Слышать то, что надо и слушать того, кто не может сказать
Кувырком Возрастные ограничения 0+
Я не люблю Новый год и День Рождения, и 8 марта, и вообще все праздники, отмечать которые по общепринятым традициям ты обязан. Причем отмечать ты должен тоже по общепринятому сценарию. Новый год: стол ломится от маойнезных салатов и разбухших в этих же салатах рож, шампанское, голубой огонек и, самое главное – салюты, которых я ужасно боюсь. (взрывы разноцветных огней всегда мне напоминали взрывы бомб и пушечных ядер, что явно не создает ощущение праздника).
Если День Рождения, так еще хуже: торт, шаблонные поздравления, развлекательная программа для гостей, составлять ее самому не надо, за тебя и так любезные приглашенные все распишут, а тебе даже присутствовать необязательно, ну и конечно бессмысленные подарки, которые ты потом передариваешь одному, один – другому, другой – третьему, так ценное подношение доходит до первоначального отправителя, или же просто прячешь в дальние углы шкафчика, чтоб видно не было. Вот я и пихнула. А на днях, силясь найти старый фотоальбом, наткнулась на подаренные мне кем-то когда-то наушники. Дешевенькие, как в электричках продают, но хотя бы не громоздкие «уши» и не пижонские беспроводные. Давно, видимо, лежат, аж фирма с упаковки стерлась. А красный мерцающий пафосный, как кремлевская звезда, бантик, прикрепленный на желтый китайский клей к коробочке, остался. «Ну, — думаю, — тоже неплохо. Старые как раз потеряла,» – сунула в сумку и забыла про них до утра.
Время 6:28, именно в 6:28, ни минутой раньше, ни минутой позже, над нашим пыльным невзрачным, как мокрая, смятая газета с выцветшими буквами, городком, нависает неестественно яркое небо. 16 февраля в 6:28 в Пушкино был рассвет. Пурпурный, едко-желтый и неразгоревшийся красный слились в неизвестный науке цветок. Под таким небом даже дорога к станции кажется не такой тошнотворной.
Обычно я не слушаю музыку, когда гуляю по утрам, но, к сожалению, именно в 6:28 наша единственная асфальтированная дорога оживлена до предела: все спешат кто куда, поэтому я решила, что надо срочно заглушить торопливое шарканье прохожих. Да и самой поторопиться, опаздываю же. На бегу распутываю новые старые наушники, с непривычки бегать начинаю задыхаться, вставляю черненьких жучков на проводках в уши, но вместо пронзительного голоса Земфиры слышу: «Ты снова зря спешишь, не беги, все успеешь, а даже если нет, то поедешь на следующей, ну опаздаешь – не беда». Удивиться и испугаться я не успела, подумала только: «до чего моя лень сильна, раз звучит громче песни», — и немного сбавила скорость. На эту электричку я, кстати, успела, даже чуть-чуть раньше пришла, как всегда. Однако на обратном пути летела как ошпаренная, уже не до музыки было.
Когда пришла домой, меня уже ждал сюрприз — мама в окружении трех черно-белых мордочек мирно посапывала на моей кровати. Видно приехала повидаться, но не дождалась. Как ни странно, но от безделья иногда сильнее устаешь, чем от тяжелой работы: на меня вдруг резко, как лопатой по голове, ударила слабость и я растянулась рядом с кошками, предусмотрительно захватив плед и наушники с собой на остров-кровать, а вокруг – море, океаны, площадью всего 25 квадратных метров, но все же утонуть можно, по крайней мере, в бардаке. И вот я лежу, ожидаю провала в сон, напоследок решила послушать The Neighbourhood, но «baby come home…» прервали слова: «мама приехала не просто потому что соскучилась. Поговори с ней, когда проснетесь». Вот тут я уже и удивилась, и испугалась. Мысленно перемотала еще раз фразу «…как проснетесь» — ага, значит, я сплю! Тогда это все объясняет. «Нет, ты не спишь, — голос звучал уже раздраженно, как-то по-кошачьи мягко и в то же время повелительно, — поговори с мамой, говорю, спроси про работу, про папу, скажи, что тоже соскучилась, это же правда. В общем, поговорите искренне, ничего не утаивая и не стесняясь. Толку, что ты думаешь о ней постоянно? Общаетесь-то раз в месяц…» я резко подскочила на логтях, вожу глазами по потолку, по стенам, обклееным фотографиями и картинками, ну откуда взялся этот голос? Это уже точно мой внутренний, голос, принадлежащий кому-то…Кому? «Мне, — одна из черно-белых усатых мордочек с желтыми, как переспелые дыни, глазками, неохотно встала и подошла почти вплотную к моему лицу, — ну мне, какая же ты глупая! Да и мамаша твоя тоже хороша, переживает о тебе целыми днями, надумывает себе черт знает что, а позвонить и спросить как дела – боится, мешать не хочет. Чему там тебе мешать-то, хе-хе, живешь одна, совсем одичилась уже, скоро разговаривать разучишься».
В это сложно поверить, но судя по всему, сия поучающая тирада в наши с мамой адреса принадлежала моей кошке Зине. Да-да, из-под этих крохотных кругленьких колючих щечек и грозно нависших, как электропровода, усов, исходила только что мною прослушанная речь. Зиночка театрально закатила дынные глаза и грациозно удалилась на мою подушку и свернулась бараночкой. «А в самом деле, может, расспросить маму: что да как?» — подумала я и на всякий случай, чтобы больше не услышать непрошенных нравоучений, вынула наушники и положила их в шкафчик.
Наутро я решила, что еще долго не притронусь или выкину вовсе это загадочное чудо-техники. Я была твердо уверена, что голоса в голове связаны именно с ним. Во-первых, до того злополучного дня, когда я опробовала подарок, со мной ничего подобного не происходило. Бывали, конечно, странные навязчивые идеи, но «эти» подозрительно правильные, во-вторых, первый голос разительно отличался от второго: первый был пустой, безликий, как бы прозрачный, как колбочка юного химика, а второй, как я уже говорила, «кошачий», с хрипотцой, но в то же время визгливый, тягучий, бархатный и очень, очень самодовольный. Если вспомнить, то действительно очень похож на мяуканье Зинки, тем более, мне вчера ясно дали понять, что голос этот принадлежит ей. Что ж, кошке, так кошке. Совет дала дельный, я бы не решилась на откровения с мамой, во всяком случае, сегодня. Утро выдалось очень спокойное, несмотря на странности накануне. Мы поздно проснулись, долго валялись, тонули в махровых подушках, теребили нагретых круглых и вибрирующих кошек (примерно так я представляю себе солнце), потом пошли на крохотную кухоньку, небо в окошке занимает чуть меньше половины ее площади, поэтому практически невозможно разглядеть, какого цвета обои, пол, мебель – все окрашивается в цвет неба: пасмурно, значит, посуда на полках принимает благородный фарфоровый сероватый оттенок, солнечно – все горит желтыми светящимися бликами. Сегодня «все горело» и сырники на скороводе тоже, а мы сидели у плиты, прижавшись друг к другу и плакали. Все переживания и недомолвки разом выплеснулись и замочили соседей снизу, внутри стало так пусто, что аж дыхание эхом отзывалось в желудке. В этот момент я поняла, что я просто не имею права потерять эти волшебные черные, вечно спутанные, проводки.
Если День Рождения, так еще хуже: торт, шаблонные поздравления, развлекательная программа для гостей, составлять ее самому не надо, за тебя и так любезные приглашенные все распишут, а тебе даже присутствовать необязательно, ну и конечно бессмысленные подарки, которые ты потом передариваешь одному, один – другому, другой – третьему, так ценное подношение доходит до первоначального отправителя, или же просто прячешь в дальние углы шкафчика, чтоб видно не было. Вот я и пихнула. А на днях, силясь найти старый фотоальбом, наткнулась на подаренные мне кем-то когда-то наушники. Дешевенькие, как в электричках продают, но хотя бы не громоздкие «уши» и не пижонские беспроводные. Давно, видимо, лежат, аж фирма с упаковки стерлась. А красный мерцающий пафосный, как кремлевская звезда, бантик, прикрепленный на желтый китайский клей к коробочке, остался. «Ну, — думаю, — тоже неплохо. Старые как раз потеряла,» – сунула в сумку и забыла про них до утра.
Время 6:28, именно в 6:28, ни минутой раньше, ни минутой позже, над нашим пыльным невзрачным, как мокрая, смятая газета с выцветшими буквами, городком, нависает неестественно яркое небо. 16 февраля в 6:28 в Пушкино был рассвет. Пурпурный, едко-желтый и неразгоревшийся красный слились в неизвестный науке цветок. Под таким небом даже дорога к станции кажется не такой тошнотворной.
Обычно я не слушаю музыку, когда гуляю по утрам, но, к сожалению, именно в 6:28 наша единственная асфальтированная дорога оживлена до предела: все спешат кто куда, поэтому я решила, что надо срочно заглушить торопливое шарканье прохожих. Да и самой поторопиться, опаздываю же. На бегу распутываю новые старые наушники, с непривычки бегать начинаю задыхаться, вставляю черненьких жучков на проводках в уши, но вместо пронзительного голоса Земфиры слышу: «Ты снова зря спешишь, не беги, все успеешь, а даже если нет, то поедешь на следующей, ну опаздаешь – не беда». Удивиться и испугаться я не успела, подумала только: «до чего моя лень сильна, раз звучит громче песни», — и немного сбавила скорость. На эту электричку я, кстати, успела, даже чуть-чуть раньше пришла, как всегда. Однако на обратном пути летела как ошпаренная, уже не до музыки было.
Когда пришла домой, меня уже ждал сюрприз — мама в окружении трех черно-белых мордочек мирно посапывала на моей кровати. Видно приехала повидаться, но не дождалась. Как ни странно, но от безделья иногда сильнее устаешь, чем от тяжелой работы: на меня вдруг резко, как лопатой по голове, ударила слабость и я растянулась рядом с кошками, предусмотрительно захватив плед и наушники с собой на остров-кровать, а вокруг – море, океаны, площадью всего 25 квадратных метров, но все же утонуть можно, по крайней мере, в бардаке. И вот я лежу, ожидаю провала в сон, напоследок решила послушать The Neighbourhood, но «baby come home…» прервали слова: «мама приехала не просто потому что соскучилась. Поговори с ней, когда проснетесь». Вот тут я уже и удивилась, и испугалась. Мысленно перемотала еще раз фразу «…как проснетесь» — ага, значит, я сплю! Тогда это все объясняет. «Нет, ты не спишь, — голос звучал уже раздраженно, как-то по-кошачьи мягко и в то же время повелительно, — поговори с мамой, говорю, спроси про работу, про папу, скажи, что тоже соскучилась, это же правда. В общем, поговорите искренне, ничего не утаивая и не стесняясь. Толку, что ты думаешь о ней постоянно? Общаетесь-то раз в месяц…» я резко подскочила на логтях, вожу глазами по потолку, по стенам, обклееным фотографиями и картинками, ну откуда взялся этот голос? Это уже точно мой внутренний, голос, принадлежащий кому-то…Кому? «Мне, — одна из черно-белых усатых мордочек с желтыми, как переспелые дыни, глазками, неохотно встала и подошла почти вплотную к моему лицу, — ну мне, какая же ты глупая! Да и мамаша твоя тоже хороша, переживает о тебе целыми днями, надумывает себе черт знает что, а позвонить и спросить как дела – боится, мешать не хочет. Чему там тебе мешать-то, хе-хе, живешь одна, совсем одичилась уже, скоро разговаривать разучишься».
В это сложно поверить, но судя по всему, сия поучающая тирада в наши с мамой адреса принадлежала моей кошке Зине. Да-да, из-под этих крохотных кругленьких колючих щечек и грозно нависших, как электропровода, усов, исходила только что мною прослушанная речь. Зиночка театрально закатила дынные глаза и грациозно удалилась на мою подушку и свернулась бараночкой. «А в самом деле, может, расспросить маму: что да как?» — подумала я и на всякий случай, чтобы больше не услышать непрошенных нравоучений, вынула наушники и положила их в шкафчик.
Наутро я решила, что еще долго не притронусь или выкину вовсе это загадочное чудо-техники. Я была твердо уверена, что голоса в голове связаны именно с ним. Во-первых, до того злополучного дня, когда я опробовала подарок, со мной ничего подобного не происходило. Бывали, конечно, странные навязчивые идеи, но «эти» подозрительно правильные, во-вторых, первый голос разительно отличался от второго: первый был пустой, безликий, как бы прозрачный, как колбочка юного химика, а второй, как я уже говорила, «кошачий», с хрипотцой, но в то же время визгливый, тягучий, бархатный и очень, очень самодовольный. Если вспомнить, то действительно очень похож на мяуканье Зинки, тем более, мне вчера ясно дали понять, что голос этот принадлежит ей. Что ж, кошке, так кошке. Совет дала дельный, я бы не решилась на откровения с мамой, во всяком случае, сегодня. Утро выдалось очень спокойное, несмотря на странности накануне. Мы поздно проснулись, долго валялись, тонули в махровых подушках, теребили нагретых круглых и вибрирующих кошек (примерно так я представляю себе солнце), потом пошли на крохотную кухоньку, небо в окошке занимает чуть меньше половины ее площади, поэтому практически невозможно разглядеть, какого цвета обои, пол, мебель – все окрашивается в цвет неба: пасмурно, значит, посуда на полках принимает благородный фарфоровый сероватый оттенок, солнечно – все горит желтыми светящимися бликами. Сегодня «все горело» и сырники на скороводе тоже, а мы сидели у плиты, прижавшись друг к другу и плакали. Все переживания и недомолвки разом выплеснулись и замочили соседей снизу, внутри стало так пусто, что аж дыхание эхом отзывалось в желудке. В этот момент я поняла, что я просто не имею права потерять эти волшебные черные, вечно спутанные, проводки.
Рецензии и комментарии 0