Выстрел или эхо войны

Шёл 1947 год. Витька учился в третьем классе. Ему было целых девять лет. Уже ко всем ученикам вернулись с фронта отцы, те, что остались живы. Правда, они были «инвалидами», но всё равно радостно: живые, а инвалидность – это ерунда. У Колькиного папы не было руки по локоть. Ну и что? Он и без неё управлялся на отлично. У Тёмкиного папы совсем не было правой ноги, и он ходил с костылями. Ну и что? Тёмка говорил: «Главное: голова цела и руки на месте». А к Витьке папа всё не приезжал. Мама говорила: «Пусть без рук и без ног, лишь бы был живой». А как узнать, живой или нет, если похоронки не было, что без вести пропал, тоже не было никакого сообщения. Ещё в 45ом мама получила от него письмо, что он ранен, лежит в госпитале, в каком-то госпитале заграничном. Города Витька не запомнил: маленький ещё был. И с тех пор больше ничего. Мама писала в этот госпиталь, но ответа пока не получила. Всё ждёт. Говорит, что этот город очень далеко, поэтому и письма идут долго. Уже и второе письмо послала и опять – молчание. Может, адрес неправильно написала?
А тут, вдруг, как снег на голову, свалился на них папа. Так неожиданно. «Сюрпризом», смеётся папка, но мамка ругается и плачет: «В гробу я видала такие супризы!» Где он был? Почему не давал ничего о себе знать? С мамкой они о чём-то шептались, а Витьке он ответил: «Много будешь знать, скоро состаришься». И всё. И смеётся. «Или ты не рад?»
Рад, конечно, рад! ОТЕЦ приехал с руками, с ногами. Ранения не видно. Зато видны колодки от наград: медали разные и, даже орден есть один. Витька очень гордился своим папкой, и в разговоре с друзьями всегда называл его «отец». Такой большой, такой сильный папа, конечно, ОТЕЦ – гораздо солиднее, больше подходит к его внешности.
Теперь Витька из школы мчался домой, быстро похватав обед, садился за уроки. Он старался сделать их как можно быстрее, а потому несколько небрежно. Оценки снизились, но это пока не очень волновало Витьку. Главное, это то, что он успевал к моменту, когда папа собирался в город. «Что? Уже сделал все уроки? Ну, молодец, ты у меня» — говорил папа и брал его с собой. Витька в городе раньше почти не был. Жили они на окраине. Город небольшой. От их «окраины» до центра города идти всего-то минут сорок. А папкиным шагом, так и полчаса хватит. Город – это улица Ленина. На этой улице располагались разные конторы, сберкасса, почта, универмаг и гастроном. Они с папкой заходили в какие-то учреждения, потом папка заходил на почту и спрашивал: нет ли письма такому-то «до востребования». Потом они заходили в гастроном, папка покупал конфеты-леденцы или подушечки, и они шли домой. Прошёл месяц. «Ну, маленько передохнул и будя! Теперь и поработать малость не помешало бы. А? Сынок? Негоже здоровому мужику на жёнкиной шее сидеть!?» Он иногда для веселья говорил, как в деревне говорят. Витьке это очень нравилось: значит, у папки хорошее настроение.
Теперь папка работал. Витька приходил домой, брал из-под коврика ключ, открывал дверь и попадал в пустую комнату. Он слонялся по ней, не зная, чем заняться. Вспоминал, что надо покушать, а то папка всё удивляется: «И чего это ты такой тощий? Я, как приехал, мамку ругал, что не кормит сына. Теперь вижу, что зря ругал. Ты ешь, ешь побольше: в здоровом теле здоровый дух, понял?»
И Витька старался есть больше; но теперь, когда папы не было, есть не хотелось. Уроки делать тоже не хотелось. Он с трудом заставлял себя делать уроки: только, чтоб папа был доволен. К счастью отец не заглядывал в дневник к сыну – доверял. А зря. С тех пор, как он приехал, успеваемость у Витьки резко снизилась, так, что классная грозила придти и рассказать отцу. Пришлось исправлять отметки. Потихоньку Витька снова стал входить в привычный режим дня. И всё пошло, как прежде, только теперь с работы приходила не одна мама, а с папой.
Папа был высокого роста, и мама звала его «Дрын». Это, видимо, за счёт длинных ног, которые мама называла «Циркуляры». Витьке очень нравилось слово «циркуляры». Мама так называла его ноги, потому что в цирке клоуны ходили на ходулях. «Ходули» — это, наверно, по-простому, а по научному, они называются — «циркуляры». Когда папка приходил с работы, то садился на кровать и вытягивал ноги, чтоб «отдохнули». Маме, чтоб пройти к столу ужин готовить, надо было переступать через его ноги. Она подходила к папе и говорила: «Ну-ка, подбери свои циркуляры». Он смеялся и не подбирал. Мама перешагивала через них. Только она одну ногу переставит, папа поднимет ноги давай её качать: поднимет, опустит. Мама пищит, и всем весело. Витьке тоже хотелось бы покататься на папкиных ногах, но он стеснялся его об этом попросить. Папка точно скажет: «О! Велика фигура, да тильки — дура. Ещё из детского возраста не вышел?» Он всегда подчёркивал, что сын у него уже совсем взрослый. И надо было этому соответствовать. А как не хотелось!
У отца было ружьё. Только папа его поправил: «не ружьё, а винтовка». Винтовка висела над кроватью. Отец строго настрого запретил ему даже дотрагиваться до оружия. «Заруби себе это на носу» — говорил отец. А Витьке так хотелось прицелиться во что-нибудь. «Чего это отец так говорит? Ведь оно не заряжено» — думал Витька.
А в прошлый выходной отец вдруг спрашивает: «Ну, как Витёк, на этой неделе неудов не наловил?» «Нет, пап, даже «удовиков» нет, только «хорошо». Скоро все «удики» исправлю» — сказал с гордостью Витька. «Ну, и замечательно, значит, сейчас пойдём в горы: хочу проверить, глаз косить не стал? Собери штуки три – четыре консервных банок, и пойдём». И пошли. Пересекли «Первую нагорную улицу», потом – «Вторую нагорную», потом – «Подгорную», что совсем у подножия горы проходила. За ней – узкоколейка и всё. Дальше тропа вела вверх, на холм. Уже другой воздух, колокольчики цветут – просто вся огромная лужайка густо засеяна синими, пресиними колокольчиками. Красиво! Витька предложил мамке цветов нарвать. «Молодец, сынок. Правильно мыслишь. Только мы это сделаем на обратном пути. А пока – вперёд!» Перевалили за этот холм, а там – другой. Вроде бы и не высокий, а идти тяжело. Хорошо, что какие-то птички щебечут, огромное количество бабочек летает. Людей совсем не боятся. Витька одну бабочку снял с цветка двумя пальчиками. Отец его отчитал: «Ты будешь засушивать? Нет? Будешь изучать? Нет? Тогда зачем ловил? Ей жить-то всего сутки или двое. Итак, короткий век, так теперь без пыльцы она сразу погибнет. Никогда живое существо зря жизни не лишай». «Существо, — думал Витька. – Какое же это существо? Это же всего-навсего, бабочка». Под ногами прыгают какие-то маленькие серенькие птички. «Птенчики, что ли? Так деревьев нет». А вот и черепаха ковыляет. Упёрлась в камень головой и – ни с места. Голову в панцирь спрятала и ногами землю роет, норовит камень сдвинуть. «Дурочка маленькая, неужели не сообразит, что камень обойти надо?» Они стояли и наблюдали за упрямой черепашкой. Наконец, панцирь соскользнул в сторону, и она поползла вдоль камня. «Смотри, — сказал отец. – Видишь, у неё голова в щели находится? Между верхней крышкой панциря и днищем? Вот по образу черепахи все доты и строились. Это такие бетонные маленькие как бы домики, почти полностью в земле. А с передней стороны щель — амбразура, из которой, вот как голова у черепахи, торчат стволы пулемётов. Они вращаются в щели и косят наших бойцов».
— А, я знаю про Александра Матросова, который своим телом закрыл амбразуру пулемёта.
— Да, таких Матросовых было много. Просто, о нём узнали корреспонденты раньше, чем о других. Но, что он молодец, то – молодец. В войну много было героев. И не обо всех мы знаем. Но, пройдёт время, и многое прояснится. Ну, вот, пришли. Хорошие кустики, деревца. Иди, развешивай банки.
Витька побежал к ближайшему кустику, вытащил из авоськи банки и стал развешивать.
— Ты, что ж это, Думаешь, я совсем стрелять не умею? Для такого расстояния патронов жалко. Подальше вешай! Во, хорошо! Иди сюда.
Витька подбежал к отцу. Тот прицелился, и…дзинь, дзинь, дзинь. Ни одного промаха.
Витька радостно зааплодировал.
— Папка! Да ты, просто Соколиный глаз!
— Какой, какой! Почему соколиный?
Витька только что закончил читать книжку Фенимора Купера.
— Ну, это индеец был такой! Очень меткий стрелок, и за это ему дали имя Соколиный глаз. У соколов же глаза зоркие.
«Какой у меня сын хороший растёт. И не думал. Такие толстые книжки уже читает. Недаром говорят: «Мал золотник, да дорог». Ничего, что маленький. Придёт время – вырастет. Вот питаться будет лучше, и пойдёт в рост» – размышлял отец, заряжая винтовку.
— Ну, смотри, сын. Это прицел, это мушка. Надо, чтобы мушка была в прорези прицела и совпадала с целью. Вот вырастешь, и мы будем тренироваться, чтоб ты был хорошим стрелком. Вдруг, снова война. Американцы вряд ли успокоятся.
Витька не слушал про американцев. Он смотрел через прорезь и мушку на консервную банку, и так ему хотелось нажать на курок. Он думал, как бы попросить папку дать хоть один раз стрельнуть. Однако решиться не мог.
А тем временем отец уже заставил его несколько раз бегать всё выше и выше, развешивая банки всё дальше и дальше. А папка все бил без промаха. Ага! Вот, один раз промазал. Это уже, наверно, предельная для него дальность. Но, со второй попытки это расстояние было успешно преодолено. Попал во все банки.
— Ну, всё. Пора домой!
Выпили водичку из бутылки и помчались вниз. Вниз то легко спускаться. Вот и колокольчиковая полянка. Только, где же колокольчики? Они уже закрылись. Уснули. Встал вопрос: рвать маме букет или не рвать? А, если они не раскроются? А! Решили не рвать. Дома маме рассказали и про папкины успехи, и про колокольчики. Мама очень расстроилась, что не принесли колокольчиков. Но папа сказал, что в следующий выходной пойдут все вместе, и мама успокоилась.
Утром всем идти на работу, а у Витьки разболелось горло: на шее выскочили какие-то утолщения на жилах. Папка сказал, что это воспалились лимфатические узлы. Может быть, когда бегал в горах, надышался свежего воздуху. Мама замотала шею шарфом, сбегала к соседнему мальчику, другу Витькиному. Попросила Олежку предупредить учительницу, что Витька заболел, а после школы, чтоб зашёл сказать домашнее задание. Ну, всё. Заперла дверь, чтоб Витька не бегал на улицу, и ушла на работу.
Витька сидел один дома и не знал, чем заняться. Книжку бы почитал, так нет больше. Надо было сходить в библиотеку заменить книжку. Поленился. Снял винтовку, посмотрел, как курок в прорези располагается. Прицелился в гуся, что был у них на картинке. На стене с давних пор висела застеклённая картинка, как мальчик убегает от гуся, а тот почти догнал мальчика и вот-вот ущипнёт за попу. Из-за этой картинки Витька стал бояться гусей. Вот в этого злого гуся он и хотел выстрелить, но передумал. Повесил винтовку на место, взял книжку и стал искать особо понравившиеся ему места.
Время сразу проскочило молниеносно. Вот и Олежка подошёл к окну.
— Ну, как Вить! Сильно болит?
— Не! Просто жилка раздулась, мамка испугалась и в школу не пустила.
— А нам новую тему объясняли. Я тебе к стеклу тетрадку прислоню, а ты спиши. А то будешь задачки решать и не поймёшь, как. А тут посмотришь и так же сделаешь.
Олежек прислонил тетрадку, Витька стал списывать.
— Ой! Я долго на цоколе не простою: держаться не за что. Пиши быстрее.
Вот он не выдержал, спрыгнул на землю. Немного отдохнул и вновь залез и прислонил тетрадку.
— Ну, всё? А по русскому упражнение номер 321. Записал? Ну, я пошёл домой.
— Подожди, что я тебе расскажу! Мы вчера с отцом ходили в горы пострелять. Надо тренировать глазомер. Папка с такого расстояния по цели бьёт, и всё без промаха. Представляешь? И меня научил. Постой, сейчас покажу.
Витька спрыгнул с подоконника, снял винтовку. Смотри, надо, чтоб вот эта мушка, видишь? Не видно? А так? Ага! Надо, чтоб она смотрела в середине прорези. Не видно? Но, понятно? Подставляй рот, я в него попаду. Да, не бойся, я в шутку сказал. Оно же не заряженное. Папка в горах все пули расстрелял.
Олежек, снова залез на цоколь, прислонил широко раскрытый рот к стеклу.
— Ну, чего ты возишься? Я не могу долго стоять, стреляй быстрее.
— Сейчас, надо, чтоб дуло было точно посерёдке рта. Ну, всё, мушка в прорези. Огонь! Пли!
Послышался выстрел. «Это, что за звук? – подумал Витька. — Странно! А где Олежка?»
Он открыл форточку, высунул голову и увидел лежащего на земле друга.
— Ты, что, Олежек? Испугался и сверзился? Вставай!
И тут он увидел в стекле дырочку. «Неужели, в ружье была пуля?» — пронеслось в сознании, но ещё не в осознании случившегося.
— Мааа-мааа! – закричал он во всю мощь своих лёгких. – Мааа-мааа! Мамочка, мамочка, забормотал он.
Снова кинулся к окну. Олежек лежит всё в той же позе. Он кинулся лицом в подушку. В мозгу стучит: « был выстрел, был выстрел, я убил Олежку. Как же так! Как же так? Не может быть». Снова к окну в надежде, что Олежек уже встал. Но тот лежит, как лежал.
Витька кинулся к двери: «Откройте, откройте, выпустите меня. Мама! Мама!» Глухо. И соседей нет. Что делать? Что делать? Он заметался по квартире как загнанный зверь. То кидается к окну, то стучит в дверь, то бросается на кровать. Наконец, его осенило: Он поднял шпингалет внизу окна, опустил шпингалет сверху, и окно распахнулось. Он вылез и кинулся к Олежке. Тот лежит и удивлённо смотрит на него широко открытыми глазами.
— Олежка, как ты меня напугал, я думал, что убил тебя. Ты живой? — Увидел, что изо рта сбоку потихоньку струится кровь. – А, ты не можешь говорить, моргни глазами. Живой? Знаешь, не страшно. Главное, зубы все целы. Понимаешь, все целы. А остальное заживёт.
Но Олег всё так же смотрел на него немигающим удивлённым взглядом. Постепенно Витька стал понимать, что произошло что-то ужасное, но не понимал, что надо делать. И не у кого спросить. И не к кому обратиться за помощью. Все на работе. Бежать к Олежкиным родителям, то их тоже дома нет. Там глухая бабка. Вдруг подумал, что у Олежки отца нет. Отчим! «Это хорошо. А то, как бы я отцу сказал, что выстрелил в Олежку».
Вот что-то затарахтело. Едет газик, хромает по колдобинам. Витька бросился к шофёру.
— Дяденька, помогите. Я Олежке в рот стрельнул, он с цоколя упал и не шевелится.
— Как это: «стрельнул?» — Больше он расспрашивать не стал, увидев распростёртое тело ребёнка. – Кажется, он – мёртвый. Ладно, давай я его аккуратно положу на заднее сидение. А ты сиди рядом, смотри, чтоб он не свалился. Поехали.
Мать пришла с работы и увидела распахнутое окно. Около окна стояла винтовка мужа. Витьки не было. Ничего не понимая, но чувствуя беду, она села на кровать. Никаких мыслей. Где искать Виктора? Почему тут ружьё? Почему распахнуто окно? Наконец пришёл муж. Он также был сначала в недоумении. Потом решил, что Витька хвастался винтовкой перед другом. И тот соблазнил его выйти из квартиры через окно. На радостях Витька забыл повесить на место винтовку. Значит, его надо искать у Олежки. И они пошли к нему. Как же удивились соседи, узнав, что и Витька пропал. Они то думали, что Олег у Вити. А оказалось, что обоих нет. «Ну, ладно. Придёт сын, получит сполна» — так думали родители обеих семей.
Только мать Вити не находила себе места. Всё твердила: «Беда, беда случилась. Всё из-за твоей винтовки. Почему она стояла у окна? Зачем ты его вчера брал на стрельбу?»
Когда вышли из больницы и дяденька уехал на работу, Витька вдруг понял, что убил друга. Он решил домой не возвращаться. Всё сидел и думал: «Как это можно через рот убить? Он видел в кино, когда хотят застрелиться, то стреляют в голову, в висок, а когда хотят кого-то застрелить, то стреляют в сердце. А во рту-то нет ни сердца, ни мозгов. Зубы все целы, только язык, наверно, повредился. Но что-то говорило ему, что Олежки больше нет, и он в этом виноват. Что будет дома? Будут бить? Мама ни разу его не била. Хорошо бы сейчас умереть: вместе с Олежкой бы и похоронили.
Мужчина ехал домой после тяжелого трудового дня и увидел одиноко сидящего Витю. С трудом ему удалось Витьку впихнуть в машину. Тот сопротивлялся, брыкался, кусался. Теперь вот затих. Поздно вечером он привёз Витю домой, рассказал про беду.
— Он то отойдёт, а вот как вы скажете про это родителям Олега, не представляю. Знаете же, что с оружием не шутят. Как могло такое случиться? Помощи вам. Прощайте.
И он вышел. Папа стоял, как замороженный. Тут вернулся мужчина.
— Справку вам забыл отдать. Передадите родителям Олега.
Папа взял справку, внимательно её прочитал, положил на середину стола, сел и застыл, обхватив голову руками. Весь как-то обмяк и сгорбился. Витька взял другой табурет, поставил его против отца и сел, точно также как отец, обхватив голову руками. И даже также сгорбился. Так и сидели две абсолютно одинаковые фигурки в полутёмной комнате. Да! Фигурки-то абсолютно одинаковые, только мысли у них абсолютно разные.

Отец был в полном отчаянии. «Что теперь будет? Трибунал!» И, тут же, другая мысль отгоняла прежнюю: «Что трибунал?! Как теперь жить? Я убил ребёнка! Убил! Как смотреть в глаза Олежкиным родителям? Как? Хорошо, если расстреляют! Войну прошёл! Живой! Знать судьба, надо и мне погибнуть. По своей небрежности! Как я мог?! Как я мог?! А как, с какими мыслями будет жить Витька? Нет ни друга, ни отца!»

А Витька сидел в каком-то оцепенении. Он ещё ничего не понял до конца. Нет! Он понимал, что Олежки больше нет, но не умом и не сердцем, а чем-то, что к нему самому отношения не имело. Он видел притихшую плачущую маму, отца немного уже чужого, странного, не похожего на себя. Но связать всё это воедино, у него не получалось. Он ещё до конца не понял, что он, он убил друга. Убил из папиного ружья! И ещё: он боялся того момента, когда придут родители Олежки, или, когда мама с папой пойдут к ним.
Вот этого он, пожалуй, боялся больше всего. Он боялся какого то наказания за свой поступок. Всё думал, как его могут наказать? Потом он свернулся калачиком на полу около папы и уснул.