Пролетая над Таймыром

Подскакивать высоко не получалось. Снег был не рыхлым, а гладко-глянцевым, противно-прилизанным, а каблуки тонкими и не прочными.Бестолковые подскоки делу не помогали, а даже, как — будто, отбирали последние силы, обволакивая все суставы ватной безнадежной усталостью.
А ключи все еще висели высоко на заборе, нагло и громко хохоча и развратно двигая округлостями яркого брелока. Продолжая беспомощные скачки, похожие на нервные рывки человека, схлопотавшего залп горошин в ягодицу, Ирина принялась думать. Не получалось.
-Сучьи ключи — решила-таки Ира и остановилась. В тот же миг, из-за горизонта, догоняя, накрывая, обдирая мясо с костей, обрушилась волна яркого, горького, тошнотного отчаяния. Тело, перестав двигаться, сладко и послушно отдалось во власть пережитого унижения и горя, катализировав волну слезливых, щенячьих стонов быстро перешедших в отчетливые, объемные рыдания.
-Ах, как жа-а-алко-то себя-я-я- издевательски загундосил здравый смысл, оценивая ситуацию. — поревем-поревем. А чего бы нет? Ну, ходят люди, пялятся, ну разглядывают твою перекошенную морду. Да поддай жару-то, децибел добавь, не скромничай.
Ирина невероятным усилием воли сумела взять себя в руки. Быстрым суетливым движением распахнула сумку и выхватила оттуда бумажные салфетки. Глядя в карманное зеркальце, безжалостно намотала на кусочек бумаги макияж, заботливо распределенный по лицу утром. Бестолково и бессмысленно пнула снег и потрусила по улице, зябко кутая шею в воротник.

Школьные годы Ирина Александровна Дроздова провела в наивно-упрямой уверенности, что ее родители могут все. У этого «всего» не было четких границ, не было окончания и начала, не было исключений или выходных. Все это все. И точка. С годами, конечно, пришло осознание и принятие, что возможности родителей, все-таки, до вселенской силы и божественной мощи, безусловно, не дотягивают, но какой-то особой горечи или разочарования сие открытие в размеренную сытую Иринину жизнь не принесло.
Отец ее, Александр Васильевич Дроздов, занимал хорошую «хлебную» должность в городской администрации. Ведал он отделом оценки недвижимости. Ездил по селам и долам с целой группой специально обученных инженеров и принимал решения: годится постройка, чтобы считаться школой или нет, аварийное ли состояние дома или просто жители его чересчур избалованны и истеричны. Естественно, от решений выездной комиссии зависело довольно многое, а самое важное — распределение городского бюджета, и совершенно логично, что немало народа подкатывало к руководителю «оценщиков» с твердой решимостью, во что бы то ни стало «договориться». Конечно, цену назначал Александр Васильевич. Не жадничал, но и не упускал шанса поживиться по-крупному. Про таких, как он, в народе говорили: «Ложку мимо рта не пронесет».
Супруга его, Алла Валерьевна Дроздова, была дамой очаровательной, тонкой, артистичной, с подвижными ноздрями и беззащитной шеей. Долгое время Алла играла в театре, надо отдать ей должное, с большим успехом. Блистая милой свежей мордашкой в молодости, с успехом справлялась с амплуа инженю, далее играла пылких и жаждущих ответной страсти любовниц, их сменили величественные загадочные представители монаршего сословия, а, когда режиссеры, конфузясь и преувеличенно-бодро расхваливая многогранный талант Аллочки, начали приносить ей сценарии, в которых отводили роли чьих-то (не совсем старых, но и не первой свежести) матерей, Дроздова со сценой простилась. Ушла преподавать в театральный ВУЗ, вошла в состав приемной комиссии и довольно быстро начала, не конфузясь ни мгновенья, хрупкой нежной лапкой собирать дань с тех, кому очень хотелось к «театральному делу» приобщиться, да таланту Бог не дал. Материальное положение семьи было, прямо сказать, не плохим, добавьте сюда связи и полезные знакомства, и будет понятна и простительна слепая вера Ирины в безоговорочную неделимую ни с кем власть ее родителей.
Училась Ирина средне, но не горевала из-за этого: не было у нее амбиций, потребности быть лучшей, первой, умной-умной девочкой. К чему? Медаль? Зачем? Грамоты? Кого удивлять?
Родители особой прыти и рвения в осуществлении своих родительских обязанностей не проявляли. Безусловно, был еженедельный ритуал проверки дневника, с удивленными и оскорбленными взглядами обеих сторон («А чего тройка-то? Как?» – «А я знаю? Поставили».) но к масштабным военным действиям он не приводил никогда. Как правило, рассмотрев в деталях цифры в дневнике единственного чада, мать смотрела на отца огромными, быстро наполняющимися необременительной влагой, очами и голосом, полным осознания убийственного родительского легкомыслия, вопрошала трагическим беспомощным шепотом:
-Сашенька? А все ли делаем мы для того, чтобы наша ДОЧЬ добилась успеха в жизни?
Отец уверенными, доведенными до автоматизма движениями, наливая жене успокоительного (микстуру на основе трав, легкую, можно смело сказать- номинальную)одновременно уговаривал ее мягким, бархатным голосом:
-А-а-аллочка, в кого ей быть академиком, сама посуди? Ты уверенный гуманитарий, я звезд с неба тоже не хватаю. Ну, так и с чего бы? Дорогая, у тебя сосудики на носике выступили, перестань плакать.
После этих слов Алла Валерьевна усталой поступью человека, получившего мрачную весть, брела в ванную и уже через час на дом снисходила обычная вальяжная и мурлыкающая благодать. Дом сыто и лениво моргал от жарких всплесков растительного масла, пофыркивали на сковороде ароматные ванильные оладьи и легкий серебристый чайник высвистывал общий кухонный сбор.
Школьные дела отнюдь не являлись причиной каких-то особых переживаний для родителей Ирины: они исправно (и почти всегда дистанционно) помогали школе в решении неприятных житейских проблем, а учителя, в свою очередь, не проявляли особой требовательности в отношении ученицы Дроздовой. Когда наступала пора важных показательных контрольных, перед нерадивой ученицей Ирочкой всегда оказывался листок с решениями коварных задач и многоступенчатых примеров (решить их самостоятельно у Иры было примерно столько же шансов, как выбраться из лабиринта Минотавра бодрой и невредимой). Шуршащие страниц классических произведений навевали легкий сплин и стойкое желание смежить веки на уютной мягкой подушке.
-Ира – шелестела из коридора мать, поправляя на тарелке свежевыпеченное овсяное печенье – солнышко, зачем ты портишь глазки? Урокам не следует уделять столько времени, милая, страдает твоя нервная система, в конце концов.
-Виолетта Павловна задала прочитать про встречу князя Андрея Балконского с дубом.
-Ой, не завидую мужику – охотно вступал в беседу отец из соседней комнаты – у нас Витька Бражкин с березкой недавно повстречался, так машина до сих пор в ремонте!
-Саша! – гневно округляла глаза и рот Алла Валерьевна – что ты говоришь! А ты, зайка, отложи книги и марш на кухню! Мама сказала ужин – значит ужин!
Виолетта Павловна получила очень странное, испуганное и пространное сочинение о злоключениях Болконского, немного погрустила над ним, но, еще раз нащупав в ушах новенькие презентованные золотые сережки, преувеличенно бодро вывела цифру «пять» в дневнике Иришки Дроздовой.
После школы Ирина почувствовала, что достаточно окрепла для одиночного заплыва в бурной реке бытия и решила, что жизнь ее будет связана с метеорологией. Да, вот так. Не с журналами и машинами, не с посиделками за чашечкой кофе и ворохом бумаг, а с потрясающе интересной профессией, которая даст ей возможность… уехать на полуостров Таймыр. В школе Ирина готовила доклад об этом суровом крае, делала сначала с ленцой и устало кривясь, но потом так прониклась, что не спала всю ночь. Трудности. Интересные исследования. Возможность доказать себе, что не «тварь дрожащая», в общем, к утру решение было принято. Но всегда спокойные, заглядывающие в рот своему чаду, родители, неожиданно, встали, что называется, в позицию. Алла Валерьевна, поставив руки в боки, орала так, что соседи несколько раз тренькнули по батарее, призывая Дроздовых к порядку, но интеллигентный воспитанный папа понеся к розетке и гавкнул в нее хриплым басом:
-В жопу! К чертовой матери! Сдохните, падлы!
Стуки моментально прекратились, а избиение невинной дочери продолжалось.
-Полярница засраная! – в голос выла мать, норовя звездануть по голове Ирины полотенцем.
-Почему полярница? – в ужасе уворачивалась от хлестких замахов дочь, пытаясь выскользнуть из кухни в коридор, но в дверях уже наливался багровым цветом отец, потрясая толстой энциклопедией.
-Я т-т-те уеду! Ты мне уедешь! Я т-т-тебе покажу!
Энциклопедия, старательно махая страницами, пронеслась перед носом Иры и плюхнулась в кастрюлю с рассольником.
-Папа, ты суп испортил…
--Какой, к монахам, суп?! У нас дочь с ума сошла! Надо в психушку звонить!
Мать пронеслась с кастрюлей в сторону туалета и через секунду, судя по жалобному прощальному всплеску, суп почил в бозе, натурально став жертвой произвола и в чужом пиру похмельем. А противостояние «Дроздова-младшая против Дроздовых – старших» все полыхало и полыхало, поражая масштабом и неожиданными маневрами, интригами и подлыми заговорами.
-Все, я поняла – белый флаг остудил родительский гнев в долю секунды.
-Ирочка – замурлыкала мать, превращаясь снова в ранимую наивную актрису – я не сомневалась в твоем благоразумии.
-Мы понимаем – возраст такой, гормоны – вклинился мягкий говорок отца – но ты не переживай: родители на то и существуют, чтоб поддержать…
-Направить – вела свою партии мать.
-Научить – не мог не согласиться с женой Александр.
-Спасти – патетически завершила Алла, с жаром материнского обожания сжимая дочь в объятьях.
Последовавшая сразу за примирением семейная поездка в Лидо-ди-Езоло окончательно восстановила мир, тишь, гладь и Божью благодать.
Посовещавшись, родители выбрали для поступления дочери Гуманитарный институт.
-Она неплохо пишет – уверенно заявила мать – путь будет журналистом.
-Пишет? – сдержанно удивился отец – вот уж не замечал. Может, все-таки на психолога…
-Са-ша – мягко, но твердо перебила его жена – вспомни, какое сочинение она написала мне на восьмое марта! « Мама – это самое главное! На любой планете во Вселенной у любого существа должна быть мамочка!» Вот! Какой слог, какая фантазия! Нет, Сашенька, ты уж, пожалуйста, со мной не спорь. Я ведь тебе не Катенька Мартьянова.
-Да ладно, ладно – испуганно забормотал отец, испугавшись упоминания своей новой грудасто-блондинистой помощницы, как черт ладана – при чем тут швабра эта? Говорил ведь – Михалыч за нее просил, родственница она ему там какая-то через третью…
-Все, закрыли тему. Только журналист.

Ира не смогла бы точно сказать, когда именно она влюбилась в остряка, нарцисса, заводилу и насмешника Павла Серебренникова. Ведь натыкаясь на него раньше в стенах своего института (гуманитарного, конечно же, журфак), Дроздова никакого трепета и покалывания в конечностях не ощущала. Ну парень. Ну, идет. Ну, Паша, да тем более Серебренников, эка невидаль, стадами пасутся такие. Но однажды этот индивид вторгся без объявления войны на территорию глупого женского сердечка и, не встретив особого сопротивления, обосновался в вышеуказанной местности надолго. Может, в этот день Меркурий был в Венере, или Луна в Сатурне, или еще там что-то разладилось. Неизвестно. При первых признаках обрушившегося нового чувства Ирина испугалась и забилась, стремясь из этих силков выскочить, а потом прислушалась к себе и смирилась. Понравилось ей и томленье, и желанье, и смущенье, и провокационный обстрел «случайными взглядами» и жар ночных фантазий (надо сказать, весьма невинных. Не было сексуального опыта, чтоб слепить подробности). Паренек густой и вязкой девичьей влюбленности не замечал. Встречаясь взглядом, улыбался и здоровался, но и только. Встреч не назначал, в машине не тискал, слюнявым ртом шею не облизывал, вообще, вел себя как подонок и безусловный мерзавец, без чести и сердца.
Метания Ирины уже не были секретом ни для кого. Вся группа была в курсе бестолковых Дроздовских попыток получить в безраздельное единоличное пользование студента Серебренникова и активно старалась сосватать ее с объектом обжигающей и упрямой первой похоти. Организовывались вечеринки, походы в кино, междусобойчики после занятий, поездки на дачу. Вот в одну из таких вылазок на природу, между поеданием шашлыка и отплясыванием на изуродованных грядках и открылась причина стойко Пашиного «непонимания» весьма уже жирных намеков Иры о полной готовности к жарким встречам.
Сначала все шло как обычно. Народ орал и веселился, а Ирина в нежной истоме ждала своего принца. Увидев подъехавшую к воротам машину, Дроздова выпорхнула, чтобы встретить Павла, но в недоумении остановилась: он был не один. Из машины, томно и лениво доставая шикарные ноги и аккуратно ставя их на посыпанную гравием дорожку, выплыла обольстительного вида кошечка. Она по-хозяйски взяла под руку Серебренникова и пара, не замечая застывшую Ирину заспешила, чтобы присоединиться к веселью. Весь вечер Павел оказывал повышенные, просто судорожные знаки внимания привезенной барышне, а когда основная масса народа уже разъехалась, парочка, оглядываясь и, прижимаясь друг к другу, уединилась в ветхом строении дачного домика, надолго оставив компанию.
В эту ночь Ира впервые серьезно напилась. Под утро ее привезли домой, нежно прислонили к дверному косяку и, позвонив, сбежали от греха подальше, оставив Аллу Валерьевну в полном непонимании, отчего дочь падает ей на руки и неприхотливо пытается устроиться спать в коридоре.
В тот день в семье Дроздовых случился второй в их спокойной жизни, громкий скандал, с натуральными криками, оскорблениями, матными замечаниями и швыряниями предметов.
Отец бегал по комнате, хватая в руки то, что успевал и, обрушивая это на пол.
-Алкоголичка!!!!-орал он, нисколько не стесняясь наличию в огромном подъезде соседей, по всей вероятности гроздьями висящих возле розеток и со стаканами возле стен -Долбаная дура!!! Дебилка!!!!-Александр Дроздов поперхнулся и метнулся на кухню пить воду.
-Идиотка тупая!!!!-подхватила из рук мужа упавший стяг Алла Валерьевна-Пустоголовая мартышка!!!
-Клиническая имбицилка! — вернулся в строй отец, размахивая кулаком перед сидящей на диване Ириной. – Я тебя отдам в ЛТП, пусть тебя там током лечат!!!
-ЛТП нет уже, Сашенька,- напомнила мать, поднимая с пола остатки DVD-плеера.
-Мне насрать!!!-отозвался отец и швырнул в дочь вазу.- Найдем управу на эту… на эту..-судорожно дыша, Дроздов обрушился на стул и схватился за сердце.
-Саша!!!-взвыла Алла и рысью понеслась в ванную за лекарством, по пути со злобой наподдав дочери по лодыжке ногой.
Ирина словно бы не замечала водоворота оскорблений и летящих предметов домашней утвари, образовавших вокруг нее воронку, почище «хобота» смерча. Снова и снова прогоняла она в голове все подробности проклятого душного черного вечера и последующей ночи. Выдирала из памяти все новые и новые подробности, вроде как ускользнувшие в начале и бережно вставляла еще один кусочек к пазлу, заботливо лелея свое искреннее горе и, с усердием мазохиста, втыкая эти забытые картинки, как обломки зеркала, в кровавую рану. Ничего не могло отвлечь Ирину от этого важного занятия: ни крики, ни мат, ни летящие вазы, ни шипение и тычки матери.
Постепенно, анестезия внезапности, холодящая все внутри и препятствующая принятию, постепенно отошла и оставила факт «измены» в некрасивой и слепящей реальности.
-М-м-м--застонала Ирина, ничком бросившись на диван с раскинутыми, как для объятий, руками. Затем, схватив диванную подушечку, она вцепилась в нее зубами и зарычала, толчками извергая мучительные рыдания из недр своей оскорбленной души.
Тут же показались руки Аллы Валерьевны, протягивающие стакан, появилось в поле зрения, перекошенное искренним испугом, лицо Александра Васильевича.
-Доченька- скороговоркой выдавала мать — да с кем не бывает!!! Ты же у нас такая умница, вот и папа говорит, что не будет орать.- Алла повернулась к испуганному мужу и, вытянув губы воинственной ниткой, процедила — Вот. Папа. Извиняется. Уже.
-Да-да, солнышко – с готовностью забормотал отец, стягивая с журнального столика кружевную салфетку и утирая ей вспотевшее лицо — Чего ты к сердцу-то так все… Я ж просто…Чтоб не пила…
-Коне-е-е-чно-о-о – проникновенно замурлыкала Алла Валерьевна, стараясь погладить брыкающиеся ноги дочери – Это только от страха за тебя, милая. Ну, пошумели родители, так и хрен бы с ними, чего в запале- то не ляпнешь. Ты полежи, звездочка моя, а я тебе сейчас соляночки сварю. Солянка первое средство от… эээ…в общем, если устал накануне.
-Точно!!! – отец успел отойти от испуга и мечтательно крякнул.
-Мама! – мучительно вытянула из себя Ирина, рывком садясь и обхватывая себя руками за плечи – Какая солянка!!! Ты ей хочешь Пашу от этой дуры увести или что? Или вы с отцом совсем уже…- черный обруч сдавил череп, выдавая глазам порции разнообразных по форме, трясущихся «мошек», фразы стали обрывистыми, смысл их стал ускользать не только от перепуганных насмерть родителей, но и от самой Ирины… Кричащая и топающая ногами дочь, вываливала родителям все про свои чувства, попранные негодяем – Серебренниковым, про его похотливые забеги в темные недра дачного домика, про свои беспомощные намеки. В общем: «Я к Вам пишу, чего же боле»… и наконец: «К беде неопытность ведет». Последнее, что помнила Ира, заботливые руки, укрывающие ее одеялом и успокаивающе похлопывающие по спине.
Когда Ирина очнулась, не сразу сообразила, сколько прошло времени: за окном разлилась темень и были видны зазывные подмигивания уличных ламп. В доме было очень тихо. С кухни просачивался теплое мерцание освещения. Ира хотела встать, но ноги были как кисель, а голова мягко и тошнотно кружилась. «Наверное, мама что-то дала, снотворное или типа того» — пришла мысль и устало рухнула обратно в бездну бесчувственного покоя. Негромко хлопнула входная дверь, послышались глухие скачки и раздраженное шипение матери: значит, пришел отец и снимает обувь. Донеслись приглушенные обрывки фраз:
— бу-бу… спит еще, тихо… бу-бу… съездил… нашел его?.. бу-бу-бу… и точно, это Аркадия сынок…бу-бу-бу… сученыш такой…бу-бу-бу… его проект…бу-бу-бу… ему, а не дом аварийный…бу-бу… только попробует…бу-бу… дрянь такая, придет, никуда не денется, а то…бу-бу-бу…с голой жопой на льдине останется.
Скоро голоса стихли, и Ирина провалилась в глухое густое забытье уже до утра.
Первые лучи солнца пробежали тощими длинными ножками по лицу и застыли, ожидая реакции. Ира Дроздова с болезненной дрожью удовольствия, потянулась и проснулась окончательно, бессмысленно разглядывая потолок. В голове постепенно начали выныривать скомканные сюжеты и разорванные образы, и тупая равнодушная благость рассеялась, оставив место ноющему зудящему осознанию. Боже!!! Родители были в ярости!!! Отец кричал, нет, он ОРАЛ!!! Добивая окончательно, память развернула картинку с летящей вазой и материнским добротным пинком. Так…Жопа, граждане. …Стоп…. так она же и сама на них кричала… А что говорила? Хрен его знает… Умный овощ, этот хрен, как ни крути. Он знает, а у Иры в голове веселая карусель и диафильм «Разноцветные обрывки или родители атакуют». Ведь уже протрезвевшая была, когда эта вся свара началась, так чего ж картинка- то не складывается, ась?
Осторожными, крадущимися движениями кошки, каждую секунду ожидающей, что забор под ней рухнет от старости, Ира поползла в ванную. С удовольствием, фырканьем и яростным похлопыванием себя по всем частям тела вымылась, завернулась в широкой мягкое полотенце, с изображением рыжеволосой русалки Ариэль и мучительно «зависла» возле двери. Идти к себе и трусливо отсиживаться? Притвориться спящей? Или идти на кухню, к родителям и достойно принять удар?
Родители и, правда, оказались на кухне. Уютно и беззлобно булькала кастрюля, салютуя, аппетитным до невозможности, запахом солянки. Бубнил небольшой телевизор, и отец иногда, снисходительно на него взглядывал, отрываясь от поглощения сырной запеканки.
Ирина втянула голову в плечи и, шумно набрав воздуха, шагнула вперед, готовая уклониться от брошенных в нее оскорбленными родителями, предметов и умолять не выгонять ее из дома.
-Проснулась, доченька? – неожиданно ринулась к ней мать, вытирая пальцы о передник и поправляя растрепавшуюся челку.- Садись к столу, у меня все готово.
— Иришка-малышка!!!- вплелся сюда же голос отца. – А мы с мамой остор-о-о-ожно ходим, думаем, ты спишь еще – отец изобразил, как ходят осторожно, преувеличенно высоко поднимая колено и аккуратно ставя ногу обратно на носочек.
— Ага- обалдело согласилась неизвестно с чем Ирина и в полном изнеможении сползла на стул.

В институте все было привычным, неспешным, размеренным. Мерное гудение этого огромного улья действовало, как уютное покачивание поезда – успокаивало. Сначала Ирина дергалась от каждого обращения к ней, ожидая, что разговор неизменно вырулит к чертовой дачной попойке, но ее терзания были абсолютно напрасными: то ли участники огородного веселья и правда не придали значения разыгравшимся там событиям, то ли жалели Иришку. Но самым ужасным представлялось не это. Предстояло встретиться с Павлом, а там и вовсе была глухая неизвестность. Понял он, что Дроздова умирала от ревности, а может, не принял всерьез разговоры о ее стихийно вспыхнувшем чувств?.. На всякий случай была приготовлена сильно адаптированная версия произошедшего: «Кто? Я? Да с чего бы мне расстраиваться? Как? Во козлы!!! Кому это охота сплетни пускать? Мне ваще Мишка Степнов нравится. Да-да-да-а-а-а! Тока т-с-с-с, никому».
В столовой Гуманитарного института как обычно было очень людно. Кто-то передавал кому-то кашу через голову («Нет? А че ты тогда заказывал? А, я не понял, ну кашу значит жрать будешь»), кто-то надрывался, рассказывая про мастерски списанные задания к зачету, кто-то выяснял отношения и клялся «никада больше, ваще, отвечаю». Ира вяло ковыряла салат, сдержанно удивляясь, отсутствию в его составе заявленной в названии клюквы. На стол рядом с ней шмякнулся поднос. Забрякали тарелки, и торжественно встал на стол стакан, стыдливо пуская под себя влажный кружок.
-Ир.
«Блин, нигде не отстанут, что за люди, в пустыне, наверное, больше шансов хоть два часа помолчать» — злобно выплеснул мозг, снова сворачиваясь в грустную мокрую улитку-интроверта. Разговаривать ни с кем не хотелось, да что там, хотелось просто забить стулом до смерти того, кто жаждал общения и новых остроактуальных сплетен.
-Ира, можно я рядом сяду
Дроздова наконец подняла глаза и челюсть ее непроизвольно уехала в бок от удивления. Паша. Серебренников. Хочет. С ней. Сидеть за столом. Ого. Что следующим номером программы? Арабы помирятся с евреями?
-Конечно, садись – как можно небрежней произнесла Ирина, продолжая разминать вилкой чахлую капусту, за доли секунды успев прогнать в голове сотни три вариантов развития разговора. Особо не утешил ни один.
«Вот не зря же он садится рядом» — обмирала душа, начиная путешествие к пяткам (куда же еще). «Ааааах, начнется сейчас» — в голове засиял ясным солнышком красивый и, вроде как, вполне себе логичный план быстрого и молчаливого побега из столовой, с последующим отчислением и переездом на Таймыр. Но перед внутренним взором мгновенно появился образ отца, молча запихивающего «Иришку-малышку» в багажник семейного Рендж Ровера, чтоб вернуть блудную дочь домой, и желание немедленного позорного бегства существенно притупилось.
Паша долго усаживался, пристраивал рядом с собой столовые приборы и тарелки. Ожидание вколачивало осиновый кол в сердце… и в печень…и… везде.
-Как дела? – бодро поинтересовался гад-Серебренников и как-то задушевно прибавил — давно не виделись.
-Два дня — пискнула Ира, с остервенением вытирая бумажной салфеткой свою вилку, сосредоточенно на нее дуя и разглядывая ее со всех сторон.
-Целых два дня – проникновенно уточнил Павел, глядя прямо в сердце своими серыми (родными, в конце концов) глазами.
Если бы Серебренников начал с дурным хохотом стягивать с себя штаны и предлагать Ире «подергать за краник» или, продемонстрировав надетые на крепкую юношескую попку кружевные стринги, принялся отплясывать канкан, удивить сильнее, наверное, не смог. Чтобы казаться невозмутимой, Дроздова, деловито поплевав на стол, рукавом начала оттирать бранное слово (а может быть, в целях рекламы сделанную надпись) о моральном облике некой Сысоевой Даши.
-Мы вообще с тобой не часто пересекаемся- посетовал огорченно Паша, терзая в руках ложку: то стуча ей по столу, то пытаясь пристроить в подставку для салфеток.
Ирина не понимала. Вернее не так: она прекрасно понимала, что этого разговора не могло происходить здесь и сейчас, с учетом всех диалогов, сносок, скобок, поправок и самое главное, в свете того, чему свидетелем она была на даче Коровина. Бред. Театр абсурда. Вздор. Нелепость. Чепуха. Нонсенс. Бессмыслица. I don’t understand you. Ich verstehe nicht. Je ne comprends pas. Ես չեմ հասկանում. Я не розумію.
Ирина изо всех сил напрягала свой разум, чтоб найти зацепку, но в голове, от чего-то, орал какой-то глупый мотивчик: «Сумма, двух слагаемых, осадки -ты раскрыла зо-о-о-нт». Да, не густо.
-Ириш, давай сходим куда-нибудь – Пашина рука нежно прильнула к Ириной ладошке, сиротливо и скромно лежащей на краю стола.
Ответом ему послужила серия невразумительных гудков:
— Ну так, а что? С чего бы? То есть, а, когда бы? Нет, куда бы?
— В кино – лучился радостной улыбкой Серебренников, доставая из кармана сотовый – диктуй номер, а там договоримся.

В квартиру Ира ввалилась в полном изнеможении. Села на пуфик, притулившийся у входной двери, и в растерянности вытянула ноги, уставившись на мыски модных туфель (родители ее траты на вещи не отслеживали, а даже напротив – усиленно поощряли).Стукнул стул в гостиной и нервной дерганной походкой в коридор выскочила мать. Вопреки обыкновению, волосы Аллы Валерьевны не были уложены в стильную прическу, а торчали в разные стороны. В челке вызывающе торчала забытая бигуди, скалясь и ни по чем не признавая свою полную неуместность.
«Наверное, с папой поругались» — расстроилась Ира, с удивлением разглядывая мать.
-Ну?- раздраженно и практически грубо осведомилась мать, дергая рукав своего шикарного халата.
-Что?- испугалась еще больше Ира, осторожно приподнимаясь с пуфика и готовясь ломануться обратно в дверь, спасаясь от ласковой мамы в подъезде.
Из комнаты спешил отец, улыбаясь и кивая Ире с самым добродушным видом. Александр быстрым движением взял жену под локоток и по- свойски прижал к себе.
-Мама спрашивает, купила ты хлеба или нет – пояснил родитель, заталкивая Аллу в гостиную и заботливо прикрывая за ней дверь. – Ждем-ждем, кушать не садимся.
— Так позвонили бы – Ира, успокоившись, стащила тесные (но модные!!!) туфли и массировала горевшую огнем ступню.
-Ну что ты, Ирочка, как можно – замурлыкал отец – ты на занятиях, да и, в конце концов, личная жизнь, она ведь, ребенок, на то и личная, чтоб никто не дергал человека, как обезьяну на веревке, каждые пять минут.
Ирина уставилась на отца. Вот те раз!!! То звонят, смс сыплют, как из решета «Ты где?», «Позвони», «Ты что, хочешь, чтоб у матери инфаркт был?». А теперь стоически ждут хлеба, не смея побеспокоить дочь неуместным звонком. Да, чудны дела твои, Господи. Уважать что ли стали? Да ладно!
Отрезав извлеченной из холодильника, аппетитно пахнущей ветчины, Ира приготовилась вкусить бутерброд, запивая его неспешно ароматнейшим чаем. «Хлеба-то нет» — пронеслось в голове. С досадой она распахнула деревянную хлебницу, чтоб брякнуть крышкой, в знак своего крайнего отчаяния и застыла. Хлеб. Целая булка. Лежит себе полеживает.
-Пап! – раздраженно крикнула Ира, поворачиваясь к двери, и вздрогнула: на крик дитяти родители прискакали оба сразу и тревожно замерли на пороге, словно ожидая горестного известия.
-Вот же хлеб – укоризненно потрясла в воздухе хлебобулочным изделием Дроздова-младшая и вздохнула.
Лица родителей разом посветлели, мать приветливо и виновато заулыбалась.
-Аллочка, так у нас ведь есть хлеб!!! – бодро доложил Александр Васильевич жене.
-Ой, Сашенька, я такая невнимательная стала, прости меня. И ты, Ирочка, прости.
«Стареют они у меня» — с нежностью подумала Ирина и откусила изумительно вкусный бутерброд.

Под страхом самой жуткой, самой изощренной кары и чудовищных пыток Ирина Дроздова не смогла бы вспомнить какой фильм она, только что, смотрела в компании Павла Серебренникова. Ни строчки из диалогов, ни одного ответвления сюжета в ее голове не удержалось. С ней рядом сидел ОН. ОН держал ее за руку, приваливаясь интимно плечом к ее плечу. Попкорн Павел не взял, объяснив это тем, что хрумкать и чавкать при просмотре фильма не прилично. И Ирине стало казаться, что она сама всю жизнь только так и думала. И никак иначе. Как все-таки здорово, что ОН есть, что ОН с ней!!! Даже слезы наворачиваются, как хорошо.
В кафе при кинотеатре разносолами не баловали: фастфуд, сухие бутеброды и сильно газированные напитки. Помешивая коктейльной трубочкой пузырящуюся газировку, Ирина блаженно смотрела на Павла, не в силах скрывать своего отношения и восторга и всего того, что пенилось, бродило и уже готово было сорвать не только крышку, но даже и дно, до этого дня совершенно неприкосновенное и никем не потревоженное.
-Знаешь, Ир, не хочу, чтоб между нами были недоговоренности. Поэтому хочу сразу тебе кое-что рассказать.
Ирина болезненно сжалась, ожидая следующей фразы и газированная дрянь в ее желудке мелко завибрировала.
-Помнишь, вся группа как-то собиралась на даче у Сереги Коровина, а я…приехал не один и… ты не думай, что там серьезно. Я ведь не думал, что ты согласишься со мной встречаться, вот я и…
Ирина мягко прижала пальцы к его губам
-Не надо – попросила она – я не хочу ничего знать, я просто рада что ты со мной, мне рассказать тебе нечего, просто я никогда…у меня никого…Знаешь это все не важно. Поедем со мной на дачу. На родительскую дачу. Я попрошу, они разрешат. Правда-правда!!! – Ира выдохлась, на одном дыхании выдав такую сложную для нее фразу и, облокотив бессильно подбородок на руки, в нетерпении ждала ответа от объекта одуряющей своей страсти.
Павел отчего-то дернулся, смутился и начал теребить убогую скатерть, постукивая носком туфли о пол.
— Ир, я вспомнил, мне же позвонить надо, родителям, чтоб не волновались – пробормотал он наконец и, достав сотовый, быстро отошел за противоположный свободный столик. Ира замерла в диком ужасе. Что она сказала не так? Как теперь жить? Продают ли прямо сейчас билеты до Таймыра или куда-нибудь подальше?
«Зачем я ему сказала, что у меня никого не было» — сокрушалась Ира, раскачиваясь на стуле и трясясь.- «Боятся все мужчины этого, боятся. Ба-а-а-ли-и-ин. Пойду хоть попытаюсь подслушать, кому он звонит. Надеюсь, не с ЭТОЙ своей о встрече договаривается».
Ирина осторожно сползла со стула и сделала вид, что выбирает что-то из предоставленного ассортимента в витрине кафе. Постепенно, некоторые фразы Паши стали долетать до ее слуха.
— …не договаривались. Один вечер куда ни шло, но…как дурак выглядеть…а тебе строительство дороже, чем… родители ее потом мне счет выставят за порчу…как далеко этот цирк…пап, ты же обещал…
Поговорив, помрачневший Серебренников сел за столик, старательно делая вид, что общение с отцом ничуть не отразилось на его настроении… Натужно улыбаясь, он взял Ирину руку и поднес к своим губам:
-Не успела соскучиться?
-Паш… А почему ты так странно с отцом разговаривал? Ты с ним в плохих отношениях?
Паша как-то совсем не эстетично икнул и начал энергично обмахиваться тонким ламинированным листочком скромного меню.
-Ты все слышала? – деланно спокойно спросил он, отпивая из стакана.
-Да так- осторожно протянула Ира – про цирк, про счет, и что-то там еще.
Серебренников шумно выдохнул и схватил Иру за локоть.
-Знаешь, солнышко, считаю неприличным вываливать на девушку в первый же вечер подробности своей деятельности, бизнеса, даже можно сказать. Отец доверил мне одну… эээ… сделку. Я очень боюсь сделать что-то не так, в этом случае заказчик выставит мне счет, вот я и советуюсь с папой, как маленький – Паша покаянно потупился и покачал головой, как бы досадуя на себя, за инфантилизм и беспричинное беспокойство. – ты не сердишься, Ириш?
Ирине хотелось сейчас с диким счастливым ревом задрать юбку, запрыгнуть на стол и выдать веселый перепляс чечетки, но скорей всего, для первого свидания этого было многовато, поэтому надо было ограничиться вежливым и воспитанным ответом.
-Не переживай, Паш. Я все понимаю.

Свадебное платье устало сползло с плеча и сделало Ирину похожей на кабацкую исполнительницу хриплых романсов, с зовущим прононсом и изысканным грассированием. Пятое. Оно уже пятое. Выбежав из примерочной, Ира понеслась зачем-то к выходу, но наступила на длинный подол и с залихватским «Иееех!!!» растянулась на полу, приложившись лицом о манекен, индифферентно демонстрирующий весьма смелую модель подвенечного наряда. Не в силах совладать с такой неуемной, прямо-таки кавказской манерой проявления чувств, манекен начал заваливаться на бок, но отчего не упал, застыв под весьма странным неестественным углом. Ирина, успевшая к тому времени кое-как сгрести в кучу свои телепающиеся как желе, конечности, замерла, открыв рот и тряся головой. Алла Валерьевна аккуратно поставила манекен в исходное состояние и рывком подняла дочь на ноги. Вокруг них топтались бледные продавцы, недоуменно и нервно переговариваясь и беспомощно глядя на Аллу.
-Все нормально – хорошо поставленным голосом заверила Дроздова-старшая – предсвадебный мандраж, неопытная девушка, нуууу…если вы понимаете о чем я – интимно понизила голос Алла и улыбнулась. Персонал с облегчением выдохнул, поняв только одно — что ситуация купирована и дальнейшего разгрома не предвидится.
Чеканным шагом преодолев зал, Алла Валерьевна сдернула с вешалки платье и швырнула им в дочь
-Иди. Меряй – приказала она почти ласково
— Мам, так у этой модели …-начала было Ира, но наткнувшись на ледяные бойницы материнских глаз, послушно потрусила в примерочную, малодушно радуясь, что такой тяжелый выбор свадебного платья завершился как-то сам собой.

К всеобщей вящей радости, денек, на который был назначен день свадьбы, выдался теплым и сухим. Все радостно гомонили и бегали, завершая-подгоняя-поправляя-улучшая-передавая разные этапы свадебного церемониала. Аркадий Петрович Серебренников важно и растроганно смотрел на молодых, беспомощно застывших за столом с видом христианских мучеников. «Важный момент, да. Веха, можно сказать. А Пашка… Пора взрослеть, в конце концов, не все мотыльком беззаботным летать, естеством горячим баб баловать. Любовь у него. Все слышали? Какой любовник, глядите-ка. Бизнес не только нам с матерью нужен, с этим даже Павлу спорить трудно.» дальнейший ход мыслей отца жениха был прерван, мягким, но настойчивым подергиванием за рукав пиджака.
-Пойдем Аркаш – Александр Васильевич быстрым вороватым движением показал свату файл с каким-то документом и быстро пошел вглубь ресторана.
Аркадий Петрович еще раз взглянул на сына, как – будто немного виновато, и неторопливо поплыл вслед за Дроздовым, не забывая улыбаться родственникам-друзьям, прыгающим в радостном предвкушении халявы неподалеку от царски накрытых столов.
Ира думала, что когда наступит день свадьбы, это будет и правда ПРАЗДНИК. Такой романтичный и шепчущий и торжественный, бисквитно-сливочно-кружевной, торжественное соединение двух сфер, наполненное таинственными знаками, взмывающие в небо голуби и испуганно-трепетное «ааааааах», вырвавшееся у всех свидетелей таинства, когда Вселенная даст знак «Соединяю их навеки», и… Но оказалось это просто СУЕТОЙ, бестолковыми муравьиными бегами, ни что кроме брезгливости не вызывающие.
ЗАГС: встаньте здесь! Распишитесь! Потанцуйте! Фото! Нет-нет, так не пойдет, мама жениха, отдайте кому-нибудь сумку…во-о-о-т ….ииииии….готово! Теперь молодые отдельно…сели…встали…целуй… не целуй… подержи…подними.
ПОЕЗДКА ПО ГОРОДУ К ПАМЯТНИКАМ: Ира! выше бокал с шампанским!!! Нуууу!!! Отпей теперь!!! Голос отца невесты: Паша, чего скуксился, как — будто ипотеку долларовую платишь… Улыбнись, давай!!! Голос фотографа: Ой, я крышку с фотоаппарата не снял!!! Встаньте все обратно. (Всеобщий разноголосый вой возмущения и визг самого фотографа: кто-то съездил ему по ноге.)
РЕСТОРАН: Голос матери жениха: Дра-а-а-сьте!!! А че за шарики-то? Как это показывали? Вы другие показывали!!! Голос отца невесты: А вы бы еще руками просто колбасу порвали и все!!! Чего нас баловать! Нарезка там фигурная и все такое! Ты мне морду не криви, па-а-ашел на кухню и все переделал, повар, б…!!! Голос жениха: Зачем ты приехала? Увидит кто-нибудь, уезжай, прости…
Все бегали, дергали, поправляли, корчили из себя хре́новых знатоков исконных русских традиций, доказывали, причитали, хохотали. Ира жалась к Павлу, но он был каким-то ледяным. Казался совсем равнодушным, но судорожно дергающийся кадык выдавал волнение. Даже его отец, Аркадий Петрович, был не в пример заботливее и предупредительнее с ней.
-Ирочка, доча, да не бойся ты – сказал он, ласково взяв невестку под руку – всю ночь вам торчать здесь не придется. Вот бо́льшая часть гостей домой отвалит и мы вам живо такси организуем!!! А дома уж вы… – что будет происходить после окончания официальной части празднества Аркадий попытался передать невербально, зазывно подмигивая и легонько толкая Иру локтем в бок.
-Паша какой-то…замороженный, что ли – пожаловалась Ирина, обмахиваясь фатой.
— Ну, солнце, каждый прощается с детством по — своему. Не каждый день люди женятся. Знаешь, когда Пашку в садик отдавали, так он целый день как сирена ревел, потом неделю змеей на всех смотрел, дулся, а потом – вприпрыжку несся, так понравилось. Я к чему это – он любые перемены, даже ОЧЕНЬ (Аркадий Петрович это «очень» выделил не только интонационно, но и всем телом: встал на цыпочки, развел руки широко в стороны и максимально выпучил глаза) приятные, переносит не совсем …эээ…бодро, что ли сказать. Куксится, нервы показывает. Я сейчас с Пашей поговорю, он успокоится, обещаю.
Нежно улыбнувшись и даже клюнув легонько невестку в щеку губами, Аркадий, походкой жизнерадостного учителя бальных танцев, упорхал к сыну.
Павел стоял у стены, внимательно разглядывая надутый гелевый показно-радостный шарик. Отца заметил не сразу, а только после того, как тот, словно стальными клещами вцепился пальцами в его локоть. От неожиданности жених вскрикнул и попытался вырвать руку, но из капкана любящих отцовских рук, освободиться было не просто.
-Давай, завизжи еще, придурок – злобно просвистел отец, сохраняя при этом самую нежную и ободряющую улыбку на лице. – В обморок упади, обоссысь, барышня кисейная, …твою мать.Я те, чучу-то намандрючу, не посмотрю, что лось вымахал, короче, слушай сюда…
Вечер закончился чудесно. Паша, по всей видимости, со своим волнением справился и окружил Ирочку самым трогательным и нежным вниманием. Молодожены танцевали, прижавшись друг к другу, вызывая искренние (подогретые алкоголем, не без этого) улыбки и слезы умиления. Самое удивительное, что Алла Валерьевна, никогда не дружившая с алкоголем, на свадьбе дочери не пропускала ни единого тоста, пробуя все сорта вин и даже более крепких алкогольных напитков. Обеспокоенный Александр Васильевич постарался было ограничить транш горячительного внутрь своей второй половины, но наткнулся на яростное сопротивление не только супруги, но и новоиспеченных родственников.
— Сашка, ну че ты как сатрап, чес слово – щебетала Тамара Ильинична, мама Павла, пытаясь сфокусировать свой взгляд на свате – пусть отдохнет, че ты ки́даесся на нее, прям не знаю.
Словом, к тому времени, когда молодоженов, шумною толпой еще держащихся на ногах родственников и друзей, провожали к такси, Алла уже очень устало висела на муже, изредка вскидывая голову и стараясь настроить прицел глаз.
Молодые супруги уже садились в машину, когда по дороге пронеслась машина скорой помощи с мигалками, вой сирены на секунду оглушил всех окружающих и неожиданно очень взбодрил Аллу Валерьевну. Неизвестно, что происходило в голове у бывшей актрисы, но она неожиданно оттолкнула мужа и шустрым пьяным зайцем поскакала по дороге, высоко задирая ноги.
-Шубись, ребя, мусорааааааа!!! – огласил нежные сумерки рев примерной матери семейства – Валим, б…, валим-валим-валим!!! Шуба!!!

«Почему первый месяц после свадьбы называют «медовым»?» — Ирина Серебренникова положила нож на кухонный стол и наклонилась к духовке чтобы извлечь золотистую и припухшую от дрожжевого томления пиццу, исходящую сырными подтеками.
«Медооооовый» — покатала на языке Ира, как бы примеряя это слово, втягивая в себя его терпкий вкус.- Коленки же должны подгибаться от одного взгляда, прикосновения, даже мысли, молодой муж просто обязан по 12 раз на дню с выражением тупой животной радости, волочь супругу в спальню, чтоб объяснить там, как сильно ее любит.»
Что именно «у них» шло не так и не по «медовомесячному» новоявленная госпожа Серебренникова объяснить не могла. Томилась, злилась, ревела, кусала себя и мужа, тосковала, убеждала себя, делала вид, что все нормально, но срывалась и опять летела по заколдованному по кругу. Чтобы разобраться в диссонансе, накрывшем ее после свадьбы, Ирина задавала себе наводящие вопросы и старалась, максимально честно на них себе ответить.
— Пьет?
-Нет.
-Дома ночует?
-Да.
-Обнимает-ласкает-целует?
-Вроде как да.
-Ругает-не ценит-унижает?
-Нет, конечно.
И к родителям Иринкиным без споров ездит, и картошку чистит, и комедии слезливо-бабские безропотно смотрит… Вот. Безропотно. Как судом присудили. Вежливо. Интеллигентно. С бесконечным ангельским терпением. Как санитар в отделении буйнопомешанных. Как мученик святой, прости Господи. Вежливость это раздражает так, что хочется разделочной доской огреть муженька. Или напиться, как прачка, и на четвереньках домой приползти. Или мужика домой притащить, грязного, неумытого, из тех, что сидят у подъезда и бесцельно и уныло цокают вслед проходящим дамам любого роста, телосложения и вероисповедания. Без надежды цокают. Просто так.
И привела бы. А толку? Уверена, что тихим, в ярость вгоняющим голосом, Паша осведомится, как долго сей акт продолжится и пойдет на кухню есть финики, пиццу или чай пить. С вареньем. Господи, как хочется, что муж приревновал, хрястнул кулаком по столу, заорал на весь дом: «Глазки ему строила, сука? Говори!!!» Или бы надулся и вырывался из любящих жениных рук, неприступно отворачиваясь в сторону и долго не прощая, но постепенно сдаваясь, по миллиметру в минуту. Тая под жарким шепотом обещаний вечного райского блаженства, посулов затейливых эротических знаков внимания, уже понемногу давая себя обнимать, а потом рухнуть, как снежная лавина, погребая остатки логических цепочек и покаянного пристыженного поскуливания, разрывая, сметая, вминая, сжимая… Ничего этого нет. Есть очень хороший, внимательный, терпеливый образцовый муж, приносящий равнодушные выпукло-показушные, тупые и яркие бутончики на стебельках. Откровенно никому не нужные. Ни ей. Ни ему.
Надо выяснить все раз и навсегда!!! Нельзя так сидеть и ждать, куда же кривая вывезет. Затеять скандал? Ревновать до бреда, до унижений? Сказать, что его мать ее не любит, и змеей смотрит.Или…
-Привет, Ириша – ровный спокойный голос, муж прошел в ванную мыть руки, зашумела вода, обиженно и надсадно захлюпал дозатор жидкого мыла. Решайся! Вот он идет, скажи ему, что он…
-Привет, Пашуль. Пиццу будешь?
Получив диплом, Ирина до неприличия быстро нашла работу. Она готовилась драться, аки лев, доказывая, что отсутствие опыта можно восполнить горячим и твердолобокаменным щенячье-идиотско-не пробиваемым энтузиазмом. Только так. Получить в борьбе возможность быть внештатным корреспондентом, потом, за работу на грани возможностей, приволакивая в судорожно сжатых зубах кровавый, пропахший порохом материал, добиться доверия начальства, встать в штат и … Для первого своего собеседования Ира даже фразу подходящую приготовила: « Ковчег строил любитель, а «Титаник» – профессионалы». Вот, дескать, делай выводы начальство, на пороге тут вашем поселюсь, а взять меня придется, ой придется-я-я. Короче: «Гвозди бы делать из этих людей…» И не меньше.
О собеседовании знали только близкие: родители, тесть с тещей и муж, конечно, куда без него. Журнал Ира выбрала очень крупный, поэтому легкой победы не ждала, и от предвкушения упорной борьбы, когда стороны то в изнеможении откидываются назад, спасаясь от фронтальной атаки, то вскакивают и кидаются в драку, с остервенением смертника, вся сущность ее наполнялась сладкой, практически сексуальной истомой. Вот входит смелая Серебренникова в кабинет менеджера по кадрам, кладет на стол резюме и…
— Серебренникова Ирина Александровна – промурлыкала менеджер и постучала по столу карандашом – пройдите к редактору.
-Но, я же по поводу работы…
-Э-э-это Вам, значит, к Илье Вадимовичу – заливалась задорным опытным в трелях майским соловьем специалист по кадрам, одновременно натыкивая номер на телефонном аппарате. – Илья Вадимыч, а к Вам по вакансии, да, нет, не ко мне на этот раз, а к Вам. У девушки фамилия такая красивая, Вы не поверите – Серебренникова… Все, идите, сто двадцать пятый кабинет – кивнула менеджер Ирине и начала громко и озабоченно стучать по клавиатуре компьютера, давая понять, что лимит на разговор исчерпан.
Выпав в состоянии полной прострации на улицу, Ирина тоскливо и совершенно безнадежно заплакала, по-детски ловя губами стекающие слезы. Фак,-фак-фааааак.
Чувство было, как у человека, которого обдули в дурака на деньги в школьной столовой. Долбанный Илья Вадимович и в штат сразу взял и не хамил, и аванс даже сулился отсыпать щедрой рукой на второй день работы. Свинство какое, а?
В уютной квартирке, подаренной родителями Иры на свадьбу (никакой дележки кухни со свекровью и прочего куража) было тихо и темно. Сняв сапоги, новоиспеченный сотрудник самого влиятельного журнала города, вступила на порог комнаты и…
-Сюрприз!!! – зажегся свет и выхватил улыбающиеся довольные лица родителей, и с той и с другой стороны и прилизанно-мерзко-интеллигентного мужа. Накрытый стол сиял праздничными блюдами, надутые шарики салютовали, пришвартованные к косякам дверей.
— Доченька – Александр Васильевич переливался счастьем, как мыльный пузырь — радугой — ты совсем большая у нас, теперь рабочий человек и…
— Как вы узнали? – поразилась Ира, безрезультатно дергая за рукав своего пальто в попытках его снять – я никому не звонила, вы что все – телепаты?!
Отец смутился и в замешательстве взглянул на Аллу Валерьевну, но тут же заговорил Аркадий Петрович, настойчиво и аккуратно стягивая пальто со снохи. – Нам Илья позвонил, солнышко, мы же с ним вместе учились когда-то вот и…
— Вы что, просили за меня? – в голове взорвался мелкий, но гаденький салют, как будто разбилась об асфальт пивная бутылка.
— Ну что ты! – возмутился Аркадий Петрович, теребя себя за солидный нос – он звонил чтобы сказать, ээээ…
— Илья увидел знакомую фамилию – гладко, точно и без единого брызга вошел в разговор голос Аллы Валерьевны – сначала думал – однофамильцы, а потом все же набрал Аркашу, чтоб уточнить интереса ради. ПОСЛЕ того, как тебя приняли, вот и все. Аркадий позвонил нам и мы здесь, поздравляем нашу девочку. Не надо искать подвоха там, где быть его не может.
Болото. Гнилостно пахнущее. Вязкое. Страшное и …безупречное.
«Коготок увяз – всей птичке пропасть» — тоскливо пробежало в голове. Материал был жутко занудным, через каждый абзац нужно было продираться, как через густой колючий лес, оставляя на ищущих плоти колючках, остатки нервов и серого вещества. «Опыт применения тепловых, газовых, химических методов повышения нефтеотдачи пластов» – ужас какой!!! Если выйти с бубном в поле и произнести эту дрянь три раза, процентов 90, что можно вызвать град. Приоритетность тепловых методов с точки зрения масштабов внедрения (количество проектов) и добычи нефти, прослеживается с самого начала появления официальных статистических данных о внедрении МУН и объясняется невозможностью ввода в разработку месторождений высоковязких нефтей с использованием других методов воздействия.
Прекрасно. Из такого материала нужно делать статью. Может, позвонить родителям? Дохлый номер. В химии они еще беспомощней, кинутся, разве что, всем звонить и в итоге, конечно, сведущего кого и найдут но…хочется самой. Выстрадать, понять, прочувствовать каждую строчку. Не как список заклинаний сдать редактору, а как полностью адаптированный для обычного читателя материал. Может, побеспокоить любимого мужа? Ааа, он же сам рассказывал, что в химии полный ноль и если бы не его бабушка, никогда бы не усвоил даже школьной программы. А бабуля очень непринужденно все… Стоп. Бабули, конечно, уже нет, но в ее квартире могли остаться какие-нибудь полезные книги, или, а кто его знает, даже записи самой Евгении Анатольевны Серебренниковой. Надо только заскочить к свекрови и взять ключи!!! Какая же Ирина умная!!! «Иррина хорррооошая, хоррроооошая!!!!»– на манер жеманного попугая прогнусавила Ира и побежала к машине.

Замок не хотел поддаваться, бойко сопротивляясь и мерзко и мертво клацкая, в очередной раз бессмысленно провернувшись. Ирина уже добрых десять минут танцевала вальс на потеху хмурой двери, неприступной, словно золотохранилище банка Англии.
-Танюша – неожиданно раздался над ухом скрипучий голос и Ира обернулась. Рядом с ней стояла маленькая очень тощенькая старушка, радостно кивая и вскидывая локти, словно танцуя «Танец маленьких утят».
(дальнейший текст произведения автоматически обрезан; попросите автора разбить длинный текст на несколько глав)