За други своя

Перед тем как земля вздрогнула, Серега ощутил как бы полный вакуум. То есть воздух все-таки был, но вдруг исчезли все звуки, и на мгновение остановилось всякое движение. Животный страх ударил холодом вниз живота. Опытное, хорошо натренированное тело сработало рефлекторно — Серега упал на остатки асфальта и закрыл голову руками. Тут же земля вздрогнула, обручем сдавило голову и больно ударило по ушам. Но сознание осталось. Немного перехватило дыхание, и впрыск адреналина добавил скорости биения сердца. Серега рванулся к бетонному блоку и, в одно движение пролетев метра два, упал за него. И тут снова земля вздрогнула. «Сто двадцатым лупят, «укропские» гады!» — мелькнула мысль, и внутри что-то сжалось, напрягая все тело. Серега прижался всей спиной, всем своим существом, к холодному, спасительному бетону. В ушах гудело и свистело одновременно, голову распирало внутренним давлением, сердце бешено колотилось, душу сковывал всепоглощающий страх. Вместе со свистом осколков он услышал, как заработали пулеметы. Серега напряг волю и, прогоняя предательский страх, закричал вопросительно во весь голос, стараясь превозмочь всякий другой шум: «Дэн! Дэ-э-эн! Ты живой?» Земля вздрагивала снова и снова, лицо обдавало жарким напором воздуха, хлестало комьями земли и мелкой крошкой асфальта. Ответа от Дэна не было. Или Серега его не услышал. Внутри что-то кольнуло, и страх вдруг ушел. Вместо него возникло спокойное ощущение реальности. И настойчивая мысль о напарнике. О своем первом номере. О Денисе. Перед тем, как начался это обстрел, Денис был впереди от Сереги, метрах в двадцати, за полуразрушенной стеной одноэтажного дома. На закрытой хорошо замаскированной стрелковой позиции. Но сейчас Серега даже не мог посмотреть в ту сторону, так как для этого нужно было поднять голову и смотреть поверх бетонного блока, за которым он лежал, прижавшись к земле. А посмотреть надо! Переждав очередной разрыв, он приподнялся и коротко взглянул туда, где находилась позиция Дениса. Стена еще стояла, но была полуразрушена. Позиция Дэна засыпана отколовшимися кусками стены, кирпичными и железными обломками. Серега крикнул: «Дэн! Дэээн!» Ответа не последовало. Однако ему показалось, что груда камней и пыли под стеной вдруг шевельнулась. До боли в глазах он всматривался в эту кучу. И снова ощутил всем телом давящую тишину. Серега снова рухнул за спасительный бетон, а тяжелые мины, взрываясь, опять начали сотрясать землю. В груди у него холодным огнем полыхнула ярость. «Ну уж нет! Дэна я вам не отдам!» — крикнул он. Так мучаясь от бессилия, он пролежал некоторое время, размышляя над тем, почему «укропы» уж больно старательно утюжат их с Денисом позиции. «Возможно, мы все-таки в него попали», — пришла веселая мысль. Серега вспомнил, как они с Дэном собирались на эту задачу, а командир подразделения с позывным «Старый» ворчал: — Вы – камикадзы! Этот снайпер с хорошей винтовкой. Все его попадания с 700 метров и дальше! Куда вы со своим 308-м «Зброяром» и кочергой — СВД с ПСО-1! Я не разделяю ваш оптимизм! А вражеские тепловизоры? Вы о них подумали? — Старый разошелся в ругательном красноречии, но в голосе чувствовалась родительское беспокойство. И уже обращаясь к Сереге, сказал: — Он-то молодой, но ты, старый вояка, куда лезешь? – Вместо Сереги Денис с уверенностью ответил:
— Командир! Мы на пятьсот подползем, замаскируемся, сутки – двое подождем, как обычно бахнем и уйдем. Первый раз что ли? Там хорошая позиция! А после того, как «укропы» там градами поработали, осталось много горящих и тлеющих участков, между которыми можно и от тепловизоров спрятаться.
— Понимаем, что риск большой, – вступился Серега.– Но кто-то должен остановить этого снайпера!
Серега был прав. Вражеский снайпер за три месяца накосил более пятнадцати бойцов ополчения, включая нескольких командиров. А с недавнего времени совсем обнаглел, демонстративно подъезжал с напарником на белой Ниве, к «передку», оставлял машину и исчезал. Через сутки или двое делал выстрел, иногда два. И каждый раз результативно. За это время Ниву переставляли в другое место и маскировали. На ней снайпер скрытно уезжал. Конечно, это сильно деморализовало ополченцев. Но у них в то время не было ни снайперского движения, ни снайперского оружия, способного гарантированно поражать цели на «далеко», а враг работал от семисот метров до километра. В подразделении были Серега и Денис, которые имели несколько подтвержденных целей на дальностях от пятисот до шестисот метров. Они и решили применить тактику: не можешь достать – сближайся. Трое суток снайперская пара Серега–Денис выходила на позицию. Сутки ждали. Наконец, настал день, когда прибыла белая Нива. Дверь открылась, и Серега дал команду на открытие огня. Дэн выстрелил. Затем сразу же выстрелил второй раз. После выстрела затаились. Через долгую паузу начали отход с позиции… И тут началось! Серега отогнал воспоминания и включился в реальность. Голова гудела и кружилась, скрюченное тело затекло и ломило. Но где-то там в глубине сознания или в мозгу настойчивым пульсом твердо стучала мысль: «Дэна я вам не отдам!». Он пошевелился, разминая затекшие руки и ноги. Увидел кровь, сочащуюся из правого бедра. Потрогал рану. Ерунда! Царапнуло по касательной! На этот раз он не стал высовываться поверх своего укрытия, а тихо пополз к краю спасительного бетонного блока. Плавно выглянул сбоку, почти прижавшись к земле. Осмотрелся. До стены, где возможно остался Дэн, было около двадцати метров. Серега медленно и осторожно выполз из-за своего укрытия и двинулся в сторону стены. Вся земля и оставшиеся куски асфальта были покрыты горячими осколками и воронками. Кругом виделась обожженная земля, от которой шел горелый смрад. От этого смрада кололо в груди, першило горло, и сильно слезились глаза. Серега задыхался и кашлял, но упорно полз, сантиметр за сантиметром продвигаясь вперед, где был его напарник, его боевой товарищ, его брат. Сквозь гудение и звон в ушах, через боль в голове, он слышал, как работают пулеметы, как пули, свистя и вжикая, с тупым или звонким звуком ударялись то в землю, то в другое препятствие, и все это рядом с ним. Серега понимал, что враг пристреливается и, скорее всего, видит его через американский тепловизор, для которого Серега – практически открытая цель, и попадание в эту цель – дело всего лишь нескольких минут. «Господи!» — рванулось из души, — «помоги мне найти и вытащить моего товарища! Моего друга и брата! Моего ученика! Он еще так молод! Ему нет еще и тридцати пяти! У него жена и две маленькие дочери! У него сестра и престарелые родители! У него дом и собака! И все это у него хотят отнять! А он только жить начал! Если бы не эта треклятая война! Господи! Помоги ему! Защити его! Спаси его!» Стиснув зубы, Серега полз и полз. Опять заговорили вражеские минометы. Он почувствовал несколько обжигающих и тупых ударов в спину. Но он упорно полз, не останавливаясь ни на секунду. Где-то внутри родилась твердая решимость доползти, не взирая ни на что. Пришла спокойная уверенность в правильности выбора. Вдруг заметил, что не только слышит, видит все происходящее вокруг, точно ориентируется в пространстве, но и прекрасно понимает всю обстановку. Он полз и не обращал внимания на горячие осколки, врезающиеся в окровавленное тело, не чувствовал, как взлетевшие в воздух комья земли и осколки камней падают на него с гулким стуком, как обдирается об куски разорванного асфальта камуфляж на груди, на животе и на бедрах, как кровоточит голова. И только иногда, вытирая залитое кровью и потом лицо, замечал, что руки тоже повреждены. Серега полз и видел разлетающиеся на мелкие осколки мины, летящие пули, обгоревшую, вздыбившуюся, израненную землю. Видел, как смерть бушует и беснуется ненавистью, задыхаясь в безумной ярости бессилия. Он полз, нарушая все военные и природные законы. До стены оставалось метров восемь, укрытий уже не было. Пришлось ползти по совершенно открытому пространству. Но Серега двигался все вперед и вперед, вперед и вперед — туда, где находился его друг и брат, его молодой напарник. Когда дополз до стены, ополченцы предприняли контратаку. Но окровавленный солдат этого не знал и уже не слышал. Все его внимание, все чувства, все силы были направлены на разбор завала. Окровавленными руками, тяжело дыша, с помутненным взором, едва не теряя сознание, он разгребал и разбрасывал осколки стены, кирпичный и металлический мусор, пока не добрался до Дениса. Тогда Серега взвалил друга себе на спину и пополз обратно. Теперь он полз, не чувствуя тяжести расслабленного тела напарника, не слышал выстрелов и взрывов, не видел мощную, стремительную атаку ополченцев, не знал, что белую Ниву, с раненым снайпером противника, отъезжающую от передовой, накрыл 152-х миллиметровый снаряд. И машина вмиг превратилась в груду покореженного, оплавленного, разорванного, черно-рыжего железа. А водитель и его раненый напарник сгорели в этом адском, беспощадном пламени войны, оставив после себя только кучку пепла. Серега всего этого не знал. Теперь это было не важно. Снайпер полз, и радость переполняла его, переходя во всеобъемлющее торжество. Это была не радость достижения цели. Не удовлетворение от осознания выполненного долга, не эйфория победы, не истеричное состояние спортивного выигрыша. Это была радость жизни, которую удалось спасти, радость души от осознания правильного выбора, радость победы любви над злорадным восторгом мстительного убийства. В какой-то момент он вдруг ощутил, что Дэн пошевелился и закашлялся. Серега остановился, поднял голову и, повернувшись на бок, осторожно положил друга на землю. Увидел, как напарник открыл глаза. Серега улыбнулся окровавленным ртом – сгустки крови выходили из горла. С трудом повернул голову, заметил группу бойцов- ополченцев, бегущих с носилками. Он улыбнулся еще раз и, вздохнув, лег на спину, устало раскинув руки. Раскрыл глаза навстречу глубокой синеве высокого, летнего неба, и в тот же миг необычайная легкость пришла к нему, и душа вспорхнула и вырвалась из тяжелых оков окровавленного, израненного тела. Унеслась ввысь в великой радости – туда, наверх, навстречу Вечной Любви и Вечного Покоя. И не видел Серега, как подбежавшие бойцы, перевернув окровавленное, изуродованное тело, с изумлением смотрели друг на друга. Не слышал, как Сашка — доктор, пораженный увиденным, громко сказал: «Да как же он двигался? У него же позвоночник перебит в двух местах! А осколков- то…- да на нем живого места нет!»
Николай Брест.