Уралочка. ч.1.

Я закрываю глаза, и картинки прошедших событий своей печальной чередой и, вновь, свинцовой тяжестью ложатся на мое истрепанное переживанием сердце. Все уже в прошлом, ничего изменить нельзя, и от понимания этого факта становится еще горче на душе, а глаза наполняются естественной мокротой, крупными каплями стекающей по небритому лицу и далее на лежащий на столе чистый лист бумаги.
Конечно, я мужчина, и не должен так расслабляться. Но мне давно уже безразлична эта бессердечная человеческая дилемма, отнимающая право на внешнее проявление внутреннего переживания только на основании половой принадлежности. Да и вообще, какое дело всем до меня одного, спрятавшегося в маленькой комнатушке на окраине бурлящей чувствами и рвущейся вперед цивилизации, теряющей в своем движении маленьких и жалких человечков, не сумевших приспособиться к ее жестоким и закономерным импульсам в направлении предполагаемого светлого будущего.
Но, мне действительно необходимо унять свои эмоции. Предо мной чистый лист бумаги, белоснежную красоту которого не испортили несколько звездных и мокрых отметин, ручка и фотография того периода, когда все были живы. Я не профессиональный писатель, да и печатные свойства компьютера мне не довелось усвоить, но маленькие трудности не уменьшат моей решимости изложить все пережитое. Меня словно веревкой тянет не понимаемый самим долг перед теми, кому я ничего не должен. Но мы тогда все были вместе в едином клубке переживаний, и каждый по отдельности и со своей историей, а теперь я один.
Итак, я обязан, или нет. Не знаю, скорее я просто хочу защитить то, что мне было так сильно дорого от временного забвения. Это моя блажь. И, возможно, ошибка. Раскрыть личное пред всеми, это всегда ошибка, достойная осуждения. А судить у нас любят, ох как любят. Я все это знаю, и даю себе полный отчет в возможных последствиях. Но мне на себя наплевать, это плохое слово, но оно точно описывает то, что я думаю о себе. А вот о них, тех, кто смотрит на меня с фотографии, мне очень хочется написать хорошо, и я знаю, что у меня это получиться не сможет, я и в школе за сочинения получал усредненные баллы, а теперь вообще разучился излагать. Но руководит моей рукой не строго логичное мышление, а не понимаемое учеными нечто духовное, находящееся за гранью мирского. И я надеюсь на чудо, оно мне так необходимо.
С чего начать? Может с фотографии, на которой все искренне улыбаются, верят в свое счастливое будущее. Или, может, начать с себя. Хотя я самое ненужное звено в череде тех событий.
Как сложно начать. Вроде все ясно было, когда я пролистывал события в глубине своей памяти. И вот он лист, а рука словно забыла о том, кому она принадлежит. И в который уже раз я пытаюсь осилить это не сложное начало, и вновь постыдно отступаю. Нет, сейчас отступления не будет. Начну с того, что само явит себя миру. Громко сказано, и вместе с тем очень глупо.
Ах, я совсем забыл. А, вот она, алкогольная помощница всех мучающих себя творческими грехами. Бокал хорошего вина, это так аристократично. И какой я аристократ, скорее плебей.
Итак, смелость разлилась по моим венам довольно приятным ароматом терпкого вина, и я готов вновь идти на приступ белоснежной крепости. Будь что будет, не судите меня
***
Последние дни уплывающего лета ещё ласкали теплом жителей этого сурового края, но грусть от ощущения неизбежности природных изменений незримо присутствовала в каждом носителе этого естественного блага. Несмотря на то, что красота оживления уже потеряла яркость и самобытность красок, но ее наличие во всем окружающем пространстве было необыкновенно трогательно для сердец способных чувствовать эту прощальную интонацию многоголосого хора. По дорожке старого центрального городского парка, трепетно внимая грусть финальной песни, шли двое молодых людей, закрывшихся от окружающих аурой особого чувствительного свойства.
-А ты кем хочешь стать в жизни, — нарушила молчание нежным слегка грудным голосом стройная и очень красивая девушка.
-Пока не знаю, — ответил ей парень ее возраста, — надо учиться дальше, еще год обучения в школе, за этот год и определюсь с выбором будущей профессии и следующего учебного заведения.
-Ха-ха, — безобидно и мягко рассмеялась девушка, — ты так и через год будешь на распутье, другие парни уже давно сделали выбор, а ты, наверное, ждешь решения своего богатого папеньки, — словно извиняясь за свое рассуждение, она игриво и с широко раскрытыми глазами приблизилась к нему, так, что он на своей щеке ощутил ее теплое дыхание, и в то же мгновение, словно ветерок, оказалась с правой стороны от него, крепко схватив его за руку и весело смеясь. Ей было очень комфортно, они дружили с детского садика, она точно знала что любит его, и была уверена в его чувствах, поэтому перспектива своего женского счастья ей была известна, а ожидание уже известного подарка судьбы только веселило ее.
Они были в том возрасте, когда ходьба до изнеможения только радует, а дальность расстояния не страшит, а манит своей неизвестностью. Час или два, они не считали время, им было хорошо вместе, и шаги только придавали необходимый ритм этому внутреннему благосостоянию. Насмешливые крики в спину, «жених и невеста», остались в отроческом прошлом, а теперь они привыкали к другим эмоциям в спину, чаще завистливым, и не редко злобным. Но на эти причуды слабых людей они внимания не обращали, главным было то, что закрывало все окружающее пространство, это было их счастье, словно солнце, взошедшее над миром и отгоняющее злых духов тьмы.
-Я, Мариночка,- уняв сердечный трепет от близости столь желанного человека, а еще больше, от завораживающей красоты ее восточно-русских темно-карих глаз, дрожащим голосом ответил парень,- меньше всего рассчитываю на помощь родителей. И если уж ты так обо мне думаешь, то я вообще после школы пойду в армию, а ты можешь выбрать себе ухажера из более достойных воздыхателей, тем, более, что у тебя их предостаточно.
-Эх, Серёженька, да кто ж тебя отпустит на вольные хлеба, нет, я тебя и на шаг от себя не отпущу. Вон, Светка, из нашего же класса, только и ждет момента для того, чтоб под тебя постелиться. А там глядишь, и ребеночком тебя захомутать. Да и не она одна, я-то уж точно это знаю. Нет, мы теперь вместе, и в школе, и в институте будем, куда ты, туда и я. А про выбор я спросила только для того, что б самой сделать подобный выбор.
-И тебе все равно на кого учиться, — удивленно улыбаясь спросил Сергей. Кого из мужчин не порадует такая преданность подруги, разве что умудренных житейским опытом семьянинов, будет раздражать такая надоедливость жены. Но у молодых все только впереди.
-Нет, не все равно, — задумчиво и погрустнев ответила она, — у меня была мечта о будущей профессии, но теперь я отношусь к ней как к детской, а главным для меня является другое и ты знаешь, о чем я говорю. Все остальное для меня является второстепенным. Уж так я устроена, — было видно, что Марина озвучивала ранее многократно обдуманное и выстраданное. И прошлые переживания отпечатались на ее лице не свойственной ей серьезностью и маленькой морщинкой в области сблизившихся в напряжении черных и разлетистых бровей. Словно крылья гордой и хищной птицы, эти не русские брови, воспарили над маленьким и очень аккуратным носиком. Еще в средних классах, она часто хвасталась подругам о таинственной череде ее предков, появившихся на Урале в те времена, когда эта бескрайняя земля была еще не усмирена царскими представителями и была местом людской многонациональной вольницы. Она говорила то о наличии среди своих предков незаконных представителей царской турецкой династии, не уточняя свое повествование сложными султанскими именами. То рассказывала о царской линии своих предков от крымских татар, то вдруг придумывала что-нибудь еще более загадочное. И ей верили, то ли по причине ее сказочно красивых и явно не русских бровей и глаз, то ли по причине ее первенства в школе и в красоте и в личных лидерских качествах. Как бы то ни было, но в ее внешности только уже указанное могло свидетельствовать о внедрении инородности, все остальное, без каких-либо оговорок строго указывало на тип милой уральской девочки, и это было особенно восхитительно.
-А, я не знаю, о чем ты говоришь,- подшутил Сергей, удивленный новым проявлением красоты своей подруги, особенно легким румянцем от возбуждения отпечатавшимся на ее нежных щечках и еле заметным подрагиванием наполненных чувством ровных изящных и манящих девичьих губ.
-Ну, перестань дурачок, — нежно отклонила она шутку, — и что так на меня уставился, словно хочешь меня съесть…
-Да, хочу, и прямо сейчас, — Сергей резко остановился, рукой прижал к себе девушку и, неожиданно для нее, прильнул к ее горячим губам.
Стремительный поступок был одновременно и желанным, приятная близость любимого тысячей импульсов пробежала по ее позвоночнику, разлившись теплой волной наслаждения в ее обмякшем сознании.
Так, прижавшись друг к другу, они и простояли бы весь оставшийся день, а может и ночь, но по парку прогуливались и другие жители этого красивого города с миллионным населением, и они, возможно не хотели тревожить двух молодых людей в их искреннем и завидном порыве, но как обойти незаметно белым днем, особенно, когда вокруг бегают беспардонные маленькие граждане, да и женское сопереживание, выражающееся в похихикивании или в глубокомысленном громком вздохе, не оставляет места таинству влюбленных. И им пришлось вернуться к реальности, отпряв, они, раскрасневшиеся, очень быстрым шагом пронеслись дальше по дорожке, словно стараясь убежать с места проявления своей несдержанности, и через сотню метров, вновь медленно пошли держась за руки.
-Скоро в школу, — восстанавливая дыхание, вне темы попытался продолжить разговор Сергей.
-Да, и так не хочется, — еще горячими от жаркого поцелуя губами тихо ответила она.
-А мне немного грустно, еще год, и все разъедутся, будем встречаться раз в год, да и то не каждый год, а класс был все-таки дружный и веселый.
-Ну, еще целый год впереди, сумеете друг другу надоесть и подраться успеете, у вас парней это быстро получается.
-Да, — с усмешкой ответил Сергей.
-А я вот жду не дождусь окончания этого глупого периода в жизни, и каждый день не с тобой мне кажется бессмысленным и потерянным…
-Мариночка, ты опять…
-Да, это потому, что я уже взрослая, а ты еще ребенок-ребенком, хоть ростом и выше меня почти на целую голову…
-Что ж ты ребенка выбрала, есть о поопытнее парни…
-Выбрала, сердце выбрало, а ему, как говорится, не прикажешь. Да и взросление твое уже не за горами, — они приближались к выходу из парковой зоны. Старинная невысокая арка, вымазанная в белую известку, с железными, всегда открытыми и проржавевшими воротами, контрастировала с расположенными далее современными высотными зданиями, которые тоже контрастировали с курсировавшим вдоль них трамвайчиком довоенного образца. И все это утопало в беспрерывном колыхании окружающей зелени деревьев и кустарников, словно за оградой был не современный город, а небольшая многоэтажная деревня. И вид, и запахи уходящего лета, и улыбающиеся лица прохожих, и звуки шелеста листьев вперемежку с грохотом города за линией зоны отдыха и детский шум, — все вместе создавало аромат необъяснимой радости, желание жить, и жить вечно.
-О, ты посмотри, а кто это там наблюдает за нами, дай угадаю, — шутливо спросил Сергей, — да тут и угадывать нечего, это наш регулярный сопроводитель и, по совместительству, твой неугасающий воздыхатель, или, по другому, мой соперник, и, он же, наш одноклассник, о, сколько же в этом имени слилось, так назовет же кто-то это ужасное имя, или мне опять пинками прогнать его по тенистой алее…
-Перестань, не смешно, мне его по-человечески жалко. Он только молча наблюдает за нами и ничем нам не мешает.
-Так может тебе стоит обратить большее внимание на этого неудачника, вот тебе и образец взрослого, умудренного опытом ухажера…
-Ну перестань, Сергей, ты же знаешь, что у этого Николая нет ни малейших шансов, да и может ли он сравниться с тобой?! Да никак, я ему уже раз пять доходчиво объяснила, что он для меня никто. К тому же трус, как он в припрыжку драпал от тебя в прошлый раз, — и они громко рассмеялись, — ну вот молча ходит за нами, словно тень, ну пусть тенью и остается. Смотри, вон к остановке трамвай подъезжает, побежали, а то опоздаем,- и они бросились к остановке, забыв о неудачнике, который все это время стоял за кустами на приличном расстоянии, считая себя незамеченным, и, действительно молча, наблюдал за счастливой парой, с гримасой обреченного безразличия к себе и окружающему миру.
***
Терпеливый читатель, смею Вас уведомить, причем смелость мне придала бутылка допиваемого вина, что эта «серая мышь» в кустах, был никто иной как Ваш покорный слуга. Не знаю, что может меня оправдать, может полнота чувств, испытываемых мною, но, говорят, что такие чувства ведут к подвигам, а не к самоунижению. Ну, как бы там не было, а постыдно прятался и подсматривал именно я, и не один десяток раз.
Мариночка была абсолютно права, утверждая о превосходстве Сергея по сравнению со мной. Он был действительно во всем лучше меня. И выше, в буквальном смысле, и стройнее, и шире в плечах, и сильнее, и ловчее. А их радостные воспоминания о моем позорном поражении в поединке с Сергеем, только подтверждают его статус. Да нет, я вовсе не урод, и не «дохляк», и не абсолютный трус. В нашей школе, наверное, большая половина парней нашего возраста уступают мне точно также как я Сергею. И, возможно, если б при других обстоятельствах, я имел бы не малый успех у девчонок. Но вот в присутствии Сергея, я, уступая ему в каждой мелочи, вдруг превращаюсь в серую противную мышь, причем противную всем окружающим, в том числе и мне самому. Это какая- то злая сказка, в колдовские пределы которой попал я.
У каждого человека есть шанс, один сильнее- другой умнее, один сильнее и умнее- другой красивее, третий обладает такими способностями, которых нет ни у кого, и так есть личное преимущество у каждого человека, оно дано именно для созревания личности. А у меня нет. Если говорить о красоте лица, и тут я не урод, у меня нет таких недостатков, которые штамп внешней ущербности делают не смываемым. Но, Сергей?!
Тонкие и ровные черты лица на изысканно аристократичном овале с искренне детским и честным взглядом мужественных и бесстрашных тех же глаз. Вот видите, я сам нахожусь под влиянием его обаяния. В нашем единственном столкновении я не решился бить его по лицу, по причине того, что это лицо мне нравится самому. Нет, боже упаси, тут нет никакого извращения. Так нравится брат брату, отец сыну и наоборот, вот только я его ненавижу. Моя ненависть от безысходности, она не имеет корней подлости, и я не нанесу ему удар в спину, хотя и удар в лицо нанести не смог. Ну вот, такой мой удел.
Много раз я видел, как появление Сергея в новой компании не знакомых до этого людей, принуждало девчонок и женщин просто безотрывно поедать его облик пристальными или бесстыдными глазами, с глупым выражением радости на лицах, словно увидели ангела. Поведение же кавалеров дам, меня то же несколько веселило, вместо того, чтоб прогнать молодого конкурента, они вымещали злость зависти на своих избранницах, предпочитая делать женщин виноватыми в природном феномене супер-самца. Хотя Сергей таковым себя никогда не считал, да и не использовал свое превосходство в личных целях. Мне кажется, что он был до последнего момента девственником. Хотя, откуда мне это знать, я не слышал от других разговоров на эту тему, а сам, как я уже упоминал, не был посвященным в близкий круг друзей. И кому какая разница, я знаю точно, что по крайней мере паре десятков неудержимых дам он отказал в любом виде общения, такие отказы всегда сопровождались громкими изъяснениями, которые слышали все. Наверное поэтому, я в глубине душе радовался выбору Марины, для меня она была лучшей и единственной, и то, что точно также к ней относился Сергей, уравновешивало во мне два желания, одно, сместить конкурента, второе, искренне желание счастья для любимой.
Да что ж это я все о себе, вот что значит не профессионал, подрядился писать о других, а сам только о себе и гундосю. Да и бутылка вина пуста. Нет, надо сделать перерыв, до утра.
И все же с чего все это началось? А припоминаю…
***
Только первые звуки, усиленные многократно музыкальной техникой, разнеслись над крышами многочисленных домов одного из не лучших районов большого города, как тысячи, спрятавшихся в зелени деревьев, птиц, словно по единой команде, быстро хлопая крыльями взмыли вверх к понятной только им точке окружающего воздушного пространства. И там, объединенные в огромный, и кажущийся разумный шар, они, осознав себя единым целым, приняли обязательное для всех решение о направлении движения всего многоликого облака. Развернувшись, словно откидываемое в сторону одеяло, это облако понеслось вдаль, к месту выбранного разъединения, где прекратит свое короткое существование так же быстро, как и было объединено.
На короткое время картина природного чуда завладела вниманием собравших на школьной площадке молодых людей, но потом, доминирующие звуки громкой музыки вернули их к повседневной человеческой реальности, и молодые, а потому и прекрасные, их головки сконцентрировали все свое внимание на импровизированной сцене на ступеньках их родной школы. Дальнейшее действие, именуемое школьная линейка, до боли обыденно и узнаваемого во всех школах, что просто нет новых впечатлений для описания того, что было со всеми читателями.
Старшеклассники, гордые от созерцания собственного превосходства пред младшими классами, насытившись завистливым вниманием окружающего общества из не сформированных личностей, образца гадкого утенка, и, перезрелых личностей, образца пред бальзаковского разочарования, наконец то обратили друг на друга внимание, и погрузились в бессмысленную болтовню о прошедшем лете или личных впечатлениях от событий далеко не значительного масштаба. Только два человека, взявшись за руки, продолжили молча стоять, не обращая внимания на окружающих. А вот внимание других, тайными и бесстыдно откровенными взглядами, было полностью примагничено к двум стройным фигурам в окружении веселого щебетания.
Молчание Марины и Сергея было не привязано к окружающим, им было просто хорошо вдвоем, а, как известно, если молчание двух влюбленных не тяготит их одиночество, то такие чувства можно с полной уверенностью назвать настоящими. Да и неизвестности для разговора в их отношении не было, они все лето, в отличии от других, практически провели вместе, расставаясь только на ночь, да и то по причине уважительного отношения к родительской опеке.
-Марина, я схожу в библиотеку? Мне необходимо книжки сдать за прошлый год, а то меня опять будут склонять в начале урока, — прервал он молчание.
-Конечно, сходи, только не долго. А я, пока, с девчонками поболтаю, а то они совсем на меня недобро начинают глядеть.
-Хорошо, — и Сергей, быстрыми шагами, устремился к входным дверям школы, где и скрылся от внимания провожавших его взглядов. Только он ушел, девчонки сразу окружили Марину и вопросы вперемежку с рассказами о чем-то своем понеслись с неугомонной силой, причем за вопросом не обязательно следовал ответ, или рассказ мог идти одновременно с рассказом другой стороны, что не мешало обоим рассказчицам наслаждаться беседой и запоминать тонкости многостороннего мнимого диалога.
Рассчитавшись с долгами в библиотеке, Сергей решил не возвращаться на улицу, а по второй лестнице спуститься на нижний этаж, где, как он предполагал, пацаны должны были тайком курить возле туалета, ну и побаловаться с ними этой вредной привычкой, а за одно и поболтать по мальчишеским темам. Сергей вовсе не был заядлым курильщиком, и сам процесс ему скорее был неприятен, но, внушенная, не известно кем, уверенность в мужественности этой привычки, манила его и других пацанов, словно таинство фантастического посвящения в настоящего самца.
За несколько мгновений преодолев коридорное расстояние вдоль школьных классов, он вдруг услышал за спиной очень быстрые легкие шаги и призывный выдох.
-Сергей, ты так быстро ходишь, за тобой не угонишься…
Остановившись и обернувшись уже на лестничной площадке, Сергей увидел девушку, стремительно приближающуюся к нему.
-А, Светка, а зачем за мной гоняться…
-Такая приятная встреча,- перебила его стройная девушка, слегка покраснев от смущения, но поборов в себе эту неуверенность, она приблизилась к парню так близко, что он ощутил ее девственное дыхание на своем лице,- мы целое лето не виделись, я уже почти забыла твой облик, но вот, увидела, и опять…
-Что, опять, — неуверенно спросил он, сделав пол шага назад. В это время в коридоре и на лестнице еще никого не было, ученики не спешили покидать радостную атмосферу улицы в обмен на душную и скучную обыденность аудиторий. -Да так, все- как всегда, — отклонила удар намечавшейся откровенности она. Случайная уединенность придавала сцене завлекающую интимность, толкающую к безрассудным поступкам. Это видимо и почувствовала Светлана, дыхание ее участилось, от чего, итак, приподнятая цветением юности грудь, еще больше напряглась, с каждым вздыманием все больше выныривая из-под расстегнутых пуговиц образовавшегося декольте. Она сделала еще пол шага к Сергею, и ее грудь, белоснежная, чистая и идеально прекрасная, во всех тайных моментах предстала к его обозрению, а ниже он ощутил тепло ее приблизившегося тела.
-Объясни, — шепотом и с прерывающимся дыханием попросил Сергей, природа завладела его сознанием и телом, и губы, наполнившиеся сладострастием, медленно потянулись к открытой соблазнительности ее красоты.
Гул лестницы от многочисленных шагов подымающейся толпы, словно громкий набат, разорвал тишину их уединения, и, Сергей, невероятным усилием воли скомкал свое желание, направив свое тело мимо губ соблазнительности, оставив незавершенным такой страстный миг. За что, конечно, будет осужден более взрослой частью читателей.
Когда он, приведя в порядок свое сознание, смог что-либо видеть, то-первое, что его пригвоздило к столбу раскаянья, это был немигающий взгляд его Марианы. Она все сразу поняла, по стыдливым движениям тел, глаз, неопрятности в одежде, и, самое главное, по поведению конкурентки, с ехидной улыбкой, без какого-либо приветствия, ушедшей плывущей походкой в даль по коридору. Ревность, бешенным давлением, пыталась вырваться из ее головы, но она сдержала себя, вот только ее взгляд, потемневший и жесткий, не прекращая продолжал кричать, проникая в самую душу своего любимого.
Так они и стояли несколько мгновений, не обращая внимания на многочисленных школяров, быстро обегающих их маленький островок молчаливого диалога.
-Марина, ничего не было, — шепотом произнес глупость Сергей. Гул от топота был такой сильный, что о наличии слов могли свидетельствовать только шевелящиеся и побледневшие его губы. Но это был их островок, и она услышала его оправдание.
-Я, знаю, — неожиданно черствым голосом ответила она, — иначе я прямо тут убила бы ее, — голос стал еще более чужим и холодным, не позволяя сомневаться в ее способности выполнить угрозу.
Произнесенные фразы, словно выпустили пар, из готового взорваться котла, напряжение спало, голос и взгляд Марины потерял отталкивающую жесткость, она вновь стала нежной и маленькой Мариночкой, как ее звали в детстве. И она ласково прильнула к Сергею, будто ища защиту от незримой агрессии, а, не реализовавшаяся энергия конфликта превратилась в нервную дрожь всего ее тела. Своими нежными ручками она ухватила любимого за обшлага его пиджака, и, в каком-то бессознательном исступлении начала беспрерывно повторять: «Мой, только мой».
Сергей, не на шутку испугавшийся реакции девушки, обнял ее, и так они простояли весь первый урок в школе. Она беспрерывно повторяла: «Мой, только мой», он же, гладил ее по голове, не пытаясь прижать ближе к себе, и отвечал ей: «Ну конечно же, дурочка, я только твой».
***
Я, точно помню, был уже в классе, когда прибежала разрумянившаяся одноклассница, Светка Черткова. Мы были друзьями по несчастью, это и сблизило нас еще в средних классах. Теперь мы сидели рядом, за одной партой, по большей части молчали, никогда не делились переживаниями. Да это нам и не надо было, хватало понимания, а слова тут только помеха. А болтовня окружающих просто отвратительная гадость. Мы все это чувствовали одинаково, это нас и делало партнерами на временном плоте вынужденного содружества.
Хочу, чтоб меня правильно поняли, содружества мстителей или завоевателей не было. Скорее это был союз ожидающих, мы оба оказались на скамье запасных игроков, в слабой надежде выйти на поле. Но вот это ожидание и соединило нас временно, а как сказал некто очень плохой: «Нет ничего более постоянного, чем вынужденное и временное».
-Чего так разрумянилась, — вместо приветствия спросил я.
-Тебя это не касается, — вместо приветствия ответила она.
На этом наш диалог закончился, только я тоже не из тупого сословия, и от моего наблюдения не укрылись ее, неожиданно, приоткрытые груди, вспухшие от возбуждения губы, и, какая-то радость на лице. Вообще, я в первый раз обратил внимание на наличие в ее облике соблазнительных моментов. До этой минуты, для меня она была Светка- пипетка ( так я ее мысленно называл), все по причине ее необыкновенной черствости в обращении ко мне, ну словно злая учительница. А тут, необыкновенное возбуждении в ее облике, словно пробудило в ней спящую принцессу, подарив миру явление новой красоты. Ну а может за лето она наполнилась гормональной женственности, преобразовавшись из неуклюжего подростка в юную деву. Не знаю, но дружеская черствость между нами сохранилась. А мои впечатления, только впечатления, и не более того.
Первые уроки последнего класса прошли в пассивном наблюдении за педагогами, всеми силами пытавшимися настроить своих выпускников на необходимое и решающее усилие. Но, мне кажется, ученики, в том числе и я, остались холодно-безразличны к искренним нравоучениям и переживаниям своих учителей.
Собрав портфель после заключительного звонка, я, подарив своей соседке молчаливый кивок, быстро покинул класс и с радостью выбежал на улицу. Ярко солнечный день пробуждал в сердце еще больше радости и желание побыть дольше на улице в объятии последнего осеннего тепла. И я пошел не в сторону своего дома, а вдоль по улице, без цели и смысла. Но пройдя не малое расстояние, я, неожиданно для себя осознал, что иду в сторону дома, в котором живет Марина, и увидел ее, медленно идущую в сторону от школы. Неожиданным для меня было и то, что она шла одна, за период предыдущего учебного года и всего лета я не был свидетелем такого ее одиночества. Всегда ее кто-нибудь развлекал, и чаще всех Сергей. Я, осмотрелся по сторонам, и решил проследовать за ней, пусть это и выглядит банальной слежкой. Но для меня это был великий шанс побыть с Мариночкой наедине, пусть и на расстоянии десятков метров. Так мы прошли до оживленной части улицы, и я, воспользовавшись суетой окружающей толпы людей, приблизился еще ближе.
Марина еще больше замедлила шаг, остановилась возле магазина одежды и повернулась лицом к рекламной витрине. Подсматривая из-за угла здания, я увидел ее профиль и жалость комком сдавила мне грудь. Она молча плакала, слезы катились по ее нежным и удивительно красивым щечкам, но без всхлипов и подергиваний. Мне захотелось подбежать и обнять ее, но я даже не сдвинулся с места. Наверное, это самая большая ошибка в моей жизни, а может и нет. Я не знаю возможной ее реакции, и с огромной долей вероятности могу утверждать, что мои объятия ей не были нужны, и даже гарантированно противны. Я имею право на такие выводы, так как ранее претерпел с ее стороны многократные унизительные выпады, я смирился с ними, но и оценку ее отношения ко мне получил весьма неприятную. По этой причине, и может еще по причине своей нерешительности, я остался в своем временном убежите, и молча наблюдал за тем, как мой любимый человек истекает слезами, словно раненный воин на поле своей последней брани.
Я терпеливо дождался улучшения настроения Мариночки, и проводил ее до дома, оставаясь не замеченным наблюдателем и тайным защитником ее одиночества.
Весь вечер меня мучили размышления о ее переживаниях, плохая оценка еще не могла быть причиной этому. А вот отсутствие рядом Сергея, была более чем очевидной причиной.
Своими размышлениями мне не с кем было делиться кроме как со Светкой. И на следующий день, я, только примчавшись в школу, сразу атаковал свою соседку кратким, без собственных переживаний, рассказом об увиденном.
-Наверное, причиной ее слез являюсь я, — с игривой улыбкой удивила меня она.
— Это- как?
-Да вот так, более решительным надо быть. Вроде внешне мужик, а тут ведешь себя как девчонка. Прячешься по углам, подглядываешь, как мышь. Мне, прямо, стыдно за тебя. Надо было подойти к Маринке и проявить внимание, — не по теме моего вопроса она отсчитала меня.
— А ты что ж, уже проявила решительность и внимание, — догадливо предположил я.
— Тебя это не касается, но я уж точно не буду прятаться за углом тогда, когда судьба будет мне дарить случай…
На этом наш разговор по душам закончился, и мы в привычном молчании провели все уроки этого дня.
***
Настроение, испорченное утренним происшествием, постепенно у Марины улучшилось. И к концу второго урока она была опять милой и доброй девочкой, какой ее знал и любил весь класс. А подбегавшие на коротких переменах поболтать одноклассницы, только ускорили процесс улучшения ее самочувствия. И уже к середине школьного дня она весело и беззаботно смеялась над незатейливыми рассказами ее подружек, так, как будто и не было утреннего всплеска звериных эмоций.
С пятого, или с шестого класса Марина и Сергей сидели за одной партой. Такое решение они приняли сами, а возникавшие по этой теме вопросы со временем исчерпались. И, сейчас, возможно то, что рядом был Сергей, успокоительным бальзамом действовало на Марину.
Сергей же, наоборот, все больше хмурил брови, или от не исчезающих переживаний, или от мучавших его размышлений. Время от времени он делал оценивающий взгляд в сторону своей подруги, словно пытаясь понять, что его может ждать впереди и кто, на самом деле, сидит рядом с ним.
Ревность, самая ядовитая составляющая отношений двух влюбленных сердец. Если хоть один раз сердце поддастся этому укусу, все, заражение, словно раковая опухоль, захватит все заболевшее сознание, превратив любовь в ненависть, растоптав ее о беспочвенные подозрения, превратив ранее милый быт в невыносимое смердящее существование, а воркование двух в бессмысленные и без основательные обвинения. Ибо убитая любовь уносит за собой и жизнь, а оставшееся, словно огарок свечи, не может ни греть, ни светить, ни радовать.
Сергей, оценивающе осматривая свою подругу, сравнивал ее с той Мариной, которая, словно удав загипнотизировала его своим страшным взглядом, и требовала, требовала, и еще раз требовала, не обращая внимания на его слова. «Если так она отреагировала на то, чего вообще не было, так какая реакция у нее будет на невинный поцелуй, или на страстный, или на возможные слухи, — думал он, — так моя жизнь пройдет в бесконечных оправданиях и по поводу того, что могло бы быть, и по поводу того, что вообще не могло бы быть.» «Да, конечно, Мариночка очень красива, — еще раз оценил он ее взглядом, — но таких прелестей у окружающих девчонок более чем предостаточно, и красота не вечна, а вот жизнь одна, и не хотелось бы ее превратить в сплошное разочарование. Может я поспешил со своими чувствами, немного поостыть, да и посмотреть на все это со стороны более трезвым взглядом. Вот и Толик с Петей мне это советуют, хотя эти- не советчики, сами на Маринку заглядываются с нескрываемой надеждой…»
Марина, заметив внимательный взгляд своего возлюбленного, ощутила внутренний прилив чувств, проявившейся в легком покраснении ее щечек и участившемся дыхании. Ей всегда нравился бархатистый взгляд Сергея, за которым она была готова пойти куда угодно и на что угодно. И, если б, Сергей был менее порядочным, то, уже бы обладал ее телом.
«И все-таки, она очень хороша, — отвел в сторону доски он восхищенный взгляд, — и как же мне быть. Забыть, словно ничего и не было. Но это удел дураков, а таких, как у нас говорят, наказывают. И дело то в общем-то не в этом конкретном случае, а в тех случаях, которые потом могут произойти. Надо с ней объясниться, и, пока, мы, в наших отношениях, не зашли слишком далеко, сделать пробную паузу. Дать обоим оценить себя и свои чувства, поведение. Вот и отец с дядей Пашей мне это советуют, да и девок кругом так много, да все мимо меня. Стыдно парням сказать, мне через полгода восемнадцать лет уже, скоро в армию призовут, если конечно не поступлю в институт, а я все до сих пор девственен. Девки вон липнут без стыда и совести, а я, словно монах от них отказываюсь. Да и дядя Паша мне тоже говорит, что надо брать все, пока дается, а то потом захочешь, а брать та и нечего будет. Елки, а Марина, она то мне таких мыслей точно не простит, а действий и подавно, еще зарежет, — попробовал он пошутить в своих мыслях, но шутка не сложилась, проявившись в кислой гримасе на озадаченном мыслями лице, — зарежет или нет, не знаю, но и терять мне ее тоже не хочется. Так как же быть?»
Прозвенел сигнал на перемену, и он, как-то не привычно для Марины, молча встал и вышел в коридор, продолжая думать о произошедшем. Марина обратила внимание на это поведение своего парня, но окружившие ее девчонки рассеяли появившееся подозрение.
-Марина, — шутливым голосом обратилась Надя, — а когда у Вас с Сергеем свадьба?
И все девчонки рассмеялись, словно это была лучшая шутка сезона. А вслед за ними развеселилась и сама Марина, отдавшись беззаботной девичьей болтовне.
Следующий урок был последний в этот день, Сергей весь час напряженно осмысливал все произошедшее с утра, пропустив мимо сознания всю важную школьную информацию, и в конце принял решение о необходимости паузы. По природе он был решительным, унаследовав это качество от своего отца, руководителя крупного предприятия, добившегося высокого положения в жизни именно благодаря своим мужским деловым качествам. Вот и Сергей, выбрав решение тут же приступил к его исполнению.
-Мариночка, не спеши, я хочу поговорить, — тихо произнес он после звонка.
-О чем, — еще тише спросила она, но покорно замолчала и осталась сидеть рядом за партой.
-Послушай, Марина, — обратился он, когда, наконец, из класса вышел последний возможный свидетель их интимного диалога, — меня очень сильно встревожил утренний инцидент, нет, слово не то, ну вообще то, что было утром, на лестничной площадке.
-Серёженька, я очень сильно извиняюсь, больше этого не повторится, я сама не знаю, что на меня нашло, словно в тумане все было, я была сама не своя, — быстро и тихо попробовала объясниться она. Но ее извиняющийся тон, только придал уверенности ему в правильности выбранного пути.
-Марина, я не виню, каждый человек имеет право на ревность, тем более если есть повод. Но, во-первых, я считаю, что ревность должна иметь не только повод, но и основания, а в этом, конкретном случае, я не давал хоть каких-либо оснований. И, во-вторых, мне кажется, ревность не должна заканчиваться насилием, это прошлый век в отношениях, ты согласна со мной?
— Да, конечно, Серёженька, — еще тише ответила она, словно боясь услышать предугадываемую ею дальнейшую мысль.
— Так мы можем дойти и до мордобоя, я не позволю себе, конечно, поднять руку на тебя, да и на другую любую девушку то же. Но сама несдержанность в этой ситуации может вызвать неадекватность в поведении кого угодно, а мне не очень хочется стать посмешищем в глазах одноклассников, или, вообще малолеток, и все только по причине наших «великих» чувств. Ты меня слушаешь?
-Да, да, Серёженька, — опустив голову, словно пытаясь защититься от нападения, еле слышно ответила она.
-Мариночка, — уже более извиняющимся тоном, и с жалостью глядя на скомкавшийся маленький «комочек» дорогой ему девушки, решительно продолжил он, — я хочу, чтоб ты знала, я по-прежнему тебя люблю, мои чувства к тебе нисколько не уменьшились. Ты мне веришь?
— Да, дорогой, — непривычным ласковым словом отозвалась она.
-Марина, ничего в наших отношениях не меняется, но нам надо взять паузу…
Он замолчал от неожиданности, голова Марины, до этого прятавшаяся где-то на уровне парты, вдруг взметнулась вверх, и ее глаза, он увидел в нескольких сантиметрах от своих, пронзенный ее болезненно страдающим взглядом.
-Сереженька, ты ведь смысл всей моей жизни, ты для меня и воздух и день, я без тебя не могу прожить и суток, а твое отсутствие оборачивается для меня ощущением ночи, и ты сам это прекрасно знаешь… А ты точно не увлекся другой,- после очень короткой паузы и с уже случавшимися изменениями в лице и голосе произнесла она.
— Да нет же Марина, я клянусь, просто нам надо немного остыть…
-Да-да, конечно, только остыть, — отвела взгляд в сторону, словно ища поддержки у кого то не существующего, — вот я дура, ты ж уже взрослый, тебе наверное этого не хватает, так я уже готова, бери меня, прямо тут, мне на всех наплевать,- и она задрав вверх нижнюю часть платья, руками не умело прижала его к себе, прильнула губами к его не готовым губам.
-Нет, нет, -вскочил он, оставив ее одну с оголенными ножками, и открытыми обозрению белыми трусиками, так соблазнительно манящими к себе, что ему не малых усилий стоило усмирение поднявшегося мужского достоинства. Наверное, если б у него это был не первый опыт, то он взял бы то, что ему само давалось. Но, случилось так, как оно должно было случиться.
-Мариночка, пойми, я очень хочу этого и именно с тобой, но, согласись, тут, — и он обвел рукой, показывая окружающее пространство класса, — нет, у нас все будет гораздо лучше, я тебе это обещаю.
-Правда, — приводя себя в сдержанную опрятность, сухо ответила она.
-Да, Мариночка, я тебе это обещаю. Поверь, я с трудом сдерживаю себя…
-Зачем сдерживать, это глупо и не рационально!
-Ну, Мариночка, я ж уже объяснял, давай будем умными…
-Ладно, Серёженька, только пойми, ты для меня все, другого мне ничего не надо. Я буду вести себя так, как ты пожелаешь. И, запомни, одного твоего мановения достаточно, и я буду полностью твоя.
-Я, понял…
-А сейчас беги, тебя, наверное, уже домашние потеряли.
-Так давай, я тебя провожу.
-Нет, беги, мне надо побыть одной, привести себя в порядок.
-Это не из-за меня?
-Нет, Серёженька, не бойся. Моя жизнь принадлежит только тебе, и даже я сама, не в праве ею распоряжаться. А побыть одной, мне действительно очень необходимо. Ну, пожалуйста, дорогой, — она так ласково произнесла последние слова, что сердце Сергея опять дрогнуло, и, чтоб не упасть вновь в ее объятия, он вышел из класса.
Марина, долго сдерживавшая свои эмоции, разрыдалась, потом долго себя успокаивала, потом долго проводила косметические действия над своим лицом. А когда закончила, медленно пошла домой. Но, слезы, как подлые предатели, все время норовили выказать свое присутствие, наперекор желанию Марины. А она сама, так и не смогла себе объяснить, почему ею завладели эти мокрые эмоции, решив, что это был результат всех переживаний за день.

***
Ну вот, еще один день прошел, написал пару строк, и хорошо. Такой день для меня можно считать плодотворным и хорошим. Особенного счастья в этом нет, но и некоторое самоудовлетворение все-таки есть, что является не плохим стимулом для продолжения жизни. А если прибавить к этому бутылку хорошего вина, то маленький уголок радости для меня можно считать найденным. Не сочтите меня за алкоголика, но так я стимулирую себя к продолжению бренного существования на этой земле.
А были ли дни настоящего счастья в моей жизни? Если отбросить детство, в котором родители все сделали для меня, за что я им неимоверно благодарен. То я и не вспомню таких дней. Конечно, надо верить в свою судьбу, терпеливо ждать и она одарит желанным подарком. И надежда, конечно, умирает последней, женское имя тут не причем. Но вот истончаться до состояния невидимости, из-за не прекращающегося невезения или наваливающихся неудач, — может. А невидимая надежда равна по значению ее полному отсутствию. И бутылка вина в такой ситуации, пусть и в полном одиночестве, становится не плохим другом, собеседником, возвращающим окрашенную видимость той, что трезвому казалась исчезнувшей на всегда.
Были дни, которые будто мираж с прохладной водой зарисовывались пред жаждущим в пустыне спутником, обманом завлекающие в лапы разочарования. Но мне приятно воспоминание о таких днях.
Произошедшее изменение в поведении Сергея и Марины не прошло незамеченным для тайных и явных завистников их счастью. Теперь влюбленные были неразлучны только за школьной партой, на перемене и за пределами школы они показательно были не вдвоем. Правда было заметно по не безразличным обоюдным взглядам, что чувства между ними по-прежнему в силе, да и затянувшееся отсутствие одного в поле зрения другого обязательно проявлялось в заметном беспокойстве и потере интереса к любой беседе. Но прежней «нерасставайки» уже не было.
Признаюсь, к своему стыду, что я решил воспользоваться кризисом в их идиллии. Я не знал кого благодарить за предоставившийся мне шанс, но упустить его я уже не мог. Да и воспитательная беседа, ранее проведенная со мной Светкой, дала нужный эффект. Или может к этому времени я уже стал достаточно взрослым для того, чтоб изменить свое поведение, и не прятаться по углам при первом появлении любимого мною человека. И не я один решил действовать более наступательно, Светка тоже активизировалась и забрасывала Сережу записками с предложениями о встрече, буквально вешалась ему на шею, но он был показательно неприступен для моей соседки. Это меня веселило, хотя она все-таки была мне как-бы другом, и плохо подсмеиваться над неудачами товарища, но ее ошибки были так несуразны и так нагло бесстыдны, что просто провоцировали желание высмеять ее. Были и другие обнадёжившиеся мечтатели и мечтательницы, мы все тогда были одинаково наивны в своем поведении, на столько просты, что поведение каждого было просто копией любого.
Я помню один день, когда по дороге от крыльца школы до своего класса поклонники надарили Марине столько цветов, что в класс она зашла, держа обеими руками здоровенный букет. Я шел тогда следом, в этом букете были и мои скромные цветочки, помню ошеломленный взгляд учительницы, она была уже взрослой дамой, лет двадцать как за мужем, и забыла дни, когда ей просто так, без особых причин, дарили цветы. А тут был не просто малый букетик, а огромный букетище, и у Ирины Петровны на некоторое время пропала способность говорить. Да и что тут можно говорить. Девчонки же ее класса, словно пчелки зажужжали от восхищения и зависти. А реакция Сережи выразилась только в игривой улыбке. Он даже не встал для оказания ей помощи, в образовавшейся суете это заметил только я, да и то по той причине, что был в коридоре и за пределом необходимого участия в образовавшейся шумихе.
Я на столько осмелел в те дни, что пригласил Марину на свидание. Она мне не отказала, но и не дала утвердительного ответа. А только игриво улыбнулась и загадочно произнесла: «Может быть, может быть». И, как весенняя птичка, упорхнула в класс, прихватив мою записку. Я решил, что это признак ее согласия, и, вечером, нарядившись, по максимуму, торжественно, прибыл, заблаговременно, к назначенному мною месту. Видимо я был смешон в новом для меня образе, а отсутствие моей Мариночки делало мою нетерпеливость еще более смешной. Да, наверное, так я выглядел со стороны, но мне было безразлично постороннее мнение, я был весь в нетерпении, и так простоял и прождал около пяти часов. А потом еще несколько раз возвращался к назначенному месту, мечтая о том, что она, пусть и сильно опоздала, но прибежала и ждет меня. Да, я был действительно смешон, теперь я это отчетливо пониманию.
На следующий день, Марина прошла мимо меня, даже не поздоровавшись со мной. Так, словно никакого приглашения с моей стороны не было, а я покраснел как вызревший помидор, и не смог что-либо предпринять. Да, наверное, это и к лучшему. Единственное, что смягчало боль от презрительного пренебрежения со стороны моей избранницы, это то, что я был не один в списке отверженных. Эта информация стала достоянием всей школы, так как Мариночка, с детской непосредственностью, рассказывала о всех своих «победах» своим подругам, причем обязательно громогласно, с зачиткой записок и комментариями, под громкий хохот окружающих, безжалостно высчитывая и стилистические и грамматические ошибки, и обязательно этот разбор проходил в момент случайного или не случайного присутствия, пусть и в отдалении, ее избранника. Всем было понятно, что так Марина вела себя только с целью привлечения внимания Сережи. Я тоже испытал это позорище. Все мои возможные надежды испарились, я даже несколько охладел к бессовестнице. Но глубина моих чувств была такова, что применение такого обезболивающего не дало полного воздействия, израненное и истерзанное, оно скромно забилось в самый удаленный уголок сердца, и напоминало о себе, тихой болью, только в те моменты, когда Марина проходила мимо меня. Внешне же я стал более сдержан, возможно показательно холоден, и это была моя защита от жестокости судьбы.
Я не рассчитываю на проявление чувств жалости читателей ко мне. Я был и есть «лузер», отпетый неудачник, а таких жалеть не надо. Жалость в таком случае только добивает остатки личности, хотя, у меня, возможно даже и остатков нет. Но это мое личное дело. Я принял правила этой игры, и менять их не намерен.