НОВЫЕ ПОХОЖДЕНИЯ АВАНТЮРИСТА (по страницам дневника изгнанника)

Читатель, предисловия излишни – читай первую часть дневника.

Знакомство с гиноидом

12 ноября 1663 г. Прихватив с собой пирамиду-мобиль, эликсир-трансформатор и переводчик-коммуникатор, я, Франсуа VI, герцог Ла Рош Фуко, оказался в Далеком Космосе. Мои помощники были настроены на обитаемый космос вне Земли, а именно на цель моего путешествия, — Альдебаран, точнее, на одну из его обитаемых планет, Авенлою. Вот только в пути со мной приключилась приятная неожиданность, — случайно возникшая петля времени омолодила меня на целых тридцать лет.
Однако на саму планету Авенлою я не попал, так как, к моему огорчению, она обезлюдела, — на ней не осталось ни одного авенлойца. Оказывается, как я узнал позже, та катастрофа, которая случилась на орбитальной станции Веры недалеко от Таурона – прародины части альдебаранцев, этих потомков Светлых Сириусиан, в звездной системе Малиндры, — распространилась и на Авенлою. Призраки Темных Лордов Сириуса или иноземных инкубов и суккубов разрушили цивилизацию альдебаранцев, а их самих превратили в нежить, проще говоря, в «живые трупы». На Авенлое воцарился ад. Поэтому мои приборы сориентировали меня на орбитальную станцию Авенлои. Сотрудники станции, ставшие нежитью, были насильно сброшены в космос станционным искусственным интеллектом. Об этом, как и о многом другом, я узнал не столько от самого искусственного интеллекта, сколько от одного единственного живого гиноида, — искусственного человека женского вида. На станции в пси-инкубаторе хранились зародышевые клетки клонов авенлойцев и тауронцев. Вот из такого инкубатора и появился когда-то мой спутник-гиноид.
Я был удручен известием о гибели туземцев будущего. И здесь, в будущем, мне не с кем поговорить, как и в Новом Свете на необитаемом острове Пьера. Единственным лучиком света в новом мире тьмы для меня стал упомянутый гиноид по имени «Кайрилет». На первый взгляд, ее нельзя было отличить от обычной женщины. Когда я спросил ее, чем она отличается от простой женщины, то Кайрилет со смехом ответила мне, что она женщина не простая, а сложная. Но потом мне стала серьезным тоном объяснять, чем она, искусственное создание, отличается от естественной женщины. Я мало ее понял: давало о себе знать мое неполное знание состояния будущих наук.
— Я действительно женщина, только искусственного происхождения. Можно сказать, что я биоробот.
— А как же быть с искусственным интеллектом корабля? Я так понял: вы, Кайрилет, подключены к нему и в этом смысле должны быть некоторым механизмом, конечно, не таким примитивным, каким был механизм в мое время.
— Вы не правы, Франсуа. Искусственный интеллект корабля, кстати, не только корабля, создан не по типу механизма, а по типу организма, и имеет много биосоставляющих. Поэтому я могу сообщаться с искусственным интеллектом одним прикосновением к обшивке корпуса корабля, располагающего живыми компонентами в своем внутреннем пространстве. Что касается меня, то я действительно женщина, появившаяся на свет путем искусственного выращивания живых клеток.
— Кайрилет, я искренне вам благодарен за то, что вы просветили меня относительно своего происхождения. Мне приятно, что вы стали моей невольной спутницей на станции. Вам, наверное, было здесь ужасно скучно?
— Здесь было некогда скучать, — приходилось элементарно бороться за свое существование с выродками моих создателей. К тому же я с самого рождения привыкла к одиночеству, — таких, как я, всегда было ничтожное меньшинство.
— Теперь, Кайрилет, мы составляем подавляющее большинство.
— Да, не говорите. Но к этому мне нужно привыкнуть.
— Что же произошло с теми, кто превратился в инфицированных мутантов? Куда они делись?
— Станция была зачищена от вредоносного материала, оказавшегося в открытом космосе.
— В каком они находятся состоянии?
— Разумеется, в таком, которое несовместимо с жизнью.
— Вы уверены?
— Я уверена, так как об этом свидетельствуют фактические данные исследований зараженного материала.
— То, что вы называете «зараженным материалом» уже совсем не люди или люди не совсем?
— Они уже не они. Скорее «они» можно назвать «оно» и, конечно, это оно совсем не является прежними и никакими больше людьми. Я правильно вас поняла: вы называете людьми разумных существ?
— Да, конечно. И все же, пока они мутируют, они продолжают быть разумными существами?
— Нет, ибо суть мутирования в том и состоит, что люди прекращают быть разумными и свободными существами доброй воли и превращаются в кровожадных зверей, отличающихся животной хитростью, а не авенлойским или тауронским разумением.
— Вы, Кайрилет, считаете себя тоже авенлойкой?
— Конечно, но с одной оговоркой, — я нестандартная авенлойка. И еще я теперь одна. К сожалению, те авенлойцы и тауронцы, которые успели улететь с планеты подальше от заразы Темных Лордов, не отвечают на мои запросы и обращения. И это не случайно, ибо всякий контакт грозит распространением заразы. Эта зараза, ведущая к вырождению моих создателей в зверей-мутантов, распространяется не на клеточном, а на душевном, точнее, информационном уровне. И подобные мне искусственные люди тоже были заражены. Повторюсь, я осталась одна. Думаю, поэтому пока спасшиеся, как и все жители ближайшей Вселенной, не найдут противодействия темной энергии зла, я, то есть, мы не сможем с ними связаться. А между тем, может быть, отгадка скрывается во мне, ведь я же не смогла заразиться.
— И, правда, Кайрилет, они были бы ближе к разгадке тайны Темных Лордов и спасению от их напасти, если бы установили с тобой контакт. Но, к счастью, его установил с тобою я. Я предлагаю тебе вернуться к нам на Землю. Может быть, там ты сможешь хоть на время заглушить ту боль, которая связана с гибелью вашей великой цивилизации.
— А почему вы покинули свою цивилизацию?
— Во избежание преследования. Но мы можем оказаться в том месте моего мира, где меня не будут преследовать. И потом теперь я выгляжу намного младше своего возраста.
— Как вам это удалось сделать, Франсуа?
— Это не мне удалось сделать. Это время в коридоре пути со мной сотворило такое чудо омоложения. Вероятно, оно там завихрилось и потекло вспять.
— Такое иногда бывает от использования просроченных телепортаторов. Они, бывает, выходят из строя «от старости», отслужив положенный срок.
— Это что-то вроде старческого инфантилизма прибора?
— Да, выражаясь языком мифологии, это свидетельство инфантилизма времени.
— Что это может означать?
— То, что мы не властны над действительным течением времени. Но и оно не властно над нашим сознанием.
Общение с Кайрилет убедило меня в том, что она мало чем отличается от обычной земной женщины. К тому же она была лишена сомнительных для землянина авенлойских достоинств: эльфийских ушей, бесовского хвоста и волос медузы. Я невольно почувствовал к ней живую симпатию. Странное я существо: испытываю естественное влечение к искусственному существу. Не колдовство ли тому причиной? Я не мог отвести от нее свой взгляд, как герой греческого мифа от глаз Горгоны Медузы. Глаза Кайрилет как магниты держали меня в своем силовом поле и манили окунуться в свою прозрачную серо-голубую субстанцию. Я не нашел ничего умнее, как сказать ей, что она напоминает мне Юну.
— Я такой не знаю. Кто это?
— Авенлойка.
— Но я не авенлойка, я гиноид.
— Может быть, но это не мешает вам быть живой и красивой женщиной.
— Вроде вашей Евы?
— Откуда вы ее знаете?
— Я знаю не Еву, а только историю о ее происхождении.
— Как вы думаете, не являются ли люди, как и вы тоже, искусственными существами?
— Возможно, только вы не владеете телепатией.
И в самом деле я точно помнил, что думал о станции, где мы были с Юной, но не говорил об этом Кайрилет. Остается только одно, — объяснить это либо тем, что Кайрилет является телепатом, либо тем, что она мое наваждение. Но если она мое наваждение, тогда где нахожусь я, и что со мной в действительности происходит? Если же она телепат, то почему прямо говорит об этом? Вероятно, она полагает телепатию естественным чувством. Естественным чувством неестественных существа, — так будет точнее, но противоречивее.
Ввиду опасности стать жертвой инфернальной заразы Темных Лордов, нам не оставалось ничего другого, как отправиться на Землю на единственно целом космическом аппарате для межзвездных перелетов, ибо волшебные устройства, бывшие у меня и у Кайрилет в употреблении, оказались на исходе и могли быть использованы от силы 1-2 раза. Вряд ли космический аппарат, пришвартованный к станции, можно было назвать звездолетом по причине его малого размера, предназначенного максимум для пяти астронавтов. Поэтому между собой мы его называли просто «кораблем спасения». Но зато он был обеспечен всем необходимым для полета к звездам и располагал модулем для спуска и подъема на небесное тело.
На обратном пути домой я завязал нежную дружбу с Кайрилет. Весело и учтиво мы знакомили друг друга с тайнами наших обычаев и нравов. Особенно полезно это было Кайрилет, ведь именно она не по своей воле летела к нам в гости. Медленно, но неуклонно мы подлетали к Земле. И чем ближе от планеты к планете мы приближались к ней, тем чаще билось мое неспокойное сердце. Я искренне надеялся, что мы не принесем с собой заразу зла Темных Лордов. Но как меня встретит родная земля, моя Франция? Как непрошеного гостя, как опасного изгнанника? Правда, теперь я выглядел на 30 лет моложе. Поэтому вряд ли меня могли узнать. Во избежание риска следовало представиться своим родственником из провинции.

Долгожданная встреча

13 июня 1693 г. Через три месяца полета на нашем корабле спасения мы высадились на небольшом планетном модуле в отрогах гор Лимузена недалеко от Шаранты, где расположен мой фамильный замок Вертей. Сам космический корабль мы оставили на земной орбите. В замке должна была находиться моя дочь Мадлен. Я жаждал с ней встретиться, а также сблизиться с Генриеттой, страсть к которой от долгой разлуки только усилилась и сжигала меня изнутри. На всякий случай Кайрилет осталась в космическом модуле, ибо это была единственная ниточка, связывающая ее с родным миром. Мы решили, что как только я все выясню в замке, то немедленно вернусь за ней, чтобы вместе в нем устроиться.
Оказавшись снова на Земле, я не смог сдержать своих чувств и упал на землю, ласково ее обнимая. Я так сильно соскучился по родной земле, что у меня замерло, а потом трепетно забилось сердце в предвкушении долгожданной встречи с близкими. Отдышавшись и с трудом остановив сильный стук сердца по медитативной методе иезуитов, преподанной мне давным-давно Картезием, я встал и осмотрелся вокруг себя. Рядом со мной возвышался планетный модуль, находящийся на ровной площадке в расщелине высокой скалы. Слава богу, было раннее утро и безлюдная местность, так что, всего вероятнее, наш спуск на Землю никто не увидел.
Мне пришлось в течение почти семи часов выбираться на людное место. За это время я к своему удивлению нимало не устал: давало знать то, что я чудом сбросил целых тридцать лет со своих дряхлеющих плеч и был таким же молодым человеком, как в эпоху Людовика XIII. Запах горних трав, пение сладкоголосых птиц, особенно соловьиные трели, жужжание насекомых, осторожные шорохи лесных зверей и горная дорога, бегущая между соснами, буками и платанами полого вниз, настраивали меня на оптимистический лад. А это очень важно для человека, находящегося в состоянии глубокой печали несчастного изгнанника, потерявшего прямую перспективу и смысл жизни в связи с гибелью целой цивилизации более совершенных существ, чем люди. Путешествие по пустынным местам отрогов окружавших меня гор усыпило мою бдительность. Между тем мне нужно, как никогда, быть бдительным, чтобы не привлекать к себе настороженное внимание местных крестьян, подозрительно относящихся к незнакомцам, появляющимся в малолюдных местах.
Обойдя стороной несколько деревень, я, наконец, решился выйти на дорогу, приближаясь к родной Шаранте, рядом с которой находился мой замок. К своему ужасу я обратил внимание на то, что люди стали на меня оглядываться. И только внимательно разглядев прохожих, идущих мне навстречу, я понял, почему они смотрели на меня с изумлением. Моя одежда совершенно вышла из моды. Многие мужчины, благородного вида, были одеты в костюм, который плотно облегал фигуру, расширяясь книзу силуэта с поясом-шарфом на линии талии, ниспадающим до колен и продернутым в петлицы, а также застегнутым на ряд мелких пуговиц. Рукава костюма были вверху узкие с широкими отложными манжетами. Под костюмом, который, как я потом узнал, назывался «жюстокор», сидел более короткий камзол. Кюлоты (штаны до колен – от ред.) были узкие с боковым разрезом и застежкой в виде пуговицы или пряжки. Туфли с пряжкой и квадратными носами, чулки с вышивкой и орнаментом были, кажется, такими, как и в мое время.
Женщины же были одеты в более откровенные платья, чем я привык видеть. Их нижние юбки не только выглядывали из-под верхних юбок, как до моей последней поездки в иной мир, но и заметно контрастировали с эротично приоткрытой волосяной подшивкой верхней юбки сзади и по бокам. Лиф платья бы стянут китовым усом и так зашнурован, что вынуждал женщин принимать еле заметную обольстительную и грациозную позу наклона вперед. Декольте имело не овальную, как прежде, форму, но форму правильного квадрата, жеманно обнажая не только грудь, но и часть плеч. Многие благородные дамы носили прическу фонтанж, введенную в моду еще моей подругой Анжеликой. На женских ножках сидели туфли с высоким выгнутым каблуком и острыми носами.
И только теперь до меня стало доходить, что обращение времени вспять для меня в космосе обернулось ускоренным бегом времени вперед на моей родной планете. Меня кольнула в самое сердце жестокая мысль так, что я невольно застонал: «А вдруг я больше не увижу ни Мадлен, ни Генриетту»? И с ужасом представил, что они уже давно умерли. Больше я не мог терпеть и стремглав побежал по направлению к своему дому.
Когда я подходил по опущенному через ров с водой подвесному мосту к замку, то навстречу из дверного проема в воротах вышел незнакомый мне слуга, который, едва меня увидев, тут же закричал с радостью: «Молодой хозяин вернулся!» Он тут же побежал назад, повторяя как заведенный произнесенную уже фразу. Я стоял как громом пораженный: вероятно, меня приняли совсем за другого, скорее всего, за Александра, — сына от моей законной жены Андрианны де Вивонн, — которому должно быть примерно столько лет, сколько мне сейчас. Но я, тут же, в этом усомнился, ибо на него вряд ли похож, — он появился на свет, когда Андриана жила уже не со мной, а со своим любовником. Вряд ли им мог быть мой первенец, тоже Франсуа, так как уже в 1663 г. ему было больше лет, чем мне сейчас. Остальные мои сыновья: Шарль, Анри и Жан Батист должны были выглядеть тоже старше меня. Что это за парадокс времени, который делает отца младше своих детей? Оказывается, такое возможно не только в космосе, но и у нас, на Земле.
Я никак не решался переступить порог своего дома, пока мне навстречу не вышла дама, похожая на мою покойную мать. Я терялся в догадках, не осмеливаясь в ней признать свою дочь. Дама была одета по моде этого времени, но черты ее лица не могли меня обмануть. Передо мной стояла моя дочь Мадлен. Это не могла быть ни одна из трех других моих дочерей от Андрианны: Мари Катрин, Франсуаза и Генриетта. Они походили на свою мать. Передо мной стояла уже не та прелестная девушка, какой я ее покинул в 1663 г., отправляясь в Бастилию, но хорошо сохранившаяся и не потерявшая былой красоты зрелая дама. Она долго стояла как вкопанная, боясь произнести хоть слово, чтобы, не дай бог, не испугать чудом явившееся перед ней привидение.
— Шарль – это ты? – еле слышно прохрипела Мадлен, едва разлепив сомкнутые уста.
— Нет, — только и мог сказать я, еле слыша свой собственный голос сквозь звон в ушах.
— Не говори, что это не ты, не огорчай свою мать, — более уверенно сказала Мадлен, добавив, — иначе быть не может, а то я тут же умру.
Я не знал, что сказать, как громом пораженный. Но когда Мадлен меня мягко обняла и крепко прижала к своему сильно стучавшему сердцу, я уже не мог сдерживаться и отчаянно заплакал как ребенок потому, что моя дочь стала старше меня и что я больше никогда не увижу Генриетту-Анну. Она нежно меня гладила по вздрагивающей от слез спине и изредка глубоко вздыхала. Потом посмотрела на меня своими заплаканными глазами и спросила: «Где ты так долго пропадал, забыв о своей матери»?
— Я не помню, — единственное, что я мог сказать, ведь не говорить же ей о том, что она обнимает не своего горячо любимого сына, а непутевого отца.
— Ладно, со временем вспомнишь. Главное, что ты живой и невредимый и снова у себя дома.
— Мама, а как мой отец? — В голове у меня пронеслось: «Это же надо – называть свою дочь мамой».
— Шарль, ты совсем не помнишь, что твой отец был убит на дуэли?
— Я почти ничего не помню от удара, нанесенного мне по голове в колониях.
— Значит, ты, как и твой знаменитый дед, был в колониях?
— Мадлен, извини, мама, ты не знаешь, как я мог там оказаться? И когда я исчез?
— Я сама не знаю. А исчез ты два года назад, поклявшись, несмотря на мои мольбы, отомстить за честь своего отца, подло убитого на дуэли двумя соперниками.
— Кем он был убит?
— Неужели ты не помнишь? Это шевалье де Лоррен и маркиз д'Эффиа. Они же намного раньше отравили с графом Бювроном возлюбленную твоего деда принцессу Генриетту.
— Как? Генриетты больше нет на свете? – сказал я с такой горечью, что Мадлен стала меня успокаивать, гладя по щеке.
— Успокойся, Шарль, это произошло больше двадцати лет назад.
— Когда именно?
— Не помню точно, году в 1670 или 1671.
— И что, король не покарал мерзавцев?
— Он ограничился тем, что отослал от дворца. К тому же Лоррен до этого был в ссылке.
— Что говорили при дворе об отравлении принцессы?
— Ходили слухи, что маркиз д'Эффиа подсыпал принцессе Генриетте в сосуд с цикорием яд, присланный через нарочного шевалье из Рима. Через час принцесса отравилась и в мучениях умерла.
— А Месье знал об этом?
— Говорят, нет. Заговорщики из боязни болтливости принца его не поставили в известность. Всем известно, что принцесса вынудила своими просьбами короля удалить от двора шевалье из-за того, что он дурно влиял на принца. А потом уже намного позже он еще и соблазнил сына короля от Луизы Лавальер, так что снова попал в опалу.
— Как вышла дуэль отца с этими негодяями?
— Я знаю только то, что твой отец, граф д'Олонн, вступился за доброе имя своей сестры, Жанны де Ла Тремуль, обвиненной в любовном привороте шевалье де Лорреном и был им убит. Хотя говорят, что смертельный удар Клоду подло нанес в спину не Лоррен, а маркиз д'Эффиа.
— Неужели я решил бросить вызов этим содомитам?
— Да, так ты сказал и исчез ровно на два года. Ходили слухи, что эти убийцы заманили тебя в ловушку и там убили. Но я не поверила им. И правильно сделала. Мой милый, пойдем в дом.
С этими словами мы зашли в замковый зал для приемов гостей. Здесь я только вспомнил о моей космической спутнице, ожидавшей меня в безлюдном месте, где может случиться с ней все, что угодно. Об этом я поспешил сообщить Мадлен, сказав, что моя спутница по Новому Свету, которую я спас от злодеев, ждет меня в двух часах езды в карете.
— Зовут мою спутницу Кайрилет. Она дочь индейского вождя в одной из наших западных колоний на берегах прелестного озера Онтарио. Было бы лучше, чтобы о ее существовании знало, как можно меньше народа.
— Хорошо, Шарль. Твоя спутница – моя гостья. Я пошлю с тобой нашего доверенного слугу Гаспара, который, когда надо, нем как рыба.
— Отлично. Кстати, как поживают твои сводные сестры и братья?
— Хорошо, что ты помнишь о том, что они есть, правда уже не все. Больше всего я дружу с Франсуа, который стал после смерти моего отца в Бастилии герцогом Франсуа VII Ларошфуко. Он сейчас в Версале. Там же при дворе Александр. Анри аббат. С ним я не поддерживаю отношений, так же как и с Француазой. Мари Катрин монахиня. Иногда она, как и Генриетта, бывает у нас в замке. Этот замок — наше общее родовое гнездо. Мы решили, что все дети Франсуа VI имеют право на замок и окрестные земли. Мне вполне достаточно тех средств, которые оставил мой отец. К сожалению, значительная часть имущества твоего отца оказалась отданной кредиторам в счет погашения долгов. Кстати, одним из них был шевалье де Лоррен.
— Везде маячит этот перст судьбы Лоррен. Пора мне с ним разобраться.
— Шарль, пожалей свою мать. Он не стоит твоей крови. Я не для того тебя нашла, чтобы снова потерять. Надеюсь, ты не задержишься в пути со своей спутницей. Как ее зовут? Кайрилет? Я правильно назвала ее имя?
— Ты не ошиблась мама. У тебя хорошая память. Я помню, как ты быстро входила в роль на сцене.
— Откуда ты это помнишь? Как ты сейчас похож на моего папу. Ты так мне и не сказал о том, как оказался в Новом Свете.
— Я с трудом припоминаю, что в одном из портов на побережье, где я выслеживал наших врагов, мне проломили голову. Опомнился я уже в Новом Свете.
— Мне твой рассказ очень напоминает историю твоего деда, — сделала вывод Мадлен и странно посмотрела на меня.
Я смешался и не знал, чем заполнить затянувшуюся паузу. Появление Гаспара спасло меня от неминуемой лжи. «Чем больше я буду врать, тем тяжелее мне будет изворачиваться», — сказал я самому себе и вышел из залы, пообещав Мадлен скоро вернуться.
По пути к планетному модулю я сокрушался в своем сердце о том, что никогда больше не увижу моей любимой Генриетты. Горе мое было столь велико, что неизбежное отмщение ее убийцам меня не беспокоило. То, что они расплатятся за свое преступление, было также очевидно, как дважды два – четыре. К моему горю примешивалась боль за страдания дочери по ее исчезнувшему сыну, вероятно подло убитому, и погибшему мужу, не оставшемуся отмщенным. И в этом виноваты все те же негодяи, что убили мою возлюбленную и имели уже дуэльную стычку со мной. Осталось дело за малым, — довести начатое предприятие по уничтожению врагов моих близких и моих собственных врагов до физического конца.
Затем мое внимание отвлекла мысль о том, что Мадлен что-то подозревает. Не сомневается ли она в том, что я ее сын? Разумеется, было бы странным ей тогда предполагать, что явился ее отец с того света в возрасте пропавшего со света сына. Выходит не только она, но и ее сын очень похож на меня. Мне стало как то грустно от того, что мой потомок оказался в «мире теней». А может быть в раю? Нет, мне верилось с трудом в народную сказку о вечной жизни после смерти. Миф о загробной жизни надо понимать не буквально, как хочется любому человеку, чем пользуются лицемерные патеры, но условно, символически. Вечная жизнь доступна только духам, ангелам, а не людям. К сожалению, нет никаких оснований полагать, что люди, даже очень хорошие, после смерти превращаются в ангелов. Будущее покажет и расставит по своим местам все то, что необходимо и возможно знать Мадлен.
А пока мне не остается ничего другого, как представиться ее сыном Шарлем. Кайрилет же станет моей подругой из-под Квебека. Но тогда мне надо быть осторожным, ибо мое появление при дворе в Версале обернется угрозой убийства меня моими врагами. Необходимо к этому тщательно подготовиться для того, чтобы их опередить.
Трудно было привыкнуть к тому, что тех людей, с которыми ты недавно еще жил и общался, уже давным-давно нет. И тут я вспомнил о моем друге Шарле д'Артаньяне. Вот кто мне мог помочь в возвращении в прежде доступный мне мир королевского дворца. В этом я не вполне рассчитывал на своего нерешительного первенца Франсуа и тем более на последнего сына Александра. А вот Шарль, если он еще жив, мог меня поддержать. Для этого необходимо было заслужить его доверие. Как это сделать, не откладывая дело в долгий ящик? Необходимо было создать такую ситуацию, в которой я показался бы ему порядочным человеком, с которым можно подружиться. Одной рекомендации, что я внук Франсуа VI Ларошфуко было недостаточно. А может быть тезки уже знакомы? Если так, то это удача.
Так коротая время, я доехал до места назначения. Уже вечерело. Я вышел из кареты и предупредил Гаспара о том, чтобы он караулил дорогу, по которой я пошел навстречу Кайрилет. Я не опасался того, что модуль будет найден любопытными крестьянами, ибо он имел защитную функцию скрытности и полностью сливался с ландшафтом местности так, что его никто не мог заметить.
До Кайрилет я добрался без приключений. Она терпеливо меня ожидала. И когда я ей кратко поведал о том, что случилось, она одобрила мой план возвращения к светской жизни в ее сопровождении. К ее советам стоило прислушаться, ведь она была очень умна и разбиралась в душевной жизни не одних только людей. Кстати, когда я спросил ее во время полета к Земле, почему она так похожа на земную женщину, то она мне исчерпывающе ответила, что ее готовили на Авенлое в качестве нейтрального наблюдателя за людьми.

Версаль

19 июня 1693 г. Вчера мы добрались до Версаля. По пути на Версаль я проверил свой тайник с сокровищами невдалеке от Фонтенбло. Он не был вскрыт. Взяв там необходимые средства на возможные расходы, я купил роскошный дом в Версале и, поощряемый удачей, решил самостоятельно испытать свою судьбу, ибо ни Шарля, ни Анжелики, ни Поля уже не было в живых. д'Артаньян пережил принцессу Генриетту-Анну всего на два года и умер, как мне сказала Мадлен, в 1673 г. от смертельного выстрела в голову при осаде Маастрихта. Я был один, как перст, даже среди близких мне людей, ибо не мог им признаться в том, кем являюсь. И только Кайрилет была в курсе моей подлинной истории. Поэтому я мог рассчитывать только на самого себя. Но это не проблема: то, что не могут сделать мертвые друзья, сделают большие деньги, мой ум, знания и жизненный опыт. Да и потом Кайрилет со своей способностью к быстрой регенерации была как нельзя кстати.
Получается так, что мои друзья ушли в мир иной, а я остался один со своими врагами. Почему жизнь так немилосердна к хорошим людям и так снисходительна к дурным? Или в мире ином лучше? Если это так, то их отсутствие еще одно доказательство бытия иного мира. Только они, почему то к нам не возвращаются с вестью о том, что им там хорошо, а только, если появляются, то для того, чтобы о чем-то нас предупредить. Если исходить из этого предположения, то выходит что иной мир служит этому миру в качестве его будущего или, точнее, указателя на то, что может быть, если другого быть не может.
Интересно, то, что я стал моложе, как то изменило меня внутренне. Да, тело у меня другое, чем было прежде, молодое, но не пожилое, а вот душа та же. Вероятно, та же, значит она вечная. Еще одно доказательство, но уже доказательство не бытия иного мира, а вечной жизни души, которая остается той же самой. В каком-то смысле мое путешествие во времени назад есть своего рода воскресение, и мое «возвращение в будущее» есть жизнь в ином мире. Вот какой жизненный парадокс случился со мной. Добавлю только то, что иной мир нужен человеку для того, чтобы исполнить то, что в этом мире невозможно по причине отсутствия времени и места для исполнения, а также действия и лица исполнения.
И еще одна мысль относительно того, что я пишу. Не того, о чем пишу, а того, что пишу. В каком качестве я являюсь читателю, даже если читателем являюсь только я? В качестве мыслителя, писателя, драматурга или хроникера. Наверное, во всех этих качествах одновременно. В одном качестве свидетельствую строго по датам о том, что было, как хронист или историк. В другом качестве размышляю как философ. В третьем качестве описываю не только действия, но и чувства, и мысли как писатель. И, наконец, разыгрываю страсти на сцене дневника как драматург-сценарист. Это и есть мой иной мир. Отнюдь не зеркальное отражение, прямое или кривое, реального мира. Но нечто параллельно с ним существующее, чтобы иногда с ним перпендикулярно или по касательной парадоксально пересекаться.
Какая же цель стояла передо мной? Разумеется, не удовлетворение чувства мести. Я даже не ставил ее перед собой в качестве второстепенной цели. Она могла играть только роль служебного средства для исполнения жизненного проекта в новом теле с новыми возможностями в новом мире. Мне чрезвычайно хотелось просто жить по человечески, ведь судьба не каждому дает шанс прожить жизнь не так, как она сложилась прежде. Я должен был измениться, чтобы вновь найти смысл жизни.
Но для того, чтобы начать новую жизнь, я должен был похоронить старую. А то получается, что я живу двойной жизнью. Между тем всем известно, что «на двух стульях не усидишь». Причем нужно было вместе с ней похоронить и моих врагов, а то они не дали бы мне начать новую жизнь. Это было неизбежно. Поэтому первым делом было восстановить справедливость и покончить со своими врагами, взяв на себя роль посланника судьбы. Необходимо было установить равенство в том, что заслужили люди: одни – рай, другие – ад. В этом я не автор, а только герой. Такова моя роль исполнителя воли небес. Указ судьбы заключался в том, чтобы совершить возмездие. Лучше, конечно, было забыть плохое и начать жизнь сначала. То есть, предпочесть равенству отмщения неравенство милосердия не к врагам, а к самому себе. Но прошлое меня еще держало и не давало начать задуманное. Поэтому месть нужна была не столько погибшим, сколько мне самому, чтобы о них больше не думать. Если бы я писал роман, то написал бы так: мне тогда казалось, что только так я могу забыть прошлое и измениться.
Все это философия. А вот как быть в жизни? Что делать, чтобы наказать тех, кто виноват?! Смысл момента заключался в том, что я не хотел никого наказывать. Я желал просто жить. Но ведь мои враги, узнав о том, что Шарль оказался чудом жив, не успокоятся, пока не соберутся снова меня отправить, уже надежно, на тот свет. Поэтому я как человек проницательный их должен был опередить. Но как это сделать так, чтобы от этого не пострадать и не подставить своих близких под удар? Именно об этом я крепко задумался. В этом мне должна была помочь Кайрилет, которая уже не могла оставаться безучастным свидетелем происходящего, активно вмешавшись благодаря мне в человеческую жизнь.
И вот тут я поймал себя на мысли, что все происходящее есть некоторая условность по отношению к тому, что я живу и переживаю, обдумывая условные вещи. Это нечто безусловное. А все остальное, им обусловлено. Хотя, как правило, мы считаем все наоборот.
Первым шагом на пути к новой жизни должен был стать личный прием у короля. Мне ничего не оставалось делать, как в этом обратиться за помощью к своему сводному брату Франсуа VII Ларошфуко, то есть, к своему собственному сыну. Ему было уже 59 лет. Что ж вполне приемлемый возраст для того, чтобы с ним попытаться найти общий язык. Правда, в бытность мою его отцом я никак не мог на него серьезно повлиять по причине того, что он по преимуществу слушал советы лишь своей матери. Но теперь ее рядом нет и тем более у него с Мадлен неплохие отношения. Поэтому на пути к аудиенции у королю я не видел никакого особого препятствия, ведь мой сын был не последний человек при Людовике XIV. Видимо, подобие раскаяния короля в том, что он за его спасение отплатил мне черной неблагодарностью, сказалось на хорошей карьере моего первенца. Вероятно. В этом большую роль сыграло то, что мой сын был добрый малый, но педант, как и король. К тому же король на этот раз должен был не благодарить своего подданного, от которого зависел, но, наоборот, даровать его потомку место рядом с собой, ставя его в полную зависимость от своей прихоти. В этом смысле узурпатор стоил своего коварного брата-короля.
Так размышляя, я пожаловал на поклон к своему сыну в Версальский дворец. Он радушно меня принял, посетовав на то, что давно не видел своего горячо любимого сводного брата. Он всем своим видом показывал, что рад тому, что опасения моей матушки не оправдались, и я счастливо нашелся. Однако его глаза, которые он не мог никуда спрятать, говорили обратное. Ему было неприятно мое появление во дворце, ибо у меня были могущественные враги, да и король, вероятно, не забыл о моей мнимой ему неверности и, я думаю, часто ему намекал на это. Появись я перед королем, он, всего скорее, был бы взбешен тем, что я напомнил бы ему о его черствости и трусости, ибо я так походил на себя, что трудно было нас не перепутать.
Таким образом, мой первый шаг оказался ложным. Сын же мой оказался добрым малым лишь на словах. На деле же он был законченный педант, как, впрочем, были педантами многие его родственники со стороны жены. Мало этого, он был еще и трус, во всяком случае, человек чрезвычайно осторожный.
Я стал искать случай быть представленным королю, пока счастливый случай сам не разыскал меня. Вышло это так.
Как всегда, оказавшись в отчаянном положении, я шел на отчаянный, рискованный шаг как настоящий авантюрист. Я решил, ни много ни мало, совершить на короля ложное покушение, зная о том, что настоящее покушение было совершено на его брата-близнеца, — он сам участвовал в этом покушении. Но для этого технически сложного и во многом опасного нападения необходимо было располагать не только деньгами, но еще и надежными людьми, которых у меня не было. План покушения был интересным и дерзким, но утопичным. Или нет? Я стал думать над тем, как его осуществить, чтобы в нужное время предстать перед королем его спасителем от «коварных рук злодеев».

29 июня 1693 г. В таверне под Версалем на дороге в Париж я нанял за хорошие деньги четверых молодцов, готовых на любое преступление. Разумеется, я хотел использовать их втемную, ибо они вряд ли согласились бы на меня работать, зная о том, что я собираюсь напасть на самого короля. Ведь за такое государственное преступление полагалась неминуемая жестокая казнь с предварительными пытками злодеев. Но это была лишь часть дела. Другая не менее важная часть заключалась в том, чтобы разведать о том, совершает ли король выезды из дворца инкогнито в чужом обличье, и если да, то с какой целью, когда и куда. Это было намного труднее сделать, так как дело шло о самых важных тайнах королевства. Необходимо было выйти на нужного человека, посвященного в такие тайны, не внушая ему подозрений. Но где такого человека найти? Задание осложнялось минимум отпущенного на такие поиски времени. Короче, говоря, мне необходимо было решить задачу со многими неизвестными.
Но делать нечего, — пришлось выполнять задуманное. Начал я выполнение задачи с тщательного и детального исследования чертежей Версальского дворца, добытых не без помощи туго набитого пистолями кошелька у помощника архитектора Мансара под предлогом коллекционирования художественных раритетов. Я имел намерение проникнуть в покои короля с «потайного хода», если такой вообще имеется во дворце, чтобы иметь возможность подслушивать интимные и секретные разговоры короля и его свиты с фаворитками и миньонами, например, с маркизой де Ментенон.
После долгого изучения чертежей мне показалось, что я смог обнаружить несколько возможных потайных ходов во дворце. Требовалось их незамедлительно проверить. На проверку этих потенциальных ходов я и отправился вместе с Кайрилет. Правда, она поначалу высказала свое неодобрению тому, что мы будем подсматривать и подслушивать за интимной жизнью монарха и его приближенных, ведь это так бестактно. Тогда я ей напомнил о том, чем она занималась в бытность авенлойской наблюдательницы за землянами. Она мне ответила, сделав вид, что обиделась, тем, что это не одно и то же. Я промолчал.
В ходе наших поисков, которые мы вели с подчеркнутой осторожностью, чтобы не привлечь к себе повышенного внимания дворцовой стражи, государственных соглядатаев и случайных свидетелей.
Все же благодаря удаче и помощи Кайрилет мне удалось обнаружить потайной ход, ведущий от стен Версальского дворца к углу юго-восточного паркового массива, где стоял небольшой и ничем непримечательный павильон. В недрах самого дворца этот потайной ход строго симметрично, согласно рациональному архитектурному стилю разветвлялся на два рукава, ведущих соответственно к покоям короля и его кабинету.
Таким образом, я нашел две прекрасные площадки для наблюдения и прослушивания за тем, что делалось в королевской спальне и кабинете. Дело в том, что эти площадки имели смотровые и слуховые ниши, вероятно, для того, чтобы при входе в покои и в кабинет не встретить нежелательных свидетелей. Если сравнивать условия наблюдения в Версале и в Копенгагене, то они были не в пользу последнего, ибо дворец Кристины был намного мрачнее и древнее дворца Людовика, а потайные ходы там были чрезвычайно разветвлены и опасны.
Через пять дней непрерывных наблюдений и прослушиваний я узнал об интимной жизни короля и его свиты, а также секретах французской короны, намного больше того, что знали старожилы дворца. О многом я умолчу, следуя «чести кавалера и патриота Франции» (как приятно, бывает, приврать!). Расскажу только о том, что касается меня самого и той истории, действующим лицом которой я оказался.
Действительно, король от случая к случаю пользовался потайным ходом для того, чтобы посещать своих уже немногочисленных любовниц для разжигания любовного огня в супружеской кровати с мадам Ментенон как в стенах дворца, так и за его пределами. Мне было особенно интересно узнать о том, каким обычно маршрутом он пользуется для удовлетворения своего сладострастного желания на стороне и когда именно он им воспользуется.
Когда я узнал ближайшее время и место тайной вылазки короля за стены дворца, то заранее отрепетировал с шайкой головорезов то, как они будут нападать на карету известной мне персоны, предупредив их о том, что пожилой хозяин кареты не может быть убит. Они должны его пленить и заткнуть рот кляпом, не дожидаясь того, что он поднимет шум. Здесь же на месте я с ними окончательно рассчитаюсь. Разумеется, я понимал, что если я их не утихомирю, то они меня точно отправят к праотцам, — такие уж это были люди, которые своего не упустят. Это у них было написано на физиономии. Но я был в себе уверен и еще подстраховался верной рукой Кайрилет, которая прекрасно могла обращаться с любым видом оружия. Дело осталось за малым, — за объяснением королю при удачном исходе операции того, как я оказался на месте покушения. Мы договорились с Кайрилет о том, что она якобы оказалась у бандитов в заложниках, а я удачно вышел на след ее похитителей и преследовал их до самого места нападения. Лучшей версии, к сожалению, мы не придумали, не располагая нужным лимитом времени.

1 июля 1693 г. Покушение на короля бандитов и его спасение моей персоной прошло не так гладко, как было задумано. И все же король оказался жив, хотя и получил незначительное ранение в колено. Я же с помощью Кайрилет расправился с наемниками. Однако они оказались ловчее, чем я предполагал, не только убив кучера и сопровождающих короля двух мушкетеров, но и ранив меня в левую руку. Кайрилет, к счастью, из-за своей кошачьей ловкости оказалась целой и невредимой. Лишь следы от веревок на запястьях рук и кровоподтеки, заблаговременно оставленные ею же самой на своем лице, свидетельствовали о ее похищении.
Король от пережитых страхов во время нападения лишился чувств. Так что Кайрилет была вынуждена приводить его в себя, подсунув под его нос какую-то склянку с острым запахом. Неглубокий разрез на правой коленке заставил короля опереться на мое плечо, когда я с показным великим почтением усаживал его в карету. Мне хотелось не то, что его задушить, сколько бросить такого жалкого на месте покушения, — пусть король сам попробует добраться до своего Версаля. Но я пересилил свое нехорошее желание, однако не мог запретить себе думать о свойственной королю «черной неблагодарности» к его спасителям, имея в виду пример Фуке и самого себя. Король, кряхтя, уселся в карету. Кайрилет села напротив короля. И тут короля прорвало.
— Кто вы такие и почему оказались здесь в ночное время?
— Меня зовут Шарль, граф д'Олонн. Я недавно вернулся из западных колоний. Напротив вас сидит Кайрилет, дочь ирокезского вождя Глэйдэйнохче, которую похитили напавшие на вас бандиты. Я шел за ними следом. Когда они напали на проезжавшую карету, я воспользовался ситуацией и напал на них сзади.
Король оценивающим взглядом в свете фонаря внимательно нас стал рассматривать. Я заметил, что что-то изменилось в лице Людовика.
— Вы мне напоминаете одного моего подданного, которого судили за измену королю.
— И он умер в Бастилии. Сир, я его внук
— Спасибо вам за то, что помогли мне справиться с грабителями. Я надеюсь, вы не будете злоупотреблять рассказами об этом?
— Ваше величество, я ваш покорный слуга и буду нем как рыба.
— Сир, мы не пророним ни слова, — подтвердила мои слова Кайрилет.
— А я и не знал, что индианки так прекрасны и говорят на хорошем французском, — сделал король комплимент Кайрилет.
— Ваше величество, у нас, в племени сенека, можно найти девушек и получше.
— Неужели? Тогда стоит отправить экспедицию к вам на родину за невестами для моих дворян. Ладно, граф, поехали. Я вас не забуду. Кстати, где вы остановились?
— В Версале, на улице Роз, № 12.
— Хорошо. А теперь поехали во дворец.
Я сел на козлы кареты и пустил коней обратной дорогой во дворец. Я слышал, как Кайрилет умело развлекала своего коронованного собеседника, не давая ему повода для приставаний. Конечно, я надеялся на большее, чем выходило сейчас после нашего знакомства. И все же некоторые успехи были на лицо. Я зарекомендовал себя перед королем в качестве покорного слуги, оказавшего ему личную услугу. А такое не забывается, тем более, что я не настаивал на ответной любезности. Рано или поздно король должен был мне оказать любезность, пригласив на аудиенцию. Однако надо было быть готовым, что король тут же по приезде пустит за мной шпиона за нами или на наш адрес, если мы вовремя не скроемся.
Когда мы подъехали к дворцу, король послал меня за слугой, чтобы тот, как я понял, тайно завел короля в его покои и пригласил лейб-медика для осмотра раны. Он и мне и Кайрилет предложил помощь своего врача, но мы благородно отказались от королевского великодушия, сказавшись на то, что раны несерьезны, а дом наш, возможно, подвергся разорению бандитами, так что нам следует поспешить сохранить оставшееся имущество. Дальше королевское великодушие не пошло. Да, и то, что было оказано, вероятно, было продиктовано заботой о том, чтобы успеть пустить за нами соглядатая или, вообще, арестовать без суда и следствия за нападение. Ведь кто то же должен заплатить за страхи и переживания короля, свидетелями которых мы были? Почему нельзя его спасителям не быть виновниками покушения? В этом была известная вероломная логика королевского коварства.
Как только он отпустил нас, мы поспешили выйти на дорогу к нашему дому. Но, пройдя некоторое расстояние, необходимое для того, чтобы обнаружить за собой слежку, тут же свернули в парковую зону Версаля. Когда мы удостоверились в том, что за нами никто не следит, мы кружным путем дошли до павильона, зашли в него и, нажав на потайной камень, который несколько дней назад в первый свой приход кое-как нашли, зашли в благоустроенные катакомбы дворца. Когда мы оказались у покоев короля, то услышали следующую беседу между ним и маркизой в присутствии лейб-медика, перевязывающего ему рану. Мадам стала отчитывать короля за то, что он как мальчишка бегает по ночам за короткими юбками. Вот и приключилось с ним несчастье, что он поранил себе ногу. Хорошо еще, что дело обошлось коленом, а если бы удар бандита пришелся бы по голове?
Когда врач ушел, то между супругами завязался более откровенный разговор.
— Так как зовут твоего спасителя?
— Шарль д'Олонн. Он внук Франсуа де Ларошфуко.
— Отца теперешнего герцога Ларошфуко?
— Да. Того самого, кого я посадил в Бастилию и кого в ней, когда пришло время, так и не нашли. Я до сих пор гадаю, — куда он мог деваться?
— Ты полагаешь, он сбежал?
— Даже если он сбежал, то, думаю, уже погиб.
— Я про его внука слышала то же самое. Ты помнишь, он пропал несколько лет назад, возможно, не без помощи шевалье де Лоррена.
— Да, яблоко от яблони не далеко падает.
— Это верно. Думаю, необходимо проверить, действительно ли он там живет, и установить за ним и его подругой слежку.
— Я уже дал соответствующие распоряжения. Если наблюдение не даст ничего важного, то окажу ему честь и приглашу его к себе на аудиенцию. Своих возможных врагов, как ты знаешь, необходимо держать при себе, чтобы при случае их можно было немедленно достать и наказать.
— Тебе виднее. Но я бы к нему присмотрелась. Он может нам оказаться полезным.
— Посмотрим. Время покажет.
— Да, Луи. Если ты пользуешься потайным ходом, то для вящей безопасности выставляй рядом караул.
— Гхм…
Весь остальной разговор царственных супругов не представлял для нас никакого интереса и мы, чтобы не искушать больше судьбу, осторожно удалились к себе домой. Да, теперь нам будет трудно пользоваться павильоном, ведь по совету своей пассии Людовик всего скорее выставит возле него специальный караул против таких любопытных соглядатаев, как мы с Кайрилет.

8 июня 1693 г. Прошла почти неделя, прежде чем я удостоился приема у короля, что свидетельствовало о том, что я прошел проверку. За последнюю неделю, чтобы занять себя, я заглянул в книжную лавку и там нашел помимо сочинений моих любимых мыслителей, еще трактаты двух неизвестных мне философов: парижского последователя Картезия Николя Мальбранша и голландца Бенедикта Спинозы. Я взялся сначала за трактат Мальбранша под названием «Разыскание истины» на французском языке. Прочитав немного страниц трактата, я нашел чтение занимательным, соответствующим моему интеллектуальному настрою. Кайрилет заинтересовалась, чем я занят. Я ей в ответ прочитал несколько фрагментов текста Мальбранша и стал ее расспрашивать, читала ли прежде она такую литературу и что сама думает о прочитанном.
— Франсуа, извини, забылась, Шарль, как я заметила, изучая вашу историю, есть интересные мыслители, которые ярко выделяются на фоне массы непросвещенных людей. У нас же не было такой разительной разницы между мыслителями, которых тоже было немного, и всеми остальными авенлойцами и тауронцами. Я сама никогда себя не причисляла к мыслителям, хотя, думаю, умею, если не мыслить, то размышлять. Или я о себе слишком высокого мнения?
— Нет, что ты, Кайрилет. Я редко когда встречал женщин таких умных, как ты, даже среди авенлойек. Еще реже их можно найти среди землянок. Впрочем, среди землян их тоже мало.
— По тому, как ты относишься к женщинам можно судить, что ты так же мало связан с предрассудками, как и мыслители Авенлои и Таурона.
— От всей души благодарю тебя, Кайрилет. Но ты думаешь обо мне лучше, чем я есть на самом деле. И все же, что ты можешь сказать о позиции Мальбранша. Разделяешь ли ты ее?
— Как я поняла из отрывка, Мальбранш полагает, что в боге как абсолютной сущности дух и тело находят друг друга. Вне бога они существуют раздельно как самостоятельные субстанции. Для Мальбранша все вещи познаются, видятся в боге. Мне интересно, чем его позиция отличается от позиции Декарта? У нас иной взгляд на соотношение указанных сущих, чем это видится Мальбраншу и Декарту, и я придерживаюсь этого взгляда.
— В чем заключается суть твоего подхода к духу и телу?
— В том, что для меня тело и дух составляют единое целое разумного живого существа. У вас же тело и дух раздельны. И делит их душа как средний термин.
— По-твоему, выходит, что дух эмпиричен и конечен?
— Конечно.
— Так в этом и заключается позиция Мальбранша, полагавшего дух конечным сущим. Вы с ним расходитесь в том, что он признает бога абсолютной инстанцией, связывающей противоположности, существующие сами по себе отдельно друг от друга, а вот ты полагаешь то, что эти противоположности, как дух и тело, не нуждаются в таком посреднике, так как вступают в связь друг с другом, сообща преодолевая возникающее противоречие.
— Я хочу уточнить свою позицию относительно такой инстанции, как бог. Из современных тебе земных мыслителей она больше всего напоминает позицию Спинозы.
— Мне он незнаком: просто я до него еще не дошел. Хотя как ты видишь, я купил его книгу «Этика». И в чем заключается ваша точка зрения на бога?
— В том, что бог является всеобщей субстанцией. А вот дух, сущностью которого является мышление, и материя, сущностью которой является протяжение, не существуют самостоятельно отдельно друг от друга, но являются атрибутами всеобщей субстанции, которую ты называешь богом. Эта субстанция и есть не только бог, но и мир в целом, то есть, есть как природа, творящая саму себя, или творец, так и природа сотворенная, или свое собственное творение.
— Получается интересная мировая линия развития мысли: Декарт – начальная точка движения мысли в направлении двоения субстанций, Мальбранш – середина линии такого движения или его средний термин, а Спиноза – конец мыслительного движения, сводящий его противоположности: идею и материю к абсолютной субстанции, в той же мере богу-творцу, в какой природе-творению.
— Да, в этом есть своя логика.
— Это логика единства бытия и мышления. И все же здесь есть неясности. Я об этом подумаю про себя, и потом мы это обсудим, — предложил я напоследок.
— Буду ждать в нетерпении, — ответила мне со смехом Кайрилет.
На досуге я подумал о нашей беседе. То, что Кайрилет сообщила мне о Спинозе, я решил проверить сразу после того, как я осмыслю то новое, что после Декарта внес в философию Мальбранш. Как я понял из его книги о разыскании истины, этот достославный философ, с которым я решил познакомиться, как только я появлюсь в Париже, критиковал выведение вещей из идей, идей из вещей, существование врожденных идей и творение идей из ума. У него бог был за все в ответе. Дух понимался как конечная величина, причем не материальная, а идеальная, сущностью которой является мышление. Дух мыслит, но идеи производятся не путем мышления по воле конечного духа человека, а благодаря воле бога.
По мне же дух и есть бог, а не бог есть дух. Если же говорить о конечном духе, то это не сам дух, а его душевное воплощение в теле человека. Да, действительно природа духа разумна в том смысле, что его телом (духовным телом) является разум. Только в воплощенном виде в человеке дух приходит в противоречие с телесными желаниями и душевными страстями. В человеке дух находится не на своем месте, привходящим образом. То есть, его явление в человеке искажается инородными примесями, характерными для человека. Вероятно, есть более адекватные его разумной природе существа, чем люди, как например, авенлойцы. Но и они, в конце концов, явились жертвами страстей своих неадекватных родственников – темных сириусиан.
И все же в человеке есть инстанция, близкая духу, которая способна и в телесной своей определенности стать на время хозяином положения, прикинувшись страстью, но уже к самому разуму. Эта инстанция есть человеческая душа.
Как, кстати, она познается, по мнению Мальбранша? Она познается через чувство, ощущение самого себя. Самочувствие, сознание себя есть особый вид познания, по Мальбраншу. Но такое познание не дает определений ни души, ни ее модификаций в виде свойств, ибо есть познание не из идей, как в случае познания вещей, а из ощущений. Ведь если бы он имел только определение сознания, а не его ощущение или чувство самого себя, то он не знал бы сознания. С этим можно согласиться, если понимать под идеей то, что обычно называют «представлением». Так мы представляем вещи. Но это не философское понимание идеи, впервые данное Платоном, увидевшим в ней то, что видится лишь умом, а именно «чистое качество вещи», ее сущность. Я склонен как раз так понимать идею, то есть, истолковываю ее как явленную уму сущность сущего.
То, что Мальбранш считает познание других людей, основанным не на ощущении или идее (представлении), а на предположении, возможно верно. Однако когда он также говорит о познании чистых духов. Это предположение Мальбранша вызывает у меня возражение, если под этими духами он понимает не духовные существа, а сам по себе дух. Дело в том, что для меня бог, познание которого Мальбранш полагает четвертым видом или родом познания, и есть чистый дух в единственном числе. Действительно дух познается не из ощущения, предположения или идеи, то есть, в чистом виде, а из него самого как первопричины познания.

10 июня 1693 г. Вчера я бегло почитал Спинозу перед моей беседой с Кайрилет и нашел у него то, что, к моему удивлению, вполне совпало с тем, что я думал прежде. Я об этом уже писал выше и назвал обманом ума или его хитростью. Ум, чтобы быть принятым чувствами человека как чувственно телесного существа, должен стать сам чувством. То же самое я нашел у Спинозы в его теории интеллектуальной любви к богу как наивысшего аффекта. Об этом мы беседовали с Кайрилет, в итоге сойдясь на том, что разумное или душевное существо познает, исходя из чувств или аффектов, представлений, идей или понятий и того, что Декарт называл первой интуицией как врожденной идеей в смысле рождения вместе с ней самого сознания или ego cogito, а Мальбранш именовал видением или познанием вещей в боге.
С философией у нас с Кайрилет была относительная ясность, от которой мы получали неподдельное удовольствие. Осталось только обсудить наши немногочисленные возражения на учение Мальбранша об истине с самим автором в Париже.
А вот с политическими интригами при королевском дворе Людовика XIV была полная неясность. Сама аудиенция у короля меня разочаровала. Король меня представил своему двору как отпрыска славного рода ла Тремуйль, умолчав о моем родстве с семьей Ларошфуко, о чем кое-кто из приближенных короля прекрасно помнил. Этим кое-кто был шевалье Лоррен, который, несмотря на свой уже солидный возраст, выглядел красавцем. На него до сих пор заглядывались не только содомиты, но и дамы, по слухам недавно устроившие скандал по поводу права обладания над нарочно оброненным им шелковым платком. Он мне мило улыбнулся, когда король упомянул меня в качестве спасителя от бродяг, рыскающих в поисках, чем бы и кем бы поживиться вокруг Версальского дворца. Но ангельская улыбка шевалье не могла меня обмануть, ибо глаза его говорили обратное, желая мне провалиться сквозь землю в кромешный ад. Я только этого и ждал, чтобы свести с ним счеты за убитых близких.
В тот же день давали «оперу короля» Люлли «Атис», которая мне напомнила его же оперу-балет «Флора», чьи звуки и 30 лет спустя звучат в моих ушах, ведь одну из женских партий в ней исполняла моя дочь Мадлен. Опера была так прекрасна, что я был растроган до слез. Теперь я понял то, о чем прежде только догадывался: Люлли – гений.
Король в последнее время не жаловал лирической музыки покойного придворного композитора из-за строгости своей педагогической Мадам, предосудительно относившейся к искусству и считавшей его забавой для распутных бездельников. И новость о том, что в самом Версале будет исполнена самая любимая опера короля, заставила двор взволноваться и вспомнить то время, когда молодой король сам любил танцевать на публике.
На спектакле я заметил на себе внимательный взгляд красивой и стройной молодой особы, которая интригующе мне кивнула так, чтобы никто, кроме меня, этого не увидел. Я был не на шутку заинтересован проявленным ко мне интересом столь привлекательной и обаятельной мадмуазель. Правда, Люлли своей восхитительной музыкой заставил меня забыть на время прекрасную незнакомку. К тому же я помнил предупреждение Кайрилет не соблазняться при дворе прелестными дамами, ибо они вполне могут быть шпионками, подосланными врагами для моей погибели. Я, конечно, понимал, что Кайрилет, проявлявшая ко мне тоже интерес, предупредила меня не только для моей же собственной безопасности, но и для своего удовольствия, справедливо подозревая меня в том, что я могу увлечься не ей, а опасными для меня дамами.
После бессмертного творения Люлли, заслуживающего более искусного исполнения музыкантами и певческим ансамблем, я поспешил найти прекрасную незнакомку. И все же некоторое время у меня еще звучали в ушах партии Атиса и его пассии Сангариды. Наверное, они оказались более умелыми в исполнении, чем все остальные артисты из труппы театра Месье из Пале-Ройяля. Но, увы, прекрасной незнакомки нигде не было. Я уже отчаялся ее найти, как кто-то неожиданно, но ласково меня взял за локоть из-за спины и увлек в боковую комнату с парадной лестницы дворца. Как только я обернулся, так сразу оказался в нежных объятьях моей незнакомки. Ощутив на своих губах сладострастный поцелуй ее мягких и волнующих губ, я почувствовал, как замерло мое сердце, и закружилась от счастья моя несчастная голова. Следом сердце бешено забилось, и я рефлекторно сжал ее стройный стан в своих страстных объятьях. Стан моей спутницы внезапно выгнулся назад, ножки подогнулись, и я едва успел ее подхватить и нежно взять на руки. Я понял, что прекрасная дама от избытка сердечных чувств потеряла сознание. Как удачно, что рядом оказалась роскошная тахта, на которую я положил мою незнакомку и сел рядом с ней, пробуя угадать, с кем имею дело.
Как учтивый кавалер, я не мог воспользоваться слабостью дамы и получить так долго ожидаемое мужское удовлетворение. К тому же так исполненное, оно бы оказалось неполным без участия самой дамы в его достижении. Поэтому я был вынужден пожирать лишь глазами ее желанное тело, свободно раскинувшееся на мягкой тахте. Кем она была? Очевидно, что она была возлюбленной моего внука, слишком давно не видевшей своего долгожданного графа. Черты ее лица были великолепно вылеплены: природа на славу постаралась. Она казалась богиней красоты, вышедшей из пенных волн Ионийского моря. И это были не просто слова. Действительно, она оказалась превосходной находкой, нашедшей самого охотника, за долгие мои мытарства по разным мирам в поисках желанной любви. Правда, у меня вскользь мелькнула мысль о Кайрилет, к которой я испытывал вполне определенные чувства, но приключение с удачным призом звало меня вперед навстречу манящей неизвестности.
Вдруг я услышал скрип открывшейся двери, и в них показалась фигура Людовика XIV в сопровождении Мадам короля. Они с удивлением уставились на меня и лежащую рядом незнакомку и одновременно развели руками.
— Однако, вы, сударь, время не теряли, — с осуждением, качая головой, молвила госпожа де Ментенон.
— Нет, дорогая, ты плохо о нем думаешь. Наш спаситель продолжает оказывать свои спасительные услуги уже прекрасным дамам. Так, кто это у нас, ах, да, это…
— Мария д'Арманьяк, дочь вашего конюшего.
Я был поражен этим известьем. И уже невнимательно слушал колкости короля и Ментенон. Впрочем, вскоре они нас оставили, а Мария стала приходить в себя. Я внимательнее присмотрелся к приходящей в себя прекрасной даме. Казалось бы, я должен был насторожиться, ведь она была племянницей шевалье де Лоррена. Возможно, поэтому ходили слухи, что в исчезновении д'Олонна замешан шевалье, который вовсе не желал, что возлюбленным его племянницы может быть внук его врага — герцога Ларошфуко, бывшего сердечным другом Мадам Месье. Однако я не испытывал к ней никакого другого чувства, кроме нежности. Мне было все равно, чья она родственница. Как только Мари очнулась, так нежно меня обняла и заплакала от счастья, что, наконец, меня нашла. Однако затем показала свой ревнивый характер и обидчиво стала упрекать за то, что я ее покинул и уехал без предупреждения в неизвестном направлении. Оказывается, я был в колониях в Новом Свете.
Я вошел в роль и подыграл Мари, оправдываясь тем, что ее семья была против меня, и я желал ей только счастья.
— А в результате, Шарль, ты причинил мне большую сердечную боль, которая со временем только усилилась. Я надеясь, теперь ты никуда больше не пропадешь, а не то я просто умру.
Я заверил Мари, что никогда больше ее не покину без ее на то соиволения.
— Что-то меня заставляет усомниться в твоем уверении, — ответила мне Мари, подозрительно погрозив мне своим чудесным пальчиком.
Я весело засмеялся и проводил ее до кареты, направив шаги к своей карете. Но на пути к ней мне преградила путь чья-то тень.
— Граф д'Олонн, вы не могли бы оказать мне любезность и выслушать меня.
По голосу я понял, что меня окликнул мой враг, шевалье де Лоррен. Шевалье выступил из тени и вопросительно посмотрел на меня.
— Не чаял вас здесь увидеть, шевалье де Лоррен. Я к вашим услугам.
Так обменявшись формальными любезностями, мы остановились в шаге друг от друга. Однако шевалье не проявлял обычной для себя дерзкой манеры дразнить остротами своего противника. Он неспешно собирался с мыслями в моем присутствии. Наконец, он нарушил молчание.
— Сударь, вы знаете, где вы находились все это время, как нас покинули.
— На аудиенции у короля речь шла об этом.
— Но мы то с вами знаем, где вы были. Версия о вашем пребывании не выдерживает никакой критики.
— Вы, что, шевалье, обвиняете меня во лжи.
— Что вы, граф. Может быть, вы просто забыли об этом. Как говорил мой знакомый герцог Ларошфуко: «Все жалуются на свою память, но никто не жалуется на свой ум».
— «…на свой разум».
— Вам лучше знать.
— В каком смысле?
— Ведь герцог был вашим дедом.
— Шевалье, вы намекали мне на то, что я был не в колониях. Почему же я, по-вашему, говорю обратное?
— Может быть, вы и были в колониях, но не все два года вашего отсутствия.
— Откуда вам это известно?
— Мне это известно, как родственнику Мари, любовником которой вы были.
— Так, где же я отсутствовал помимо колоний?
— Короткая у вас память, молодой человек. Вы были у меня в имении в Лотарингии, когда, возвращаясь со свидания с племянницей, наткнулись на засаду ее отца. В неравной схватке вы были ранены и получили сильный удар по голове, потеряв сознание. Только мое вмешательство спасло вам жизнь. Вас отнесли ко мне домой, где вы отлежались и потом исчезли. Не дождавшись меня из Парижа.
— Значит, я вам обязан жизнью? Если так, покорно вас благодарю.
— Не стоит благодарностей. Надеюсь, что на моем месте вы поступили бы также. Или я ошибаюсь?
— Мы все иногда ошибаемся. Но я думаю, что вы в данном случае не ошиблись.
— И на этом спасибо. Я вас не осуждаю за связь с моей племянницей, хотя и не являюсь вашим другом. Из-за дуэли с вашим отцом вы посчитали меня своим врагом, но не я нанес подлый удар ему в спину. Это дело ваше и маркиза д'Эффиа. Вероятно, вы, как многие другие, считаете меня и отравителем Мадам Месье. Я не буду вас в этом разубеждать. Я желал неприятностей Генриетте Английской, но я ее не убивал, как и не подсылал к ней отравителей. На вашем представлении двору мне подумалось, что все боятся смерти, и я ее боялся. Но теперь я понял, что она такое и мне стало легче переносить ее близость. Принято считать смерть мертвой, но она живая. Я не оговорился: она живая в том смысле, что никогда не исчезнет, не прекратит свое существование. Я даже стал завидовать мертвым, ведь они никогда не перестанут быть мертвыми. Именно смерть является вечным постоянством.
— Да, вы философ, любезный шевалье. Однако, по моему разумению, смерть тем то и отличается от жизни, что она есть то, чего нет. Когда есть смерть, ничего нет, включая и указанное вами постоянство. В смерти нет постоянства, как нет и ничего другого. Вот этим ничтожением всего она и страшна. Вы же пытаетесь смерть реабилитировать, придавая ей черты жизни. Возьмем меня. Когда есть смерть в отношении меня, тогда меня нет. Единственно чем смерть привлекательна, так это тем, что итак все знают, — она прекращает наши страдания. В этом смысле она есть утешение для страждущего. Иногда человеку очень плохо от сознания своего сознания.
— Возможно, вы правы. Мне смерть кажется благом, что она прекращает свойственное мне желание зла окружающим. Но теперь я меньше всего его желаю, и поэтому не буду чинить препятствий для вашего романа с моей племянницей. Могу даже замолвить словечко за вас моему брату.
— Чем я заслужил такую милость?
— Не в вас дело, а во мне. Я больше стал задумываться над странностями своего скверного характера.
— Вы советуете мне положиться на ваше слово и все забыть?
— Совсем нет. Я не рекомендую вам полагаться на мое слово или слово любого другого придворного. При дворе наивно искать дружбу и товарищескую солидарность. Я просто хочу сказать, что «не так страшен черт, как его малюют».
— Вы ждете от меня шага к примирению?
— Не совсем. Я жду от вас разумного решения. У нас нет причин для с ...

(дальнейший текст произведения автоматически обрезан; попросите автора разбить длинный текст на несколько глав)