Чёт-нечет... орёл-решка...

Июльское вечернее солнце замерло над горизонтом малиновым гипертоническим лицом и всё не решалось уйти на покой. Волна вкрадчиво, по-женски – ш-ш-ш, ш-ш-ш – ластилась к берегу. Слажено, как «Виртуозы Москвы», цикадили цикады в камышах. Струйка дыма от тлеющего костра изгибалась стриптизёршей, медленно исчезала в потемневшем небе. Лениво вылуплялись звезды.
Муля дёрнулся во сне, открыл ошалевшие глаза и громко, со стоном зевнул. И вновь завалился на бок.
— Спи, родной, спи.
Ладонь Сергея ласково погладила узкую игрушечную мордочку пса, затем передвинулась ниже и почесала тому живот. Мулины глаза блаженно сомкнулись.
— Ты с ним чуть ли не спать готов на подстилке, — ухмыльнулся Денис, подвинул котелок на угли. – Как с малым возишься…
Сергей покосился на него. Вытянул из костра тлеющую ветку, прикурил.
— Ему сейчас четырнадцать лет, — ответил он глухо Денису. – Через год-два помрёт. И накой ему после этого любовь моя? – Сергей вопросительно посмотрел на собеседника.
Тот смутился.
— Да я не об этом!.. Просто… и целуешь его… и жрать: сначала ему, потом – себе… И гладишь, и разговариваешь… В строгости должна быть собака! А то… Иждивенец вырастит. В грош тебя ставить не будет.
Муля приоткрыл один глаз и приподнял ухо, но через секунду вновь захрапел.
— Зачем ему строгость? Он больше нас с тобой в этой жизни понимает, а ты: «в строгости»… Это нам узда нужна, а не ему.
Денис опять глупо хохотнул и разлил спиртное по кружкам. Сергей принял дозу свободной рукой, поднял торжественно.
— Я, Дениска, за Мулю предлагаю выпить, за спасителя моего!
Денис остановил кружку у самого рта, посмотрел недоверчиво на Сергея.
— Жизнь он мне спас, Дениска. Жизнь. А ты говоришь: строгость… — И Сергей залпом выпил водку.

Тьма незаметно сгущалась. И звезды заискрились, заблестели, как чешуйки на мокрой гальке. Стихли цикады. О чем-то прокричала напоследок засыпающая пичуга. Засновали бесшумными дельтапланами летучие мыши. Негромко сердился закипающий чайник.
Мужики некоторое время молчали, прислушиваясь к природе и своим организмам.
— Хорошо пошла,- констатировал, наконец, Сергей. – Давай ещё по одной.
— Давай,- легко согласился Денис. – А что за история у тебя была, дядь Сереж? Почему я не в курсе?
— А ты тогда еще маленький был, не помнишь этого.
— Дядь Серёжа, расскажи. Сам же заикнулся! Не тяни…
У Дениса, и вправду, засвербело внутри: друг семьи чуть не погиб, а он, как троюродный, ни сном, ни духом!..
Сергей не торопился. Не вальяжничал, не кочевряжился, как иной рассказчик, просто водка «стыла», а впереди вся ночь. Успеем ещё наговориться. Он поднял кружку.
— Ну, за рыбалку. – Закусил, закурил, налил чая в ту же кружку и лишь после этого начал не спеша, с длинными паузами рассказывать.

— Влюбился я тогда, Денис. Вусмерть. До тридцати пяти холостяковал, а тут – по уши втрескался. И чего, кажется, не хватало? Двушка на шестьдесят метров, «колеса», начальник участка. Живи – не хочу… Все женатики завидовали! Сашка, вон… — Сергей запнулся, посмотрел на Дениса. – Не-е, не батя твой, другой Сашка… Завидовали, в общем…
И, ты понимаешь, не сказать, чтоб красавица… Симпатичная. На шесть лет меня моложе. То есть, тоже жизнь повидала, с опытом… Характер мне её нравился: спокойная, уживчивая, юмор понимает. А к себе – ни-ни до свадьбы! Я к ней, как пацан: поцелуйчики, обжиманцы… Это на четвёртом десятке то, представляешь?!
Возмущение в голосе Сергея было неподдельным. Денис понимающе покивал головой.
— А всё перетерпел… Я ж говорю: влюбился без ума. День свадьбы определили, готовиться стали. Я себе в салоне туфли и костюм купил. Приличный, хоть сейчас на похороны. Она – платье белое с фатой. Всё по-человечески. У меня аж сердце замирало: во, счастье дураку! Планы строили: и по детишкам, и по жилью, и … вообще… о будущем.
Ну, причипурились, нарядились, невесту выкупили – и в загс. Как сейчас помню: 1-ое августа было.

Он курил, задумчиво глядя на пламя костра. Костёр перестал трещать сучьями и прислушался к разговору.

— Машины в лентах. Друзья с шампуриком. Батя твой свидетелем на переднем месте с пакетом спиртного. Я с Любкой — на заднем, как истуканы с острова Пасхи. Едем, значит… Квартал, наверное, до загса остался. Музычка в салоне. И тут водила – по тормозам! Я – носом ему в затылок. Любаня – на панель, благо, тазобедренным суставом меж передних сидушек застряла, а то бы — вдребезги!.. Вой, плач, крики!..
Высыпали из машины. Все живы — здоровы, слава богу! И – к водиле, за грудки его: что ж ты, падлюка, делаешь?! А он только мычит, пальцем на колёса показывает. Смотрим: щенок, сучонок такой, ползёт. Скулит так жалобно – и к тротуару ползёт. Видимо, всё-таки задело.
И тут моя Любаня ка – ак заорёт! Да как двинет щенку свадебной туфелькой! А потом развернулась и – бац, бац! – по харе водителю!.. А что… я её понимаю… — Сергей приподнял кружку, дождался наполнения, кивнул благодарно и выпил. Выдохнул резко и продолжил слегка севшим голосом. – Любой бы на её месте… Фата порвана, платье замызгано, в пятнах крови всё (это я нос свой разбитый не успел платком зажать). И до регистрации пять минут… Какая, к лешему, свадьба в таком прикиде? Да я-то бы и в кальсонах женился, но… — он цыкнул, нервно дёрнул головой. — Чего она разоралась, как поросёнок? У неё же красивое колоратурное сопрано было, а здесь на фальцет перешла. Да ещё с матом. Ну, кому ж баба с матом понравится? А ещё – «заведующая библиотекой номер 23»… — Он пьяненько задумался. Затем добавил: — «Дробь 17». Тоже мне… У меня дядька троюродный, Кучкин — популярнейший артист! Его каждый год по телику показывают не один раз – и то он никогда прилюдно не выражался! В себе всё держал!
— Дядь Серёжа, я что- то не слышал про такого, — встрял в монолог Дениска. Сергей покосился на него подозрительно.
— «Офицеры» смотрел? Ну, а что ж говоришь, что не слышал? Момент помнишь, где Юматов раненного испанца тащит? А дядька в это время в оцеплении стоял у Кремля, там снимали. Он уже по второму году служил, до ефрейтора дослужился. «Ну, говорит, делают четвёртый дубль, который в фильм потом вошел. Юматов взмок весь, испанец то раненный – он всегда тяжелей, чем здоровый… А я стою рядом. Давай, говорю, я брошу. Он говорит: «Валяй!» Я и бросил башмак. Запечатлился для истории». Да закрой ты рот, Денис! Познакомлю я тебя с дядькой, автограф ещё возьмёшь.
Некоторое время молчали. Сергей поднял ясные глаза на напарника.
— Денис, а о чём я говорил? Про свадьбу? А-а, всё… Вспомнил. Плесни ещё.
— Дядь Серёжа, а не гоним мы? Давай ушицу подогрею, потом выпьем.
— Давай,- легко согласился тот. – Но – плесни. «Мы взяли Берлин и два раза по пятьсот»…- он придвинулся к тому, малость расплескав из кружки. Костёр, приняв на грудь, ярко вспыхнул, осветив окрестности. – Хай с ним, с поросячьим визгом! Наслушался я его в детстве на селе, считай – как музыку воспринимаю. Говорю же: хоть в исподнем расписался бы! Но зачем же тварь божью пинать? И так чуть ли не при смерти, а она!.. Она же и с людьми так будет! И со мной – так же, только повод дай… А тихушница — то какая была до этого, что ты! Как Мавзолей. А здесь… восстала!
Не выдержал я. Залепил ей. Руку водиле пожал. Щенка взял да ушел. Батя твой меня только на Новороссийской догнал, трудно ему было с пакетом бежать. Мужик у тебя батя. Правильный мужик! Ни – че – го не спросил и не сказал! И Галка, мать твоя – тоже правильная женщина. Тебя молча забрала – и к родителям на двое суток. А мы с батей у вас остались. К ветеринару сходили. А потом пакет опустошали до понедельника. В понедельник меня и «замели». Любка заяву накатала и побои сняла. Но все подтвердили, что рукоприкладства не было, это она, дескать, о панель трахнулась в машине. Всё — равно, пятнадцать суток отсидел. За сопротивление наряду. Хорошо, хоть Сашка не ввязался, спал мёртвым сном. А то кто бы с Мулей пятнадцать суток возился, пока я в КПЗ полы мёл?
— И что, даже её подруги не сознались? – удивился Денис, разливая юшку по чашкам.
— Не-а. – Сергей принял чашку, отхлебнул горячую жидкость через край. – Порядочные все оказались. А «детекторов лжи» тогда ещё не было. Это когда что-нибудь зажмут на «детекторе» — тогда все сознаются, путаться перестают да одну правду-матку гонят. А так можно и одной совестью обойтись. Без правды.
— И чего? Вы так и не помирились? – Денис вновь разлил по кружкам, порезал дольками сочную луковицу.
— Ну, умные же люди. Чего понапрасну мертвечину оживлять да «плач Ярославны» устраивать? Разбежались. После суда ни разу и не виделись.
Молча хлебали варево. Долго, с наслаждением.
Недовольно завозилась утренняя птица в траве. Плеснулся карась на мелководье грамм на семьсот сорок пять. Блекла уходящая ночь. Серели вместе с ней лица сидящих у костра.
Сергей осторожно перебирал шерстку у Мули в поисках клещей. Тот сонно ворочался, дёргал лапами.
— Ну-ну, — ласково шептал Сергей. – Чего кобенишься, как деепричастный оборот? Лежи, лежи… — Он вздохнул полной грудью, посмотрел на светлеющую полоску у горизонта. – Утро, мать честная!.. Хорошо-то как! Как заново рождаешься.
— Утром всех к философии тянет, — убеждённо произнёс Денис, глядя воспалёнными красными глазами на ту же полоску.
Сергей усмехнулся.
— Не знаю, не знаю… Меня, обычно, по утрам к рассолу тянет.
— О! – обрадовался Денис. – Дядь Серёж! Давай ещё по-слегка да пойду сети проверять! Батя к обеду приедет, поспать успеем.
— Давай. По-слегка, философ…
Денис натянул «болотники» и пошел к лодке. Сергей, не отрываясь, смотрел на его ладную девятнадцатилетнюю фигуру, а пальцы продолжали машинально перебирать собачью шерсть.
Денис долго брел по мелководью, волоча за собой лодку, затем скрылся в камышах.
Сергей вздохнул, перевёл глаза на Мулю. Тот уже проснулся и внимательно глядел на хозяина.
— А, может… и напрасно тогда… водила — то тормознул, — то ли подумал, то ли наяву прошептал Сергей. И вновь тоскливо посмотрел в ту сторону, куда ушел почти ровесник, может быть, его так и не родившегося сына.