Поезд в "учебку" (Глава 3)

Скорее всего везут в Одессу или область. Отдельный вагон. Пока некоторые с удивлением обнаруживают, что призывников намного больше, чем мест в вагоне, входные двери захлопываются, снаружи закрываются на ключ и, кажется, опечатываются. Полдень.
Окна специально заклинены, ни малейшего притока воздуха, на полу собираются лужи, потеют, кажется, даже ногти. Забиты даже третьи полки, на нижних по трое-четверо, уснуть же невозможно. Жара, духота, гул в ушах. У кого-то сдают нервы, стучит и орёт в запертую дверь, всё как в тумане.
Под вечер нас выпускают в туалет по одному. Прохожу мимо купе проводника, там сопровождающие офицеры, на столе пистолет, водка.
Один из них, лейтенант Загоруйко до этого «ходил в народ». Предупредил: впереди шмон, сначала всех обыщут офицеры на предмет бухла, потом, в части, будут «деды» (он говорил: «годки́»), которые заберут то, что осталось после шмона офицерья. Но можно оставить все ценные вещи на хранение лейтенанту Загоруйко, а после принятия присяги, объясняет он, на нас будет распостраняться устав, и тогда спокойно можно носить часы, иметь деньги, цепочки, крестики и т.д. Пиджак, кстати или курточку, тоже можно оставить лейтенанту, потом в увольнительные ходить чтоб было в чём. Если куртка не кожаная, то нет, можешь не сдавать лейтенанту, такую точно не отберут.
Если у меня и были какие-то деньги, то буквально на пару пирожков, как не было и ценных вещей.
Прибытие в учебку сопровождалось зоопарковым шоу «Мяяяясо! Прибыло новое мясо!» Уроды всех мастей кривлялись и выхватывали по одному-двое из толпы, самых модно одетых и чистеньких, раздевая и грабя на ходу. Вторая и самая тотальная волна грабежа прошла на складе, где нужно было снять всё своё гражданское барахло на входе, скинуть в кучу, пробежать голяка дальше, и в следующей куче выхватить не слишком потрепанное «военное», а если повезло, то и почти нужного размера. Тем, кто задерживался или пытался забрать из карманов что-то своё, весьма доходчиво вменяли, что это не приветствуется.

Носки и трусы, впрочем, выдали новые, трусы семейные, глубокого фиолетового оттенка, «морские». Как и новые ботинки, ласково называемые: «гады». Хорошие ботинки, на них никто так и не покусился в дальнейшем, несмотря на массовое воровство и всеобъемлющий грабёж.
Все, кто не вверился в заботливые руки лейтенанта Загоруйко заблаговременно, и кого не ограбили годки́ по пути от ворот до склада обмундирования, были окончательно освобождены от всего «мирскóго» на складе. А в мало-мальски приличных шмотках никто даже половины пути не прошёл до склада, не подвергшись процедуре заранее…
Скидывая свои треники, я умудрился незаметно зажать деньги в кулаке, в итоге, к выходу со склада я оказался самым обеспеченным среди одногодок. В это время у нас на глазах нещадно потрошились карманы и подкладки скинутых нами вещей.
«Передел имущества, экспроприация, гляди-ка! Как по учебнику» — подумал я.

Фикса
«Слава богу, я лейтехе отдал свой золотой крест и часы, а Фиксе, видел, е***о [лицо] набили» — кто-то пробормотал рядом со мной.
Фиксой прозвали в поезде одного разбитного малого с пиратскими повадками и золотым зубом, который решил довериться флибустьерской удаче, а не слову офицера. Огроменный лиловый синячище набухал на лице Фиксы. Он стоял в рванье и совершенно по-разбойничьи криво лыбился, сверкая золотым зубом. Часы в драке разбились, но пока были у него. Как и золотая фикса, коронка на зубе — да так и оставалась с ним до конца службы.
Лейтенанта Загоруйко в следующий раз я увидел через полтора года.