В дебрях Кресети (Глава 5)

Глава пятая, в которой мы проплываем под мостом и находим место для первой стоянки

Остаток дня мы плыли почти не разговаривая. Мы смотрели по сторонам, и ощущение полнейшей отрешённости накатывало на нас всё сильнее. Как будто в какой-то момент мы пересекли некую границу, за которой всё стало иным. Узнаваемые деревья превратились в дикие заросли, словно мы плыли где-то в джунглях в сердце Африки, а низкое солнце слепило нас ярким, но каким-то холодным и неприветливым светом; когда оно начало скатываться к горизонту, стало прохладнее, и мы достали верхнюю одежду. По обоим берегам был неприступный лес. Мы здесь, в этой глуши, чем-то походили на европейцев-колонизаторов прошлого, которые вторгались в непроходимые дебри, подвластные лишь диким племенам. Эти колонизаторы точно так же, как и мы, плыли на своих утлых судёнышках по извилистым речкам, таящим неожиданные и опасные сюрпризы. Правда, существовало одно отличие: у колонизаторов была цель, у нас — нет. Куда мы плыли? Зачем? Что нас заставило начать это путешествие? Я думал, и наши вёсла, толкающие толщу воды, хлюпали как будто в такт моим мыслям…

— Ты слышал это? — неожиданно вклинился голос Лёньки.
— Что слышал?
— Да как будто кричал кто-то.
— Нет, — с полминуты я прислушивался, но так ничего и не услышал. — А кто кричал-то? Человек?
— Кажется, да.

Лёнька сел передо мной и, замерев, вытянул шею. Он был похож на какого-нибудь степного зверька, прислушивающегося к каждому шороху вокруг. От козырька его бейсболки падала тень, и я не видел выражения его лица.

— Может, тебе показалось? — предположил я. Лёнька был накуренный с самого утра, и я решил, что на объективность его восприятия особо рассчитывать не стоит.
— Нет. Кто-то точно кричал!
— Может, не человек? Какое-нибудь животное?
— Возможно, — вздохнул Лёнька. — Но вообще… Кстати, ты слышал, что где-то здесь, по берегам Кресети, много солдат во время войны погибло?
— Что-то слышал, — ответил я. — Но я не думал, что именно здесь.
— Году в 42-м, кажется. Пытались прорвать вражескую оборону. Они прямо тут где-то стояли, вдоль берегов… — у Лёньки даже глаза загорелись, словно он описывал то, чему сам был свидетель. — Но ничего не вышло… Сотни, а может, и тысячи трупов здесь повсюду. До сих пор трофеи находят.

На меня его слова произвели впечатление. И не столько оттого, что он говорил, сколько оттого, что это было сказано именно Лёнькой. Я удивился не только его знаниям истории, но и тому, каким глубоким и проникновенным голосом он это сказал.

— Ты веришь в привидения? — неожиданно спросил он.
— Смотря что считать привидениями. Я верю в душу, в её бессмертие. Но идея о том, что душа после смерти становится привидением и блуждает по земле — мне кажется глупостью.

Я сказал это, а сам поймал себя на мысли, что мои слова — всего лишь защита: защита перед поджидавшей нас здесь тьмой, перед сумраком и бесприютностью всего, что нас окружало. Дальше мы плыли молча, и мне казалось, что каждый из нас втайне прислушивался ко всему, что прорывалось сквозь эту тишину и боялся — боялся услышать звуки, не похожие на привычные для нас звуки леса.

Лодка двигалась со скоростью течения, так как вёслами мы почти не работали. Я только слегка подгребал, чтобы нас не слишком заносило на поворотах. Вокруг была такая тишина, что от самой мысли о том, что её может нарушить чей-то выкрик — человека или животного — становилось не по себе. Я не мог понять, как такое могло произойти: Лёнька слышал какой-то громкий звук, а я — нет. Конечно, я не мог принять то, что я настолько был погружён в свои мысли, что не смог этого заметить. Скорее, думал я, всё дело в Лёнькином расширенном сознании…

— Давай причалим где-нибудь? — вдруг сказал Лёнька.
— Да пока не видно подходящих мест, — ответил я. На самом деле, мне просто не хотелось здесь останавливаться.
— Блин, уже почти вечер! А если до самой ночи не будет подходящего места?
— Успокойся! Всё равно я один гребу. Расслабься и получай удовольствие. Судя по карте, скоро начнутся берега попросторнее.
— Ха! — рассмеялся Лёнька. — Ты ещё пытаешься ориентироваться по этой карте?
— Ну… ориентироваться не ориентироваться — но общая картина мне более-менее ясна.

Лёнька невесело заметил, что мы уже довольно долго плывём, совершенно не отслеживая наш маршрут. Я знал, что он прав, но всё же старался убедить самого себя в том, что всё в порядке.

Я озирался по сторонам в надежде поскорее встретить хоть какие-нибудь изменения в ландшафте. Справа были заболоченные берега, длинные ветви почти по-горизонтали свешивались над рекой, продолговатые ивовые листья играли на ветру и касались воды. Встать здесь было совершенно нереально. По левому берегу тянулась возвышенность, с виду довольно неприступная. Там вставать было тоже крайне неудобно, тем более что нам пришлось бы затаскивать туда лодку и весь наш скарб.

Плыли мы так медленно, что, казалось, стояли на месте. Река сделалась шире и, наверное, из-за этого течение стало почти незаметным. Я начал было подгребать, чтобы увеличить скорость, но вскоре понял, что это не особо помогает.

Наконец, проплыв часа полтора и уже совершенно отчаявшись найти стоянку дотемна, мы заметили впереди мост. «Бл*, да это цивилизация!» — воскликнул Лёнька. Пока что было неясно, что это за мост: быть может, им последний раз пользовались лет тридцать назад? Да, смущало ещё то, что на карте вообще никаких обозначенных мостов не было. Через пару минут сомнения рассеялись: это действительно был мост — довольно низкий и пешеходный. Сложен он был из каких-то старых шпал и почерневших толстых досок.

Когда мы проплывали под ним, Лёнька поднял руку и слегка зацепился за одну из металлических труб, которые, по-видимому, были его остовом. Вся конструкция заскрипела и прогнулась так, что я едва не ударился головой о трубу. Этот «мост» вполне мог рухнуть прямо на нас и покалечить нас или, по крайней мере, нашу лодку. Лишиться сейчас плавсредства было не самой радужной перспективой.

— Эээй! — заорал я. — Ты совсем звезданулся? Хочешь нас угробить в первый же день?
— Бл*, старик, — Лёнька пытался сделать вид, что всё в порядке, — да ты видел эту развалюху? Я даже не подумал, что она может быть опасна.
— Ну ты и придурок! Надеюсь, мы доберёмся до Марика живыми…
Лёнька промолчал. Наверное, обиделся.
— Но даже если так, — добавил я, — в подобные темы я с тобой больше не ввязываюсь.

И всё-таки в этой встрече с мостом было что-то хорошее. По-видимому, когда-то давно здесь проходила дорога, связывающая какие-то деревни. За мостом по правому берегу был небольшой луг, по левому — холмики, у подножья которых, в принципе, тоже можно было встать. Кажется, в картографии такие места называются урочищами.

— Тёмыч! — вдруг шёпотом вскричал Лёнька, подняв руку и показывая пальцем куда-то вперёд и немного вправо. — Смотри, там кресты!

Я старательно начал вглядываться в ту сторону, куда он показывал. Действительно, у самого края луга, на границе с темнеющим лесом, виднелось несколько крестов. Особенно выделялся один, ярко-красный.

— Что там, как думаешь?
— Кладбище, что же ещё, — ответил я. — Ты ж сам говорил, что здесь в войну много полегло.
— Думаешь, солдатское?
— Да фиг знает. Может, и нет. Давай подгребём к берегу.

В этот момент Лёнька неожиданно для меня начал ныть. Я слышал от кого-то такое выражение: «характер человека познаётся в походе». И хотя я никогда не относился к подобным суждениям всерьёз, теперь я уже понимал, что в них что-то есть. Лёнька для меня всегда был обычным укурком-пофигистом, у которого ни перед чем нет тормозов. Сейчас передо мной был совершенно другой человек. Не знаю, что он тогда в действительности чувствовал, но мне кажется, что ему было как минимум неуютно — думаю, это наиболее подходящее слово. Плюс ко всему, на него время от времени накатывались какие-то иррациональные страхи, которые он не мог побороть.

— Пожалуйста, давай встанем хотя бы на другом берегу, — умолял Лёнька.
— Ты что, мертвецов боишься? — спросил я.
— Я не смогу уснуть рядом с кладбищем.
— Блин, чувак, ты же сам говорил, что тут всё в трупах! Тут куда ни копни, обязательно найдёшь чей-нибудь череп или как минимум ржавую каску. Это ты сам мне говорил!
— Тёмыч, я тебя как друга прошу: давай встанем на другом берегу. Неужели это сложно?
— Хорошо, — сказал я и резко начал работать вёслами.

Через несколько минут мы причалили к противоположному от кладбища берегу. Я был недоволен: место здесь было не совсем подходящее для стоянки. По сути это был маленький клочок полянки у подножия довольно протяжённой возвышенности, обрывистый берег, поблизости — ни одного деревца. Так что было неясно, сможем ли мы обеспечить себя костром на ближайший вечер.

Причалив, мы первым делом выгрузили вещи на берег. Затем мы вдвоём кое-как подняли лодку. Мысль о том, что мы опять можем остаться без нормальной еды и у нас не получится погреться у костра (а ночь обещала быть прохладной), не давала мне покоя. Я решил, что в любом случае, даже если Лёнька не захочет мне помогать, сплаваю на другой берег, где дров было, по всей вероятности, хоть отбавляй.

Мы сели и стали смотреть на противоположный берег. Я достал из рюкзака сигареты и закурил. Лёнька, к моему большому удивлению, похоже, напрочь забыл про свои запасы травки. Он тоже закурил и стал задумчиво смотреть вдаль.

— Как думаешь, — заговорил он, — это настоящее кладбище или просто небольшое военное захоронение?
— Понятия не имею. Вполне возможно, что тут был посёлок.
— Посёлок? — Лёнька стал вглядываться, пытаясь, по-видимому, что-нибудь различить: брёвна, остатки фундамента, покосившиеся заборы… В общем, хоть что-нибудь. Но здесь не было ничего. Вообще ничего, кроме этих кладбищенских крестов.
— Посёлок. Или небольшая деревня домов на десять. Да мало ли что.
— Но тут же вообще нет ни хера! Никаких следов цивилизации.
— Мы только что из-за тебя чуть не потерпели кораблекрушение, под этим грёбаным мостом! Это, по-твоему, не след цивилизации?

Лёнька замолчал. Я, конечно, и сам не знал наверняка, был ли здесь посёлок. Но несколько раз я бывал в похожих местах, вдали от дорог и населённых пунктов, посреди леса; казалось, ничего не говорило о том, что каких-нибудь пару десятков лет назад здесь вовсю кипела жизнь.

Помню, однажды осенью мы с отцом ехали на машине по какой-то старой дороге между двумя трассами. Проезжали мы какое-то открытое место. По правой стороне от нас высилась неприступная стена деревьев, а слева простиралась довольно широкая долина реки. И тут я заметил, что чуть дальше на полянке, уже на границе с лесом, из густой травы торчит частокол невысокого покосившегося забора. Я присмотрелся: за заборчиком виднелись деревянные ухоженные кресты и крашеные памятники. «Что это?» — спросил я отца. Он мне рассказал, что здесь совсем ещё недавно была деревня. Относительно недавно — лет пятнадцать-двадцать назад. Он её ещё помнил и даже знал кое-кого оттуда. Но деревня вымерла, остались одни старики, а дома потом все посносили. Природа победила: кроме небольшого кладбища здесь уже ничего не осталось. Всё поросло травой, всё поглотила земля. Все признаки жизни, все доказательства прошлого как бы сконцентрировались теперь в одном месте — в кладбище.

И вот я теперь смотрел на этот мост, хорошо различимый с того места, где мы с Лёнькой сидели. Знали ли люди из этого канувшего в лету поселения, что ходили по мосту, который спустя несколько десятков лет будет единственным (помимо кладбища) доказательством существования их маленькой, затерянной в лесной глуши родины?

Когда смотришь на эти обломки цивилизации, на потемневшие от времени кресты и покосившиеся заборчики, понимаешь, насколько недолговечно и иллюзорно всё это — что в течение жизни кажется нам таким прочным и незыблемым. Наверное, с одной стороны, это помогает правильнее относиться к жизни, не цепляться за то, что является лишь формой, оболочкой. Но с другой стороны… Какая-то глубокая и неизъяснимая тоска овладевает тобой, когда ты смотришь на всё это. Нет на Земле ничего, что человек мог бы заставить длиться вечно…