Она

Поднимаюсь на пригорок. Иду с трудом: из шага в шаг ноги утопают в рыхлом снегу. Пожалуй, только ветер в лицо может сравниться с тем же безумным раздражением, почти психозом, что мог бы одолевать мной в другой раз, и я проклинал бы себя за то, что позволил себе свою слабость. Но я ЗНАЮ, что другого раза не будет – время, место, обстоятельство совпали именно сейчас, и это на каком-то другом уровне. Я не пытаюсь объяснить его, у меня нет ни времени ни желания. Да и вообще все, что я хочу – подняться наверх пока есть шанс. И пусть снег единственное, что тормозит каждый мой шаг, все же я не могу не поддаться восхищению его чудесному свойству сверкать на ярком солнце и безоблачном небе. Никакое другое время года не может сотворить то же самое со мной, заставить меня, далекого от романтики, ощутить трепетные нежные чувства, заставить меня обратить на него внимание. Даже уличный мороз, кажущийся чем-то невозможным пока находишься внутри кабины «Газельки» с отремонтированной Витькой Барсуком печкой, в городской тесноте не имеет тех преимуществ, что раскрываются на трассе в чистом поле. Для меня холод является чем-то большим нежели просто неотъемлемый атрибут зимнего сезона. Не могу без холода, это как бы часть меня, я как бы выворачиваюсь наизнанку, сливаясь с зимним холодом. Дышу им, вдыхаю его каждой своей клеткой. Холод подобен недвижимому монолиту, от неизмеримо огромного величия которого захватывает дух и кружит голову. Только зимой мне давно увидеть этого бесконечного гиганта и ощутить его твердую хватку, ощутить себя его частью. Лишь ветер способен разрушить это единство, отделить меня от этой силы, умалить, унизить. Обычно ветер всегда встречает меня в лицо, замедляет, преграждает, делая мой путь проблематичным на пустом месте. Но сейчас нет ветра, только снег, много снега. Люблю когда много снега. Зима должна быть зимой – морозной и снежной, величественной и белой. Чистой и открытой, обновляющей, открывающей и обнажающей меня таким какой я есть.
Трасса проходит через холмы и поля, сменяющиеся мелкими поселками в десяток домов. Против моей воли (хотя нет) перед глазами замелькали обрывки из моего детства, смешанные с другими, из какой-то иной жизни, образами. Как будто Витька гнал машину через некий фильтр, разделивший меня надвое. И в какой-то момент мне просто захотелось выскочить из «Газели», чтобы оказаться посреди этого белоснежного сверкающего на ярком утреннем солнце холодного царства и вкусить его воздух. А еще именно в этот момент и случилась поломка. Но в тот момент я уже знал куда мне надо идти, спешить пока мой напарник водитель будет занят устранением неполадок. Как если бы я уже видел это раньше с точностью до времени, места, обстоятельства. И тогда я должен знать, что должно находиться там куда я спешу подняться. Но в тот момент я не знаю.
Протоптанная и утрамбованная тропа начинается прямо из ниоткуда. Словно кто-то материализовался из воздуха или уже спустился с неба, чтобы направиться к одинокой и бревенчатой деревенской избе с большой снежной шапкой на крыше. Я не удивлен, но растроган. Самые яркие и положительные чувства и эмоции всегда касались периодов, проведенных мной вдали от города, и в детстве и последних лет моей жизни в деревне. Тишина, уединение, маленькие домики, свежий воздух, особенно зимний – это кажется мне родным. Всегда любил простор, чувствовал себя сдавленным в скоплении людей, машин, зданий все время, проведенное вдали от деревни. Все это никуда не делось и сейчас, а потому, стоя у тропы, я ощущаю как в меня вливается сила, которой мне так не хватает. В эту поездку с Витькой я навязался сам, только ради того, чтобы оказаться здесь и сейчас. И теперь я прохожу через незримый и почти неощутимый (ощутимый далеко не каждым на моем месте) барьер, за которым эта сила пронизывает насквозь. Ступив на тропу к избе, отделяюсь, оставляю свое физическое тело с довольной улыбкой на лице и в восторге прищуренными от сияния снега глазами. Ни изба ни тропа не доступны его взору. Никогда оно мне не нравилось. А в последнее время я понял насколько сильно я его ненавидел. За его физиологию, за его привязанность к миру, частью которого оно являлось, за его слабости. Оно никогда не было моим. Несмотря на привычку быть внутри него, я так и не смог смириться с тем, что ему подчинен. И эта тропа, и изба впереди – это мой шанс, и я не должен упустить его.
Время остановилось в этот момент, зимний холод, кажется, проник во все сущее, заставил застыть. И только внутри избы, и я знаю об этом, все остается по-прежнему. Ели окружают ее, укрытые снежным одеялом на ветвях. Совсем как в деревне, откуда я перебрался в город. Запах хвои зимой был силен как никогда. Не знаю, вдыхал ли кто-либо его еще кроме меня; этот запах я ощущал острее любого другого, и это было моей тайной, которой я стеснялся делиться с кем бы то ни было. И в то время как снег скрипит под ногами, а мороз крепчает с каждым моим шагом по направлению к избе, еловый запах становится все сильнее, заменяя собой зимнюю свежесть. Я не оборачиваюсь назад, отдаляясь от застывшего вместе со временем моего тела; мне нечего опасаться, наоборот, мне определенно рады здесь, пусть я не знаю, кто или что ожидает меня в бревенчатых стенах. Мороз подгоняет, заставляет ускорить шаг. Сейчас он нечто другое, отличное от моего с ним родства. Будто сейчас это мой враг, жаждущий моего бегства. Это из-за него у меня нет терпения постучаться в покрытую инеем входную дверь избы, ни мгновения ни медля я хватаюсь за массивную деревянную ручку и толкаю дверь от себя.
Я уже был здесь раньше. Не помню когда и при каких обстоятельствах, но память меня не обманывает. Не обманывает даже в чувствах, нахлынувших на меня. Внутри избы минимум мебели (ненавижу богатый интерьер), ничего лишнего, все на своем месте. Как если бы я сам все расставил, хотя, чего таить, терпеть не могу наводить в доме порядок. Конечно, это не значит, что на съемной квартире у меня царил хаос. Впрочем, уборку я привык проводить из-под палки. И здесь, внутри избы, я будто другой. Огражденный от всего, что снаружи дубовых бревенчатых стен. Огражденный почти от всего, потому что холод присутствует даже здесь. Несмотря на то, что в печи разведен огонь, изба отапливается холодом. Холод пропитывает здесь все, и это приятный холод, согревающий меня изнутри. Он проникает в меня едва за мной закрывается входная дверь и я ступаю босыми ногами по мягким пестрым половикам. Я дома, в родных стенах…
…-после долгого путешествия, — вслух заканчивает Она мои ощущения.
Я не удивлен Ее внезапному появлению, будто ставшему результатом какого-то моего пожелания увидеть Ее здесь и сейчас. Она возникла из ниоткуда, в один короткий миг. Она ожидала меня. Ожидала моего возвращения, сохраняя мои нынешние ощущения здесь до этого момента. Я вернулся в свой дом где оставался кто-то кто так же был в нем хозяином. Я не помню Ее имени если вообще когда-либо знал его. Но это не имеет значения, ведь на ясном лице ее искренняя улыбка. Она рада меня увидеть, в глазах ее нескрываемое облегчение, отчего все лицо Ее лицо лучится чарующей красотой. Укрытая белым и снежным и приятно сверкающим покрывалом платья с длинным рукавом, Она похожа на какую-то Снежную Фею, готовую выполнить любое желание. Например, оставаться рядом со мной до конца дней моих. Так оно и было, мне стоит всего лишь вспомнить.
Она протягивает свои руки ко мне, предлагая мне свою помощь вернуться назад и остаться там навсегда:
-Здравствуй, Сережа.
Я верю Ей. Наслаждаясь изяществом и утонченностью пальцев Ее рук в своей хватке, я верю Ей. И больше того, я верил и был верен Ей с того момента как Она появилась в моей жизни. Тонкая, нежная, совсем хрупкая — Она не могла так просто исчезнуть. Без следа. Внезапно появившись, Она стала частью меня, просто осталась здесь, не в силах покинуть наш дом. И все, что Ей оставалось – ждать, терпеливо и тяжело.
Но все же Она была частью меня. И Она была рядом со мной все это время пока я был на пути к возвращению. Она даже не постарела, оставаясь все такой же юной и трепетной, а ведь со дня нашей встречи прошло лет двадцать. Не то, что бы не постарела, но даже ничуть не изменилась внешне. И в том Ее очарование и блеск. Но так и должно было быть.
Она возвращает меня назад во времени. Стоит мне лишь закрыть глаза на мгновенье, не выпуская ее рук из своих и слушая как радостно и легко стучит сердце, я вижу былое. Теперь уже Она охватывает меня, крепко и бережно стискивает меня в своих объятьях не в силах более сдержать радости от моего возвращения, проникает внутрь меня. Я вижу былое. Вижу как было хорошо с Ней. Как от одной только мысли о Ней мне хотелось быть глупым и безумным. Только для того, чтобы Она не покинула меня, не оставила одного. И все это было таким неважным, совсем пустым, ничего не стоящим, чтобы думать об этом. Все это не имело никакого значения, лишь Она была единственным и главным смыслом. Но, конечно, я не мог не обращать внимания на то, что меня окружало, не мог не обращать внимания на то к чему было привязано мое тело. Оно оказалось за гранью холода, которому я принадлежал, которому принадлежала Она. О да, холод связывал нас друг с другом. Впервые я коснулся его, вскользь конечно, после общения с наслаждавшимся собственными мечтами Вованом, который извлекал пользу от стихии холода сам, сохраняя ясность ума и свежесть мыслей, и который попытался заинтересовать меня поступать так же. Моя бешеная эмоциональность была ему что слону дробина, и это не могло меня не стимулировать на попытки научиться оборачивать холод во благо себе. Пожалуй, тогда я впервые встретился с Ней. Пусть тогда я не видел всех черт Ее стати и утонченности, хотя общий образ Ее уже в тот момент оказался для меня каким-то невероятно приятным событием, событием всей моей жизни. Каким-то непостижимым образом, а скорее всего ведомый собственным воображением, я смог наблюдать Ее во всей красе, без утайки.
И время не исказило моей преданности собственному воображению. Скорее наоборот, благодаря времени я все больше тяготел именно к тому Ее видению, что дорисовал в юношестве сам. Время не смогло присыпать этот образ грузом серой безвкусицы, довлея над телом, что осталось за пределами стен избы. Но лишь сейчас я вижу насколько ярким и живучим оказалось мое видение Ее. И все благодаря очищающему холоду. Благодаря принадлежности – моей и Ее – этой вечной и отрезвляющей сущности. Лишь холод способен заставить меня отбросить бесполезное тело ради Нее, ради Ее объятий и ради Ее блеска всеми возможными и невозможными оттенками, ради Ее неповторимой утонченности и белизны. Ради былого, что не стирается из памяти до конца жизни. Ради этого места где мы ближе друг к другу как нигде больше, недосягаемые среди сверкающего снежного океана…
-Пухлый, бля! – кричит Витька, разобравшись, наконец, с двигателем, — В нирвану там, что ли, ушел? Поехали.
Однажды я покину этот город; только ради Нее я хочу туда где снег и холод никогда не уступят место ни весне, ни лету, ни осени. И я знаю, что Она последует за мной, рожденная и ведомая мной, вечная и прекрасная. И даже колючий и обжигающий ветер в лицо не сможет тогда разъединить нас, отделить друг от друга. Наоборот, это будет источник нашей общей с Ней жизни. Источник нашего созерцания, нашего равновесия. Ведь мое единство с Ней и есть мое равновесие. В том моя слабость, а в ней и мое очищение.

конец