто: зарыдал в голос при рождении. Первый случай «вопящих родов» более чем за полтора десятка лет. Значит он может делать ЭТО. Может чувствовать и полноценно выражать эмоции. Это потенциальная опасность не только для жизни новорожденного, но и огромная опасность непосредственно для самой матери.

Порой такое случается. При искусственном оплодотворении из банка спермы материал отбирается по простому принципу: чем больше денег уплачено — тем более старый материал используется для внедрения. Парадоксально, но чем больше «выдержка» у материала, тем выше вероятность, что сперматозоиды когда-то были сданы человеком, еще не утратившим возможность чувствовать и выражать.

Но когда такие дети рождаются, в девяти из десяти случаев за ними уже на следуюший день начинают охотится. Через неделю уже ставят опыты. Максимум через месяц младенцы чаще всего уже мертвы. По двум причинам: новорожденный оказался в руках эскпериментаторов-самоучек, низкоквалифицированных врачей и просто некомпетентных личностей, которые не могут сохранить жизнь ребенку; либо же этот крохотный человечек попадает в высокодоходную организацию, где его жизнь изначально ни во что не ставится и цели ее сохранить нет. Там для начала исследуют спектр эмоции, которые может или сможет в будущем выражать подопытный, после чего откачивают весь его костный мозг, собирают полный геном ДНК. Да и все собственно. Маленькое и желтушное, выжатое как лимон, тельце перемалывают в удобрение или кремируют. Так или иначе бездыханный младенческий труп не выкидывается просто так — все должно использоваться по максимуму.

Гретте с Матисом повезло. Организация, где работала женщина, выбрала практически полностью автоматизированную клинику, в которой новорожденные близки к тому, чтобы «сходить с конвейера» прямиком в пункт приема-передачи. В тот памятный день, когда Гретта пошла выкупать ребенка, между ней и младенцем был задействован лишь один человек — медсестра-консультант, сверявшая правильность данных и непосредственно выдававшая детей.

Не шибко смышленная медсестра вошла в приемную на дрожащих ногах и глазами, размером с блюдца-подставки для барных рюмок. Ее руки отказывались разжимать пальцы и отпускать кокон с новорожденным. Гретта была близка к разорению, но смогла собрать по своим счетам необходимую сумму, которой можно было заткнуть рот этой женщине. Свидетельнице уже ставшего невозможным, это как воочию наблюдать живого детеныша белого носорога — этот вид вымер четыре века назад.

С первого же дня, ставшая матерью Гретта жалела об этом, но таковы были условия сохранения работы. Будучи частью всеобщей системы непозволительно выпадать из нее, ведь так современный человек теряет вообще все оставшееся.

Изо дня в день женщина проводила огромную воспитательную работу с этим орущим и вечно голодным комочком. Необходимо было урезать его в категорию ноль-единица, иначе он обречен и она вместе с ним в не меньшей степени.

Но как объяснить новорожденному, что нельзя что-либо чувствовать? Выражать какие бы то ни было эмоции? До пяти лет каждый день мать проводила тренинги и смогла преуспеть в достаточной мере, чтобы отправить ребенка в закрытое учебное учреждение, будучи почти полностью уверенной, что мальчика не раскроют в первый же день.

Самой главной задачей было донести до пятилетнего формирующегося сознания, что стоит ему только выделится, как жизнь резко рискует оборваться, позволив мальчику напоследок изрядно помучиться. Гретта успешно выполнила задачу, а дальше все зависит только от него самого.

Взрослея, Матис все больше времени проводил за просмотром медиа и живым наблюдением за людьми. Губкой впитывал все особенности поведения, речи, взглядов и жестов, практически отсутствующей мимики. Запомнить все тонкости было относительно просто, ведь их немного, но многим сложнее оказалось осуществить это в практике. Все живое естество мальчика бунтовало против этой мертвечины.

В закрытой школе у него не было друзей. Как и у всех остальных, никто не испытывал к другому каких-либо теплых чувств в любых категориях, будь то ученик-ученик или ученик-учитель. Когда другие дети вокруг пытались впитывать знания, Матис наблюдал. Постоянно. Впрочем, когда страх уступил лидирующую позицию другим чувствам, мальчик осознал, что ему до последнего вздоха придется следить либо за собой, либо за окружающими, чтобы всегда соответствовать. Один-ноль. Этот факт загнал школьника в глубокую депрессию — быть ходячим куском фанеры стало несколько проще.

В институте все также, только лица окружающей молодежи стали еще жестче, точно высеченные из камня.
В учебной группе Матиса была одна девушка с более мягкими чертами. Но это, скорее просто особенности внешности. Тем не менее студент был рад, когда его в пару для прохождения учебной практики определили именно с ней. Пелагея.

Почти весь первый курс они проработали молча, только под конец Матис осмелился заговорить. На второму году обучения сложилась изначальная картина, но юноша пошел на контакт намного раньше, нежели в прошлом году. Постепенно, слово за слово, между студентами налаживалась связь.

Воспитывающаяся дедом — отец постоянно работал, а матери не было изначально — девушка находилась под сильным воздействием старых книг, фильмов, музыки и прочего. Так хотел старик. Настаивал. Заставлял смотреть и слушать. Это своего рода некий кустарный эксперимент. Пожилой мужчина пытался выдрессировать во внучке образ человека прошлых столетий. Стойкий, живучий образ, которым девушка будет жить.

«Создай форму, а содержание придет само...» — так он говорил.

Так Пелагея знала, что когда-то люди общались друг с другом просто так, для удовольствия, а не по необходимости выполнения работы или решения каких-либо деловых вопросов. Когда-то один индивид тесно контактировал с другим — они назывались друзьями. Девушке все было интересно, а зачем вообще они это делали. Она пыталась понять.

Именно поэтому, когда напарник решил заговорить с ней — Пелагия ответила. Почему на личном опыте не разобраться, что же дает простое общение? — таким образом медленно начали завязываться отношения, которые раньше назывались дружбой.

Они привлекали к себе слишком много внимания. Например, они единственные поддерживали стабильный диалог в столовой, когда там на обеденном перерыве тишину разбавляли лишь звуки клацающих о тарелки столовых приборов. Пришлось установить рамки. Но на всякий случай часто говорили окружающим, что обсуждают сложный вопрос по научной работе. Многих это устраивало.

Вскоре они смогли разграничить места и время, когда можно спокойно общаться, а когда — нет, быть как и прочие. Он верил в дружбу, для девушки же это была лишь имитация, новый опыт. Матис, в принципе, догадывался об этом, но теплил надежду на изменения, на настоящий эмоциональный отклик Пелагеи. И каково же было его удивление — шок — когда подруга предложила переспать. Но вскоре все встало на свои места: «А вдруг это хотя бы что-то во мне разбудит...». Эксперимент. На таблетках-стимулятора и один-единственный раз, когда юноша был переполнен волнениями и новыми чувствами, а партнерша глотала колесо за колесом. Разочарование. После этого хрупкая связь распалась. По большей части из-за внутренних переживаний Матиса.

Студент упорно пытался удержать опасную бурю эмоций внутри, но с каждым днем самообладания оставалось все меньше. Ведь он постоянно наблюдал девушку. И в итоге все же не выдержал. Предохранитель на эмоциональной бомбе распался — она тут же решила взорваться, даже без трехсекундной задержки. Матис лишь успел забежать в туалет. Давясь соплями и слёзами, парень разносил уборную. Кажется, все накопленное за множество лет преобразовалось в энергию чистой агрессии и решило выйти наружу. По началу юноша пытался сдерживать хотя бы крики, но вскоре понял бессмысленность этой задумки.

Охваченный агонией Матис не заметил, как в помещение зашел другой студент. Последний тихо стоял у стены и наблюдал за происходящим. Бьющийся в истерике парень заметил постороннего слишком поздно, когда тот, уже выходя, в спешке хлопнул дверью.

Когда первое оцепенение от осознания, что тайна раскрыта, прошло, Матис осмотрел разгромленную уборную, после чего бросился искать Пелагею. 'она поможет, поможет, поможет...'. Пока несся к кафедре, молодой человек привлек к себе максимум постороннего внимания.

Теперь, пытаясь успокоиться, прогнать краску с лица и тревогу из глаз, слиться с человеческой массой, по большей части парень размышлял о Пелагее. И понял тотальную ошибку своего горячего мозга. Нужно было бежать не к девушке, а сразу как можно дальше от университета. А сейчас у нее будет множество проблем. Скорее всего, девушку возьмут под наблюдение или же сразу лишат свободы и увезут в неизвестном направлении.

Но не весь штат университетский охраны остался допрашивать студентку. Матис заметил небольшой клин мужчин в форме, стремительно передвигавшихся против общей массы. Скрыться, скрыться, скрыться… Уйти с большой улицы — стандартно — схорониться в переулках. Пелагея, Пелагея, Пелагея… Черт. Скоро они сообщат управлению, те затем — властям. К прежней жизни уже не вернуться, не влиться в систему, не зайти домой. Теперь есть три пути. И все они безрадостные.

Первый. Идти на Душевой Рынок и искать изгоев, оппозицию. Примерить на себя маску ассоциального элемента системы и попытаться найти убежище, прикидываясь выпавшим негативным радикалом. Но его скорее пустят на образцы, если он хоть немного покажет свою действительность.

Второй. Сдаться правительству и своей жертвой спасти Пелагея.

Третий. Самый сложно выполнимый: найти объединение других эмпатов. Верхнюю сторону оппозиции. Как это сделать — неизвестно. О них никогда нигде не говорят. Только в новостях, когда еще один эмпат становится жертвой экспериментов какой-либо корпорации. Пытаясь изобрести новую сыворотку, власти идут на все, чтобы иметь полную власть и закрыть в первую очередь рынок, а потом и всю нелегальную торговлю стимуляторами любых видов.

Когда узнают выше стоящие органы о выявленном молодом эмпате, они, безусловно, мобилизуют все силы, поднимут в воздух дроны. Как можно быстрее нужно что-то придумать, выбрать в конце-концов один из пришедших в голову вариантов. В стрессовой ситуации сложно придумать что-то дельное. А эти варианты… они ужасны! Все из них практически равны самоубийству.

Матис наткнулся на отходный проулок, использующийся для слива отходов и вывода вентиляции, здесь же располагались и выходы канализации стоящих там зданий. Несколько осклизлых мусорок. За одной из них молодой человек и укрылся, сжавшись комочком у боковой стенки, около не вместившихся мусорных мешков. Сложно сказать, сколько времени прошло, но стоило дрожи в ногах чуть поуняться, как началась вторая волна истерики. Все мышцы лица напряглись, оно жутким образом искривилось, будто перетянутое вшитыми внутрь жгутами. Крик же в этот раз застрял в горле. И это не просто устоявшееся и замусоленное в столетиях выражение. В самом натуральном физическом смысле молодой человек не мог вдохнуть. Окончательно утратив контроль над своим телом, Матис начал биться в бок мусорки, что скрывала его. Этот старый железный ящик на колесах заскрипел под неожиданным натиском и отъехал немного в бок. Отбив плечо и до крови истерзав щеку, юноша немного поуспокоился.

Надо заставить себя думать. Пытаясь запустить мыслительный комбайн в своей черепушке, юноша неосознанно и бесцельно блуждал взглядом по стенам, по боковине бачка. Несколько десятков секунду он смотрел в одну точку, прежде чем понял, что его взгляд приковала надпись, скрывавшаяся ранее за мусоркой. Точно гвоздем или чем-то похожим на кирпиче была нацарапана надпись:

Эмпаты. крыша дома 320.

И что это значит? Точка сбора, место дислокации? Или же место проживания последнего пойманного эмпата? Надежда или ловушка?

Триста двадцатый дом — самое высокое здание в мегаполисе. Шестьдесят семь этажей, где первые двадцать офисы, с двадцать первого по пятый расположен закрытый парк, следующие два занимает торговый центр, а остальные этажи отведены под жилые помещения. Здание это достаточно известно. В каждую волну суицида с его крыши отправляется вниз, к смерти, достаточно большое количество людей, преобладающая часть которых ранее в нем и жила. Поэтому проход на нее всегда открыт, за этим следят сами жильцы, чтобы каждый мог иметь возможность распрощаться с жизнью, когда пожелает.

Так или иначе, дроны на такую высоту подняться не могут, да и место для поисков не самое очевидное. А если что… ну, один путь отхода Матису точно обеспечен.

С разбегу быстро вниз.

Через окраины города и новотрущебные районы, беглец понемногу приближался к цели, подолгу высиживая в импровизированных укрытиях — выжидая и наблюдая за обстановкой. В итоге стало ясно, что хвоста за ним либо нет вовсе, либо же преследователи умнее и на шаг впереди. Хотя пару раз дроны пролетали рядом, но не смогли обнаружить цель и отправлялись на поиски дальше совсем в другую сторону.

Лифтом пользоваться нельзя, там стопроцентно стоят камеры. Вовсе не факт, что их нет на лестничной площадке, но шанс встретить другого человека в разы меньше. Так что медленно и упорно поднимаемся вверх.

Покуда взбирался Матис, солнце неспешно готовилось скрыться за горизонтом, но все же до заката еще оставалась пара часов. Наверху юноша, обессиливший эмоционально и физически, опустился на горячий гудрон, прислонившись к основе солнечной батареи, спрятался в тени ее панелей. Вскоре он отключился под мирное гудение кондиционеров.

Вновь открыл глаза парень, судя по всему, уже глубокой ночью. Сложно было определить точно, ведь покидая университет, студент оставил в нем все свои вещи. А разбудила его в общем-то дикая жажда и голод. На крыше уже мирно устроились на ночь городские птицы.

В какой-то книге был описан процесс поедания голубя… вроде, главный герой после этого остался жив и его даже не вырвало. Голод еще можно было перетерпеть, но вся глотка вместе с языком, ставшим таким мерзко шершавым, пересохла по-настоящему невыносимо. Как некоторые стоики или пленники могли выживать по несколько дней к ряду абсолютно без капли воды? Наверное, раньше человечество не только могло чувствовать и выражать, но также плюсом к этому было на порядок выносливее.

Матис кое-как поднялся и неуверенным шагом — не только из-за слабости, но и боязни столь впечатляющей высоты — направился к самому краю. Рядом с высоткой, немного западнее, к небу тянулось другое здание, построенное еще в прошлом столетии, в рост оно выдалось меньше на двадцать пять этажей. Дабы придать ему современный вид, владельцы облепили стены огромными экранами. Некоторые выполняли простую роль подсветки, другие круглосуточно крутили блоки рекламы, а третьи, самые большие, были отведены под важную информацию, сообщения правительства. Молодой человек так и замер, увидев на одном из них собственные фотографии в профиль и анфас.

"… Эмпат объявлен в розыск. За сотрудничество гарантируется награда..."

В голове юноши произвольно возник вопрос о ее размере. Во сколько же они оценивают его жизнь и рабочее в нем наследие предыдущих поколений?

Впрочем, этого следовало ожидать. Намного важнее узнать, что же случилось с Греттой.

Один из экранов соседнего дома показывал время — 1:32 ночи. Здесь, по всей видимости, никто не появлялся и в данный момент крышу занимают лишь голуби с Матисом.

Черт возьми, как же хочется пить. Эти капающие конденсаты из кондиционеров начинают серьезно давить на сознание и мешать сосредоточится — решительно бесчеловечное издевательство над самообладанием неподготовленного человека.

… В конце концов это же не грязную уличную птицу жрать, можно и попить, встав под одним из стекающих ручейков…

Что юноша незамедлительно и проделал, жадно глотая каждую холодную и мутную каплю.

Ему в спину начал дуть неестественно сильный ветер. Сначала холодный, но потом все теплее, пока не стал практически горячим. На уши опустился непонятной природы гул, но парень не мог заставить себя оторваться от живительной жидкости.

Пока ему на плечо не опустилась чья-то большая рука. Резко обернувшись, Матис интенсивно отшатнулся и врезался с размахом в кондиционер самой макушкой.

— Ничего, так многие реагируют при первой встрече — произнес мужчина, выглядевший не менее чем на пятьдесят лет, с кривой улыбкой. Изуродаванной, если точнее. Как и все его лицо. Все в шрамах, как старая когтеточка для кошки, — у нас мало времени, поднимайся на борт.

К крыше в упор подлетел большой реактивный дирижабль, весь увешанный яркими экранами с рекламой. И да, на одном из щитов также располагалась информация про Матиса. Зафиксированный множеством двигателей и компенсаторов, летательный аппарат смог неподвижно зависнуть, опустив трап в ожидании пассажиров. У юноши от страха ( а вдруг это сраная ловушка, в которую он так просто, самовольно попадется через минуту?) отчетливо тряслись поджилки, подрагивала даже нижняя губа, но другого пути не было. В лучшем же случае он окажется среди… своих… под защитой.

Всего на борту их, включая впервые вступившего на борт Матиса, оказалось шесть человек. Две жнщины и теперь четверо мужчин. Все из них, кроме вновь прибывшего, уже достигли или даже превысили планку средней продолжительности жизни.

— Так, все, поднимаемся, возвращаемся на утвержденный летной службой маршрут. Скарпель, убеди диспетчера, что отклонение от маршрута вызвано скачком давления в подушке. — мужчина, что вышел забирать молодого человека, определенно был здесь главным и… самым старым.

Остальные собрались в пассажирской гондоле, Скрапель направился в импровизированно отделенную кабину управления как двигателями, так и экранами. Оставшиеся собрались вокруг круглого стола в середине. Главный туда же подвел и Матиса. На столе лежало несколько листов с именами. И все они зачеркнуты, кроме инициалов молодого эмпата.

— Лист, что ты видишь — это список выявленных нами особых. — без каких-либо вступлений начал мужчина с изуродованным лицом — зачеркнуты, значит мертвы. Как видишь, из обнаруженных ты последний еще не пойман и… не использован.

ДИРИЖАБЛЬ

Мелкая рекламная компания, имеющая одну мобильную точку размещения объявлений — собственный летательный аппарат. Таким образом маленькая шайка старых эмпатов сидит прямо под носом у Государства, но не прячется, а сотрудничает с ним. Доходы, конечно, мизерные. Этого не хватает для содержания судна и собственного пропитания. Так что приходится еще приторговывать на Душевом Рынке. Эта информация вызвала у Матиса смешанные чувства, слившиеся по большей части в вопиющее возмущение.

— Ничего на меня так смотреть. — продолжал свою молву главный, — только так и получается оставаться свободными и хоть как-то существовать. Да, как крысы, признаю, но согласись, их очень сложно изжить.

— И чем же вы торгуете на рынке душ?

— Собственной точки торговли мы иметь не можем, сам понимаешь, это смертный приговор. Поэтому один из нас, если поступает заказ, оставляет вкладыш со стимулятором, выведенным по собственной формуле, в руке одной из полуразрушенных статуй — никому ненужном теперь культурном наследии — прямо в центре рыночного проспекта.

— Собственная формула? — у Матиса это вызвало подозрение, а не заложником ли кустарных опытов он здесь станет…

— Мы взяли немного РНК-материала от каждого из нас (остальные кивнули), наш химик смог создать искусственное, гибридное подобие всех наших клеток, объединенных воедино. К небольшой доле получившегося мы добавляем целую группу синтетических наркотиков, вызывающих немедленное привыкание и, вуаля, постоянный приток клиентов. Насколько это помогает, сказать сложно, но, вне зависимости от действия, испробовавшим приходится брать препарат снова. И снова.

— То есть прячась и убегая от общества, вы одновременно по собственной воле и продаетесь ему же?

— Ну, парень, этот мир никогда не был простым… — с грустной улыбкой сказал рядом стоящий член экипажа.

— За тобой мы наблюдаем достаточно давно и уже собирались встретиться с тобой — включилась в разговор женщина лет 36.

— Это Лансента. Она занимается… назовем это своеобразным мониторингом эмпатов. Именно она выявила тебя и прочих из списка. К сожалению, мы не можем действовать быстро, иначе рискуем тоже стать… вычеркнутыми. А из-за всех предосторожностей теряем людей, даже не успев наладить контакт с ними.
— Но я же с самого рождения, даже будучи еще бессознательным комочком, натаскивался матерью на бесчувственность, на систему! И при прохождении всех обязательных тестов на чувствительность, сострадание, эмоциональность и прочее всегда соответствовал норме! Ноль, один…

— Конечно, соответствовал. Ведь мы подменяли результаты. — улыбнулся Матису главный, от чего юношу передернуло: его изрезанное лицо просто ужасно выглядит, если растягивается в этой позитивной эмоции.
— Также нам известно, что стало с твоей… эээ, подругой — обронил реплику худощавый мужчина, на вид которому студент не дал бы больше 32 лет.
— Это Ратти, он у нас вроде шпиона-оперативника: наблюдает и помогает. Это он менял твои результаты, как и прочим.
— За Пелагеей приехали сотрудники частной исследовательской компании, чья автономность номинальна и по сути организация находится под шапкой Властей. Ты, разумеется, раскрыт, а к ней теперь множество вопросов, ответы на которые либо погубят ее, либо спасут. Во втором случае ты будешь предан и этот вариант, на самом деле, стоит рассматривать как основной. — кратко выложил расклад дел эмпат-оперативник.
— Они бы загребли и твою мать, но ей повезло уже умереть… три года назад, если не ошибаюсь. — в другом контексте слова Лансенты были бы оскорбительны, но в данном случае это действительно спасение.
— Что теперь будет с ней?
— Ну, после допросов ей в любом случае сохранят жизнь, жестоко избить могут, но им нужен ваш ребенок… — увидев как Матис изменился в лице лидер эмпатов прервался — А, ты не знал. Странно, что она тебе не сказала. Во время вашего сексуального эксперимента — да, это все мы тоже знаем — вы использовали кучу стимуляторов… для нее, но о самом главном забыли. Молодежь в этом вопросе, видимо, не исправима. Соответственно ребенок может родиться, и оказаться эмпатом.
— И что с ним будет?! — нервозно спросил юноша, хотя прекрасно знал ответ.
Члены экипажа лишь покачали головами, опустив глаза. Младенец попросту пойдет на ценные образцы для опытов. Какую-то часть его генома, может быть, даже продадут другим частным лицам или странам.
Из крохотного тельца высосут жизнь, переработают, скорее всего, методом кремирования и пустят в какую-нибудь отрасль производства. В сельское хозяйство на удобрения, например.
Студент хотел что-то сказать, его глаза гневно сверкали, но молчавший до этого мужчина, что стоял чуть поодаль ото всех, опередил его.

— Прежде чем ты начнешь верещать во все горло, что нам нужно немедленно начать ее спасать. Уясни кое-что, мы по факту только что спасли тебя и ты нам обязан, а не наоборот. И даже если Начальник — говоривший кивнул в сторону криволицего — решит это сделать, то не ради этой пустой бабы, а ради новорожденного. Но прежде всего нам нужны ресурсы, деньги и план. Так что лучше помолчи и помоги для начала нам.
— Это Густав. Бывший наемник. Профессиональный убийца. Грубый, но всегда зрит в самый корень. Нам действительно нужна твоя помощь. После недавно… инцидента на рынке, нам теперь туда путь заказан. Засветимся — больше белый свет не увидим.
— Нам пришлось убить клиента, потому что он оказался подсадной уткой. Но сделать это чисто не получилось. — пояснил Густав.
— В результате, спасаясь бегством, засветилась почти вся наша шобла. Кроме пилотирующих шар и Лансенты с Голерой — мониторинг и связь с координацией.
— Узнав об этом, некоторые клиенты от нас отвернулись, перешли на аналоги. Половина из них уже мертва.

— В общем у нас скоро не останется денег даже на топливо. — подытожил Ратти.
— Но остался последний заказ…
— И конечно же, я должен осуществить этот процесс. — махнув рукой прервал просьбу Матис.
— Понимаю. Все как всегда. Помогли — отработал… Но такова жизнь и от этого никуда не деться, сколько бы столетий не утекло.
— Это основа основ парень. — энергично закивал Ратти.
— Лови — Лансента подкинула молодому эмпату планшетник. — старая модель, но все твои файлы залиты сюда из облака, контакты тоже. Алгоритмы защиты не позволят обнаружить твое местоположение даже при звонке. Надеюсь…
— Как уже доходчиво объяснил Густав, — начал главный — ребенок, если он родится эмпатом, действительно нам очень нужен. Но также нам необходима и Пелагея, ей придется отыграть роль матери по полному сценарию, ибо денег, прочих ресурсов, как и няньки, для содержания новорожденного у нас нет.
— И это еще сильнее аргументирует необходимость моей помощи…
Все находящиеся в пассажирской гондоле кивнули.

РЫНОК ДУШ

У каждой страны сформировался свой полулегальный рынок (читайте: притон). Свои особенности имел каждый из них, но они слишком незначительны — процесс глобализации одинаково срезал все даже здесь. Матису же предстояло отправиться на длинный бульвар, который когда-то ценился как историко-культурный объект. Жители вместе с властями берегли эту улицу, много средств шло на ее реставрацию. Полтора века назад там сделал себе памятную фотографию последний турист. После чего застрелился.

Теперь же это грязный, замызганный и разбитый проспект, по углам которого валяются кучи мусора вместе с заложниками системы, что не смогли верно рассчитать дозу и теперь отчаянно ведут подсознательную борьбу за жизнь. Кто-то из них впадет в кому, другие, кто послабее или принял больше стимулятора, скорее всего сразу умрут. После закрытия рынка на ночь придут мусорщики. Кроме хлама в разных машинах увезут трупы и потерявших сознание бедолаг. Как ни странно, и тех и других одинаково просто сбрасывают кучами в кузова машин, после чего развозят в разных направлениях. Затем будут рейсы еще по одному добавочному маршруту: кого-то наркотик успеет добить до рассвета. Когда же откаченные более-менее придут в себя, чаще всего это где-то к полудню, спасшая их жизни без спроса организация («мы всегда стоим на страже жизней наших граждан и заботимся об их здоровьи двадцать четыре часа в сутки») представит спасенным счета за оказанные услуги (выведение токсина, чистка желудка, массаж сердца...) у последних два варианта: по возможности оплатить, если же средств не хватает, то заключается принудительный контракт на отработку человеком затраченных на него средств и следующей ночью не расплатившиеся рассаживаются по машинам, едут на Душевой Рынок и прочие злачные места.

Матису необходимо добраться примерно до центра бульвара, завернуть в небольшое ответвление, претендующее называться сквером, где находится полуразбитая статуя и несколько автоматизированных павильонов ресторанов быстрого питания. Это место было избранно благодаря своей немноголюдности относительно остального рыночного пространства. Да и к тому же внимание людей занято едой по большей части. Особенно у купивших особую специю, придающих пище вкус и ощущения «как раньше».

Здесь же кроме торговцев и покупателей базировались нелегалы, распространяющие запрещенные во всех странах препараты, вещества и сыворотки.

Например, D21/07.4 — стимулятор, базирующийся на РНК выкопанных с заброшенных кладбищ ( они еще остались в некоторых более отсталых местах) мертвецов умерших в те времена, когда человек еще оставался самим собой, а не винтиком этой цифровой и бесчувственной машины, когда ценилась оригинальность и своенравность.

Бродит здесь и низшая граница изгоев — выпавшие из системы неудачники. Потерявшие все то немногое по собственной глупости. Те из них, кто не утратил способность мыслить и передвигаться, формируют повстанческое движение. Но по больше части это пустая формализация, фикция. Глобальную систему все равно не сломать, тем более без того самого «огня в глазах». Новые повстанцы вместо освободительного движения занимаются чаще всего такой же ловлей эмпатов, как и правительство, только нелегально. Причем у последних этот улов получается беднее, потому что выпавшие из системы ...

(дальнейший текст произведения автоматически обрезан; попросите автора разбить длинный текст на несколько глав)