Свободные как ветер

Лазурная гладь моря сверкала и переливалась под лучами восходящего солнца. Волны накатывали друг на дружку, вспенивались – и, подхваченные новым потоком, – уносились прочь. Дул свежий бриз – как раз такой, какой бывает здесь каждый второй день – собравший с моря дань влаги и теперь отчаянно бросающий ее в лицо блестящими холодными каплями. Ветер надувал паруса и те, прогибаясь под его потоком, раздувались и кренили корабль вбок. Но – лишь чуть-чуть. Прочные тросы, привязывающие судно к берегу, не давали ветру практически ни единого шанса сдвинуть эту махину и на десяток метров.

Вот раздался крик капитана – и матросы стали спускаться с мачт, чтобы продолжить работу уже на палубе. Скоро фрегат выйдет из этого порта в свое очередное плавание, а пока – разносимые по ветру крики, шум налаживаемых снастей, легкий скрип досок корабля, принимающего на свой борт очередную порцию груза, да свист ветра в лицо.

Странное и смутное чувство вновь не давало ему покоя: тоска по покидаемому пусть хоть и временному – всего на день-два, пока покупался новый провиант, а помощники капитана вели бойкие беседы с торговцами, пытаясь сбить цену на закупаемый товар, – но дому, новому дому среди бескрайних вод и штормов… радость от продолжения пути и какое-то странное предчувствие, что ему уже очень-очень недолго осталось жить этой жизнью, что его путь вскоре резко изменится – и он будет вынужден сделать новый важный шаг в своей жизни. Две недели назад как это ощущение родилось в нем, три месяца назад как он стал юнгой на этом корабле…

«Если человек верит в себя – то он может все. Помни об этом, сынок», – слова его отца, слова, которые он, простой портной, дал ему в путь – в его новый свободный путь по бескрайним просторам морей, в путь, который ждал его с детства и манил за собой в несбыточных мечтах, в путь, который должен вот-вот измениться, дав ему новый выбор.

Вновь крик капитана корабля, огласивший воздух – и матросы поднимают паруса. Их капитан был прирожденным лидером – гроза пиратов Карибского моря, он в своей молодости десятками блестящих атак на пиратские суда и их захватом создал себе это имя. Замечательный стратег и еще лучший тактик, теперь он стал морским торговцем, одним из многих. Но сила была в нем всегда – она и сейчас бурлила в этом человеке, громогласно взывающем к своей команде для начала отплытия фрегата из порта.

* * *

Поднятые и развевающиеся паруса. Легкий бриз, дующий в лицо – скоро он сменится приближающимся шквалом, и тогда им придется снять паруса и стараться лавировать по ветру среди накатывающих многометровых волн, чтобы буря не перевернула корабль на бок – притом, что ветер может менять направление чаще, чем раз в минуту.

Но это будет через пятнадцать или двадцать минут, когда шторм все-таки застигнет их – а пока он смотрел вперед, на бескрайнюю открывающуюся взору водную гладь, и чувство приближения времени выбора и времени перемен, как теперь он условился называть его про себя, становилось все ярче и отчетливее.

Уже не раз их корабль в течение этих трех месяцев его новой жизни среди просторов морей выдерживал самые лихие и отчаянные штормы, которые знало Карибское море за последние два года. И каждый раз капитан и команда выводили его из самых, казалось бы, безвыходных ситуаций – выводили даже из-под прямых обстрелов нескольких буканьерских барков и из сражений один на один с титанами – вражескими фрегатами и даже один раз с галеоном. Потому что это был их капитан – свободный как ветер авантюрист и гроза пиратов, не знавший, что значит отступление.

* * *

Яростно свистел ветер, а волны шквалом осыпали борта корабля, пытаясь проломить их или накренить их фрегат набок, чтобы затем в новом безудержном напоре окончательно расправиться с этими жалкими смельчаками, дерзнувшими вступить в противоборство с могучей стихией.

Уже час как продолжалась буря. Волны все били и били в бока корабля. Ветер сдувал с ног даже медленно ползущих по палубе, волны смывали в море и поглощали еще что-то кричащих людей в своих пучинах…

Это была одна из самых страшных бурь, в которую их корабль попал в этот год – а, может быть, и в эти годы. Он не знал – он видел лишь, как легко море расправляется с теми, которых он всегда считал непобедимыми… непобежденными до сегодняшнего страшного дня.

Вот новая волна окатывает его, пытаясь вырвать спасительный трос из рук – и еще один отчаянно барахтающийся человек проносится мимо с обрывком какой-то веревки в руках… Всплеск, звук которого тонет в шуме ветра – и все кончено.

Волны, волны, волны. Ветер, ветер, ветер. Спасительный трос в руках – его единственная связь с этим кораблем и единственное спасение.

Шторм. Мечущийся из стороны в сторону жестокий ветер. Стихия торжествовала.

* * *

Он не знал, сколько прошло времени. Он не знал, где они находятся. Он не видел других людей – лишь хлещущие по борту корабля волны, лишь скрип корабельных досок под массами воды и собственные уже не чувствующиеся руки, держащие железный канат.

Минута, другая, третья… Десяток, другой, третий…

Медленно текло время. Методично били волны в корабль. Уже не слышно было голосов людей – свист ветра заглушал любые звуки. Уже не чувствовалось тело, лишь мысль – одинокая мысль-фраза, не дающая расцепить руки и быть мгновенно смытым в воду – «Если человек верит в себя – то он может все». Верить – единственное, что ему оставалось теперь, верить в свои силы и быть мужественным. И тогда он сможет выжить. И тогда он должен выжить.

Сознание временами переставало служить ему – и тогда приходило странное забытие… Он видел себя адмиралом огромной эскадры. Он видел себя, раздающим приказы капитанам своих кораблей во время сражений – и людей, с радостью и смелостью в глазах идущими эти приказы исполнять. Люди верили ему и готовы были пожертвовать своей жизнью, чтобы жил он, но и он готов был в каждом новом сражении пожертвовать своей жизнью, чтобы жили его люди.

Он сам дрался на передовой с пиратами и разбойниками, заполнившими некогда мирные просторы этого когда-то еще никому не ведомого моря – сражался в море и на суше, когда те начинали штурмовать город-порт. Сражался он и с врагами его государства – но это было существенно реже.

Он видел, как его удостаивают какого-то звания, видел склоненные в уважении лица придворных и восхищенные лица его матросов, когда он приближался к ним, открыто неся орден-награду…

А потом он видел свои синие бесчувственные руки и пол обливаемого волнами корабля. Видел закрепленный на корабле и метаемый волнами из стороны в сторону железный канат, за который эти руки держались. И тогда отчаяние овладевало им.

И потом снова – забытие. И снова – буря. Забытие. Буря. Забытие. Буря.

А потом он вновь очнулся – и троса в его руках уже не было. Его носило волнами среди кучи досок – каким-то чудом он остался еще жив. Тогда он собрал последние силы и ухватился за широкий и толстый кусок дерева – видимо, остаток мачты их былого корабля. В том, что корабль все-таки был разрушен, теперь не было никаких сомнений. Он вылез на этот кусок и обхватил его, стараясь не выпустить из рук.

И снова – забытие…

* * *

Когда он вновь открыл глаза, бури уже не было – светило солнце и лучи его прыгали и играли в лазурной воде. Его носило по водам этого моря вместе с куском мачты. И вновь он мог рассчитывать только на себя – на себя и силу своего духа.

И он держался. Из последних сил – держался. Держался, зная, что надежды у него практически нет. И все-таки он держался. И волны метали жалкий корабельный кусок дерева вместе с вцепившимся в него человеком…

А когда на горизонте появился корабль – у него даже не осталось сил, чтобы обрадоваться или подать сигнал. Но его заметили – и корабль медленно и плавно подошел к небольшому куску дерева вместе с вцепившимся в него мертвой хваткой и уже не шевелящимся человеком.

Теперь он очень смутно помнил те мгновения. Кажется, после того, как его затащили на борт и начали откачивать, то пытались о чем-то расспросить. Однако все, что он мог сказать этим людям, были лишь невнятные мычания не слушающихся его губ.

Потом его поместили в какую-то каюту, и он спал – долго-долго спал. Временами он просыпался от кошмаров и после этого долго еще не мог прийти в себя. Но он пришел в себя после месяца его плавания на этом торговом судне, как он узнал потом от его команды и капитана.

Ему понадобился месяц, чтобы доказать, что он достоин жизни – и еще несколько лет для того, чтобы доказать, что он достоин жизни лучшей. Чтобы развилка его пути и ее последствия стали, наконец, видны.

Он пробыл месяц на корабле, что подхватил его тогда, – подхватил в тридцати милях от разрушенного судна. Как он узнал позднее, когда, наконец, смог подняться с постели по прошествии двух недель, – капитан корабля, что спас его, после того, как стал свидетелем трагедии, постигшей его бывший корабль, отдал приказ обыскивать район в поисках выживших. Но в радиусе ближайших пяти миль таких не было найдено. Капитан этого судна не мог сказать, выжил ли кто-нибудь еще… во всяком случае, они не смогли найти таковых.

Но он выжил – выжил каким-то чудом. Как ему потом рассказал об этом капитан этого судна, – они уже и не думали, что смогут найти кого-то из выживших, и отправились было дальше, как наткнулись на него прямо на пути своего курса – лежащем на куске дерева, которое он так и не хотел выпускать из рук, когда они пытались поднять его и затащить на палубу корабля. Они пытались разузнать, что случилось с ним, и не является ли он выжившим с судна, свидетелями гибели которого они стали совсем недавно, – но он был настолько изможден и болен, что они ничего не смогли от него добиться.

Тогда его положили в каюту и стали лечить так, как могли. Две недели из того месяца, что они плыли в порт, он пролежал постели. Очень мало ел, все больше спал. Временами он в холодном поту поднимался с постели и что-то кричал о том, что обязательно выживет, да еще о том, что должен выжить, что он свободен и его путь скоро полностью раскроется перед ним. Они не слушали в точности, что он говорил – считали это бредом.

Две недели он боролся, чтобы жить. Нет, две недели и три дня. Корабль прошел место трагедии лишь спустя три дня после шторма – и спустя три дня после тех событий подобрал его в море. К тому времени уже спокойном и солнечном – море…

Еще две недели он двигался вместе с ними туда, куда плыли они – и где началась его новая жизнь. Где началась жизнь, которая никогда бы не началась, если бы он сдался. Если бы перестал бороться, если бы отчаялся. Он не отчаялся. Он не сдался. Он боролся и победил. Победил, чтобы вступить в свою новую жизнь – ту, предчувствие которой тогда так тревожило и не покидало его.

* * *

– Джеймс, передай капитану «Гварда» – пусть поворачивает к Плимуту. Мы возвращаемся домой.

– Будет сделано, капитан!

– Право руля! Держи нос по ветру!

– Разворот, разворот! Держим курс на Плимут!

Крики разносились по ветру. Матросы сновали по кораблю.

Он смотрел вперед – на мирную сегодня гладь моря, на пролетающих чаек. Эскадре пора возвращаться – бой выигран и дом ждет. Они починятся, заправятся провиантом и вновь отправятся в путь. Они – свободные как ветер морские странники. Он и его люди – преданные и верящие в него, их адмирала.

Да, они вернутся в гавань. Но сначала они зайдут в другой город – тот, где он вырос и где не был уже так давно… долгие семь лет.

Возвращение домой…

Он вновь увидит своего отца – простого портного – через эти пять лет. Отца, сказавшему ему столь важные слова в тот памятный день испытаний.

«Если человек верит в себя, то он может все».

Да, эти слова держали его. Они держали его, когда он тонул в буре. Они держали его, когда он – уже капитан собственного корабля – сражался в боях. Эти слова держали его. Они и сейчас держат его, держат спустя семь долгих лет.

Они держат его.

Того, кто не сдается.

05.01.2005