Десять ампул \ Глава 3
Мамука Зельбердойч Возрастные ограничения 18+
Он вошёл в квартиру, уставший и истощённый, операясь на дверь, он опустил на землю сумку, и начал не спеша расстёгивать куртку.
Вглядываясь куда-то в даль, он думал о чём-то своём, перебирая пальцами пуговицы и что-то себе нашёптывая. Как вдруг он замер. Будто он что-то увидел, что-то не обычное. Вышел на середину комнаты, и начал что-то рассматривать сквозь балконную дверь. Он пошёл на кухню, взял табуретку и вышел с ней на балкон.
Взяв в руки Цейсовский бинокль, он залез на табуретку, и начал вглядываться вдаль. Он смотрел прямо, выше пятиэтажек что впереди, прямо на линии горизонта. Стоя, он приподнимался на носках, чтобы ещё лучше рассмотреть. Через минуту он убрал бинокль, и смотрел уже без него в упор.
Его глаза были полны тревоги, и какого-то не ясного страха перед чем-то, или кем-то. Он снова приставил бинокль к глазам, и отчаянно разглядывал это нечто.
— Интересно, что это он там узрел?
— Он смотрит, куда он сможет допрыгнуть, если вдруг сиганёт с табуретки.
— Ну же, Толян, давай прыгай.
— Ещё один шаг, один прыжок. И ты свободен. Ну же Толик, прыгай!
— Прыгай, прыгай, прыгай, прыгай!- Не успокаивались сержанты.
Толик опустил бинокль. Его лицо было хмурым и бледным, его тело будто свинцом налилось, и он ощутил смертельную усталость. Он сел на табуретку явно чем-то взволнованный, его взор был тяжёл и не выносимо глубок. Его явно что-то беспокоило и не отпускало. Он чего-то боялся.
— Ну, Толян, ты нас расстраиваешь! Почему ты не выпрыгнул, ты был так близок к свободе.
— Что ты с ним разговариваешь, товарищ младший сержант? Нормальный человек давно бы выпрыгнул, нормальный мужик в смысле. А он поступил как баба.
Но Толика меньше всего волновало мнение этих двух. Он что-то шептал:
— Боже, не может быть, это произошло, это скоро наступит, это так близко. Как так могло произойти, он уже так близко. А я, я и не думал, я не предполагал, что это со мной может случиться, боже мой! Как так? Почему мне никто не сказал? Почему меня не предупредили. Господи, ГО-СПО-ДИИИ!
— Что там, кто это, про что ты вообще?
— Это полтинник.
— Что? – переспросил товарищ сержант.
-ПОЛТИННИК!!!
— Он идёт, приближается, скоро уже будет здесь, а я не готов, я не хочу.
— Ну, мало ли что ты не хочешь – попытался пошутить сержант.
— Мне сейчас 48 и 7, скоро он придёт, он будет здесь.
Толик вскочил и начал бегать по комнате, твердя про себя это слово.
ППСы никак не могли понять, о чём он вообще говорит.
— Слишком рано, СЛИШКОМ РАНО!!! Я, я ещё не готов, я ещё ничего не сделал, ничего не закончил, мне, будто вчера было 25, я был молод и красив, и вдруг приходит он, ПОЛТИННИК. Боже! Как же так, за что? Чем я это заслужил?
Нет! Ещё рано, рано, ещё нельзя. Я ещё не готов, так же нельзя, я ведь ничего не успел в этой жизни. Господи!
Надо что-то сделать, но что, ЧТО??
— А что ты вообще можешь сделать Толян, это старость?!- сказал младший сержант.
— Нет, не произноси это имя при мне, я не хочу его слышать, я не хочу его знать, это не про меня! В принципе, тебе этого не понять, товарищ младший сержант ты давно мёртв, ты призрак и тебе всегда 28. А я, я боюсь, что скоро придёт полтинник.
— И схватит тебя и унесёт тебя в могилу, где тебе и место – добавил сержант.
Толик подошёл к зеркалу в прихожей и начал пристально рассматривать себя. Увиденное резало его из нутрии, и приносило тяжелейшие моральные, и почти физические муки.
— Боже мой, боже мой!
Как так могло случиться, посмотри на меня, кем я стал? Что со мной произошло, в кого я превратился? Как зовётся тот монстр, что делает такое с людьми?
— Его зовут время. Просто время.
— Как же оно меня изувечило. Как я был молод, как красив, как я цвёл, и пах и тогда на меня словно мотыльки летели женщины, как я жил, как весел был как молод?
Боже.
А сейчас мне тошно смотреть на себя. Взгляните на меня! На это лицо!
Изъеденное морщинами, оттёками, обтянутое кожей, давно потерявшее былую упругость и румянец. Железные и золотые зубы, синева от водки и недосыпания. А как вам эта щетина, с которой не справится никакая бритва?
— Неслабо тебя Свиридычотделал.
— Я не про это, товарищ младший сержант, синяки заживут, а душа уже нет.
Полтинник, полтинник, полтинник. Я не могу смириться с этой мыслью, я её не принимаю, не принимаю!
Оба милиционера сидели тихо и задумчиво, несомненно, в душе они были не очень хорошими людьми, и никогда не упускали шанса, чтобы не посмеяться над своим мучителем. Но сейчас они сидели тихо, как будто понимали, что это очень неудачная тема для шуток.
— Ну и забей на него, Толик. Ну, подумаешь, полтинник, ну полтинник, а хоть бы и полтинник, после него жизнь не заканчивается.
— И тут вы ошибаетесь, товарищ младший сержант. Жизнь существует только до того момента как придёт полтинник, после него никакой жизни уже нет, а есть лишь жалкое существование, и мы продолжаем уже не жить, а именно существовать в этом прогнившем обществе. А оно, кстати, нас тоже презирает. Это общество назначит мне пенсию в 358 гривен в месяц!!!
И вот тогда начнётся настоящее выживание, оттягивая свой конец и переживая день за днём, день за днём. Когда каждый свой день ты начинаешь с мысли пережить его, с нею и заканчиваешь. И так до тех пор, пока не загнёшься.
О нет, я не хочу так существовать, мне не нужна такая жизнь. Это будет уже не жизнь. Полтинник придёт, и разделит мою жизнь на до, и после. И эта жизнь, что будет после, это ничтожное доживание на пенсию в 358 гривен, мне не нужно.
Он поднял с пола сумку, и пошёл на кухню, раздумывая о смысле бытия. Положил в хлебницу водку, и хлеб в холодильник, а после того как автомат не помещался в морозильной камере, он понял, что чихлит и всё разложил на свои места.
Он налил себе половину стакана водки, и выпил всё залпом.
И почувствовал, как по его телу растекается тёплая река, орошая засохшую землю и унося с собой дурные мысли. Ему тут же стало немного легче, он начал глубоко дышать и наконец успокоился, поставил бутылку в холодильник и пошёл в зал.
И он опустился в своё любимое кресло с оторванным подлокотником и грязным пледом. Включил телевизор, взял в руки пульт дистанционного управления, и стал переключать каналы своего старенького телевизора « Весна 51 Тц».
Но у телевизора «Весна 51 Тц» не было пульта дистанционного управления в принципе, и быть никак не могло. У него была лишь жёсткая ручка для переключения каналов. Скажите вы, скажите и будете правы, не было у телевизора пульта, не было. А Толик сделал, сел и сделал себе пульт
Толик взял железный арматурный пруток диаметром 16 мм и длиной 4000 мм, чтобы доставала до угла через всю комнату. На конце арматуры было приварено гнездо, которое надевается на переключатель каналов. Это гнездо фиксируется, а на другой стороне арматуры находится рукоятка для вращения. Если надо переключить канал вперёд то крутишь влево, если канал назад крутишь вправо.
Красота! Пусть не слишком удобно использовать пульт, нужно привыкнуть, зато сидишь в кресле и переключаешь каналы.
Он уже почти было расслабился, как товарищ младший сержант нарушил своими словами эту возникшую пустоту.
— Ну а про нас ты подумал? С нами что будет?
— Что с вами, а при чём тут вы?
— Мы что, так и будем обречённо существовать, прикованные навеки к тебе. Будто застряв между двумя мирами. В этом нас уже похоронили, а в тот ещё не принимают. Что нам остаётся?
— А я откуда знаю, что ты у меня спрашиваешь?
— А у кого мне спрашивать как не у тебя? Это ведь ты, ты во всём виноват, это из-за тебя, нас обрекли до конца твоих дней быть твоим проклятием. Из-за того, что ты сотворил в своей жизни столько гадости, столько боли людям причинил, столько страданий, что мы даже после смерти не можем успокоиться, и продолжаем оставаться в мире смертных как проклятие отравляющее твоё бытие.
— Ты что, товарищ младший сержант, смеешь меня в чём-то упрекать?
Нет, это вы, вы два жалких мусора сами обрекли себя на такую участь. Жили всю жизнь, что отбросы общества, органы правопорядка. То и умеете, что пьяных обирать, да у малышей деньги отбирать, взяточники да коррупционеры. Самые типичные гопники, шваль подзаборная. Вот вы товарищ младший сержант, ППСники, патрульные, ходите, что короли города, радуетесь, что о вас руки никто ни хочет марать, потому и дожили до 28 лет. Да вас стрелять надо что воробьёв, чтобы хоть немного землю под ногами почувствовали, вы самая большая рана нашего общества, и поэтому стрелять вас надо!
— А ты так и сделал!
— Да! Я так и сделал! Я внёс свою скромную лепту в наше общее дело оздоровления этой страны от таких как вы, и наказал вас. Мусорское отродье, за весь этот бардак, что вы тут развели.
— Так прими это наказание как должное, ведь ты, Толян, не многим лучше нас.
— Пускай я и не лучше вас, но я не прикрываю свою жадность законами и погонами, и в отличие от вас, поддерживаю порядок.
— Порядок? Грабя ювелирные магазины?
— Я граблю буржуёв, и забираю буржуйское добро для нужд пролетариев.
Немая пауза.
Истерический смех.
— Ты, ты и никто другой в этом виноват, это ты один виноват, что нас троих так наказали. Это ты влетел в тот злополучный день моего дежурства в банк, и убил меня исподтишка!
— Я бы тебя ещё раз убил, кабы мог, мусор.
— Я выполнял свой долг, и охранял банк.
— Ну да. Когда я влетел в банк, то увидел скучающего милиционера государственной службы охраны, и мне захотелось его развеселить.
— Напавши сзади, словно крыса?
— А чем не способ? Всадить в печень лезвие ножа длиной 30 см для шинковки капусты, почему бы и нет? Этого то вы меньше всего ждали, и даже бронежилет вас не спас!!! А ваш табельный ПМ, так и остался в кобуре.
— Я охранял банк от таких как ты!
— Значит плохо, плохо охранял ты свой банк, товарищ сержант. И никому ваша служба, и ваша смерть не пригодились. Ни вам, ни буржую, чей банк вы так и не защитили!
А вы что молчите, товарищ младший сержант? Вам не стыдно?
— За что? За то, что я погиб в бою?
— За то, что служили плохо, грехов наворотили, и погибли как неудачник.
— Это кто неудачник, я?
— Дева Мария! Когда завыла сирена, тут же подъехал УАЗик. И тут вы выскакиваете, с автоматом, помнится мне, вы даже несколько раз выстрелили в моем направлении. Но ни одна ваша пуля в меня не попала. А вот моя пуля, кстати, выпущенная из знакомого товарищу сержанту ствола, попала вам в шею.
-Я не о чём не жалею.
— Ни о чём? А о том, что жил как мусор, и когда умер, будучи вооруженным автоматом, не смог защитить ни буржуйский банк, ни себя. Тебе не обидно, хотя бы за то, что оставил мне свой табельный АКСУ и два рожка, который импонирует к пистолету товарища сержанта.
Трясёт перед призраком автоматом.
— Это вы, вы сделали меня не только опасным, отчаянным бесстрашным, но ещё и хорошо вооружённым налётчиком. И теперь я уже не боюсь ваших живых коллег.
-Всё!!! С меня хватит. Пусть мы не ангелы, но ты, тварь тоже хорош, затвои, за твои грехи мы тут маемся, из-за тебя, нас на небо не берут. Мы твоё наказание, твоя кара, и до конца твоих дней, до твоего окончательного вздоха мы будем тебя гноить, слышишь? Пока у тебя сердце бьется, мы будем тебе вечным напоминанием о твоих грехах. ПОНЯЛ!!!
— Нет! Ну, уж нет товарищ сержант, тут вы не совсем правы. Вы, как я уже сказал выше, тоже не праведники, далеко не праведники. Может быть, вы наказание мне за мои грехи, и пускай будете преследовать меня до упора, но ведь я тоже не подарок. Я не дам вам свободы, я никуда вас не отпущу, и буду мучить вас, снова и снова, снова и снова. А всё потому, что я вас, милиционеров, очень не люблю, и, наблюдая за вашими мучениями, буду получать удовольствие. И не передать словами того счастья и душевного подъёма, что я испытал, отправив вас на тот свет.
— Ты нас туда ещё не отправил, мы ещё тут.
— Теперь я доставляю себе удовольствие, мучая вас уже после смерти, и не передать вам того, что я сейчас ощущаю. Вы лишь бесплотные души, летайте себе, и лишний раз подумайте о том, что вы в этой жизни не так сделали.
— Пускай! Пускай мы лишь призраки. Но знай, мы от тебя никуда не денемся, готовься!
В дверь постучали. Толик взял ПМ и спрятал за пояс.
— Что-то сегодня меня гости не совсем радуют.
Он с опаской открыл дверь. Там стоял старший научный сотрудник и саксофонист с верхнего этажа. Они держали рукопожатие и никак не отпускали руку друг друга.
— Чего вам?
— Разбей!
Толик замахнулся, и перерубил рукой их крепкое рукопожатие.
— Ну, всё, бородатый, готовь ящик коньяка!
— Ты его сначала выиграй.
— Толик, тут спор такой нарисовался. Бурундук — это птичка или рыбка?
Толик был не готов к этому вопросу и был слегка ошарашен. Сержанты, также застыли в недоумении.
— Признаться, я не готов к вопросу, а что, это принципиально важно?
— Очень! – Ответил старший научный сотрудник конструкторского отдела.
— Бородатый говорит, что это птичка, а я считаю, что это рыбка, вот мы и забились на ящик коньяка.
— Насколько мне известно, Бурундук – это ханурь из 16 дома.
— Я в курсе, речь идёт не про него, а про зверушку.
— Ребята, спросите лучше у Манжета, он умный, знает.
— Уже спрашивали – ответил бородатый саксофонист.
— Ага он сказал.... Как он сказал?
— Он сказал, что это у нас первый симптом зоофилии, что мы оба больны, болезнь прогрессирует, и нас надо лечить.
— Насколько я помню, бурундук это млекопитающее – продолжал Толик.
Нулевая реакция, слово млекопитающее никому ничего не сказало.
— А млекопитающее может летать? – Спросил учёный.
— По-моему нет.
— А плавать?
— Ну, некоторые, по-моему, всё-таки плавают.
-О! Что я и говорил! Бурундук это рыбка. Бородатый, я жду свой коньяк у себя в номере.
— Так уж и быть.
— Неси его прямо в тех отдел. Там его и оприходуем, только шоколад, слышишь, шоколад не бери, я его не люблю, фольга в зубах застревает. Давай быстрее, Найтмэн!
— А почему Найтмэн? – поинтересовался Толик.
-Ну, Найтмэн тоже на саксофоне играл.
Гости пропали за закрытой дверью, и Толик снова остался один.
Ну, не совсем один, он остался один, с двумя призрачными представителями закона, чьё общество его ну совсем не радовало. И тут вновь воцарилась тишина, которую никто не смел нарушить. Сержант начал скучать.
— А всё же, Толян, кто во всём этом виноват?
— Ты про что?
— Да я про всё, про эту ситуацию, в которой мы барахтаемся. Кто виноват в том, что всё так получилось, ведь никто, никто не думал, не знал, не хотел, чтобы всё так вышло.
— И ты наверно думаешь, что надо кого-то винить? – Спросил Толик.
— Надо! Кто-то должен ответить за мою смерть, и вообще за все наши мучения, но вот только я не знаю кто.
— А я тебе скажу, кто во всём виноват. Мы все родились не по своей воле, и все сюда попали случайно. Просто мой папа, залез на мою маму. И всё! И я появился в этом долбанном мире. Мир, который я не люблю, который мне не нужен. И я, мы, мы все в нем нежеланные гости. Лично меня, ну никто не спрашивал, хочу ли я рождаться, нужна мне ли эта жизнь, эта планета, эта страна?
Меня поставили перед фактом. И теперь я должен жить, неясно для кого, каждый день пробовать добыть денег, чтобы жить дальше. А зачем? Зачем это всё мне нужно? Я не вижу ну никакого смысла в своём рождении, и всей своей последующей жизни.
Во всём виновато время, да, время. Это оно поставило меня перед фактом моего существования, это оно несёт ответственность за то, что я родился в этом городе, в этой стране. А может быть, я хотел родиться где-нибудь в Сиэтле?
— Э, да ты себе на губу наступил! – высказался товарищ младший сержант.
— Меня зажали меж двух стен всей этой действительности, и я считаю время от момента своего рождения. И я не знаю, сколько мне предначертано. Из всей бесконечности бытия, мне был выделен какой-то ничтожный отрезок. Это такая себе подачка нищему, и мне больно осознавать всю ничтожность своего бытия. Ведь именно время самый жестокий тиран, какой только может быть. Вспомни, как молоды мы были, и теперь погляди, что со мной сделало время! Взгляни на эту дряблую плоть, как оно меня изувечило!
Он молча смотрит в зеркало.
— У меня выпали половина зубов, и я уже далеко не тот. Надо мной словно издеваются, отрезают каждый день по кусочку молодости, и смеются, глядя, сколько я ещё протяну. И этот ПОЛТИННИК, наступит и скажет, что я уже седой старик, и своё пожил. А я не хочу, НЕ ХОЧУ!!!
— Ну, мало ли ….
— Мало ли что ты не хочешь?
И он вновь взглянул в зеркало. Отошёл в сторону, подняв с пола, пустую бутылку от водки и со всего размаха запустил в зеркало.
— У, Толян, теперь тебе семь лет счастья не видеть, ты разбил зеркало.
— Да я всю жизнь несчастный. Как будто кто-то смеётся над нами. Словно крысами в банке, смотрит, как мы рождаемся, стареем и умираем, и тот, кто наблюдает за всем этим зрелищем – явно больной псих. Он смотрит, как мы тут мучаемся на земле, и он там….
Толик указывает пальцем вверх.
… испытывает удовольствие. Да над нами всеми тут смеются. Ты думаешь, сержант, что это я вас убил? Нет, ты не прав, он ещё до вашего рождения решил, что вы погибнете от моих рук, и вся, вся ваша жизнь была лишь репетиция этой сцены. Каждый из нас живёт столько, сколько он посчитает нужным, и умрёт тогда, когда он решит. И после этого вы смеете его называть милосердным господом богом, да это же садист, и он мучает всех нас, решая, кто и когда умрёт.
А я так не хочу, я хочу быть свободным, свободным и умереть тогда, когда придёт моя пора. А НЕ ТОГДА КОГДА ОН РЕШИТ!!!
Младший сержант разочаровано разводит руками.
-Да, товарищ младший сержант. И признаться, я не понимаю прикола, от нашей с вами ситуации. Если это кажется сверху смешным, все наши мучения, если всё было предопределено, и ничего нельзя было решить или изменить – то пусть меня вши живьём съедят. Если это кому-то кажется комической ситуацией.
Ведь я лично вас обоих не в чём не виню, нет, не подумайте, это была ваша участь, ваша судьба, и моя тоже, и мы все идём по этому начертанному плану. И некуда нам свернуть, просто некуда. Я знаю, что всему своё время, слышишь, милиционер, всему своё время. И время каждого придёт. Но вот только Я НА ЭТУ ИГРУ НЕ ПОДПИСЫВАЛСЯ!!!
За стеной начали стучать и кричать.
— Да сколько можно, ты захлопнешься сегодня, заколебал орать?!
— И самое обидное, самое обидное это то, что ничего, ничего нельзя сделать, вот что меня гнетёт. Мы все живём столько, сколько нам позволили, и умрём тогда, когда нам разрешат. Это положение вещей меня бесит. И я хочу попробовать кого-то спасти из этого круговорота. Я слишком глубоко увяз, но может кого-то ещё можно спасти.
— Кто, ты? Да ты ничегошеньки не можешь сделать, слышишь, ничего, ты жалкий алкаш — параноик, это твоя судьба.
— Судьба? СУДЬБА???
— Не произноси при мне слово судьба, товарищ младший сержант, не стоит!
Я не хочу слышать это имя. Я уже устал ей потакать, и быть у кого-то сверху на побегушках. Если я захочу, я сам БУДУ СУДЬБОЙ.
— Не ну люди, вас же по-человечески попросили, будьте проще, не надо орать! – раздался голос из-за стенки.
— Я вам сейчас покажу что такое судьба, сейчас вы всё увидите.
— Да, давай, выпрыгни из окна и спутай судьбе все карты.
— У меня идея ещё лучше! – он идет и открывает шкаф. Из которого вынимает Снайперскую Винтовку Драгунова.
— И-го-го себе!!! – оцепенели милиционеры.
— Откуда это у тебя?
— Это подарок судьбы, товарищ сержант.
Толик отстёгивает обойму, и видит в ней десять патронов.
— Десять патронов, всего десять, так мало или наоборот слишком много. У меня в руках десять патронов калибра 7.62 мм. Это целых десять человек я могу спасти от идиотизма этого мира, всей этой жизни. Это десять ампул лекарства от этой страшной болячки.
Десять.
ДЕСЯТЬ!!!
Всего десять!
Он посмотрел в окно. Там по-прежнему ездили машины и ходили люди, и все вокруг радовались этому замечательному дню.
Всего десять ампул, а смотрите сколько больных!
— И первый больной это ты. Давай, всади в себя пулю, и считай всё.
— И я не смогу их всех забрать с собой, я просто не смогу, их слишком много. И никто, никто из них не осознаёт, что болен и никто не думает лечиться.
Они хотят быть игрушками в руках времени и вечности, и бесконечно радовать своим шуршанием этих извергов.
Но я ведь не монстр, нет.
— Ну конечно не монстр Толик, ты гораздо хуже! – сказал сержант.
— Я добрый, я их освобожу! Пусть не всех, некоторых, кого успею.
Он вставляет обойму, снимает предохранитель и ставит флажок в боевое положение, передёргивает затвор, отправляя патрон в патронник.
Прислонившись к окну, высунув из него ствол, начинает в оптический прицел рассматривать прохожих, выбирая « самого достойного».
Первое что он видит это такси DaewooSens с водителем, который стоит рядом в ожидании клиента.
— О, вот-вот он первый счастливчик, сейчас он выиграет Джек-пот. Бедолага бомбит днём и ночью, чтобы набить кассу и заработать денег, на которые он постарается прожить и не умереть с голоду. Он презирает эту жизнь, и она его кстати тоже. У них взаимная антипатия, он навеки обречен, крутить баранку, но я его освобожу,… хотя постой. Он ещё молодой, и он ещё не знает что такое страх, он ещё не знает что такое жизнь, он ещё не до конца понял, что такое отчаяние и безысходность. У него ещё всё впереди, жизнь ему ещё покажет, она его ещё научит. Ох, научит. Ему ещё рано умирать, время его оставило для себя, с ним ещё позабавятся, живи!
Смотрите, товарищ сержант, воспитательница ведёт группу детского сада, как мило, вот уж кто достоин ампулы милосердия, какие милые детки! Они такие маленькие, такие ничтожные, и они ещё ничего не понимают. Они идут и улыбаются, радуются жизни. Они ещё не знают, не догадываются, что такое жизнь. А ведь они все, все до одного обречены. Время и вечность обрекли их тянуть все тяжести этой жизни, они ещё узнают, во что вляпались. Им только предстоит узнать её кроваво-солёно-горький привкус.
Половина их сядет, остальная половина будет пить, и колоться, и однажды, они все умрут, кто от отравления Денатуратом, кто от боли, самые несчастные от старости, и им выпадет дожить до конца жизни. Не дай бог!
А кто-то умрёт при родах, рожая очередное поколение пушечного мяса для нашей великой и горячо любимой родины, а кто-то во время аборта, осознав свои ошибки, и стараясь всё исправить. Кто-то из них разобьётся на мотоцикле, а кто-то от передозировки, кто-то в камере тюрьмы, а кто-то от сифилиса будет умирать долго и мучительно.
Вот что их ожидает в этой жизни. Но они ещё даже не подозревают ни о чём, от того так улыбаются, посмотрим, что с вас вырастет, цветы жизни!
И преподавательница, она ведь не предупредит их, не поможет и не спасёт, а ведь она знает, знает не хуже меня, что им предстоит пережить на этой грешной земле, в этой стране. О мама, о мама! Врагу такой участи не пожелаешь.
Пусть живут, они только начали жить, то-то время и вечность позабавятся, ох позабавятся, ай как они с кем-то позабавятся, жаль, я этого не увижу.
— Толя, ты в курсе, что ты больной? Ты слышишь, что ты несёшь?
— Да ладно вам, товарищ младший сержант. Не мешайте мне искать самого достойного из достойных!
Водитель трамвая? Нет!
Китаец, продающий персики? Снова нет!
Молодая девушка? Мимо!
Нищий? Снова не туда.
Прицел скользил по улице, выискивая победителя сегодняшней викторины «Поймай пулю калибром 7.62 мм». Таблица наведения разбивает силуэты на части, не разбирая, на кого смотрит.
— О, боже мой! – Воскликнул Толик.
На остановке стояла старенькая бабушка. Она была одета в вязаную шапку, накрытую платком, и в незатейливый серый плащ ещё Сталинских времён.
— Боже мой, бабушка, бабушка. Сколько лет вы ходите по этой земле, сколько сил вам требуется, чтобы начинать каждый день. Ведь каждый, каждый новый день не приносит вам ничего, ничего. Лишь только боль, лишь страдания и конечно надежду, надежду на что-то. То чего я не могу никак постичь.
Посмотрите на себя, как вас изуродовали годы, сгорбили, состарили и почти парализовали. Государство вас сделало нищей, общество стало вас презирать. А вы живёте, живёте и живёте.
Я поражён!!!
Сколько, сколько лет вы топчите эту землю? 70, 80, 90 мне кажется, что уже целую вечность. Вы с достоинством прожили свою жизнь, отдали ей всё, всё что могли, всё что имели, отдали саму себя, некогда молодую и цветущую. Для этой страны вы рожали детей, за эту страну вы воевали, пройдя такую войну, что не дай бог никому. На своих плечах вы построили новый мир, и долго работали для него, для людей. Пока ваши руки не стали дряхлыми и лицо не съели морщины.
Того, что вы пережили, хватит на десять смертных жизней, а того, что увидели на батальон палачей. Вы отдали всё, всё. И ничего не просили взамен. Даже сострадания.
И вот вы опять, поднимаетесь этим утром, чтобы встретить ещё один, до мучения не нужный день. И вот, вы опять, опять идёте в магазин, чтобы купить водки…
— Или хлеба?
… тихо сержант, тихо. Это время, эта вечность взяли от вас всё, а в конце обрекли вас на искупление этой немощной старостью.
— За что?
Одного я не могу понять? За что? Вы как никто другой заслужили покой, пусть страшный и неизбежный, а всё же покой, который будет получше этой жизни. Все они не достойны столь высокой милости освобождения, а вы достойны. Но никто, никто из этих трусов никогда не осмелится вас освободить. Освободить и прекратить ваши бесконечные мучения. А я вас освобожу, я вас пощажу, видя ваши страдания, я отпускаю вашу бессмертную душу. И я дарю вам то, что вы уже давно заслужили.
Я вас отпускаю, ну же. Летите!
Подъехала маршрутка, бабушка подошла к ней. Открылась дверь, и стали выходить люди. Вышел последний пассажир, и старушка взялась за ручку двери, чтобы залезть вовнутрь …
…Но тут раздался выстрел, и белая маршрутка разукрасилась в тёмно-багровые тона красного вина. Пассажиры в салоне были с ног до головы в крови, крича от ужаса и не понимая, что произошло.
Он закончил фразу и медленно нажал на курок. Раздался выстрел, и могучее оружие, издав громоподобный хлопок, сильной отдачей ударило прикладом в плечо, причём основной удар пришёлся по ключице.
Толик не был профессиональным стрелком, и не был в курсе как правильно держать винтовку, поэтому он никак не ожидал получить отдачу такой силы. А удар был действительно не слабый. От отдачи он рухнул на землю как подкошенный, и его тело пронзила резкая боль в ключице, которая была так сильна, что он отрубился.
Вглядываясь куда-то в даль, он думал о чём-то своём, перебирая пальцами пуговицы и что-то себе нашёптывая. Как вдруг он замер. Будто он что-то увидел, что-то не обычное. Вышел на середину комнаты, и начал что-то рассматривать сквозь балконную дверь. Он пошёл на кухню, взял табуретку и вышел с ней на балкон.
Взяв в руки Цейсовский бинокль, он залез на табуретку, и начал вглядываться вдаль. Он смотрел прямо, выше пятиэтажек что впереди, прямо на линии горизонта. Стоя, он приподнимался на носках, чтобы ещё лучше рассмотреть. Через минуту он убрал бинокль, и смотрел уже без него в упор.
Его глаза были полны тревоги, и какого-то не ясного страха перед чем-то, или кем-то. Он снова приставил бинокль к глазам, и отчаянно разглядывал это нечто.
— Интересно, что это он там узрел?
— Он смотрит, куда он сможет допрыгнуть, если вдруг сиганёт с табуретки.
— Ну же, Толян, давай прыгай.
— Ещё один шаг, один прыжок. И ты свободен. Ну же Толик, прыгай!
— Прыгай, прыгай, прыгай, прыгай!- Не успокаивались сержанты.
Толик опустил бинокль. Его лицо было хмурым и бледным, его тело будто свинцом налилось, и он ощутил смертельную усталость. Он сел на табуретку явно чем-то взволнованный, его взор был тяжёл и не выносимо глубок. Его явно что-то беспокоило и не отпускало. Он чего-то боялся.
— Ну, Толян, ты нас расстраиваешь! Почему ты не выпрыгнул, ты был так близок к свободе.
— Что ты с ним разговариваешь, товарищ младший сержант? Нормальный человек давно бы выпрыгнул, нормальный мужик в смысле. А он поступил как баба.
Но Толика меньше всего волновало мнение этих двух. Он что-то шептал:
— Боже, не может быть, это произошло, это скоро наступит, это так близко. Как так могло произойти, он уже так близко. А я, я и не думал, я не предполагал, что это со мной может случиться, боже мой! Как так? Почему мне никто не сказал? Почему меня не предупредили. Господи, ГО-СПО-ДИИИ!
— Что там, кто это, про что ты вообще?
— Это полтинник.
— Что? – переспросил товарищ сержант.
-ПОЛТИННИК!!!
— Он идёт, приближается, скоро уже будет здесь, а я не готов, я не хочу.
— Ну, мало ли что ты не хочешь – попытался пошутить сержант.
— Мне сейчас 48 и 7, скоро он придёт, он будет здесь.
Толик вскочил и начал бегать по комнате, твердя про себя это слово.
ППСы никак не могли понять, о чём он вообще говорит.
— Слишком рано, СЛИШКОМ РАНО!!! Я, я ещё не готов, я ещё ничего не сделал, ничего не закончил, мне, будто вчера было 25, я был молод и красив, и вдруг приходит он, ПОЛТИННИК. Боже! Как же так, за что? Чем я это заслужил?
Нет! Ещё рано, рано, ещё нельзя. Я ещё не готов, так же нельзя, я ведь ничего не успел в этой жизни. Господи!
Надо что-то сделать, но что, ЧТО??
— А что ты вообще можешь сделать Толян, это старость?!- сказал младший сержант.
— Нет, не произноси это имя при мне, я не хочу его слышать, я не хочу его знать, это не про меня! В принципе, тебе этого не понять, товарищ младший сержант ты давно мёртв, ты призрак и тебе всегда 28. А я, я боюсь, что скоро придёт полтинник.
— И схватит тебя и унесёт тебя в могилу, где тебе и место – добавил сержант.
Толик подошёл к зеркалу в прихожей и начал пристально рассматривать себя. Увиденное резало его из нутрии, и приносило тяжелейшие моральные, и почти физические муки.
— Боже мой, боже мой!
Как так могло случиться, посмотри на меня, кем я стал? Что со мной произошло, в кого я превратился? Как зовётся тот монстр, что делает такое с людьми?
— Его зовут время. Просто время.
— Как же оно меня изувечило. Как я был молод, как красив, как я цвёл, и пах и тогда на меня словно мотыльки летели женщины, как я жил, как весел был как молод?
Боже.
А сейчас мне тошно смотреть на себя. Взгляните на меня! На это лицо!
Изъеденное морщинами, оттёками, обтянутое кожей, давно потерявшее былую упругость и румянец. Железные и золотые зубы, синева от водки и недосыпания. А как вам эта щетина, с которой не справится никакая бритва?
— Неслабо тебя Свиридычотделал.
— Я не про это, товарищ младший сержант, синяки заживут, а душа уже нет.
Полтинник, полтинник, полтинник. Я не могу смириться с этой мыслью, я её не принимаю, не принимаю!
Оба милиционера сидели тихо и задумчиво, несомненно, в душе они были не очень хорошими людьми, и никогда не упускали шанса, чтобы не посмеяться над своим мучителем. Но сейчас они сидели тихо, как будто понимали, что это очень неудачная тема для шуток.
— Ну и забей на него, Толик. Ну, подумаешь, полтинник, ну полтинник, а хоть бы и полтинник, после него жизнь не заканчивается.
— И тут вы ошибаетесь, товарищ младший сержант. Жизнь существует только до того момента как придёт полтинник, после него никакой жизни уже нет, а есть лишь жалкое существование, и мы продолжаем уже не жить, а именно существовать в этом прогнившем обществе. А оно, кстати, нас тоже презирает. Это общество назначит мне пенсию в 358 гривен в месяц!!!
И вот тогда начнётся настоящее выживание, оттягивая свой конец и переживая день за днём, день за днём. Когда каждый свой день ты начинаешь с мысли пережить его, с нею и заканчиваешь. И так до тех пор, пока не загнёшься.
О нет, я не хочу так существовать, мне не нужна такая жизнь. Это будет уже не жизнь. Полтинник придёт, и разделит мою жизнь на до, и после. И эта жизнь, что будет после, это ничтожное доживание на пенсию в 358 гривен, мне не нужно.
Он поднял с пола сумку, и пошёл на кухню, раздумывая о смысле бытия. Положил в хлебницу водку, и хлеб в холодильник, а после того как автомат не помещался в морозильной камере, он понял, что чихлит и всё разложил на свои места.
Он налил себе половину стакана водки, и выпил всё залпом.
И почувствовал, как по его телу растекается тёплая река, орошая засохшую землю и унося с собой дурные мысли. Ему тут же стало немного легче, он начал глубоко дышать и наконец успокоился, поставил бутылку в холодильник и пошёл в зал.
И он опустился в своё любимое кресло с оторванным подлокотником и грязным пледом. Включил телевизор, взял в руки пульт дистанционного управления, и стал переключать каналы своего старенького телевизора « Весна 51 Тц».
Но у телевизора «Весна 51 Тц» не было пульта дистанционного управления в принципе, и быть никак не могло. У него была лишь жёсткая ручка для переключения каналов. Скажите вы, скажите и будете правы, не было у телевизора пульта, не было. А Толик сделал, сел и сделал себе пульт
Толик взял железный арматурный пруток диаметром 16 мм и длиной 4000 мм, чтобы доставала до угла через всю комнату. На конце арматуры было приварено гнездо, которое надевается на переключатель каналов. Это гнездо фиксируется, а на другой стороне арматуры находится рукоятка для вращения. Если надо переключить канал вперёд то крутишь влево, если канал назад крутишь вправо.
Красота! Пусть не слишком удобно использовать пульт, нужно привыкнуть, зато сидишь в кресле и переключаешь каналы.
Он уже почти было расслабился, как товарищ младший сержант нарушил своими словами эту возникшую пустоту.
— Ну а про нас ты подумал? С нами что будет?
— Что с вами, а при чём тут вы?
— Мы что, так и будем обречённо существовать, прикованные навеки к тебе. Будто застряв между двумя мирами. В этом нас уже похоронили, а в тот ещё не принимают. Что нам остаётся?
— А я откуда знаю, что ты у меня спрашиваешь?
— А у кого мне спрашивать как не у тебя? Это ведь ты, ты во всём виноват, это из-за тебя, нас обрекли до конца твоих дней быть твоим проклятием. Из-за того, что ты сотворил в своей жизни столько гадости, столько боли людям причинил, столько страданий, что мы даже после смерти не можем успокоиться, и продолжаем оставаться в мире смертных как проклятие отравляющее твоё бытие.
— Ты что, товарищ младший сержант, смеешь меня в чём-то упрекать?
Нет, это вы, вы два жалких мусора сами обрекли себя на такую участь. Жили всю жизнь, что отбросы общества, органы правопорядка. То и умеете, что пьяных обирать, да у малышей деньги отбирать, взяточники да коррупционеры. Самые типичные гопники, шваль подзаборная. Вот вы товарищ младший сержант, ППСники, патрульные, ходите, что короли города, радуетесь, что о вас руки никто ни хочет марать, потому и дожили до 28 лет. Да вас стрелять надо что воробьёв, чтобы хоть немного землю под ногами почувствовали, вы самая большая рана нашего общества, и поэтому стрелять вас надо!
— А ты так и сделал!
— Да! Я так и сделал! Я внёс свою скромную лепту в наше общее дело оздоровления этой страны от таких как вы, и наказал вас. Мусорское отродье, за весь этот бардак, что вы тут развели.
— Так прими это наказание как должное, ведь ты, Толян, не многим лучше нас.
— Пускай я и не лучше вас, но я не прикрываю свою жадность законами и погонами, и в отличие от вас, поддерживаю порядок.
— Порядок? Грабя ювелирные магазины?
— Я граблю буржуёв, и забираю буржуйское добро для нужд пролетариев.
Немая пауза.
Истерический смех.
— Ты, ты и никто другой в этом виноват, это ты один виноват, что нас троих так наказали. Это ты влетел в тот злополучный день моего дежурства в банк, и убил меня исподтишка!
— Я бы тебя ещё раз убил, кабы мог, мусор.
— Я выполнял свой долг, и охранял банк.
— Ну да. Когда я влетел в банк, то увидел скучающего милиционера государственной службы охраны, и мне захотелось его развеселить.
— Напавши сзади, словно крыса?
— А чем не способ? Всадить в печень лезвие ножа длиной 30 см для шинковки капусты, почему бы и нет? Этого то вы меньше всего ждали, и даже бронежилет вас не спас!!! А ваш табельный ПМ, так и остался в кобуре.
— Я охранял банк от таких как ты!
— Значит плохо, плохо охранял ты свой банк, товарищ сержант. И никому ваша служба, и ваша смерть не пригодились. Ни вам, ни буржую, чей банк вы так и не защитили!
А вы что молчите, товарищ младший сержант? Вам не стыдно?
— За что? За то, что я погиб в бою?
— За то, что служили плохо, грехов наворотили, и погибли как неудачник.
— Это кто неудачник, я?
— Дева Мария! Когда завыла сирена, тут же подъехал УАЗик. И тут вы выскакиваете, с автоматом, помнится мне, вы даже несколько раз выстрелили в моем направлении. Но ни одна ваша пуля в меня не попала. А вот моя пуля, кстати, выпущенная из знакомого товарищу сержанту ствола, попала вам в шею.
-Я не о чём не жалею.
— Ни о чём? А о том, что жил как мусор, и когда умер, будучи вооруженным автоматом, не смог защитить ни буржуйский банк, ни себя. Тебе не обидно, хотя бы за то, что оставил мне свой табельный АКСУ и два рожка, который импонирует к пистолету товарища сержанта.
Трясёт перед призраком автоматом.
— Это вы, вы сделали меня не только опасным, отчаянным бесстрашным, но ещё и хорошо вооружённым налётчиком. И теперь я уже не боюсь ваших живых коллег.
-Всё!!! С меня хватит. Пусть мы не ангелы, но ты, тварь тоже хорош, затвои, за твои грехи мы тут маемся, из-за тебя, нас на небо не берут. Мы твоё наказание, твоя кара, и до конца твоих дней, до твоего окончательного вздоха мы будем тебя гноить, слышишь? Пока у тебя сердце бьется, мы будем тебе вечным напоминанием о твоих грехах. ПОНЯЛ!!!
— Нет! Ну, уж нет товарищ сержант, тут вы не совсем правы. Вы, как я уже сказал выше, тоже не праведники, далеко не праведники. Может быть, вы наказание мне за мои грехи, и пускай будете преследовать меня до упора, но ведь я тоже не подарок. Я не дам вам свободы, я никуда вас не отпущу, и буду мучить вас, снова и снова, снова и снова. А всё потому, что я вас, милиционеров, очень не люблю, и, наблюдая за вашими мучениями, буду получать удовольствие. И не передать словами того счастья и душевного подъёма, что я испытал, отправив вас на тот свет.
— Ты нас туда ещё не отправил, мы ещё тут.
— Теперь я доставляю себе удовольствие, мучая вас уже после смерти, и не передать вам того, что я сейчас ощущаю. Вы лишь бесплотные души, летайте себе, и лишний раз подумайте о том, что вы в этой жизни не так сделали.
— Пускай! Пускай мы лишь призраки. Но знай, мы от тебя никуда не денемся, готовься!
В дверь постучали. Толик взял ПМ и спрятал за пояс.
— Что-то сегодня меня гости не совсем радуют.
Он с опаской открыл дверь. Там стоял старший научный сотрудник и саксофонист с верхнего этажа. Они держали рукопожатие и никак не отпускали руку друг друга.
— Чего вам?
— Разбей!
Толик замахнулся, и перерубил рукой их крепкое рукопожатие.
— Ну, всё, бородатый, готовь ящик коньяка!
— Ты его сначала выиграй.
— Толик, тут спор такой нарисовался. Бурундук — это птичка или рыбка?
Толик был не готов к этому вопросу и был слегка ошарашен. Сержанты, также застыли в недоумении.
— Признаться, я не готов к вопросу, а что, это принципиально важно?
— Очень! – Ответил старший научный сотрудник конструкторского отдела.
— Бородатый говорит, что это птичка, а я считаю, что это рыбка, вот мы и забились на ящик коньяка.
— Насколько мне известно, Бурундук – это ханурь из 16 дома.
— Я в курсе, речь идёт не про него, а про зверушку.
— Ребята, спросите лучше у Манжета, он умный, знает.
— Уже спрашивали – ответил бородатый саксофонист.
— Ага он сказал.... Как он сказал?
— Он сказал, что это у нас первый симптом зоофилии, что мы оба больны, болезнь прогрессирует, и нас надо лечить.
— Насколько я помню, бурундук это млекопитающее – продолжал Толик.
Нулевая реакция, слово млекопитающее никому ничего не сказало.
— А млекопитающее может летать? – Спросил учёный.
— По-моему нет.
— А плавать?
— Ну, некоторые, по-моему, всё-таки плавают.
-О! Что я и говорил! Бурундук это рыбка. Бородатый, я жду свой коньяк у себя в номере.
— Так уж и быть.
— Неси его прямо в тех отдел. Там его и оприходуем, только шоколад, слышишь, шоколад не бери, я его не люблю, фольга в зубах застревает. Давай быстрее, Найтмэн!
— А почему Найтмэн? – поинтересовался Толик.
-Ну, Найтмэн тоже на саксофоне играл.
Гости пропали за закрытой дверью, и Толик снова остался один.
Ну, не совсем один, он остался один, с двумя призрачными представителями закона, чьё общество его ну совсем не радовало. И тут вновь воцарилась тишина, которую никто не смел нарушить. Сержант начал скучать.
— А всё же, Толян, кто во всём этом виноват?
— Ты про что?
— Да я про всё, про эту ситуацию, в которой мы барахтаемся. Кто виноват в том, что всё так получилось, ведь никто, никто не думал, не знал, не хотел, чтобы всё так вышло.
— И ты наверно думаешь, что надо кого-то винить? – Спросил Толик.
— Надо! Кто-то должен ответить за мою смерть, и вообще за все наши мучения, но вот только я не знаю кто.
— А я тебе скажу, кто во всём виноват. Мы все родились не по своей воле, и все сюда попали случайно. Просто мой папа, залез на мою маму. И всё! И я появился в этом долбанном мире. Мир, который я не люблю, который мне не нужен. И я, мы, мы все в нем нежеланные гости. Лично меня, ну никто не спрашивал, хочу ли я рождаться, нужна мне ли эта жизнь, эта планета, эта страна?
Меня поставили перед фактом. И теперь я должен жить, неясно для кого, каждый день пробовать добыть денег, чтобы жить дальше. А зачем? Зачем это всё мне нужно? Я не вижу ну никакого смысла в своём рождении, и всей своей последующей жизни.
Во всём виновато время, да, время. Это оно поставило меня перед фактом моего существования, это оно несёт ответственность за то, что я родился в этом городе, в этой стране. А может быть, я хотел родиться где-нибудь в Сиэтле?
— Э, да ты себе на губу наступил! – высказался товарищ младший сержант.
— Меня зажали меж двух стен всей этой действительности, и я считаю время от момента своего рождения. И я не знаю, сколько мне предначертано. Из всей бесконечности бытия, мне был выделен какой-то ничтожный отрезок. Это такая себе подачка нищему, и мне больно осознавать всю ничтожность своего бытия. Ведь именно время самый жестокий тиран, какой только может быть. Вспомни, как молоды мы были, и теперь погляди, что со мной сделало время! Взгляни на эту дряблую плоть, как оно меня изувечило!
Он молча смотрит в зеркало.
— У меня выпали половина зубов, и я уже далеко не тот. Надо мной словно издеваются, отрезают каждый день по кусочку молодости, и смеются, глядя, сколько я ещё протяну. И этот ПОЛТИННИК, наступит и скажет, что я уже седой старик, и своё пожил. А я не хочу, НЕ ХОЧУ!!!
— Ну, мало ли ….
— Мало ли что ты не хочешь?
И он вновь взглянул в зеркало. Отошёл в сторону, подняв с пола, пустую бутылку от водки и со всего размаха запустил в зеркало.
— У, Толян, теперь тебе семь лет счастья не видеть, ты разбил зеркало.
— Да я всю жизнь несчастный. Как будто кто-то смеётся над нами. Словно крысами в банке, смотрит, как мы рождаемся, стареем и умираем, и тот, кто наблюдает за всем этим зрелищем – явно больной псих. Он смотрит, как мы тут мучаемся на земле, и он там….
Толик указывает пальцем вверх.
… испытывает удовольствие. Да над нами всеми тут смеются. Ты думаешь, сержант, что это я вас убил? Нет, ты не прав, он ещё до вашего рождения решил, что вы погибнете от моих рук, и вся, вся ваша жизнь была лишь репетиция этой сцены. Каждый из нас живёт столько, сколько он посчитает нужным, и умрёт тогда, когда он решит. И после этого вы смеете его называть милосердным господом богом, да это же садист, и он мучает всех нас, решая, кто и когда умрёт.
А я так не хочу, я хочу быть свободным, свободным и умереть тогда, когда придёт моя пора. А НЕ ТОГДА КОГДА ОН РЕШИТ!!!
Младший сержант разочаровано разводит руками.
-Да, товарищ младший сержант. И признаться, я не понимаю прикола, от нашей с вами ситуации. Если это кажется сверху смешным, все наши мучения, если всё было предопределено, и ничего нельзя было решить или изменить – то пусть меня вши живьём съедят. Если это кому-то кажется комической ситуацией.
Ведь я лично вас обоих не в чём не виню, нет, не подумайте, это была ваша участь, ваша судьба, и моя тоже, и мы все идём по этому начертанному плану. И некуда нам свернуть, просто некуда. Я знаю, что всему своё время, слышишь, милиционер, всему своё время. И время каждого придёт. Но вот только Я НА ЭТУ ИГРУ НЕ ПОДПИСЫВАЛСЯ!!!
За стеной начали стучать и кричать.
— Да сколько можно, ты захлопнешься сегодня, заколебал орать?!
— И самое обидное, самое обидное это то, что ничего, ничего нельзя сделать, вот что меня гнетёт. Мы все живём столько, сколько нам позволили, и умрём тогда, когда нам разрешат. Это положение вещей меня бесит. И я хочу попробовать кого-то спасти из этого круговорота. Я слишком глубоко увяз, но может кого-то ещё можно спасти.
— Кто, ты? Да ты ничегошеньки не можешь сделать, слышишь, ничего, ты жалкий алкаш — параноик, это твоя судьба.
— Судьба? СУДЬБА???
— Не произноси при мне слово судьба, товарищ младший сержант, не стоит!
Я не хочу слышать это имя. Я уже устал ей потакать, и быть у кого-то сверху на побегушках. Если я захочу, я сам БУДУ СУДЬБОЙ.
— Не ну люди, вас же по-человечески попросили, будьте проще, не надо орать! – раздался голос из-за стенки.
— Я вам сейчас покажу что такое судьба, сейчас вы всё увидите.
— Да, давай, выпрыгни из окна и спутай судьбе все карты.
— У меня идея ещё лучше! – он идет и открывает шкаф. Из которого вынимает Снайперскую Винтовку Драгунова.
— И-го-го себе!!! – оцепенели милиционеры.
— Откуда это у тебя?
— Это подарок судьбы, товарищ сержант.
Толик отстёгивает обойму, и видит в ней десять патронов.
— Десять патронов, всего десять, так мало или наоборот слишком много. У меня в руках десять патронов калибра 7.62 мм. Это целых десять человек я могу спасти от идиотизма этого мира, всей этой жизни. Это десять ампул лекарства от этой страшной болячки.
Десять.
ДЕСЯТЬ!!!
Всего десять!
Он посмотрел в окно. Там по-прежнему ездили машины и ходили люди, и все вокруг радовались этому замечательному дню.
Всего десять ампул, а смотрите сколько больных!
— И первый больной это ты. Давай, всади в себя пулю, и считай всё.
— И я не смогу их всех забрать с собой, я просто не смогу, их слишком много. И никто, никто из них не осознаёт, что болен и никто не думает лечиться.
Они хотят быть игрушками в руках времени и вечности, и бесконечно радовать своим шуршанием этих извергов.
Но я ведь не монстр, нет.
— Ну конечно не монстр Толик, ты гораздо хуже! – сказал сержант.
— Я добрый, я их освобожу! Пусть не всех, некоторых, кого успею.
Он вставляет обойму, снимает предохранитель и ставит флажок в боевое положение, передёргивает затвор, отправляя патрон в патронник.
Прислонившись к окну, высунув из него ствол, начинает в оптический прицел рассматривать прохожих, выбирая « самого достойного».
Первое что он видит это такси DaewooSens с водителем, который стоит рядом в ожидании клиента.
— О, вот-вот он первый счастливчик, сейчас он выиграет Джек-пот. Бедолага бомбит днём и ночью, чтобы набить кассу и заработать денег, на которые он постарается прожить и не умереть с голоду. Он презирает эту жизнь, и она его кстати тоже. У них взаимная антипатия, он навеки обречен, крутить баранку, но я его освобожу,… хотя постой. Он ещё молодой, и он ещё не знает что такое страх, он ещё не знает что такое жизнь, он ещё не до конца понял, что такое отчаяние и безысходность. У него ещё всё впереди, жизнь ему ещё покажет, она его ещё научит. Ох, научит. Ему ещё рано умирать, время его оставило для себя, с ним ещё позабавятся, живи!
Смотрите, товарищ сержант, воспитательница ведёт группу детского сада, как мило, вот уж кто достоин ампулы милосердия, какие милые детки! Они такие маленькие, такие ничтожные, и они ещё ничего не понимают. Они идут и улыбаются, радуются жизни. Они ещё не знают, не догадываются, что такое жизнь. А ведь они все, все до одного обречены. Время и вечность обрекли их тянуть все тяжести этой жизни, они ещё узнают, во что вляпались. Им только предстоит узнать её кроваво-солёно-горький привкус.
Половина их сядет, остальная половина будет пить, и колоться, и однажды, они все умрут, кто от отравления Денатуратом, кто от боли, самые несчастные от старости, и им выпадет дожить до конца жизни. Не дай бог!
А кто-то умрёт при родах, рожая очередное поколение пушечного мяса для нашей великой и горячо любимой родины, а кто-то во время аборта, осознав свои ошибки, и стараясь всё исправить. Кто-то из них разобьётся на мотоцикле, а кто-то от передозировки, кто-то в камере тюрьмы, а кто-то от сифилиса будет умирать долго и мучительно.
Вот что их ожидает в этой жизни. Но они ещё даже не подозревают ни о чём, от того так улыбаются, посмотрим, что с вас вырастет, цветы жизни!
И преподавательница, она ведь не предупредит их, не поможет и не спасёт, а ведь она знает, знает не хуже меня, что им предстоит пережить на этой грешной земле, в этой стране. О мама, о мама! Врагу такой участи не пожелаешь.
Пусть живут, они только начали жить, то-то время и вечность позабавятся, ох позабавятся, ай как они с кем-то позабавятся, жаль, я этого не увижу.
— Толя, ты в курсе, что ты больной? Ты слышишь, что ты несёшь?
— Да ладно вам, товарищ младший сержант. Не мешайте мне искать самого достойного из достойных!
Водитель трамвая? Нет!
Китаец, продающий персики? Снова нет!
Молодая девушка? Мимо!
Нищий? Снова не туда.
Прицел скользил по улице, выискивая победителя сегодняшней викторины «Поймай пулю калибром 7.62 мм». Таблица наведения разбивает силуэты на части, не разбирая, на кого смотрит.
— О, боже мой! – Воскликнул Толик.
На остановке стояла старенькая бабушка. Она была одета в вязаную шапку, накрытую платком, и в незатейливый серый плащ ещё Сталинских времён.
— Боже мой, бабушка, бабушка. Сколько лет вы ходите по этой земле, сколько сил вам требуется, чтобы начинать каждый день. Ведь каждый, каждый новый день не приносит вам ничего, ничего. Лишь только боль, лишь страдания и конечно надежду, надежду на что-то. То чего я не могу никак постичь.
Посмотрите на себя, как вас изуродовали годы, сгорбили, состарили и почти парализовали. Государство вас сделало нищей, общество стало вас презирать. А вы живёте, живёте и живёте.
Я поражён!!!
Сколько, сколько лет вы топчите эту землю? 70, 80, 90 мне кажется, что уже целую вечность. Вы с достоинством прожили свою жизнь, отдали ей всё, всё что могли, всё что имели, отдали саму себя, некогда молодую и цветущую. Для этой страны вы рожали детей, за эту страну вы воевали, пройдя такую войну, что не дай бог никому. На своих плечах вы построили новый мир, и долго работали для него, для людей. Пока ваши руки не стали дряхлыми и лицо не съели морщины.
Того, что вы пережили, хватит на десять смертных жизней, а того, что увидели на батальон палачей. Вы отдали всё, всё. И ничего не просили взамен. Даже сострадания.
И вот вы опять, поднимаетесь этим утром, чтобы встретить ещё один, до мучения не нужный день. И вот, вы опять, опять идёте в магазин, чтобы купить водки…
— Или хлеба?
… тихо сержант, тихо. Это время, эта вечность взяли от вас всё, а в конце обрекли вас на искупление этой немощной старостью.
— За что?
Одного я не могу понять? За что? Вы как никто другой заслужили покой, пусть страшный и неизбежный, а всё же покой, который будет получше этой жизни. Все они не достойны столь высокой милости освобождения, а вы достойны. Но никто, никто из этих трусов никогда не осмелится вас освободить. Освободить и прекратить ваши бесконечные мучения. А я вас освобожу, я вас пощажу, видя ваши страдания, я отпускаю вашу бессмертную душу. И я дарю вам то, что вы уже давно заслужили.
Я вас отпускаю, ну же. Летите!
Подъехала маршрутка, бабушка подошла к ней. Открылась дверь, и стали выходить люди. Вышел последний пассажир, и старушка взялась за ручку двери, чтобы залезть вовнутрь …
…Но тут раздался выстрел, и белая маршрутка разукрасилась в тёмно-багровые тона красного вина. Пассажиры в салоне были с ног до головы в крови, крича от ужаса и не понимая, что произошло.
Он закончил фразу и медленно нажал на курок. Раздался выстрел, и могучее оружие, издав громоподобный хлопок, сильной отдачей ударило прикладом в плечо, причём основной удар пришёлся по ключице.
Толик не был профессиональным стрелком, и не был в курсе как правильно держать винтовку, поэтому он никак не ожидал получить отдачу такой силы. А удар был действительно не слабый. От отдачи он рухнул на землю как подкошенный, и его тело пронзила резкая боль в ключице, которая была так сильна, что он отрубился.
Рецензии и комментарии 0