глава 9 (Глава 9)

По следу следу зверь идет,

Он жаждет крови, всех убьет!

По следу следу зверь идет,

Тот зверь везде тебя найдет…

— ****ец… — М-да, лучше не скажешь. Когда она успела постичь всю глубину профессионального диалекта общекосмического языка? В определенных ситуациях у меня или у бабули проскакивали жаргонные словечки и естественно без перевода. Видимо, такая лингвистическая особенность диалектики профессионалов, что раз услышишь и сразу поймешь. — Кар, ты спишь? Ты слышал?!

Нет, я не спал. Да, я слышал, но еще толком не понял, что именно, то есть надеялся, что ослышался. Мирина смотрела на меня, но вряд ли видела, потому что была поглощена слухом. Однако, я ошибся на этот счет. Заметив, что я вот-вот заговорю, она быстро поднесла ко рту указательный палец правой руки, перечеркивая им пухлые губы.

Одинокий волчий вой походил на призыв…

— Слышал! — вопрос прозвучал, как утверждение собственной правоты.

К тому же, громкость и отчетливость повторного сигнала явствовали о том, что зверь приближался.

Я медлил, прикидывая каким по счету будет последний звериный возглас перед неизбежной встречей. Но почему неизбежной?! А может не будет никакой встречи! Вдруг это всего лишь изгой, воет от тоски и голода. Повоет, повоет и замолкнет. Покружит вблизи и уберется. Одиночка нам не страшен. Вон и лошади не встали, только подняли головы и круть-верть ушами по сторонам.

Мирина подтянула ремень. Передвинула чуть вперед кожаные ножны. Проверила легко ли вынимается меч, обнажив до половины. Бесшумно вернула обратно. Клинок блеснул в полуулыбке, словно металлический зуб. И когда успела опоясаться?! Наверное я задремал всё-таки. Ох и видок у нее! Почти смешно. В мужской одежде, с подобранным под шапку волосом, ну, прямо мужичок с ноготок — субтильный, но воинственный.

В третий раз волк завыл совсем близко. Близко, понятие растяжимое в лесу. Кажется вот, а на самом деле не менее километра. Я подумал, что судя по интонации это не потеряшка. Явно вожак, чей голос полон уверенности и силы. А призывность, звучащая в нем, вовсе не жалоба на одиночество, а требование подчиниться.

И как будто в подтверждение моих дум, где-то, в еще большем отдалении, раздался нестройный хор волчьей стаи. Это была какофония разнородных сигналов: вой, скулеж, тявканье. Она словно разразилась, заполнив собой округу, с тревогой внимавшую ей. Разразилась и уже не смолкала, приближаясь.

Стая катилась злобным, черным клубком. По крайней мере, мне так представлялось из-за непрерывного гвалта. Какое-то месиво из лап, хвостов и клыков…

В страхе воспрянули лошади, грузно поднялись с земли, забились на длинных веревках, которыми были привязаны к деревьям. Я тоже подскочил, разметывая ногами еловую подстилку, закружился в поисках оружия.

Лук, два меча и еще одно копье, другое забрал Горан, лежали в изголовье, поперек оного. Да, без Горана мы в серьезной беде. Нам бы взобраться на деревья, пересидеть на толстых ветвях до утра. По светлому я бы всех перебил из лука. Но. Не было подходящих деревьев поблизости и лошади. Кстати, где кот?! Сверху донеслось мяуканье. Соображает. Пожалуй, возьму копье. Лук Вьяре.

Я собирался потормошить, спящую богатырским сном бабулю, но сзади налетела Мирина, развернула и обняла, прижимаясь всем телом. От неожиданности я застыл, не опуская раскинутых рук.

Я всю ее чувствовал! Чувствовал обдающее теплом и ягодным запахом тело. Чувствовал трепетную плоть женщины, льнувшую, ищущую укрытия. Нежными крыльями упали мои руки на женские плечи. Опустились вдоль спины. Одной рукой я прижимал Мирину к груди, чувствуя ее грудь, а ладонью другой ощутил разделение шедшее от копчика…

Не обратила внимания или позволила? Остается загадкой. Она перестала меня обнимать, приложила маленькие ладошки к мои пылающим щекам и… Наверное, если бы она делала это молча, то я бы подумал — потянулась ко мне для поцелуя, но наклоняя мою голову и заглядывая в глаза, она шептала: «Что же нам делать?! Что же нам делать, Карром?!»

И всё равно это было сбывшееся вожделение. Я почувствовал пробуждение силы в паховой зоне. Однако, усилием воли потащил возбуждение вверх. К сердцу! Заменяя любовную страсть на отвагу любящего…

— Будить Вьяру. — сказал я, отступая на шаг, после еще одного усилия над собой.

— Я проснулась уже, голуби! — снизу послышался голос бабули. — Разе поспишь, когда по тебе топчутся и дышат, как загнанные кони. Что тут у вас происходит?!

— Волки идут. — ответил я, подавая ей руку, помогая подняться на ноги.

Втроем мы стояли друг подле друга, обратив лица к той стороне ночи, откуда доносились растерзавшие наш отдых звуки. Было физически ощутимо, как жизненная энергия циркулирует между зрением и слухом, перетекает из одной способности в другую, почти вся оседая в органах слуха. Бесполезные глаза откладывались на потом. Сейчас выживание зависело от ушей. Голоса стаи остановились примерно на том же расстоянии, что и последний слышанный нами клич вожака.

— Думаю, километр-полтора. Совещаются. Есть немного времени подготовиться. — сделал я вывод.

— И? — развернувшись фронтально, Вьяра колола меня сосредоточенным взглядом. Поражали невозмутимый вид бабули и абсолютно деловой тон. Поправляя перекосившийся платок, сделавший ее похожей на одноглазого пирата, она уточнила. — Что нам делать? План есть?

Повернув голову, я лишь наблюдал за ее действиями. Надо было что-то сказать, но я оказался занят, чувствуя справа от себя близкое присутствие Мирины. Очень близкое. Она продолжала искать защиту, пристраивая свою руку под локоть моей.

А плана не было, как и не стало мыслей по поводу нависшей над нами опасности. Рот приоткрылся, но в нем оказалась пустота, ни единого слова. И вдруг, кое что вспомнилось, кое что, из тех рассказов Горана, про охоту, когда мы еще сиживали с ним на нашей любимой поляне. Про охоту на волков.

Встряхнувшись мысленно, освободившись от стопорившей сознание Мирининой плоти, я заговорил, вдохновенно, почти радостно, активно жестикулируя, изображая людей и животных:

— Силки! Связываем их между собой в одну веревку! К ней привязываем полоски ткани! Обвязываем веревкой деревья вокруг нас! Смысл в том, что волки впадают в ступор перед развевающимися на ветру тряпками! Необъяснимый, но реально работающий феномен!

Пассивной обороны хватило, чтобы прикрыть тыл и фланги. Веревку, с изодранной в лоскуты рубахой, так сказать, с моего плеча, привязали с расчетом и по возможности ближе к нам, с лошадьми включительно. Если всё верно про феномен, то защищаться предстояло, только от нападения спереди. Случись окружение это было бы смертельной фатальностью, но а так… А так, по выражению бабули: «Панике не поддаемся — умираем хладнокровно!»

Любая битва это, прежде всего, грамотно организованный труд. Сужение возможности убить вас и разгребание последствий вашей же безалаберности.

Да, повезло. Кучное расположение деревьев позволило образовать почти цельную окружность — не более десяти метров в диаметре. Не огороженным остался участок всего метра четыре. Пылавший в центре костер, разделив на две части, растащили по краям веревочного редута. Ранее я натаскал дровишек, с учетом равномерного использования, на всю ночь. Правда, азарт, с которым мы принялись подкармливать огненных стражей, ну, не знаю… В общем, на сколько хватит!

Больше ничего не успели. Вой прекратился внезапно. Еще какие-то секунды мы вслушивались в тишину и собственные переживания. Молчаливо поглядывая друг на друга…

Лично мое состояние можно было охарактеризовать следующим образом: «Ну, почему в этой жизни, являть миру героизм достается отнюдь не героям?! Почему судьба никогда не ждет, когда ты будешь готов к очередному ее испытанию?! Как разъяренная волчица, она бросается на тебя и обязательно исподтишка! Почему?! А?»

Мысли Мирины читались легко, женщина просто боялась, она не отходила от меня, повадками напоминая новорожденного детеныша, слепо тыкающегося в тело матери…

О чем думала Вьяра разгадывать не имело смыла. Прожившая сто с лишним лет в земных условиях, бабуля привыкла к существованию между жизнью и смертью. Под маской сосредоточенности, с одинаковой непринужденностью она могла, как пересчитывать врагов, так и придаваться отвлеченным воспоминаниям.

Следуя спонтанной тактике, я распределил наши роли и расставил всех по местам, хотя бы для начала. Вьяра слева, чуть поодаль, под защитой, с одной стороны костра, с другой, болтающихся за ее спиной тряпок, с луком на изготовку, чтобы убивать рвущихся в круг, в подставляемые бока. Я, понятное дело, преграждая вход и отвлекая внимание на себя. Мирина за мной. Поставленную ей задачу, сформулировал тоже просто, если что, размахивая мечом, прикрывать мою спину.

Оставалось, только подождать…

И зверь объявился, таинственный и бесшумный, с горящими на весь лес глазами. Словно приблизившиеся звезды, сверкали из темноты светоотражающие устройства — по два на зверюгу. Стая не заставила долго ждать, изнывая от страха и нетерпения. И первое, что сделали волки — окружили нас.

Сколько же их? Тридцать?! Пятьдесят?! Раз, два, три… десять, одиннадцать. Я считал парные огоньки, поворачиваясь вправо влево, по возможности не оставляя без присмотра главное направление. Стая снова пришла в движение и на двенадцатом я сбился. «Вряд ли больше двадцати. — подумалось напоследок. — Минимум, по четыре на человека.»

В подобных ситуациях лошади это наказание. Глупые животные, обезумев от страха, рвались с привязи. Взвивались на дыбы. Падали, из-за резкого противодействия врезавшихся в шеи арканов. Спешно подымались, кося безумными зрачками. Трещали их кости и стволы деревьев. Однако, веревки держали… Им тоже повезло, что веревки были настоящие, а не из какого-нибудь лыка. Я имею ввиду кобылиц, может это и не животная сущность так бесновалась в них, а женская, потому что в отличии от самок, жеребец вел себя гораздо умнее. Он лишь нервно вскидывал голову, раздувал ноздри и быстро менял позицию, разворачиваясь мордой к опасности. Воинственно и сердито бил землю копытом.

Выскакивая из тьмы леса, как из преисподней, куда не дотягивался свет ни пламенный, ни божественный, волки, буквально, оседали на задние лапы перед внезапным препятствием. Сбитые с толку бежали по кругу и метались вдоль. Звериная решимость перепуталась с почти человеческой растерянностью, из глоток вырывались, то жалобное поскуливание, то угрожающий рык.

Сбившись в кучу возле беснующихся лошадей, теряя голодную слюну, свирепые хищники всё же предпринимали попытки напасть, устремлялись к вожделенной добыче, но заступник ветер раскачивал тряпицы перед самым носом и звери, испугавшись непонятного шевеления, отскакивали обратно. Поджав хвосты, снова кружили, жалуясь и негодуя…

Шмыгнула между костров и взвилась в прыжке серая тень. Ее проворство было настолько стремительным, что я скорее инстинктивно, чем осмысленно, отступил и взмахнул руками. Зажатое в них копье, ровно между побелевшими от напряжения кулаками, врезалось волку в нижнюю челюсть. Зубы животного клацнули сантиметрах в двадцати от моей физиономии и его прыжок завершился кульбитом.

Это походило на цирковой трюк. Перевернувшись в воздухе, зверь приземлился на все четыре лапы. Вероятно он рассчитывал на всестороннюю поддержку собратьев. Вряд ли мой случайный выпад оглушил звериные инстинкты. Припадая на передние конечности, он как-то неровно пятился, поглядывал по сторонам, будто не понимая, что происходит, ведь человек до сих пор невредим и тычет в него чем-то острым…

Не знаю, чем оправдать медлительность мою. Может тем, что сзади цеплялась и выглядывала Мирина. Может врожденным миролюбием. А вернее всего страхом. Мы оба откровенно побаивались друг друга. Опять же, я могу объяснить почему. Ни он, ни я, еще не были матерыми воинами, не обладали затвердевшими в многочисленных убийствах сердцами. Почему-то я знал, что это первая его схватка. Мне хотелось, чтобы он поскорее убрался из нашего пространства и всё. Делая полу шажки вперед, я всего лишь пошыривал в его сторону. И тут прилетела стрела, следом вторая. Вьяра! Так или иначе — минус один.

Вручив Мирине копье, поторапливаясь и поднатужившись, я вышвырнул труп за пределы круга. Тяжелый — килограмм сорок, наверное. Это было сделано, как нельзя вовремя. Туша убитого переярка, пролетев метра три-четыре, врезалась в гущу стаи, заставив особей отпрянуть и ненадолго отложить наметившуюся атаку.

Замешательство волчьей стаи позволило поправить пламя. Знать бы с вечера, что понадобятся огненные столбы от земли до неба, а ни уютный костерок. М-да, как меняется ценность вещей в зависимости от обстоятельств, теперь каждое, способное гореть, полено, дороже золотого слитка, а внушительная кучка дров, целой горы золота…

Поведение хищников заметно изменилось, словно кто-то отформатировал общее сознание, заменив индивидуальные настройки. Больше никто ни кружил, ни бегал вокруг нас, не толпился возле лошадей. Страх, внушаемый количеством четвероногих, инстинктивных убийц, стал ужасом осознания разумной организованности и слаженности бездушного истребления.

Усилиями вожака, покусывавшего, порыкивающего, подгоняющего с ясной целью и в нужную сторону, стая сгрудилась перед проходом. Перед единственной возможностью подобраться к добыче, то есть к нам. Им предстояло пройти между двух огней, преодолевая и светобоязнь, и человеческое сопротивление.

Интересно, какое впечатление на них произвело бездыханное, окровавленное тело молодого коллеги? Мы надеялись, что преподанный людьми урок, хотя бы ослабит уверенность в безнаказанности творимого, особенно у хищного молодняка, из которого в основном и состояла группировка.

К нашему огорчению брешь в обороне была достаточной дырой, чтобы пропустить весь клыкастый отряд. В общем ситуация казалась совершенно безнадежной. Все упования на предсмертное отчаяние. Как говорится, у страха глаза велики, но не только глаза, придает он силы и другим телесным частям, сумей, только справиться с ним.

Выстроившись клином волки хлынули в брешь.

Костры разгорелись и пылали, словно театральные софиты освещая сцену кровопролития. Несмотря на мою полу обнаженность пот заливал глаза. Ноги и руки дрожали, в тоже время удивительная легкость присутствовала во всем теле. Я стал легче бабочки. И поразительное единство ума и плоти. Между мыслью и действием отсутствовало время. Вот что значит бой! Это стихия, подобная огню! Поведенческий момент, в котором ты постигаешь свою целостность!

Именно волчье построение выручило нас. Переорганизованность, так скажем! Было бы куда хуже, если бы они ринулись скопом, обтекая и окружая. Но рубикон сначала пересек один. И получил парочку каленых от бабули. На первую стрелу волк рычал и тянулся к ней зубами, он еще злился и не собирался умирать, однако второе жало, вонзившееся в шею, стало для него смертельным. Рык пресекло бульканье. Лапы, словно лишившись костей, подломились…

Ну, теперь-то мне не досуг трупы разгребать. В круг входили следующие претенденты. Эти двое, пожалуй, из матерых. Звери шли крадучись, пригнув головы. Выставив на показ мощные клыки, пробуравливая злыми исподлобья взглядами. Они будто и не смотрели прямо, но я чувствовал кожей, что с меня не спускают волчьих глаз. Наставляя на них острие, суетливо переводя с одного на другого, я невольно отшагнул, отталкивая спиной Мирину.

Волки двигались уверенно. Пройдя огонь, решили разделиться. Тот что по левую руку вознамерился зайти со спины. Но выросшая из его бока стрела изменила первоначальную задумку. Видимо ранение было не существенным. Взвизгнув от боли, он повернул голову и увидев, прикрывавшегося огнем стрелка, бросился в сторону Вьяры.

Нельзя медлить! Нельзя медлить! За чертой маячила еще пара оскаленных морд. Пока оставшийся волчара недоумевал — куда рванул приятель, я уже подскочил к нему всаживая копье в левую бочину. Реакция у них конечно звериная. Он успел посмотреть мне в глаза. Успел начать поворот. Но не успел увернуться. Я проткнул собаку на сквозь и услышал вой разочарования, вылетевший из волчьей пасти напоследок.

Раненый зверь уже не был так ловок и быстр. Или это Вьяра, когда-то во главе собственной армии истребившая целые народы, за старостью не растеряла боевых навыков. Уклоняясь от летящего тела, она даже не стала стрелять, просто воткнула стрелу рукой и похоже в нужное место, волк издох еще падая. Туша грохнулась с полтора метровой высоты, как свиной окорок. Безвольно и бездыханно.

Но не стоило обольщаться легкостью выигранных раундов. Волки снова изменили тактику. Каким-то образом вожак раскусил примененную нами хитрость. И теперь они по-настоящему хлынули, словно волны в узком проливе, тесня и толкая друг друга. Крайние схватывая шкурой языки огня, в миг опалявшие ее. К лесным запахам и запаху крови добавилась вонь жженой шерсти…

Ворвавшись в заповедную зону, волки разошлись на два потока. И всё равно их было слишком много. Нам, с Мириной, грозило окружение и мы отступили к лошадям, к последнему, так сказать, оплоту. Вьяра сделала тоже самое, благо, что ее путь сюда, был короче, чем расстояние от нацелившихся на нее клыков. Волки на ходу разворачивались, стремясь перехватить бежавшую, однако она проскочила. Надо сказать, каким-то чудом, к тому же, умудряясь посыпАть волчий стейк острым перцем стрел. Скромно добавлю, что и не без моей помощи. Вероятность словить незащищенным боком сверкающую сталь не приятна и зверю.

Хорошо, что хватило ума бросить в огонь всё до последней щепки. Пламя буйствовало и как будто не собиралось утихать. Но что будет потом, когда оно погаснет? А какой смысл думать об этом? Наши тела могут растерзать еще при его жизни.

Что еще поразило на планете Земля, это то, какой кровожадной изощренностью одарила здешняя природа порожденных ею убийц. Но, это так, к слову.

Присоединившись к большинству, Вьяра скоренько достреляла колчан и выдохнув с облегчением, обнажила меч, с завистью поглядывая на копье. Еще при первоначальной дележке не хитрого вооружения, она обмолвилась, что ей сподручнее управляться с длинной палкой, чем с короткой, хоть и железной, и обоюдоострой. Как бы там ни было, я посчитал, что в моих руках данный вид оружия будет более эффективен.

Было очевидно, что раненные Вьярой звери мешали стае и морально, и физически: путаясь под ногами, сбивая настрой. Через упавших перепрыгивали, вертящихся и скулящих с досадой кусали, отгоняли прочь.

Разобравшись с подранками, оставляя оных, вместе с убиенными, позади уцелевших, волки выстроились развернутым фронтом. У этих зверюг, просто мания окружать.

Но окружать было некуда и нечем. Волчий строй поредел, а наш расширился. На кобылиц надежды никакой или почти никакой. Хотя беспорядочно брыкаясь, они представляли серьезную угрозу нерасторопным, зазевавшимся черепам. А вот Орел полноценная боевая единица. Машина смерти! И всё же не время сопливиться — десять серых против четверых разномастных. Ну, бог с ним, шести. Да, а за нами веревка.

А за веревкой лес. Лесная полянка превратилась в настоящее ристалище или лучше сказать ринг. Всё соответствовало тому и однородное травянистое покрытие, и оказавшееся не хилым ограждение, и поединок, и пролитая кровь, только судьи отсутствовали и правила. Последний раунд. Гонг. Приз победителю — жизнь, ну или мясо и жизнь…

Вожак не отличался массивностью, некоторые переярки выглядели крупнее. «Так это же волчица!» — вскричал я, как будто от этого станет кому-нибудь легче. Не удивительно, что она управляет стаей. Облако густой, почти материальной ненависти окружало ее. Черная, непроницаемая аура животного подавляла.

Волчица задрала морду и завыла. Мы все узнали этот, словно треснувший столетний ствол, звериный глас. «Готовьтесь!» — снова крикнул я, уловив в ее мозгу зарождающийся импульс атаки.

Этой ночью к моим способностям прибыло пополнение. Если это не глюк, то теперь я и нечеловеческие языки перевожу в понятную речь и вообще все мыслимые звуки воспринимаю, как слова. Боевая песня, восхвалявшая волчью доблесть закончилась командой: «Рви»! И стая сорвалась с места.

Эта сука, объектом нападения выбрала Вьяру. Логично было броситься на меня, ведь мы стояли враг против врага. Однако, увернувшись от моего выпада, валяя собственный фланг, она резко поменяла курс и бросилась на бабулю.

Такого вывиха я не ожидал и никогда не прощу себя за это. Не ожидала и Вьяра, тем более, что в тот момент она повернулась к нам спиной…

Она избегала наскоков здоровенного, как телок, годовалого волка — элегантно, всего на шажок, смещаясь с линии атаки. Зверь с разлету проносился мимо. Вьяра со свистом опускала меч, но тварь ускорялась и успевала проскочить.

И тут, даже не утруждаясь прыжком, просто, рассчитав до секунды траекторию, волчица налетела на женщину сзади, вцепилась в ее опустившуюся руку. Яростно рванув на себя, повалила. Челюсти заработали, как зернодробилка.

Я орудовал копьем, как дубинкой, направо, налево, и перед собой. Древко изготовленное по особой Горановской технологии было толще обычного, из ореха — гнулось, хоть в узел завяжи, при этом, довольно увесистое. Волчьи отродья буквально визжали.

Мирина прикрываясь мной, чуть ли ни зажмурив глаза, отважно махала клинком по горизонтали. Кажется кого-то, даже зацепила. Справа ей покровительствовал Орел. Стоявший практически всё время на задних ногах, передними раздавая, если не смертельные, то явно калечащие гостинцы.

После того, как он убил, бросившегося ему под ноги гаденыша, единственным и угрожающе повторимым попаданием в голову, волки не спешили нападать на жеребца, вроде как выискивали слабое место.

Трагедия творилась с нашими кобылицами. Беспорядочное взбрыкивание задних копыт, имело некоторый успех, но их ногам так же изрядно досталось. Во время очередного взбрыкивания кровь сочившаяся из ран разлеталась гроздьями. Скоро они ослабеют от ее потери и тогда им конец. Орел вмешивался и там.

Все мы и люди, и животные, за время этого нескончаемого сражения, притерпелись к мысли о гибели, злободневно витавшей где-то над головами. Перестали чураться звуков боя, они слились в однообразное гудение и будто стали не умолкающей тишиной. Касаемо меня, то я даже испытывал некую эйфорию. В общем, относительно благополучно всё складывалось, пока ни упала Вьяра…

Тут же, к раскинувшейся на земле, кстати, не проронившей ни звука, Вьяре, подскочил «телок», намереваясь разгрызть лицо. Вьяра выставила свободную от захвата руку и огромная волчья пасть сомкнулась на ней. С азартом он принялся терзать человеческую плоть, рыча и мотая головой. Оставил ее, сунулся к горлу.

Всего лишь несколько секунд я промедлил. Порой это очень долго, но промедления неизбежны. Пара секунд на переваривание. Два шага и две дополнительные секунды, чтобы преодолеть расстояние. И, размахнувшись что есть силы, опустил древко на волчью спину. Раздался хруст, больше похожий на треск, сопровождающий молнию. На моих глазах, расширенных от удивления, позвоночник «телка» сложился пополам. Однако, инерционная сила удара, неожиданно провалившегося, увлекла вслед за руками и тело. Я шмякнулся лицом вниз, теряя копье.

Шмякнулся в общем-то поперек бабули, лишь успел выставить руки, чтобы, не рухнуть на нее, как следует. Она лежала на спине, прижимая левую кровоточащую руку к груди. А правая была вытянута за голову остервеневшей волчицей, продолжавшей грызть и тянуть. Было стыдно и больно смотреть в лицо женщине, и без того выражавшее, как неимоверное страдание, так и нечеловеческое терпение, а тут еще я со своей неуклюжестью…

Еще пара секунд… Разумеется, я вскочил, как мог быстро. Схватил копье и ткнул им, но тварь уже просчитала мои действия. Ткнул пустоту. Описывая окружность в метре от нас и вокруг нас, волчица призывала остальных. «Рви. Рви.» — тявкала тварь.

Подчиняясь приказу вожака, завидев добычу еще более легкую, чем Мирина, опрометчиво оставленная мной, свора из четырех-пяти особей бросилась к неподвижно лежащему человеку. Бросилась, опьяненная замаячившим успехом, а еще больше кровью, хлеставшей из его ран. Опьяненная видом крови и ее запахом. Ведь кровь это и есть еда! С нее начинается насыщение. Сначала кровь, потом мясо. Утолить жажду, потом насытиться. Кровь! Кровь! Наконец-то ее так много!

Собственно, это и спасло Мирину, потому что за секунду до этого они готовы были наброситься на нее. Воспользовавшись отсутствием большого человека, обступили маленького. Мирина уже приготовилась к смерти, еще сильнее зажмурившись…

Потом она рассказывала, как ничего не видела и куда-то пятилась, пятилась, и всё махала мечом. Как выдыхая, думала, что именно следующий вдох последний. И вдруг, она почувствовала, что совершенно одна. Поняла, что смерти не будет и открыла глаза.

И не надо смеяться над Мириной, представляя ее какой-то малодушной дурочкой. Я испытывал тоже самое, когда стая набросилась на меня. И мне тоже страстно хотелось зажмуриться, потому что наседавшие со всех сторон клыки, казались непроходимым лесом, в котором я заблудился по малолетству.

Почуяв близкую кровь волки взбесились и напрочь утратили инстинкт самосохранения. Как бесчувственные, злые машины они нападали, хватая за что попадется. Они кидались на меня и на Вьяру, совершенно бездумно подставляя себя под ответные удары.

Спасало то, что я непрестанно двигался, вырывая из почти сомкнувшейся пасти, то руку, то ногу. Предплечья обеих рук покрылись глубокими бороздами, наполненными темной густой жидкостью. Штаны превращались в лохмотья. Местами, потемневшая ткань липла к телу. В конце концов, боль превратилась в наслаждение, а движения стали вдохновенным танцем.

Вьяра не шевелилась. Глаза женщины были закрыты, а лицо разгладилось в умиротворенном выражении. Я не знал жива ли она, но надеялся. Скорее всего — потеряла сознание. В неистовом танце я перепрыгивал через нее туда и обратно, прыгал от ее ног к ее голове и опять к ногам. Крутился- вертелся вокруг ее тела и вокруг собственной оси.

Но всему есть предел, как говорят. Так оно и есть. Я выдыхался. Всего несколько каких-то минут, а может и минута, и… А волки, бездушные, алчные твари, словно неуязвимые и неутомимые продолжали наседать, хотя нет, некоторые тоже в крови, в собственной крови…

Настал момент и я остановился, всего лишь на миг. Вся боль мира сразу обрушилась на меня. Огнем вспыхнуло израненное тело. Дышать! Дышать! Глоток воздуха, хотя бы еще один…

И возникла Мирина. «Карром! Карром!» — услышал я. Она кричала мне в ухо и почти обнимала. И я очнулся. И снова увидел мир. Вьяра… Волки… Мирина… Лошади… «Лошади! — что-то всколыхнулось во мне. Возникла какая-то сила. Свет! Скорее проблеск! Мысль! Не глядя на Мирину. А зачем?! Я и так ее чувствовал нАсквозь, всю! Что-то всколыхнулось во мне и я прокричал, имея ввиду Вьяру. — Тащи ее к лошадям! Тащи, что есть мочи, Душа Моя! Солнце Моё!» «Да!» — кивнула она и подхватила бабулю под мышки.

Мы забились между лошадями, получив мгновение передышки и нечто на много большее — надежду на спасение. Мирина сорвала рубашку. Резала на куски, чтобы перевязать раны Вьяре. Шапка слетела с ее головы, освободив реку светлых волос. Белоснежными цветами сияла ее голая грудь…

Глаз не отвести от такой красоты, но у меня была цель. Крайняя, исключительная. Выхватив меч, я нырнул под Голубку и оказался перед второй кобылицей. Мы даже не придумали ей имя. Не удосужились…

Животное шарахнулось. Но я ухватился за веревку, которой она была привязана. Стоять! Тпру… Взмах и веревка рассечена. Скачи милая! Выручай! И я отпустил ее на свободу…

«Карром!» — взорвалось в ушах. «Мирина!» — бахнуло в сердце. Стремглав я вернулся к женщинам. Хищникам удалось оттеснить Орла. Двое или трое атаковали его. Волчица и остальные бросались на Мирину, защищавшую себя и раненную.

Что это? Лошадиное ржание, но откуда-то не оттуда. Серые тела замерли, окровавленные пасти повернулись в одном направлении.

Моё возвращение совпало с лошадиным ликованием. Выскочив на середину поляны, кобылица не могла еще поверить в случившееся. Поднималась в дыбы. Взбрыкивала. Сигала из стороны в стороны. Словно пробуя свободу телом, мышцами.

Встрепенулись волчьи сердца, покатились под горочку. Вот оно где, то самое, вожделенное мясо! Взвыла волчица с досады. Не мясо ей нужно. Но не усмирить стаю грозным рычанием. Кинулись волки на добычу, показавшуюся им легкой. Всем скопом.

А волчица замешкалась. Отвлеклась. Пропустила боковой замах слабой самки человеческой. Свистом разрезал меч темную ночь и острым лезвием, шедшим понизу, отсек левую лапу до половины. Взвыла волчица от боли, отпрыгнула на оставшихся конечностях, да, поздно спохватываться.

Догорали костры и брезжило утро, спрятавшись за макушками сосен. Удалялась погоня с радостной волчьей перекличкой и ржанием, на смерть перепуганной, кобылицы…

Уродливой припрыжкой удалялась и трехногая волчица. Перед тем, как скрыться в лесу, она оглянулась. Злоба по прежнему окутывала ее и горели глаза жаждой мести. Догнать бы и убить тварь, но сил уже не было и всё равно ей конец. Никому не нужна она. А калеке одинокому в лесу смерть.

О чем была последняя ее не утоленная ненависть никто теперь не узнает и не расскажет, потому что канув в предрассветную мглу, исчезла она из истории…