Проводница

Дела давно минувших дней. Горбачёв, Перестройка, Сухой закон, общества трезвости, пустые прилавки.
Многое из того, что здесь написано, не понять современному поколению. Они любят сетовать на трудности и неудобства окружающей жизни. Слушая их, так и хочется сказать — какие мелочи… По сравнению с нами, теми, вы живёте просто в раю!

—Уважаемые товарищи пассажиры, поезд «Днепропетровск — Одесса» прибывает к первой платформе. Будьте внимательны и осторожны!

Днепропетровск. Днепр — так его еще называют иногда местные жители. Красивые здания, зеленые бульвары, внутри которых перезваниваются трамваи, и гомонит добродушный малороссийский люд. Дело к вечеру, но все еще очень жарко. Асфальт дымится под подошвами башмаков. Хочется тени и чего-нибудь очень холодного. Вдруг — пиво. Фантастика! В обычном «гастрономе» — не из-под полы.
Не говорю уже про колбасу на прилавках, тоже давно забытую у нас, в России. Но пиво! Без талонов, очередей, мордобоя, неизбежных в наших краях. Вот так просто подошел и взял парочку «жигулевского». А потом сразу добавил, прихватил две еще, потому что — а как же иначе? Был бы дома, вообще бы взял ящик, а то и два. У нас меньше просто не берут. Бессмысленно! Не окупятся страдания в поисках и очередях. На закуску прицепил с полкило колбасы, хлеб. Сел в автобус и — на вокзал.

Неспешной походью народ перемещался из его прохладного чрева на платформу, раскаленную, как приморский песок. Возле всех вагонов слышатся зычные, перебивающие друг друга возгласы проводников:
—Проходим, проходим, граждане!
До отправления — минут десять. Мой вагон почти в самом конце поезда. Чтобы не опоздать, перехожу на спортивный шаг. У входа — небольшая очередь. Молодая проводница в спецформе проверяет билеты. Стою в стороне, достал сигарету. Теперь торопиться некуда.

Она — классическая хохлушка. Гарная, грудь — на полметра вперед, попка, что тыква, сорванная с мичуринской грядки. Из-под коротенькой юбки смуглеют полноватые, но очень соблазнительные основания.
—Шо вы все время за меня улыбаетесь, молодой человек? — заметила она мое восхищенное любопытство. — Шо-то не так? Я чем-нибудь вас рассмешила?
У нее певучая, южная речь, забавная для обычного русского уха. Физиономия сама непроизвольно растягивается в глупой улыбке, словно гармонь.
—Нет-нет, ничего, извините, — спешу оправдаться.
—Показывайте свой билет!
—А в Херсоне мы будем когда?
—В пять утра.
Выпустив в сторонку колечко сигаретного дыма, я размечтался. Подумал, что до пяти поездка может оказаться вовсе не скучной.

Меж тем к нашему вагону, пыхтя и отфыркиваясь, как утопленник, подоспел гражданин лет пятидесяти с огромным узлом, из которого торчали полированные углы телевизора. Он волок его, как чемодан, перекладывая из одной руки в другую. При этом мужика так раскачивало, как будто он передвигался не по перрону, а по палубе попавшего в шторм баркаса.
—Мужчи-ина, — остановила его проводница, — куда вы претеся? Куда, говорю, вы все время тыкаете, ей-богу, свой хлам? Всех пассажиров уже на перроне перепугали!
Мужик, сразу видно, выходец из глубинки. На голову его, почти до самых ушей, нахлобучена белая кепка, скроенная, наверное, из старой простыни. Оставшаяся часть тела упакована в черный, видавший виды костюмчик, за которым бледнела плохо отглаженная рубаха, застегнутая, несмотря на жару, под самый кадык. В свое оправдание он что-то мычал. Глаза у него красные и мутные. Заметно, что сухой закон, напрягающий всю страну, — ему по барабану. Проводница, недоверчиво покрутила в руке смятый билет.
—Нажрутся, сволочи, — выругалась брезгливо, — проходу от них нема! Сидели бы дома — не хочут. В город все прутися, воздух портят. Совсем распустились, змеюки поганые!
Она бесцеремонно боднула ногой его поклажу и, разозлившись на ответную боль, добавила еще под зад другой ногой ее хозяину, да так, что он моментально залетел в вагон, успев по дороге, правда, раз пять извиниться.

Но вот поезд тронулся. Откупорив бутылку «жигулевского», я повернулся к окну. Южные пейзажи с нарастающей скоростью сменяли друг друга. Золотились подсолнухи, тучнели сады и грядки, врезались в небо пираминдальные тополя. Красавица-проводница, проходя по вагону, косо скользнула взглядом по моей бутылке и, тут же споткнувшись, упала на моего соседа. Несчастный весь сжался на боковом сиденье, тихий и безобидный, как суслик. Узел с телевизором был у него под ногами, под столиком, и лишь немного выглядывал в общий проход. Но этого оказалось достаточно.
—Да шо ж такое, ей-боже? — запричитала бабенка, поднявшись на ноги и одёрнув юбку. — От пассажиров нормальному чоловику просто проходу нема! У одного чай, видите ли, не сладкий, а этот вообще все ноги переломал! Ну, что ты пялишься на меня, образина? Залил зенки, думаешь теперь — все дозволено? Нет, надо вызывать бригадира. Пусть что-то решает!
Сказав это, она еще раз, уже с ненавистью, зыркнула и в мою сторону и умчалась в свое купе.

Сценка была не из самых приятных, хотя не странных. Вполне обычных для советского, сервиса. Клиент всегда прав. Всегда! Если не выпимши. Ну, а уж выпил — прости. Спасибо скажи, что по морде не дали.
И всё-таки мне показалось, что в данном случае права бедолаги пострадали чрезмерно. Чтобы восстановить справедливость хотя бы на уровне Конституции, признающей равными даже пьяниц, я быстро направился вслед хозяйке вагона.
—Не помешаю?

Увидев в дверях своего купе молодую, нахальную харю, бабенка нахмурилась:
—Ну, шо мне такое опять?
Чтобы разговор не скатился в эту удобную для нее, скандальную, колею, я для начала представился:
—Я журналист. Корреспондент газеты «Комсомольская правда».
—И шо? — ничуть не смутилась проводница.
Глазки, правда, настороженно сузились. Издание все же очень авторитетное. С длинными, суровыми руками. Прикидывала, должно быть, в чём она прокололась.
—Что-то не так?
—Пока еще нет, — успокоил я. — Но за этим дело не станет, поэтому и хочу вас по-дружески предостеречь.
—А мы с вами друзья?
—Можем стать. Я, по крайней мере, не против. Если только вы себе не враг.
—Угрожаете?
—Видите ли, человек, которого вы так неосторожно сейчас обозвали, ветеран соцтруда. Всего несколько часов назад я видел его в обкоме партии, на областной конференции передовиков-шахтеров. Телевизор, который вы назвали «хламом», — подарок самого Секретаря!
Во времена Иосифа Виссарионовича подобная весть заставила бы сразу задуматься о завещании или бегстве куда-нибудь за кордон. Сейчас нравы помягче. И, тем не менее, железнодорожница напряглась, ибо с работы все равно можно было вылететь запросто, тем более с подачи представителя центральной прессы.
—Уж извините, — залебезила она сразу. — Конечно, мы станем друзьями. Мужчина вы видный: почему бы и нет?
—Поэтому и прошу: поберегите себя. Не трогайте вы моего соседа!
—Все, все. Сорвалось. Умаялась за день. Нехай живет. Он что, действительно передовик?
—Почти Стаханов. К Герою* хотели представить. Немного не дотянул.
—А с виду не скажешь.
—Внешность обманчива.
—А честно, по мне, — не удержалась она уже просто по-женски, — так все алкаши одинаковы. Особенно в наше время. Издали закон не пить — не будь любезен! Выпил — сразу лишаешься прав, будь ты хоть трижды рабочий и крестьянин. У меня вон соседа из партии выгнали, а он, между прочим, не какой-нибудь хрен с горы, — директор завода!
Её понесло:
—Вот где он сегодня напился, зачем? Подарков бы лучше купил своей жене, детям! Стаханов! — Она выразительно щелкнула пальцем по своему кадыку:
—Видали мы таких Стакановых!

Инициатива из рук моих начинала ускользать. Пора было остепенять гражданку:
—Не горячитесь. Вас как зовут?
—Таня.
—Меня Алексей. Мы ж с вами друзья?
Вздохнув тяжело, она через силу кивнула.
—Нам с вами нужны проблемы?
—Ну, ладно, ладно. Не буду я трогать вашего алкаша.
—Тогда до свиданья?
—Вы, правда, корреспондент?
—Причем, специальный.
—И обо мне не напишите?
—Обязательно напишу!
—Вот как? — прошипела она.
—Но только хорошее. Чтобы потом вам тоже что-нибудь подарили на областной конференции железнодорожников.
—И к Герою представили?
—Как самой обаятельной и обходительной!
Растаяла:
—Ладно, ступайте. Я все поняла.

Низкий поклон «Комсомольской правде»! Без авторитета советской прессы, я не добился бы ничего при всей своей напористости и умении убеждать. Если бы моя собеседница знала, что перед ней не спецкор, а всего лишь авантюрист, она бы выгнала меня взашей на первом же слове. А так — ура! Справедливость восторжествовала!
В определённой мере.
Кивать она кивала, но на прощанье всё же кольнула с ехидной улыбочкой:
—А пивом от вас попахивает.
Подстраховалась. А вдруг?

Ничто человеческое, впрочем, не чуждо даже самым упёртым умам. Ночью мы с ней продолжили диспут. Тема, правда, более соответствовала интимной обстановке. Вообще, это мило, если мужчина и женщина могут не только скандалить.
За пределом купе сухой закон оставался сухим законом, дурь маялась дурью. Но внутри шёл нормальный раздник. У нее оказался хороший армянский коньяк.