Старшина-полковник, повесть

1.
В конце мая 1941 года, в один из тёплых воскресных дней, город Кобрин купался в своей обычной мирной жизни. Всюду пахло цветущими яблонями и вишнями, белоснежные лепестки которых вели свой хоровод над головами влюблённых парочек. Ребятишки толпились у тележки розовощёкой мороженицы, наперебой совали ей свои липкие пятачки. На Базарной площади шумные сябровки торговали парным молоком, горячими картофельными драниками и свежей рыбой, которую их мужики выловили ранним утром в Мухавце… А к полудню Мухавец на смену рыбакам облюбовали отдыхающие кобринчане. Майское солнце ещё не успело достаточно нагреть воду, но некоторые мужчины уже купались, приберегая на берегу бутылочку «казёнки» для последующего обогрева. А дети плескались возле берега. Воскресный день шёл своим чередом.
Только начальник артиллерии 4-й армии, полковник Иван Корсаков не радовался солнечному выходному, только он предчувствовал среди майских кобринских ароматов запахи пожарищ предстоящей тяжёлой и кровавой войны. К Корсакову поступала часть информации из ГРУ РККА, из соседних с 4-й армией погранотрядов. И информация эта никак не могла обнадёжить опытного офицера, который привык читать скупые разведывательные донесения между строк…
Несмотря на выходной день, полковник был вызван в особый отдел армии. Иван Александрович догадывался о причине этого вызова. Неделю назад он направил в адрес начальника Генштаба генерала армии Жукова своё письмо, в котором подробно указал на грубые ошибки в вопросах готовности артиллерийских частей Западного особого военного округа к возможному отражению нападения на СССР Германии. В этом письме полковник Корсаков, в частности, писал о недопустимости удаления складов с боеприпасами от основных артиллерийских частей, о состоявших на вооружении устаревших образцах орудий, о нехватке и низком качестве тягового состава, как конского, так и механизированного, о многом другом. Значительную удалённость от границ артиллерийских частей, отсутствие оборонительных рубежей на границе опытный артиллерист тоже считал непростительной ошибкой. Письмо это он отправил без согласования с командующим 4-й армией генерал-майором Александром Коробковым, не говоря уже о командующем Западным особым военным округом, генерале армии Дмитрии Павлове. Корсаков несколько раз пытался донести до Коробкова и Павлова эту свою озабоченность на различных совещаниях, но всё было безуспешно. От него или отмахивались, как от назойливой мухи, или намекали на паникёрство и недооценку мощи Красной армии, боевого порыва советских солдат, которые будут воевать только на чужой территории и малой кровью. А, кроме того, напоминали, что с Германией у СССР подписан пакт о ненападении и любые военные действия с нашей стороны возле границ могут послужить поводом к развязыванию войны. Конечно, в глубине души Корсаков сознавал, что и это его письмо вполне может не дойти до адресата, хотя искорка надежды всё-таки была. Может быть, это послание всё-таки найдёт Георгия Константиновича, с которым Корсаков был лично знаком по Халхин-Голу. Жуков должен понять его тревогу и озабоченность…
Иван Александрович не назвал жене и дочери истинную причину своего воскресного ухода в штаб, сказал, что вызван на срочное совещание, теперь они проходили и в выходные. Поводов для этого было достаточно: немцы обстреливали нашу границу каждый день, а самолёты Люфтваффе ежедневно летали над советской территорией, как у себя дома…
Неподалёку от рыночной площади Корсаков заметил командира 356-го артполка, подполковника Харитонова, который вместе с дочерью стоял в очереди за мороженым.
— Харитонов! Александр Ильич! Подойдите на минутку!
Корсаков не стал называть своего подчинённого по званию, так как он был в гражданской форме. Харитонов протянул дочери деньги, что-то сказал ей и подошёл к Корсакову.
— Здравствуйте, Александр Ильич!
— Здравия желаю, товарищ полковник! У Вас, судя, по форме и сегодня служебные дела?
-Да. Дела, несмотря на воскресенье. Вот увидел Вас и вспомнил, что забыл выложить из планшета трофейный финский нож. Полагаю, что с холодным оружием негоже идти в штаб. Отдаю Вам на хранение. А, впрочем – дарю!
— Извините, товарищ полковник. Я не могу принять такой ценный подарок, ведь он Вам достался в бою! Это память о Финской кампании.
— Память о Зимней войне у меня вот. – Полковник указал на орден Красной Звезды. – А ещё на правом плече две отметины от осколков… Берите, Александр Ильич! Счастливо Вам отдохнуть!
В особом отделе армии Корсакова ожидал старший лейтенант госбезопасности Осип Правник, мужчина лет тридцати пяти с красным и влажным лицом, выкаченными глазами. Он не ответил полковнику на приветствие, лишь рукой указал на табурет, привинченный к полу. Говорил особист отрывисто, делая паузы перед ключевыми словами.
— Вы опоздали… На семь минут…Гражданин Корсаков….
— Я…
— Меня не волнуют… Ваши объяснения. Чего Вы хотели добиться… Своим письмом… Направленным на имя товарища Жукова?
— Цель отправки моего письма в нём указана. Полагаю, что это обеспокоенность за обороноспособность страны.
— Кто Вы такой… Чтобы беспокоиться за оборону всей страны Советов?
— Полагаю, что я командир Красной армии в звании полковника. Нахожусь в должности начальника артиллерии 4-й армии. Это должность соответствует званию генерал-майора.
— Это пока. Вопрос с Вашим званием и должностью… Будет решён в ближайшие дни. Как Вы могли… В обход вышестоящего начальства… Выйти на начальника Генерального штаба… С такими клеветническими и паникёрскими заявлениями?! А, может быть… Это заранее продуманная с Вашей стороны провокация?!
— Какая ещё провокация?! А мои ранения на Халхин-Голе и линии Маннергейма и ордена за них – это тоже провокация?!
— Не надо козырять… Вашими ранениями на территории чужих стран. Мы со всем этим ещё разберёмся…А сейчас Вы отправитесь в камеру… Там подробно опишите истинные причины, побудившие Вас написать письмо начальнику Генерального Штаба. Я повторяю… Истинные причины! А потом мы продолжим наш разговор…
Из услышанного Корсаков понял, что его письмо так и не добралось до Жукова…

2.
Заседание выездной сессии суда военного трибунала по делу полковника Корсакова и ещё нескольких офицеров, также обвинённых в паникёрстве и пособничестве врагу, состоялось в Гродно вечером 21 июня и было скоротечным. Иван Александрович Корсаков был лишён воинского звания, всех наград, а в ходе следствия – и почти всех зубов. За шпионскую и контрреволюционно-террористическую деятельность его приговорили к высшей мере социальной защиты – расстрелу, который должен был состояться сразу после вынесения приговора, так как он обжалованию не подлежал. В последнем слове осуждённый попросил дать ему время, чтобы написать прощальные письма родным и близким. Председатель трибунала, лично знавший полковника, предоставил ему эту возможность в качестве исключения, чем вызвал неодобрительный ропот среди особистов…
А накануне суда, закрывавший дело следователь Правник сообщил Корсакову, что его жена Валентина оформила расторжение брака, а одиннадцатилетняя дочь Аня публично отказалась от отца… Поэтому письма Корсаков мог написать только младшему брату Сергею, военному инженеру, и нескольким сослуживцам. Впрочем, поразмыслив, он всё-таки также решил написать жене и дочери тоже. Иван Александрович размышлял так: даже, если то, что сказал ему Правник было правдой, то дочь и жену принудили к такому шагу…
В 4.45 утра 22 июня, когда уже стало очевидным, что началась война, командующий особым Западным военным округом генерал армии Дмитрий Павлов проводил совещание с командным составом. Он выглядел растерянно и устало, не находил нужных слов… Постоянно спрашивал офицера связи о поступающих из Генерального штаба указаниях, узнавал о силах и рубежах атаки наступающего противника. Ясно было лишь то, что немцы наступают крупными бронетанковыми силами на всём протяжении западной границы СССР. Из пограничных округов сведения поступали противоречивые, связь со многими погранзаставами была утрачена. Войска округа по директиве Генштаба были подняты по тревоге чуть раньше самого нападения, но драгоценное время было уже упущено. Боевая техника осталась в тылу, а авиация методично уничтожалась противником с воздуха, непосредственно на аэродромах. В 5 часов утра Павлов о многом этом ещё не знал, мог лишь с болью догадываться об этом. И это незнание порой нервировало его, он кричал на докладывавших ему генералов, стучал кулаком по столу. Первое совещание командования не округа, а теперь уже фронта, закончилось почти безрезультатно. В 6.05 в его кабинете остался лишь начальник особого отдела.
— А тебе чего?
— Виза Ваша необходима, товарищ генерал армии. На приговорах военного трибунала…
— Опять задним числом? Сколько здесь?
— 11 врагов народа. К высшей мере…
— А это что: и Корсаков к высшей мере? Я же знаю его! Не мог он! Уже расстрелян?
— Не могу точно знать. Десять – расстреляны. Корсакову дали время на то, чтобы написать письма родственникам…
— Так узнавайте срочно! Звоните от меня немедленно! Если не расстрелян, отменить расстрел. Я отменяю!
— Это невозможно, товарищ генерал армии!
— Возможно! Ответственность я беру на себя. Если нужно, то согласую этот вопрос с Лаврентием Палычем. Выясняйте!.. Ну, что там?
— Дежурный говорит, что пока не расстрелян. Я просил задержать исполнение приговора.
— Не задержать, а отменить! Направить Корсакова на передовую линию, в его 4-ю армию. Такими людьми я сейчас разбрасываться не имею права…
— Поставьте Вашу визу на приговоре, товарищ генерал армии. Вот здесь, напротив фамилии Корсакова.
Павлов обмакнул перо в чернильницу и написал: «Приговор отменить. Направить в действующую армию. Павлов.»
То ли по незнанию, то ли в спешке, командующий забыл указать, чтобы Корсакова восстановили в звании и должности, вернули ему заслуженные награды…

3.
На вещевом складе седой старшина подбирал красноармейцу Корсакову обмундирование. Всё оно было б/у, второго срока. Но спорить со старшиной Иван Александрович не хотел: главное, чтобы размеры подходили, да и заплаток было поменьше. Наконец, удалось подобрать то, что нужно. Собственно, право выбора старшина предоставил Корсакову лишь в обмен на новые офицерские сапоги, полковничьи галифе и гимнастёрку. В противном случае, высокому Корсакову пришлось бы облачиться в короткое и ветхое обмундирование. В довершение ко всему старшина выделил Корсакову артиллерийские эмблемы для петлиц, звёздочку на пилотку, брючный и поясной ремни, пару старых, но ещё надёжных ботинок и обмотки. Снабдил также солдатским «сидором», в котором лежал отрез застиранного вафельного полотенца, половина куска мыла, фляга в брезентовом чехле, котелок с ложкой и сухой паёк на сутки в виде сухарей, шмата сала, нескольких кусков сахара и крошечного кулёчка с чёрным чаем. От себя лично старшина подкинул Корсакову пачку махорки и газету.
— Ну, вот и всё. Оружие получишь уже в полку. Если поспешить, то туда вон та полуторка подбросит. Водитель – ефрейтор Жаров. Понял?
— Так точно!
— Поделишься махоркой – довезёт до полка. Давай, торопись! Он уже заводит…
356-й артполк, в который был направлен красноармеец Корсаков, находился на доформировании и дислоцировался близ села Гульковичи. Всё было, как в том письме: не хватало ни автомобилей, ни лошадей для перевозки к передовой орудий и боеприпасов. Да и личный состав был вооружён не полностью. Пока полк ждал пополнения личного состава, вооружения и тягловой силы, его артиллеристы и приписанный к ним сапёры из отдельного батальона уже готовили линию обороны, чтобы отразить предстоящий танковый удар противника…
Красноармеец Корсаков прибыл к большой штабной палатке, доложился часовому. В палатке его встретил подполковник Харитонов, явно не выспавшийся, судя по красным глазам.
— Здравия желаю, товарищ подполковник. Прибыл в Ваш полк для прохождения дальнейшей службы.
— Здравствуйте, Иван Александрович! Мне уже звонили о Вашем прибытии из особого отдела. Я рад, что мы вместе будем продолжать службу. Учитывая Ваш богатый командный опыт, постараюсь найти Вам дело при нашем штабе и буду всячески добиваться возвращения Вам воинского звания и наград…
— Александр Ильич, прошу Вас, не нужно штабной работы! Полагаю, что это может создать для Вас дополнительные трудности. Прошу направить меня в одну из батарей. Хочу сражаться с врагом не у карты, а у орудия.
— Не буду переубеждать Вас, Иван Александрович. Ещё по нашей совместной учёбе в академии имени Дзержинского помню, что Вы всегда были твёрды в своих убеждениях. Но, всё-таки, направлю я Вас не в батарею, а во взвод разведки. Думаю, что там Ваши знания и опыт будут нужнее. Я напишу записку исполняющему обязанности командира разведвзвода старшине Казакову. Вы, наверное, помните его по прошлогодним летним манёврам. Он ещё получил от Вас именные часы… А командира взвода разведки лейтенанта Макарова вчера забрали в распоряжение разведуправления фронта. А вот, кстати, и Ваша финка. Как видите, сберёг. Думаю, что в разведке она Вам пригодится. Не возражайте! В восемь вечера жду к себе на чай. Поговорим подробнее. Сейчас нет времени… Я распорядился ординарцу, чтобы он покормил Вас обедом. Отобедаете, он проводит Вас к старшине Казакову. Я с ординарцем передам письменное распоряжение. Ну, будьте здоровы! А здоровье сейчас всем нам пригодится! И ещё, вот что: в особый отдел дивизии назначен исполняющим обязанности начальника Ваш бывший следователь Правник, теперь уже капитан госбезопасности. Сегодня он должен прибыть в штаб дивизии. Думаю, что в покое он Вас не оставит. Старайтесь ни в чём не давать ему повода…
4.
Старшина Казаков был примерно одних лет с Корсаковым: около сорока. Было и внешнее сходство: высокий рост, русые волосы. Но старшина, в отличие от Корсакова, обладал пышными пшеничными усами с сединой. О себе Казаков рассказал немного: бывший беспризорник, детдомовец. Работал на заводе, в 1922 году призвали в армию, которая стала для него даже не второй, а первой семьёй. Ведь семьи-то своей Иван Казаков совсем не помнил, как и фамилии, которую ему дали по наименованию посёлка Казаковка, где находился детдом.
— Ну, вот, на довольствие Вас мы поставили. Ботинки с обмотками на сапоги поменяем. Обмотки в разведке не полагаются. Надеюсь на Вашу помощь, Иван Александрович.
— Рад помочь, товарищ старшина. А в чём именно?
— Ну, хотя бы в немецком. У нас во взводе его никто не знает. А у Вас как?
— Немецким владею свободно. Буду рад оказать помощь.
— Да и в картах я и разведчики плоховато разбираемся. Здесь я Вас даже и не спрашиваю, знаю, что в этом деле Вы мастер. Недаром же академию заканчивали…
— И в картах буду рад помочь.
— А как с физподготовкой?
— Полагаю, что с физподготовкой у меня порядок. В академии занимался боксом. Хорошо плаваю, бегаю на лыжах. Также умею обращаться с рациями, владею сапёрным делом, вожу автомобиль.
— Вы для нас – находка, Иван Александрович! Надеюсь, научите наших разведчиков.
— Всеми своими знаниями готов поделиться с разведчиками.
— Это хорошо. Потому что самый грамотный среди нас имеет семь классов. Это сержант Никифоров. У меня самого четыре класса.
— Зато армейский стаж у Вас, товарищ старшина, — будь здоров! Полагаю, что это тоже немало значит!
— Армейская выслуга тогда хороша, когда знаниями подкреплена. Поэтому, никому из нас будет не зазорно у Вас учиться. А сейчас, айда пить чай! А за чаем и со взводом познакомитесь…
5.
Долго осваиваться во взводе Корсакову не пришлось. Командир полка поставил перед разведчиками задачу: уточнить какими силами, в каком месте и когда противник предпримет наступление на позиции артиллеристов. Авиаразведка не дала точных ответов на эти вопросы. По предварительным данным к Гульковичам стягивался танковый полк, следом за ним двигалась пехота. На усиление полку Харитонова придали сапёрный батальон. Других резервов в армии не было…
Корсаков, старшина Казаков, сержант Никифоров и начальник полковой разведки капитан Евсеев склонились над штабной картой.
— Вот что, товарищи разведчики, сегодняшней ночью необходимо доставить в штаб языка. Язык должен быть строевым офицером. В идеале, если при нём будут карты. Задача ясна?
— Так точно, товарищ капитан! Только как ночью интенданта отличить от строевого офицера?
— Корсаков, думаю, разберётся в нашивках и погонах. Поэтому даю ему фонарик. Он же понадобится при возвращении к нашим позициям. Просигналите три раза. Что касается наступления, то танкам нет другого пути, как на Гульковичи. Справа от нас – болото, слева – глухой лес.
— Но лесом может пройти пехота, товарищ капитан.
— Правильно размышляете, старшина. В лесу и на опушке наши сапёры поставят минные заграждения. А сами будут встречать пехоту на окраине леса. Минные заграждения также будут поставлены и на танкоопасном направлении. Поэтому, сапёры укажут вам проходы. Задача должна быть выполнена к трём часам ночи. И вот ещё что: машина капитана госбезопасности Правника ещё утром должна была прибыть в штаб дивизии. Она прошла только один наш КПП. Было это в семь сорок пять. С тех пор о ней нет никаких известий. В особом отделе тоже ничего не могут прояснить. Дорога проходила вблизи линии фронта. Постарайтесь узнать всё, что будет возможно. А сейчас всем отдыхать час. Готовность к операции лично приду проверить!
6.
Разведгруппа из девяти человек под командой старшины Казакова вышла в назначенное время и скрытно подошла к позициям немцев. В ночной тиши, даже в пятидесяти шагах было слышно, как переговариваются часовые.
— Жалуются на концентраты. У ефрейтора, что справа, от них изжога, — перевёл Корсаков, — говорят, что смена караула через сорок минут.
— Ждать не будем, — принял решение старшина, — Корсаков, Никифоров, Остапчук и Герасимович бесшумно обезвреживают часовых. Трофейные автоматы забрать. Ефрейтора взять живым. У него надо выяснить, где остановились офицеры. После этого Корсаков даст два коротких сигнала фонариком в нашу сторону…
Офицеры расположились в домике путевого обходчика, в ста метрах от поста. Других строений в расположении немцев не было. Разведчики залегли в кустах в двадцати метрах от домика. Вблизи стояли два «Опеля» и наша «Эмка». В домике горел свет, звучала музыка, слышались голоса.
— Гуляют, сволочи! «Эмку» видели? Значит, особист здесь!
— Не факт, товарищ старшина. Он может быть давно уже в штабе дивизии или армии. Для немцев это важная птица.
— Ладно. Будем ждать, пока кто-нибудь первый из офицеров не выйдет по нужде. Всем быть наготове! Шум не поднимать!
Пьяный офицер в кителе нараспашку появился на пороге уже через десять минут. Прикуривая сигарету и расстегивая на ходу ширинку, он отправился в сторону кустов, где залегли разведчики. Только нужду справить ему пришлось прямо в штаны, когда сержант Никифоров обхватил его сзади за горло.
— Тьфу, паскуда! Обделался!
Пока Корсаков засовывал в рот немцу кляп из тряпки, Никифоров связывал ему сзади руки ремнём.
— Уходим! Уже смена караула видна!
Но далеко уйти разведчики не успели. Караульные, обнаружив убитых часовых, подняли тревогу. Началась беспорядочная стрельба, сопровождаемая немецкой бранью. На пулемётной вышке вспыхнул прожектор. Разведчики попытались укрыться в кустарнике, но он был слишком мал и редок для десяти человек. Пулемётчику не составило особого труда их обнаружить и осыпать с вышки градом пуль. Сержант Никифоров был ранен в грудь, пленный немец – в бедро. Снайпер Касымов успел снять пулемётчика, иначе потери были бы значительно больше. Перестрелка разбудила всех немцев, к разведгруппе уже приближались автоматчики. Разведка уходила короткими перебежками, неся на себе раненых и закрывая их от пуль…

7.
В расположение 356-го артполка разведгруппа прибыла раньше назначенного срока – в половине второго ночи. Старшина Казаков в сопровождении Корсакова отправился к командиру полка на доклад.
— Жду с нетерпением! Все целы?
— Тяжело ранен сержант Никифоров, пленный немецкий офицер получил лёгкое ранение, но потерял много крови. Они оба сейчас в санроте. Никифоров в сознании, а немец постоянно теряет сознание. Но Корсаков успел его допросить, пока мы добирались до полка.
— Докладывайте, товарищ Корсаков!
— Пленным оказался командир сапёрной роты обер-лейтенант Шульц. Он показал, что наступление на Гульковичи назначено на завтра, на четыре часа утра.Наступление будет проводиться силами двух танковых полков: 18-го и 23-го. Оба полка оснащены панцерами Т-4. В поддержку танкам придан 341-й пехотный полк. Сейчас идёт дозаправка танков и подвозка снарядов. Вчера, в районе восьми утра диверсионная группа немцев захватила «Эмку» с офицером-особистом. Шофёр оказал сопротивление и был застрелен. Офицер не сопротивлялся, сдал оружие. Фамилии его Шульц не помнит.
— Это Правник. Сволочь!
— Обер-лейтенант также сообщил, что по информации особиста, нашему полку придан сапёрный батальон для установки минных заграждений на танкоопасном направлении и противопехотных мин со стороны леса. Карты минных полей у особиста не было. Он указал лишь примерные участки минирования. Особист отправлен в штаб немецкой армии. Пленный сказал, что особиста расстреляют после допросов. По приказу рейхсфюрера чекисты и евреи, попавшие в плен, подлежат ликвидации. Общее командование танковыми и пехотным полками осуществляет генерал-майор фон Шварценберг. Им принято решение о наступлении на Гульковичи с флангов, на каждом фланге – по танковому полку с поддержкой двух пехотных батальонов. Сапёрной роте Шульца приказано в полночь накануне наступления провести разминирование фланговых проходов для танков. А на участке наступления двух остальных пехотных батальонов немцы впереди себя собираются пустить группу наших военнопленных и гражданского населения, чтобы таким живым щитом провести разминирование, а затем ударить в тыл нашего полка.
— Вот гады! Это вся информация?
— Полагаю, что не вся. При возвращении немца в сознание буду готов допросить его об интересующих Вас подробностях.
— Хорошо… Взамен выбывшего по ранению сержанта Никифорова, я прошу начальника штаба подготовить приказ за моей подписью о том, что за образцовое выполнение боевой задачи по доставке языка и проявленные при этом мужество и военную смекалку красноармейца Корсакова представить к присвоению ему внеочередного звания младший сержант и назначению его командиром первого отделения и заместителем командира разведвзвода…
— Служу трудовому народу!
— Хорошо служите, товарищ младший сержант. Старшина, прошу довести мой приказ до личного состава разведвзвода.
— Есть!
— Офицеров штаба прошу остаться на оперативный совет…

8.
Силы генерала фон Шварценберга и подполковника Харитонова были, явно, неравными. Резервов Харитонову было ждать неоткуда. Соседние части уже вели бои или отступали. Рассчитывать приходилось только на собственные силы. «Стоять насмерть!» — этот приказ никто не отменял. Командир полка принял решение поставить пулемётные засады на пути немецких сапёров. А два пехотных батальона, которые будут пробиваться через лес с заграждением из военнопленных и гражданских, Харитонов решил отсечь огнём ещё до минных заслонов. На выполнение этой задачи он направил основную часть сапёрного батальона, разведвзвод Казакова и сформированную из тыла и штаба полка сводную роту. Артиллерийским же дивизионам предстояло остановить прорыв танков на двух флангах…
Танковая атака на позиции артполка продолжалась около полутора часов. Артиллеристы подбили 18 панцеров Т-4, которые остались гореть с двух флангов полка. После этой атаки исправных орудий в полку осталось менее трети, тоже и по личному составу. Тяжёлое ранение получил командир Харитонов, комиссар и начальник штаба были убиты. Харитонов поручил исполнение обязанностей командира полка начальнику разведки, капитану Евсееву. Приказа отступать из штаба дивизии не поступало. Впрочем, и связи с дивизией не было. А посыльные в полк так и не вернулись…
Сапёры и разведчики тоже сумели отразить обходной манёвр немецкой пехоты и отбить колонну из военнопленных и гражданских лиц. Но и здесь потери были велики. Убит командир сапёрного батальона капитан Краев, тяжело ранен старшина Казаков, ранение в правую ногу получил Корсаков: пули раздробили голень, без посторонней помощи он уже не мог передвигаться. Всего разведчики и сапёры потеряли более сотни бойцов…
Евсеев понимал, что за первой отбитой ими танковой атакой последует следующая. Небольшая и тягостная пауза перед вторым наступлением была вызвана тем, что немцы ожидали подхода танкового резерва, вывозили раненых, заправляли и снаряжали снарядами свои панцеры. Капитан принял решение вывезти раненых в тыл на оставшихся лошадях и машинах в сопровождении санроты. С раненым командиром он также решил отправить полковое знамя. А оставшиеся в строю бойцы всеми силами и средствами будут отражать очередную танковую атаку. На этот раз – последнюю…
Евсеев построил перед снаряженными обозами и полуторками с ранеными личный состав санроты во главе с военврачом 3 ранга Капитоновым.
— Товарищи военные медики! Командование нашего полка поручает вам выполнить ответственное задание: дойти до расположения частей Красной армии, спасти наших раненых и знамя полка. Весь состав санроты без исключения отправится в тыл. Никаких рапортов по поводу остаться на позициях полка от вас я не приму. Полк остаётся, чтобы до конца выполнить приказ. Медицинская помощь нам уже не потребуется. А ваша задача – спасти и вернуть в строй наших раненых бойцов, сохранить полковое знамя, как символ нашей части, дающий право на её восстановление. Вернувшиеся в строй бойцы отомстят за нас. С этой верой мы и будем сражаться. Командование санитарным обозом возлагаю на военврача 3 ранга Капитонова. Командуйте, Борис Петрович! Время дорого!
Санитарный обоз не отошёл и трёх километров от позиций полка, как до раненых донеслась артиллерийская канонада. 356-й вступил в свой последний бой…

9.
В госпитале в Вязьме Корсаков уже находился четвёртую неделю. За это время ему сделали две операции. Ногу удалось спасти, но передвигаться без костылей он пока не мог. Правая нога теперь стала короче на четыре сантиметра.
— О фронте Вам теперь придётся забыть, — сообщил ему военврач Красильников, — через неделю буду готовить Вас на выписку. Долечиваться будете дома. Где живёте?
— Раньше жил в Кобрине. Это под Брестом. Слыхали?
— Слыхал. Но там Вам долечиваться пока не придётся. Будете восстанавливать здоровье в тылу.
— Какой тыл? Полагаю, что я должен воевать!
— Ничего. Красная армия и без Вас Гитлера победит. Да, тут к Вам подполковник пришёл. Просил проводить Вас к нему. Он в ординаторской ожидает. Пойдёмте!
Подполковником оказался Андрей Ильич Харитонов. Он протянул Корсакову левую руку, правая была на перевязи, усадил его рядом с собой.
— Здравствуйте, Иван Александрович! Сердечно рад снова увидеться!
— Здравствуйте, Андрей Ильич! Не ожидал Вас здесь увидеть. Говорили, что Вы в госпитале в Подольске.
— Да. И лежать бы мне там ещё две недели, если бы не знакомый военврач первого ранга. Да и лежать больше не мог. События разворачиваются так, что нужно моё участие.
— Какие события? Фронт подождёт. Полагаю, что Вам бы долечиться надо…
— Фронт, да, конечно. Что касается нашего 356 полка, то он сейчас находится в стадии формирования под Владимиром. Но я пришёл сообщить не только об этом. Позавчера по решению суда был расстрелян командующий Западным фронтом генерал армии Павлов. Вместе с ним были расстреляны начальник штаба фронта генерал-майор Климовских, командующий нашей 4-ой армией генерал-майор Коробков и начальник связи фронта генерал-майор Григорьев. Почти весь командный состав фронта арестован. Ведётся следствие в отношение начальника артиллерии генерал-лейтенанта Клича, командующего ВВС генерал-майора Таюрского и многих других. Аресты продолжаются. Выявляются все старшие офицеры, к которым Павлов был особенно расположен. Вы, безусловно, в их числе. Тем более, что Павлов спас Вас от расстрела.
— Чему быть – того не миновать. Морально я давно к этому себя подготовил.
— Нет. Умереть мы ещё успеем. Но умереть надо с честным именем. И не сейчас, когда каждый из нас сможет принести пользу Родине.
— Какая польза, Андрей Ильич?! Полагаю, что медицина списывает меня под чистую.
— Погодите! Есть выход. Вчера мне сообщили о смерти старшины Казакова. Врачам так и не удалось его спасти.
— Жалко старшину. Полагаю, что это был настоящий был солдат…
— Вот его документы. А вот – Ваши. Смотрите!
— Не понимаю! Тут в медицинской карте указано, что вчера я скончался. А старшина Казаков находится на излечении. Погодите-ка! Тут и в красноармейской книжке старшины моя карточка!
— Да, Иван Александрович… Нет, теперь уже Иван Иванович! Я принял это решение, хотя и знал, что Вы будете возражать. Но это необходимо принять, поймите! Принять, чтобы когда-то вернуть себе честное имя. Я уверен, что так и будет. Я не могу поверить, что расстрелянные генералы были трусами, в чём их обвинили. Я верю, что их оправдают, как оправдают и Вас. Но пока надо быть старшиной Казаковым. Пока придётся забыть о том, что Вы были начальником артиллерии 4-й армии, полковником Корсаковым.
— Это невозможно, Андрей Ильич! Подумайте, под какой удар Вы поставите себя, если всё это вскроется?!
— Я всё продумал, прежде, чем принимать это решение. Завтра Вас направят на реабилитацию в Подольский госпиталь. Там долечитесь, а заодно и выбитые зубы вставите. Я договорился. Через полторы-две недели Вас выпишут. Как не годного к строевой службе Вас направят в моё родное, 2-е Киевское артиллерийское училище. Сейчас его эвакуируют из Киева в село Разбойщина Саратовской области. Будете помогать готовить для фронта офицеров-артиллеристов, передавать им свои знания.
— Какие знания может старшина передать курсантам? Да я и передвигаться-то нормально не могу.
— Нормально передвигаться Вас научат в Подольске. А я для этого привёз Вам сапоги, пошитые по спецзаказу. Правый каблук выше левого на четыре сантиметра. Разрабатывайте! А вместо костылей – вот эта трость. Для начала. А потом и она не потребуется.
— Спасибо. Но как же всё-таки быть со старшиной Казаковым?
— Не беспокойтесь! До поры, до времени он будет покоиться под Вашей фамилией. С медперсоналом я решил все вопросы. Старшина – сирота. Кроме нас о нём поплакать всё равно некому. А мы – солдаты. Мы не плачем. Мы мстим… Кстати, о приятном. За образцовое выполнение заданий по захвату языка и освобождению заложников старшина Казаков награждён приказом по полку медалью «За отвагу». Вот она. Прошу принять!
— Нет, не могу!
— Принимайте! Такой же медалью награждён и младший сержант Корсаков. Посмертно. Кстати, у старшины имеются и другие награды: медали «За боевые заслуги» и «20 лет РККА». Их Вам тоже придётся носить, так как они вписаны в красноармейскую книжку. Тем более, что все перечисленные награды, а также и ордена, которых нет у старшины, были Вами честно заслужены…
10.
До Поволжья из Подольска Корсаков добирался четыре дня. Киевское училище к тому времени уже закончило эвакуацию, но о полном обустройстве на новом месте говорить было ещё рано. В артучилище Корсакова назначили старшиной 2-й батареи. Он был единственным фронтовиком в этом училище. Начальник училища генерал-майор артиллерии Алексей Павлович Гундорин отнёсся к старшине доброжелательно. Впрочем, не новичок в артиллерии, Гундорин, конечно же, узнал Корсакова: они вместе учились в артиллерийской академии имени Дзержинского. Лишних вопросов генерал своему старому знакомому не задавал и называл его по новому имени и званию. Тем более, что эту почву заранее подготовил и Харитонов…
Курсантов училища готовили по ускоренному выпуску, предусматривающему восемь подготовки. Старшина 2-й батареи Казаков написал рапорт начальнику училища Гундорину, в котором просил его разрешения принять участие в учебных стрельбах с курсантами. Алексей Павлович удовлетворил просьбу, но выделил старшине, которому тяжело было передвигаться в строю, трофейный мотоцикл BMW…
За три года училищем в эвакуации были подготовлены свыше 5200 артиллерийских офицеров для фронта. А с февраля1943 года в училище дивизионной артиллерии было реорганизовано. Теперь здесь готовили офицеров самоходной артиллерии, которая наиболее отвечала наступательному характеру боевых действий Красной армии. В мае 1944 года училище вернулось в освобождённый и родной Киев. Наладив учебный процесс, генерал-майор Гундорин написал рапорт на фронт. Перед отъездом он пригласил к себе старшину Казакова (Корсакова).
— Завтра я отбываю на 3-й Украинский фронт в распоряжение командующего артиллерией. Я не могу Вас ни к чему принуждать, учитывая Ваши тяжёлые ранения, но предлагаю отбыть вместе со мной в качестве личного ординарца.
— Алексей Павлович, товарищ генерал-майор! Вы не представляете, сколько значит для меня это Ваше предложение! Спасибо Вам!
— Благодарить будете, когда вернётесь домой с победой. А пока в том числе и от нас с Вами будет зависеть, насколько скорой будет эта победа. В шесть тридцать утра за мной прибудет машина. Попрошу к этому времени быть готовым, оформить все документы, получить всё необходимое. Своим заместителям я отдам соответствующие распоряжения.
— Есть быть готовым к шести тридцати!
11.
В составе войск 3-го Украинского фронта старшина Казаков принимал участие в освобождении Кишинёва, Белграда, Будапешта… Свою войну он закончил в Вене. День Победы старшине запомнился тем, что после объявления о капитуляции фашистской Германии, генерал Гундорин играл на своей любимой балалайке. И ещё был салют, осветивший всё небо Вены…
После войны старшина Казаков вернулся в Киев, в артучилище, на свою прежнюю должность старшины 2-й батареи. Генерал Гундорин по его просьбе узнал судьбу его дочери и жены. В эвакуации они находились в Уфе, так в ней остались после победы. Валентина преподавала в машиностроительном техникуме, а дочь Аня училась в школе. По сведению Гундорина, они были убеждены в том, что их муж и отец был расстрелян ещё в 1941 году. Замуж Валентина так и не вышла. Алексей Павлович категорически запретил старшине как-либо сообщать о себе своим близким. Всё это могло навредить не только ему, но и им самим, и Харитонову, который закончил войну в Праге, в звании полковника, в должности командира 39-й гвардейской артиллерийской бригады…
В марте 1953-го, когда в стране почти всё население переживало смерть Сталина, как личную трагедию, в их числе был и Корсаков. Не смотря ни на что, он всегда верил вождю. Но начала массовых реабилитаций по политическим статьям он так и не дождался. Умер в Киевском госпитале от тахикардии в октябре 1955 года…
У генерала Гундорина хранилось письмо, адресованное Валентине и Анне Корсаковым, написанное за год до смерти их мужа и отца. Корсаков завещал генералу отправить это письмо в случае его смерти. Алексей Павлович так и сделал…
В октябре 1957 года Анну Ивановну Корсакову, выпускницу Уфимского политехнического института, вызвали в управление МГБ по Башкирской АССР. Невысокий майор со сверкающими сапогами представил ей документ о реабилитации генералов Павлова, Климовских, Григорьева, Клича, Таюрского… В этом списке значилась и фамилия её отца, начальника артиллерии 4-й армии полковника Корсакова Ивана Александровича.
А на следующий неделе Анну Корсакову пригласили в городской военкомат. Военный комиссар Уфы полковник Талагаев протянул ей золотые полковничьи погоны и сказал:
— Ваш отец восстановлен в воинском звании. Также ему возвращены все полученные ранее боевые награды. Но их, к сожалению, нам не удалось обнаружить в архивах бывшего НКВД. В первый месяц войны архивы из Западного военного округа постоянно перемещались, награды были где-то утеряны…
Но Анна не приняла погоны.
— Будучи полковником артиллерии, мой отец никогда не носил золотых погон. У него были чёрные петлицы с четырьмя шпалами. Как на этой фотографии.
И она достала из сумочки довоенную фотографию отца, которую бережно хранила все эти годы. Такая же фотография была установлена на новом памятнике на его могиле в Киеве, на которой теперь были написаны подлинные фамилия, имя и отчество полковника Корсакова. А в отношении могилы старшины Ивана Казакова на воинском кладбище в Вязьме это же самое проделал полковник Харитонов. Только тогда старшина и полковник обрели свои законные и честные имена. Но даже после смерти они всё равно победили!
г. Калуга, 2016 г.