Тропы, исчезающие в лесу

Главный редактор вызвал меня в кабинет, и сообщил, что нужно подготовить статью, посвящённую лауреату премии «Золотой лавр», коим является писатель Пири Мамедов, проживающий в окраинной области. Я повторил про себя несколько раз это незнакомое имя, но вспомнить такого писателя не смог. После краткой инструкции я взял адрес писателя, забрал командировочный лист и вышел из офиса. Положил в чемодан книгу избранных произведений писателей из первого десятка данного конкурса, сел в автобус и ближе к полудню отправился к Пири Мамедову.
Дорога оказалась весьма длинной и утомительной. В полночь я прибыл в районную гостиницу, и уснул «без задних ног». На следующий день проснулся ближе к полудню, и отдернув занавеску с окна, вдохнул наполнившийся в комнату чистый вохдух. Вечером моросило, а сейчас перед взорами открылся райский пейзаж. “Не стать писателем при таком красотище – настоящий грех!” – туман медленно отходил с вершин лесистых гор, и изумительный пейзаж по-настоящему радовал взор. Я оделся, спустился на первый этаж, и спросил у сотрудника гостиницы место, где можно было бы позавтракать на лоне природы. Он указал – оказалось, не так уж и далеко… Я с большим аппетитом уплетал свежий мёд, сливки и тёплый хлеб из тендира, наслаждаясь свежим воздухом, бесконечными красотами природы, и полным отсутствием городского шума. Душа моя готова была поблагодарить меня за эту благодать…
Я спросил про писателя Пири Мамедова у нескольких встретившихся мне людей: кто-то не узнал, кто-то перепутал с другим. Разыскивая место наибольшего скопления людей, я прибыл в центр отдыха, состоящего из трёх-четырёх коттеджей, и спросил про писателя Пири у коренастого охранника в куртке с маслянистым пятном.
– Вот, спроси у той женщины, её Хури зовут. Она знает его… — указал он на тучную женщину в складчатой одежде, с косынкой на голове и шалью на поясе.
Я обрадовался тому, как легко смог выйти на след Пири Мамедова. Женщина, с корзиной в руке, шла в мою сторону. Я подождал, и когда она подошла, поздоровался и сообщил, что ищу писателя Пири Мамедова.
– А с каких пор этого бездаря именуют писателем? На что он тебе? – сказала она, опустив корзину на землю.
– Мне нужно взять у него интервью, как у лауреата премии…– ответил я.
– Хотела бы я знать, какой дурак присудил ему премию! – промолвила женщина с пронизывающим холодком. – А что, в этой стране не было нормального писателя, что его лауреатом выбрали?! – сказав, она взяла корзину и быстрыми шагами отошла. Мне пришлось буквально побежать за ней.
– Где я могу его найти? – спросил я вдогонку.
– Где-где – в Караганде! – грубо ответила женщина, даже не оглядываясь. Опешив, я взглянул на охранника, который, услышав наш диалог, делал мне знаки глазами – дескать, «бессмысленно всё это, даже не связывайся с ней.». А Хури уже была далеко. Единственным человеком, кто мне смог бы помочь, был этот охранник.
– Какая эксцентричная женщина… Даже слово не дала сказать… — сказал я, потянув за его рукав.
– Она ясновидящая… Наверно, почувствовала что-то неладное, поэтому и язвит. Ты особо не дави на неё – не ровен час, нагрубит ещё…
– Я же ей ничего плохого не сказал, просто спросил про писателя Пири…
– Кажется, ты не здешний… Говорят, их трое друзей – Хури, Пири и Осип. Она – ясновидящая, Пири – писатель, а Осип – художник. Говорят, Осип – его прозвище. Но знающие утверждают, что Осип прекрасно играет на кяманче. Еду для них откуда-то достаёт Хури – говорят, она им как ангел-хранитель. Туристы, приезжающие на отдых, часто видят этих друзей в центре отдыха… – я притянул ближе старый, сломанный стул с зафиксированной проволокой ногой, и сел. Охранник налил чай в толстый, почернелый стакан – оказалось, что на печи булькала заварка…
– Это смесь горных трав с шиповником – очень полезна для желудка и почек. Очищает кровь, расщепляет камни, лечит язву. Лучше пить горячим. Но много пить нельзя – это мочегонное, забегаешься… — ухмыльнулся он.
Я понюхал чай – запах был необычным. Во мне воцарился интерес корреспондента:
– А что вы ещё знаете про этих трёх друзей? – с нетерпением спросил я.
– Честно говоря, ничего особенного не знаю. Но говорят, что все трое – необщительные затворники. Никто, кроме них самих, и Всевышнего, не знают, чем и как они живут. Про Пири и Осипа я знаю лишь по слухам, а эту ясновидящую Хури иногда вижу. Знал бы ты, какие у неё проницательные глаза… Она может взглянуть на человека и выявить подноготную… Не хочу брать на себя грех – но люди утверждают, что стоит ей проклясть кого-то, то этому человеку несдобровать. Поэтому, от греха подальше – когда здоровается, отвечаю, не здоровается – делаю вид, что не вижу её.
Получить стоящую информацию у охранника Магсуда мне не удалось – но когда его жена принесла ему поесть, мои надежды вновь озарились светом. Она рассказывала про Хури такие невероятные вещи, что поверить во всё это было просто невозможно.
– Не верить в ясновидение Хури – значит богохульствовать… Ей не раз удавалось обнаружить спрятанные привороты и разоблачить колдунов, осрамить их во всём округе. Скольких старых дев она осчастливила, сколько неразрешимых проблем разрешила – аж не счесть… Однако, несмотря на всю свою добродетельность, её повсеместно называют гадалкой, и ей никак не удаётся избавиться от этого прозвища… – говорила жена сторожа Магсуда – Сунбуль. Она также отметила, когда забеременела её невестка, мечтавшая о сыне после четырёх дочерей, Хури взглянула на её лицо и предсказала, что у неё, безо всякого сомнения, родится сын, и предсказание сбылось. Как-то раз, женщине, которой был поставлен диагноз рака, она заявила, что диагноз ей поставлен неверно. Бедная женщина даже химиотерапию прошла, дни свои считала… Хури описала ей здание больницы – которую она и в глаза не видела – и сказала:
— Пойдёшь туда, и встретишься там с пожилым профессором. Он подтвердит этот диагноз. Но ты поищи 124-й кабинет. Там ты увидишь врача с покрытой головой. Попросишь её внимательно обследовать нарост на твоём позвоночнике. Она подробно объяснит тебе, что к чему, и пропишет бумагу. Покажи эту бумагу тому пожилому профессору, и всё у тебя будет в порядке.
По словам Сунбуль, женщина, по рекомендации Хури, направилась в столицу. Там она нашла здание больницы, и встретилась с пожилым профессором, который действительно подтвердил диагноз. Затем она зашла в 124-й кабинет к врачу с покрытой головой, которая провела магнитно-резонансное обследование и обнаружила у неё на позвоночнике крупный костяной нарост. Больная вернулась с новым диагнозом к пожилому профессору, и первоначальный диагноз был полностью опровергнут. Причём, Сунбуль рассказывала всё это так убедительно, что ничего не оставалось, как поверить ей. «Горские жители – люди здоровые; возможно, она преувеличивает.» – подумал я. Хотя, если какая-либо часть рассказа Сунбуль оказалась бы правдой, то уже и этого было бы достаточно, чтобы убедиться в даре ясновидения Хури.
— Та женщина – моя родственница… Если не верите, пойдём, увидите собственными глазами. – сказала Сунбуль, дабы убедить меня и избавить от сомнений.
– Пойдём! – сказал я, чтобы удостовериться, что всё сказанное – явное преувеличение. Хотя, другого выхода у меня и не было: Хури была моей единственной зацепкой, которая смогла бы мне помочь увидеться с Пири Мамедовым.
Оговорюсь без прикрас – Сяму, которой был поставлен диагноз рака, мы застали за стиркой в холодном арыке. Это была здоровая женщина с розовыми щеками. Она вытерла покрасневшей рукой пот со лба, и узнав цель нашего визита, пригласила нас в дом, где по одному разложила передо мной «истории болезни». Невероятно – но всё было слово в слово, как рассказала Сунбуль! Если Хури смогла предсказать всё это, то её дар ясновидения не оставлял сомнения.
– Будь проклят тот, кто называет Хури гадалкой, — промолвила Сяма. – она подарила мне вторую жизнь. А то пустоголовые врачи чуть не угробили меня живьём. Дай бог ей здоровья!
— А есть ли у Хури семья, дети? – спросил я.
— Нет, — ответили мне. – Замужем она была, но детей не было, и они развелись. Больше никому она не доверилась.
Кямал – муж Сямы – сказал, что Хури была одноклассницей Осипа, да и дальние родственные связи у них имеются. Кямал обещал, что он хоть и не знает, где живут эти трое друзей, но завтра обязательно отвезёт меня на своей разваленной машине и попытается связать меня с ними. Я, словно детектив, наслаждался путаницей, возникшей с поисками их адреса. Писатель Пири, ясновидящая Хури и их друг Осип, играющий на кяманче, стали для меня недоступными персонажами. Я пешком вернулся в гостиницу.
… На завтрашний день мы сели в «Жигули» Кямала, и преодолев длинный путь через гору и лес, приехали в небольшую деревню, состоящую всего из 8-9 домов. Спросили дом Осипа, и нам указали дом, расположенный у въезда в деревню, прямо возле леса. Мы постучались, но никто не отозвался. Отворили дверь, и взглянули внутрь. Комната была просторная, аккуратная. Изнутри веяло опрятным холостяцким бытом. На свежепобеленных стенах висели разнообразные, интересные картины. Самая большая из них — с изображением белки – висела на несущей стене. Белка улыбалась, держа в одной лапе деньги, а в другой – дубовый желудь. На многих картинах были изображены пейзажи и беличьи норы, а также сама белка, радостно прыгающая с ветки на ветку… Входить в чужой дом без разрешения было бы неправильно, поэтому мы заперли дверь снаружи, уселись на скамейке во дворе, и стали ждать хозяев. Кямал вновь разговорился: “Значит, правду говорили…” – шептал он про себя.
– А что говорили? – спросил я с любопытством.
– По поводу белки… — ответил он и внезапно промолчал, увидев Хури, явившуюся с корзиной в руке.
– Что вы тут делаете? – раздражённо спросила она.
– Я же вам говорил – я приехал из города, чтобы встретиться с Пири Мамедовым. Мне нужно увидеть его! – поднялся я с уверенностью.
– Пири умер! – сердито ответила Хури. – Причём, умер месяц назад! Так и скажешь там, у себя в городе! Если тебе охота общаться с мертвецом, то пожалуйста – отведу тебя на кладбище, вдоволь пообщайся с его могилой!
Надменность женщины выводила меня из себя. Кямал попытался разрядить обстановку:
– Тётя Хури, Пири прославил наш регион на всю страну, написал произведение, которого прочли во всей стране, и одержал победу. Он узнает, что от него скрыли прибытие гостя, рассердится…
– Написал – глупость сделал! Его это дурацкое произведение осрамило нас во всей округе! Я сказала, что он умер – значит, умер! Мертвецы ничего не слышат, ничему не сердятся! Разговор окончен – уходите! – женщина буквально вытолкнула нас со двора. Нам ничего не оставалось, как сесть в машину и уехать, не солоно хлебавши…
Мы вернулись в район. Пообедали вместе с Магсудом и Кямалом, побеседовали о том – о сём… Подробно обсудили увиденную нами белку. Из их слов выяснялось, что сын Осипа, уехавший в Сибирь на заработки, заблудился в лесной тайге и пропал без вести. Все эти годы Осип с нетерпением ждёт своего сына, утешаясь рисованием и игрой на кяманче. Когда начинается наплыв туристов в эти места, Осип берёт свою кяманчу, садится на камне в людном месте возле леса, и начинает играть. “Говорят, Осип играет не для того, чтобы собирать деньги – он играет для белки, – говорил Кямал. Эта белка так привыкла к Осипу, что садится ему на плечо, с плеча – на голову, играясь с ним – белке очень нравится его игра на кяманче. Осип оставляет крышку футляра кяманчи открытой. Когда слушатели бросают в футляр купюры или монеты, белка сразу же хватает деньги и уносит в свою нору, чем сильно забавляет присутствующих. Люди безустанно смотрят на это зрелище, и продолжают бросать в футляр деньги.
– Некоторые даже называют эту белку компаньоном Осипа, — отметил Кямал. – Говорят, что Осип нарочно так дрессировал белку, чтобы собрать побольше денег. Люди ещё до прибытия Осипа собираются там и ждут его появления вместе с белкой. Каждый день всё больше людей приходят туда, чтобы воочию стать свидетелем этой странной дружбы. А под вечер Осип радостно возвращается домой.
– Наверно, белка Осипа уже успела стать миллионером… — с ухмылкой сказал Магсуд.
Когда я попрощался с Магсудом и Кямалом и вернулся в гостиницу, уже стемнело. Несмотря на весеннюю пору, стоял жуткий мороз. Я уже жалел о том, что не взял с собой пальто. У половины районного центра был отключён свет. Гостиница тоже осталась без света. На стол в комнату положили несколько свечей. Я зажёг одну из них и поставил в пепельницу. Лёг в постель, и попытался согреться. Как назло, я никак не мог заснуть в холодной постели. У меня перед глазами стояли дерзкие выходки Хури, которая так рьяно скрывала от меня Пири. Я знал, что Пири не умер, и она говорит это от злости. Но видимо, наша встреча с ним была сопряжена с какой-то опасностью или трагедией, раз она так препятствует этой встрече, как мать, защищающая своего ребёнка от пасти хищника. “Он осрамил нас во всей округе!” – эти слова Хури до сих пор звенели у меня в ушах. Я взял альманах и поднёс к свече. Поискал в содержании произведение Пири Мамедова – оно оказалось повестью из восьмидесяти семи страниц, под названием «Я, Хури, Осип и белка». «Неужели, Хури права? Эта повесть же про них самих…» И я принялся читать эту повесть в полумраке.
Хури оказалась права – повесть была посвящена им самим. Автор изгалал события от третьего лица. Он даже не счёл нужным поменять имена. Себя автор описывал так: «Летом и зимой, он ходил в одном пиджаке, а на голове носил изношенную кепку. Был до того худощав, что ремень застёгивал на последнее отверстие, и брюки ежились как мешок. Его одежда пропиталась запахом белки Осипа. «Пири, я похороню тебя именно в таком прикиде!» — говорила всегда Хури.»…
Внезапно я вздрогнул от шума грозы и проливного дождя – ещё с детства я боялся грозы, и на протяжении долгих лет я даже позабыл о возможности такой кутерьмы. Под светом грозы появлялись и исчезали крыши расположенных неподалёку домов. Через полчаса дождь усилился, и начало лить как из ведра. Такого ливня я на протяжении сорока лет городской жизни не видел ни разу. Закрыл окно, укутался в одеяло и прижался к подушке. Морозный холод исчез –проливной дождь словно смыл его с лица земли. Я приблизил свечу к кровати, и хотел продолжить чтение, как в дверь постучались.
– Войдите! – сказал я, и взяв свечу, протянул к двери.
В комнату вошёл мужчина, укутанный в полиэтилен. На голове у него была изношенная кепка. Он сложил полиэтилен и убрал в сторону, снял кепку и провёл рукой по голове. И вдруг я обратил внимание на туго застёгнутые брюки, и понял, что передо мной – сам Пири Мамедов…
– Рад видеть вас, Пири Мамедов… – уверенно поздоровался я.
– Я узнал о вашем приезде ещё вчера, — сказал он с улыбкой. – Но возможность увидеться с вами появилась только сегодня.
– Упаси господь – тётя Хури, узнав, что я ищу вас, чуть не выдворила меня из района.
– Да, язык у неё острый – но такую ранимую, добродушную женщину вы не отыщете нигде. Она злится, когда у неё возникает какое-то дурное предчувствие. Никому ничего о своём предчувстии она не рассказывает, но при этом становится просто невыносимой. Однако, как только опасность минует, она вновь становится мягкой, как шёлк. Думаю, вы успели узнать кое-что о ней. До сих пор никто не смог уличить её в ошибочных предположениях. Я ещё со вчерашнего дня обещал ей, что не буду с вами встречаться, но она уверяла: «Ещё как будешь – побежишь как миленький, чтобы заполучить какую-то дурацкую книгу!» Ну вот, я и пришёл!
Пири говорил, и улыбался. Он производил впечатление общительного человека. Мы сели лицом к лицу – тусклый свет свечи едва освещал его лицо.
– Может, она предчувствовала какое-то несчастье, и вам не нужно было встречаться со мной? – побеспокоился я. Честно говоря, после того, как Хури так беспардонно прогнала нас со двора, я тоже, в глубине души, почувствовал возможность каких-то неприятностей, и передумал встречаться с Пири.
– Не исключено, — ответил он. – но это никто, кроме неё, точно сказать не может.
– Я забыл вас поздравить! Вы знаете, что стали лауреатом премии «Золотой Лавр»?
– Я узнал это от Хури. Именно поэтому я и загорелся желанием встретиться с вами, — сказал он с улыбкой.
«Его лицо не очень-то привыкло к улыбке,» — подумал я.
Внезапно включился свет. Пири взглянул на электрическую лампу, и засмеялся:
— Нога у меня лёгкая… Даже не поверите – когда я приходил к вам, Хури сказала, что как только я войду в вашу комнату, станет светло. Видите, какая она у нас предсказательница?
Его худощавое, морщинистое лицо озарилось радостью. Почему-то произведение Пири создавало о нём впечатление весьма хмурого человека. Но передо мной сидел совершенно другой Пири…
– Я только что начал читать вашу повесть… – сказал я, протягивая ему альманах. Он взял книгу, и начал медленно пролистывать свою повесть. Его лицо ещё больше озарилось радостью.
– А есть ли у вас изданные книги? Ещё какие-то награды присуждались вам? – спросил я.
– Изредка пишу, но только для себя. Хури не видит за мной писательское будущее. Это первый конкурс, куда я отправил своё произведение. Значит, получилось… А Хури я глаза выколю – за то, что обманула нас… – явно чувствовалось, что он радовался своему успеху, как ребёнок.
– Моей целью было познакомить читателей с нашей белкой… — признался Пири. – На какую-либо премию я не претендовал. Над этим произведением я работал три года. Писать для меня – это сущий ад; если я не переживу в душе то, что пишу, то ничего у меня не получится. В этом горьком мучении кроется настоящее писательское удовольствие. Говорят, кто-то может начать писать произведение и завершить его за один присест. Я завидую таким писателям…
Пири откровенничал, и я чувствовал, что его душа переполнена, он хочет высказаться. Видимо, ему, как писателю, не с кем было делиться своим талантом и суждениями.
– Я сейчас на стадии завершения рассказа, над которым работаю. Уже который день места себе не нахожу. Интересный рассказ – опять про белку.
– Кажется, вы явно обожествляете эту белку. Она даже изображена на всех картинах, которые висят у вас дома. Я видел их, когда без разрешения отворил дверь и зашёл в ваш дом… – признался я.
– Если вы увидете эту белку, то поймёте меня. Хури говорит, что каждый раз видит в глазах белки Ильгара – сына Осипа – живым и невредимым. Она утверждает, что белка копит деньги и отправляет Ильгару, чтобы тот смог вернуться домой. Если бы не эта белка, то Осип давно скончался бы. Он считает белку своим сыном, превратившимся в белку… Наверно, вы считаете меня сумасшедшим, не так ли?
Я всего лишь выслушивал его, и моё молчание вызвало у него такое умозаключение. С его лица исходила смиренность, честность, совестливость.
– Упаси господь! Просто ваша дружба с белкой, ваши поверья крайне изумительны для меня…– признался я. – А на что вы живёте? Неужели оба на иждивении Хури? Неужели Осип не содержит себя деньгами, заработанными игрой на кяманче?
– Играя на кяманче, Осип не попрошайничает, а демонстрирует своё мастерство. Таким образом он, с одной стороны, дарит людям удовольствие, а с другой – избавляется от тоски по сыну. Он мастерски исполняет грустную мелодию – всю свою печаль изливает на струны кяманчи. Люди видят, что белка не позволяет притронуться ни к одной копейке – видимо, она привыкла к запаху денег, — засмеялся он.
– А что она делает с этими деньгами? А дупло в дереве глубокое? Почему бы вам не проверить её нору? – спросил я.
– Ни в коем случае! Хури говорит, что если кто-то надумает проверить нору, то белка обидится и убежит, и тогда Ильгар останется без денег и не сможет вернуться. Осип играет даже в одиночестве – играет для белки. Когда никто не подаёт денег, белка сидит на коленях у Осипа и слушает музыку, и это ему очень нравится. Осип и белка сильно привыкли к друг другу. Белка очень радуется, увидев Осипа – прыгает с ветки на ветку, спускается вниз и садится на футляр. Осип открывает крышку и берёт инструмент, и она начинает грызть сухари, слушая музыку. Вам надо видеть, как белка, прыгая с ветки на ветку, спускается вниз и крадучись, берёт из футляра деньги, долго рассматривает, словно спрашивая разрешение, и быстро уносит к себе в нору…
– К сожалению, мне завтра нужно вернуться в город. Иначе, я с удовольствием остался бы поглядеть на вашего друга… — сказал я.
– Горная дорога завтра открыта. А послезавтра случится камнепад, и перекроет дорогу. Поэтому вам лучше уехать завтра.
– Это тоже Хури вам напророчила?
– Да. Она наш умелый синоптик, всё предсказывает, – засмеялся он. – Не смею больше отнимать у вас время – кажется, вы собирались спать… Можно, я заберу у вас эту книгу? – указал он на альманах, которого он всё это время держал в руке, как ценную награду.
– Конечно, можно. Я себе в городе куплю, – ответил я.
– А за сколько вы покупали, я заплачу… – спросил он, засунув руку в карман.
– Ни за сколько – это подарок. Но я обязательно куплю эту книгу и узнаю всё про трёх друзей и вашу белку.
Он просто улыбнулся, и ничего не сказал.
Я отметил в тетради всю необходимую информацию про Пири Мамедова. Проводил гостя, и вновь лёг в постель – мой автобус отправлялся рано утром. Но в глубине души я хотел остаться, увидеться с Осипом и поглядеть на белку. «Уехать, или остаться?» — колебался я.
В ту ночь мне приснилась Хури. Она казалась очень милой и добродушной, даже несопоставимой с явью.
— Умоляю тебя, сынок, — вытирая слёзы, причитала она. – я обидела тебя, прости меня! Но ты много чего не знаешь. Я, Пири и Осип навсегда отреклись от земной благодати под названием «счастье». Мы счастливы именно в этом уголке земли, счастливы со своими горестями. Не разрушай наш покой, не мешай нашему счастью, уезжай! У Пири уже не тот возраст, чтобы гнаться за славой, а Осип давно отвык от счастья. Не мешай нам жить с нашими надеждами. Пусть Осип надеется, что сын когда-то вернётся. Пускай Пири верит, что когда-то станет именитым писателем. Позволь нам встречать каждый начинающийся день с этими сладкими надеждами. Уезжай, сынок, прошу тебя, непременно уезжай!..
… Преодолевая горные перевалы, проезжая через узкие тропы, я глядел на отвесные скалы, которым на следующий день предстояло упасть и перекрыть дорогу. Хури была права – тут в любой момент мог случиться камнепад. Но когда? Это было известно только Всевышнему, и самой Хури…