Крымская ведьма (Глава 1)

Мы всюду ищем красоту,
Чтоб оставаться в ней собой.
Ее мы чуем за версту,
Готовы к встрече в миг любой…

И красота не каждый раз
Приходит целый мир спасти,
Она спасет и тех из нас,
Кто без нее сойдет с пути…

Беглец.

Черноморское побережье. Если честно, я впервые приехал «отдыхать на море». И первое, что поразило и создало некоторое неудобство — это непрерывный, нескончаемый шум. Удивленное сознание пребывало в озадаченном состоянии. В любое время дня и ночи улавливая близкий рокот стихии, настораживаясь, оно ожидало какого-нибудь перерыва или полного прекращения новых для него звуков, которого, однако, не наступало. Не происходило и каких-нибудь страшных последствий от такого могущественного соседства.

Но уже через неделю, когда я как обычно проснулся и вышел на улицу, вдруг показалось, что в окружающей действительности чего-то не хватает. Охваченный волнением я озирался, ища глазами дыру, оставленную исчезнувшим элементом. Однако, все значимые предметы находились на своих местах: небо, Солнце, земля, деревья. Двор Ираиды, она сама, моё авто…

Тогда откуда такое ощущение, будто вернулся из командировки, а жена сбежала, прихватив с собой и детей: вошел в дом, а там тишина, даже стены звенят? Тишина? Точно! Прислушавшись, понял — молчит море. Снова удивился и пошел смотреть. Ни волн, ни барашков. Вода стоит, как в колодце: ровная, гладкая. Только «очень много» воды. И смотришь на неё не вниз, а вдаль…

И еще одно удивительное чувство, в те дни озарившее душу небывалым откровением: с первых минут знакомства Море заставило воспринимать себя, как живое существо. Но настоящим открытием и даже чудом, ждавшим меня в Крыму, оказалась встреча с человеком, миропредставление которого и знания, буквально потрясли и перевернули мою доэтошнюю психологию с ног на голову, хотя может наоборот.

Ираида, хозяйка, приютившая отдыхающего, человек добрый радушный, но не многословный. Всегда в заботе о собственном саде: инжир, орехи, яблони, груши и что-то ещё. А главное — виноград. Виноград, виноград… Разных сортов. Белый, синий, красный. С различными вкусовыми оттенками. И всё своими руками: полив, уход. Вода привозная. Почва не особо-то плодородная.

Практически через пару дней отметил: «Какая неуемная энергия у этой женщины!» «Сколько же ей лет?! — задавался я вопросом, имевшим кое-какие невероятные последствия. — Не старая, не молодая.» «Странная. — думал я, наблюдая за ней. — Слишком сосредоточенная для простого обывателя. И взгляд неколебимый, как утес. Но не давящий, не нависающий. Смотришь ей в глаза и чувствуешь себя бестолковой пеной морской».

За несколько суток обменялись мы, буквально, десятком фраз, преимущественно по делу, относительно условий моего пребывания. Про оплату она сказала, что-то вроде, живи сколько хочешь, дорого не возьму. Рассказывать о себе тоже не имело смысла, почему-то казалось, что она и так всё знает, а лезть с расспросами к ней не было желания. Хотелось покоя и уединения, чего получил я предостаточно, особенно по вечерам.

А вечерами я разводил костер в специально приспособленном месте. Пек селедку и картошку на углях, запивая всё это парой литров охлажденного пива. Повечерять — так это у меня называлось. По нашему, по казачьи! А комары там видать еще пьяные от свидомой кровушки голодные злые и явно стремились до смерти загрызть приезжего из России. Немного свежесорванной травы и дым разгонял мелкопакостную тварь. А огонь служил единственным освещением, если не было Луны. Какая-то первозданность сквозила во всем… Море… Костер… Пахнущая дымком еда… Я чувствовал себя счастливым неандертальцем или Робинзоном, наконец-то нашедшим свой остров…

Вскоре ситуация изменилась. Ираида стала захаживать на мой огонек.

— Можно я посижу с тобой, — спрашивала женщина. — Если не помешаю?

— Да, пожалуйста, не помешаете. – лукавил я, потому что Робинзону, сбежавшему от людей, Пятница пока не требовалась, но всё к лучшему, как оказалось.

Обычно она сидела молча, пристально глядя на резвящееся пламя, затем прощалась и уходила. Я же в это время, делая вид, что не замечаю ее, суетился возле выложенного камнем очага, подбрасывая, то веточки, то травку.

А однажды она спросила:

— Любишь огонь?

— Да!- ответил я и с пафосом добавил. — Мы с ним одно!

— Это хорошо. — сказала она с улыбкой. И продолжила. — У меня были постояльцы, тоже каждый вечер жгли костер, но они шумные… Ты другой.

— Да нет, такой же! — рассмеялся я. — Просто устал уже от веселья. К тому же один, без компании… Хочется отдохнуть от всего. И от себя тоже…

— Да, я заметила, ты всё еще бежишь… Для мужчины это плохо.

Эх, как она меня задела! Не то чтобы очень сильно, но точно застала врасплох. Не ожидал я услышать от какой-то частницы в Тмутаракани нечто подобное про себя. Однако, мысль о ее правоте мгновенно погасила вспыхнувшее было возмущение. Вместо возражения, пожав плечами, я лишь буркнул:

— Наверно.

Так и есть, я — беглец. Всю жизнь, сколько себя помню, я всё время бегу или от кого-то, или от чего-то, или же в поисках чего не зная, куда-то меня несет. И эта вечная тоска. И разочарование сегодняшним. И прОклятые обещания завтрашнего. Какой-то замкнутый, ядовитый круг. Счастье мимолетно, покой недостижим.

Одно время пытался разобраться, в чем дело: читал, практиковал. От религии к психологии и обратно. И прочие метания из крайности в крайность. Маятник и зигзаги — долгая дорога в никуда. За какой бы метод ни брался, казавшийся верным способом чего-то достичь, со временем занятие становилось недостаточным или неприемлемым и я бросался на поиски нового смыслового оформления.

Больше всего поражало, то, как другие могут, выбрав что-то одно, с убежденностью следовать этому всю оставшуюся жизнь — все эти сонмы верующих и последователей. Не в том дело, что мне требуется разнообразие — мне необходимо своё, а оно на мой взгляд, должно быть оптимальным, без мишуры устаревшей обрядности и туманной философии, искаженной мировосприятием придумавшего ее человека или даже целого народа. Жизнь слишком коротка, чтобы вчитываться или вслушиваться в чьи-то якобы священные писания, и тем более придерживаться очередного экзистенционального бреда, скучающего от безделья тунеядца.

По своей ментальной конструкции я далек от верований в причудливых богов, могучих колдунов и вообще от всякого мистицизма. Мир до конца не изучен, а потому в нем полно сверхъестественного и невероятного. Много в мире и всякого рода шарлатанов спешащих этим воспользоваться. Я не материалист, просто неубедительна вера без чудес, которые происходили бы по воле верующего в настоящем времени! А может, таковых и нет вовсе — истинно верующих? А вся истовость и горячность этих людей это попытка убедить в своей правоте самих себя, прежде всего.

Но, ради справедливости замечу: нет ничего низкого или высокого в вопросах саморазвития и чем бы ты ни занимался, важно постоянство. Как утверждают великие учителя — нет разницы, какой тропинкой идти к вершине. Говорят, что в самом движении суть. Наверное, с последним стоит согласиться, ведь что мы в конце концов ищем? Не вершину, а путь к ней. Но иногда, мне кажется, что нет никакой Вершины и что все пути придуманные нами это просто самообман — живи и будь человеком, вот и весь путь, на самом-то деле. Только не надо пугать загробным существованием, лучше научите, как жить здесь и сейчас.

Ведунья.

Обжившись, оглядевшись, стал я примечать, что Ираида практически не расстается с мобильником. Не то чтобы она не выпускала его из рук, но телефон всегда находился в слуховой доступности владелицы. Кто-то ей постоянно названивал и по разговору понималось, что звонили из далека. Из оседавших в моем сознании фраз, складывалось впечатление, что женщина ведет какую-то психологическую работу с звонящими.

А еще, раза два или три приезжали к ней, как она выражалась «люди». Когда она первый раз сказала мне, что завтра приедут эти самые люди, я серьезно расстроился, почти запаниковал, в голову полезли ассоциации из жизни отдыхающих: слоняющиеся по двору пьяные мужики; гремящие посудой, крикливые тетки и невоспитанные, не в меру требовательные дети. Необитаемый остров грозил превратиться в хостел или общагу. Адская эта цивилизация настигала и здесь, выход напрашивался, только один — бежать. Но гости, побыв часа два, о чем-то пошептавшись с нею, благополучно убирались восвояси.

А однажды, возвращаясь с пляжа, приоткрыв калитку, я услышал голос Ираиды, доносившийся из глубины ее чистенького, ухоженного двора. Необычность интонации и то, о чем она говорила, пробудили интерес и привлекли внимание. Проходя мимо, я невольно замедлился и прислушался, пробуя боковым зрением разглядеть происходящее. За столом, в овитой лозой беседке, напротив говорившей сидела парочка. Молодые люди держались за руки. У всех троих глаза были закрыты, головы наклонены: юноша и девушка внимали, Ираида вещала…

Не спорю, дословный пересказ был бы идеальным для данного повествования. Но! Во-первых: вместе с любопытством в душе росло и чувство дискомфорта, ведь услышанное не предназначалось для моих ушей, и я постепенно ретировался. Второе: хоть я и пытаюсь сочинять некие тексты, но так, как у загадочной крымчанки, у меня не получается. Видимо для этого нужно иметь определенный духовный опыт. Короче, в одно ухо влетело, а в другое вылетело, а попробовать воспроизвести самому, при этом не умалить и не исказить созданный ею образ я не могу. И не буду. Скажу в общих чертах и по своему.

Речь шла о любви, которую они должны чувствовать, думая друг о друге, прикасаясь друг к другу. О гармонии двух, которые есть одно. О благодати из всего этого проистекающей. По смыслу ничего вроде бы неординарного. Но то ли текст был по особенному сложен, то ли… Понимаете, это надо было слышать воочию. Не зря же сказано, что истина передается из уст в уста, от учителя к ученику, словом или касанием. Истина это энергия, которой ты можешь обладать по воле наставника, имеющего ее и поделившегося с тобой. И видеть! Лица их были светлыми! Ладно, боюсь впасть в излишнюю мистификацию и чрезмерную фантастичность, может мне показалось, а может чудится теперь, по прошествии некоторого времени. И всё-таки, в воздухе тогда что-то присутствовало, нечто необъяснимое и прекрасное…

На краю света

Одним жарким августовским утром, пока я, сидя в беседке, просыпался над чашечкой любимого кофе, Ираида, наблюдавшая за мной, вдруг спросила:

— Ну, и что ты надумал?

Я понял, о чем она спрашивает, да и дума у меня в последнее время была одна и легко читалась по физиономии, но отвечать не торопился. Надысь Ираида сделала мне предложение и дала сроку на размышление.

«Фига ей надо? — соображал я, — Не терплю вмешательства в личное пространство. Хоть я и долго думаю, но всегда сам принимаю важные для себя решения.»

Тем более срок был не определенный и я не спешил. А Ираида улыбалась.

— Вот. — говорит, — Ошиблась я кое в чем и под корову попала, если бы не успела применить свои навыки, то погибла бы под копытами, а так, отделалась испугом и немного кожу с лица снесло.

— О, Господи! — воскликнул я. — А когда это было?!

— За неделю до твоего приезда.

— А что за корова? — дальше недоумевал я.

— Видишь, за несколько дней заросло? — сказала она и подошла ближе: на её левой щеке кожа была светлее, явно просматривалась зона вероятного повреждения, но по сроку походило минимум на пол года.

— Не может быть! — изумился я.

— Соседи животину свою у дороги привязывают… Обычно спокойная она, а тут смотрю, сорвалась и как бешеная несется на меня, сбила с ног и давай топтать.

— И?

— А что «И»? Сила мысли помогла отбиться! — и она снова рассмеялась, трогая, зажившую чудесным образом плоть.

— И всё-таки, как вы спаслись? — не сдавался я.

— Просто. Иди, искупайся, пока не жарко. Придет время — расскажу.

Никогда и ни за что не поверил бы я в такое быстрое исцеление, но убедил случай, произошедший со мной на следующий день: чистил картошку и глубоко порезался, кровь активно текла. Взглянув, женщина сказала:

— Ерунда.

Пережала пальцами рану и закрыла глаза. Через полторы минуты выдохнула:

— Всё.

Хотите верьте, хотите нет, но мало того, что кровь перестала течь — проспав ночь, я не нашел даже место давешнего пореза. Вот так! Ираида всё больше поражала меня. Однозначно, я проникался всё большим уважением к ней. И каким-то наверное благоговением. Симпатией в общем.

Пора уже кое-что прояснить. Вначале я обмолвился об этом, мол при знакомстве с Ираидой, сразу возникло ощущение, что она видит меня насквозь и нет нужды откровенничать или исповедоваться, как это обычно бывает при желании быстренько влезть в доверие к первому встречному.

Еще до ее рассказа про корову и моего пореза, я не то чтобы догадался кто она. Мне импонировала, если так можно выразиться, ее жизненная парадигма. Интриговало спокойствие, явно исходившее от улыбки и глаз. Даже прямая не изуродованная физическим трудом фигура провозглашала нечто возвышенное над миром скорбей и юдолью выживания.

Особенно мне нравилось смотреть на руки женщины. Загорелые тонкие кисти, длинные пальцы с коротко обрезанными ногтями. Почти прозрачные, словно сотканные из загустевшего воздуха сарафаны, носимые ею, открывали и более интересное глазам любопытного мужчины. Но разглядывать тело Ираиды выше ее рук, было немного стыдно. В ее присутствии сердце оживлялось, душа преисполнялась рвения.

Как-то, днем, посмотрев на меня пристально, очаровывая в очередной раз белыми зубами, она сказала:

— А ты моложе, чем выглядишь!

— На самом деле, я только подхожу к расцвету! — польщённый ее наблюдением, заверил я. — Жизнь потрепала. И меры не знал. Нам же всё или ничего! А тело первое кто расплачивается за грехи и излишества!

— Я не в этом смысле. — В ее чертах проявилась хитринка. — Когда человеку интересно, в его глазах открывается душа. Я уже не раз видела твою душу. Молодая она у тебя, любознательная!

— Ираида, вы удивительная женщина, проницательная, мудрая. — воспарил я на крыльях ответного комплимента.

Несомненно, я что-то увидел в ней. Какую-то необыкновенную, сказал бы даже, неземную привлекательность. И отнюдь не вожделение повлекло меня к южанке, а скорее возможность узнать некую тайну, олицетворяемую ею. Что-то гораздо более величественное, чем просто секрет неувядаемой женской красоты. Какое-то сокровенное знание, стоящее неизмеримо выше разделяющих противоположностей, усмиряющее противоречивость человеческого. И я понял, что она именно тот человек, который мне нужен, обладающий умением исцелять души и вправлять мозги.

Я неоднократно предпринимал попытки разобраться со своим внутренним миром, намереваясь самостоятельно построить его здание гармоничным и целостным. Но однажды пришел к выводу, что без наставника, которому бы полностью доверял, сделать это попросту невозможно.

Встретив Ираиду, я не на шутку задумался. Порой трудно поверить в предоставленный судьбой шанс. «Неужели надо было проехать чуть ли ни через всю страну. — размышлял я, — Бросить всё и умотать на самый что ни на есть край света, ради того, чтобы наконец заняться настоящим делом — создать самого себя и остановить бегство не пойми чего, неизвестно куда?

А ни выдумка ли это, ни прихоть ли моя? Может надо, всего навсего, вытереть детские сопли и быть настоящим мужиком: непреклонно достигая поставленной цели, стойко перенося все тяготы и лишения — как учили в армии?» А есть ли у меня такая цель? А была ли она, хоть когда-нибудь? Кажется, когда-то давно, что-то маячило впереди и мелькало перед распахнутым настежь, только что народившимся сознанием.

Солнечный человек.

Я про настоящую цель, которая многого стоит. Дело всей жизни. Или вроде того. А у скольких такая есть? Образование, работа, семья, разумеется, это не пустяки, но это как бы само собой, из разряда «всё включено», то есть стандартные настройки от производителя. И далее: квартира, машина, отдых за границей…

Иногда параметры сбиваются и человек не хочет элементарного. Или он кому-то назло противоречит обычному ходу вещей? Или реально не может, но делает вид, что ему всё равно? Ибо так устроен мир, где социальная пирамида тот же естественный отбор. И худшее из зол то, что в силу ряда биологических причин, отсутствие здоровья, способностей и крутых родственников, тебе не дано подняться на верх, а ты еще не понял этого.

А если понял, то, что остается — спиться или уверовать в сказочку про добро с избитым лицом? Не то и не другое? Тогда терпения тебе и удачи, авось повезет и ты наконец примирившись с собственной ничтожностью, сносно устроишься в жизни. В какую-нибудь артель, таких же небритых и в меру пьющих работяг. И обязательно гараж, отдушина или хобби, чтобы хоть изредка встречаться с полузабытой детско-юношеской мечтой, тет-а тет с которой забываешь про навязчивую идею, что живешь чьей-то чужой жизнью, — и можешь спокойно побыть собой.

— У тебя нет терпения. — резюмировала наставница, когда я наконец согласился стать ее учеником и попробовал испытать на себе, предложенный ею трюк.

Надо поймать Солнце на нужной высоте, лучше утром и стать к нему спиной так, чтобы отбрасываемая телом тень лежала прямо перед тобой и по длине приблизительно соответствовала твоему росту. Минут пять, ни о чем не думая, смотреть на нее, в область шеи, потом закрыть глаза.

— Что ты видишь? — спросила женщина.

Необычная строгость ее голоса развеселила и отвлекла от задания. Захотелось непременно посмотреть на нее — как она выглядит в роли учителя. Она стояла чуть поодаль, сзади, по всей видимости проделывая тоже самое. По южному щедрое светом Солнце было за нами. Жмурясь от его ослепительного сияния, лицо женщины я не разглядел. Под властью давлеющего над зрением светила взгляд опустился вниз. Ираида, расставив ноги медитировала и Солнце (О, божественный искуситель!) бесстыже просвечивало сквозь ее платье, облепившего женский стан, под напором бежавшего навстречу нам ветерка.

— Светлое пульсирующее пятно. — проглатывая возбуждение, поделился я.

— Не то. Смотри еще на тень. — не поднимая век, приказала она.

— Ладно. — согласился я и нехотя отвернулся.

— Закрывай глаза. Что сейчас видишь?

— Вначале было тело из света. Потом оно стало вращаться и превратилось в облако или во что-то облакообразное, из довольно плотной субстанции, с дырой посередине. Или норой. Только что оттуда вылез здоровенный черный паук. Кажется он там живет.

— Никаких пауков и черных пятен! Ты должен четко видеть светящегося человека. Это твое солнечное тело, дальше будем работать с ним.

Мы сделали еще несколько подходов. Добиться нужного образа у меня не получалось. Я терял терпение и нервничал. Паук, слава богу, исчез, но вместо него внутренний экран заполнило женское лицо. С каждой новой попыткой оно всё навязчивее и отчетливее прорисовывалось, я уже ничего не мог изменить, честно говоря и не особо хотел, с любопытством разглядывая, невесть откуда взявшийся три д портрет прелестной незнакомки.

— Можешь открыть глаза. На сегодня достаточно. — командирским голосом наставница вдруг оборвала тщательное описание увиденного.

Ираида покачивала головой и как-то неопределенно улыбалась. Я не понимал, разочаровалась ли она в моих талантах или всё-таки довольна первым шагом свежевыпеченного адепта. Выстрелив озорным прищуром голубых глаз она сказала:

— Теперь мы хотя бы знаем, что за паук поселился в твоем сердце.

Мертвая мечта.

Я не разделял её оптимизма. Наличие насекомого в таком важном органе удручало и шокировало. В голове лихорадочно циклился вопрос: " Что за паук? Что за паук?"

— Эээй, Дима! — голос Ираиды почти вернул меня в реальность.

— А что за паук? — поспешил я спросить уже у нее.

Женщина смеялась:

— Понимаешь, у каждого свой основной орган мышления. Отсюда, у кого тараканы в голове, а у кого шило в заднице.

И глядя мне прямо в глаза добавила:

— Ты живешь сердцем. И паук этот может не паук вовсе.

— А что? — спросил я, надеясь услышать какое-нибудь потрясающее откровение.

— Мечта. — ответила она. И взяв меня под руку, повела к лавочке. — Давай, дружочек, присядем.

— А разве мечты живут в сердцах, я думал мечта это что-то умозрительное? — не унимался я.

— Ну, уж нет, ум размышляет, как да что. Мечтает сердце. — ответила Ираида, на миг приостановившись, посмотрев на меня с какой-то даже ласковостью.

Мы сели. В ожидании дальнейших пояснений, я уставился взглядом на погасшее за ночь кострище, чернотой и округлостью напоминавшее то самое отверстие. Но вместо ожидаемого ответа последовал очередной вопрос:

— Ты вглядываешься в лица женщин?

— Да. Практически во все лица, всех женщин. А вообще, я постоянно что-нибудь или кого-нибудь разглядываю.

— А что ищешь? Что хочешь увидеть?

— Наверное красоту. — слегка поразмыслив, ответил я.

— И как? Находишь?

— Не всегда сразу. Мне кажется, красота слишком разная. Иногда ее очень трудно разглядеть. Но она точно есть у всего. И везде с каким-то иным каноном. Красота словно играет с нами в головоломки, мол, попробуй разгадай! Чаще мы видим ее, как бы следуя по проторенным дорожкам. Надо расширять горизонты прекрасного, чтобы ощутить ее впОлне. Напрягать в себе что-то большее, чем просто ум и зрение, вглядываясь в то, что нас окружает здесь и сейчас. Кажется я только что понял, почему именно «Красота спасет мир!» Да потому, что прежде нужна душа. Душа равная Сотворившему это всё.

— Да, ты прав, надо смотреть на мир Его глазами. — сказала она, положив руку на моё уже подгоревшее плечо.

В ее зрачках я увидел свое отражение и… Не знаю, сам ли я расчувствовался до такой степени, или это была ее сила, передавшаяся через прикосновение, вдруг я опять куда-то полетел… Кажется я истово замедитировал над вертевшейся поблизости мыслью: «Зачем мы тогда родились… не любить мир… это уже преступление!!!»

— А хочешь, я покажу тебе свою фотографию в восемнадцать лет? — присутствие человека вернуло меня на землю.

Вот честно, люди добрые, до открытия инстаграмма, разглядывать фото из чьего-нибудь семейного альбома являлось для меня наказанием, неизбежной расплатой за оказанное гостеприимство. В те дни инстаграмма у меня еще не было, совладав с приступом отрицания гуманизма, я мужественно кивнул и что-то согласительное мурлыкнул.

Солнце встало на полдень, обливая ультрафиолетом и пОтом всё живое. Кроме Ираиды. Краем левого глаза я внимательно следил за неприкрытыми участками женского тела. Ее кожа была совершенно сухой. Не как древесная кора разумеется, на вид кожа соответствовала нормальной, человеческой, но на ней не блестели капли… Словно сошедшее с небес божество она не потела. Солнце, сверкавшее как заклепка из нержавейки, будто ее не касалось и ни с какого боку не беспокоило. Наоборот, подобно небесному огню, женщина сама источала жар. Но это было другое тепло. В отличие от солнечного к нему тянуло…

— Думаю, стоит перейти в тень, а то сгорю тут у вас. Я же с севера, из страны лесов и болот, наша звезда не такая жгучая. — накрывая плечи, сушившимся на лавочке «морским» полотенцем, опасливо поглядывая наверх, пробуркал я, поднимаясь вместе с Ираидой.

Фотография

Хорошо, что в беседке стоял старенький, но уютный диванчик. Рассматривая, принесенное Ираидой фото, с лавочки переполз я на диван. Со мной что-то происходило — легкое шатание или головокружение…

Улыбаясь, хозяйка вручила цветную, обычную фотографию и отлучилась.

— Посмотришь, положи на стол, — сказала она. — Только придави чем-нибудь.

Юная красавица смотрела большими, выразительными глазами. Симпатичный носик задорно приподнят. Пухленькие щечки не ухудшают идеальный овал лица, а придают ему живописность, вызывая желание поцеловать. Темно каштановые волосы, собранные в прическу «аля выпускной», заслуживают отдельный, восторженный комплимент из-за красоты цвета и массивности.

Сбросив тапочки, я лежал на диване, опираясь затылком на боковой валик, держа фото перед собой. Прекратившееся было пошатывание, возобновилось. Теперь показалось, что дрогнул диван. Толчок повторился и в этот момент я снова взглянул на снимок. Не может быть! Там была Ираида, как она есть, не та, молодая, позировавшая лет тридцать назад, а сегодняшняя. Настоящая! В уме взорвалась поразительная мысль: «Она почти не изменилась!»

Изображение плавало туда-сюда во времени. Околдованный действиями снимка, я перестал понимать, где она какая и когда. Я хотел положить фотографию куда велено, но не мог оторваться от видения. Что-то, наращивая амплитуду, колебалось, то ли внутри меня, то ли снаружи. Больше похоже на землетрясение, чем на вестибулярные неполадки.

Страх природной катастрофы оказался сильней. Вырвавшись из очаровательного плена, я присматривался к предметам на столе. Их тоже должно трясти. Но нет. Я решительно встал, положил фотопортрет лицом на клеенку, поставил на него вазу с фруктами. Непонятное явление прекратилось.

Когда Ираида спросила про фотографию:

— Ну, как?!

— Потрясно! — многозначительно ответил я.

Мы долго смеялись…

Сон у моря

Разморенный Солнцем, утомленный обедом, я удалился к себе, неся на плечах вздох облегчения и сытую истому. Пекло разыгрывалось на глазах. Самое время отдохнуть в прохладной, находящейся с теневой стороны дома комнате…

Взявшись за руки, они шли к морю, окуная ноги в остывший песок, раскидывая сыпучую твердь, словно воду. Молодое, бесстыжее Солнце оранжевым краем подглядывало за их наготой. Уличенное в непристойности, оно неожиданно расхохоталось и показалось наполовину. Решив, что и этого недостаточно, через мгновение полностью обнажилось, и вдруг покраснело.

Он не знал кто эта смеющаяся, идущая рядом женщина. Он только слышал ее смех и смеялся сам, легко и свободно, словно и не человек, а какое-то давным давно забытое чувство. Навязанная из вне сила не давала повернуть голову, чтобы как следует ее рассмотреть.

От ее присутствия веяло счастьем. Он знал наверняка, что это Она. Та, в которой не сомневаешься, которая всегда должна быть. Он слышал это в ее смехе, чувствовал в ее руке, лежавшей в его ладони, как моллюск в раковине. Однако, любопытство становилось душераздирающим. Частью себя он продолжал наслаждаться тем что есть, а другая его половина хотела убедиться в чем-то еще — получить визуальное подтверждение переживаемой красоты.

«Не пытайся увидеть меня глазами.» — услышал он голос. Но противоречивость души становилась всё навязчивее. Ему непременно надо удостовериться, что это именно Она, ведь он всегда узнавал Женщину по лицу, по фигуре и даже по походке. Постепенно душу захватывал страх. Он боялся положиться всего на одно, пусть и светлое, но всё же слепое чувство…

И нечаянно, на самом пике борьбы и сомнений я открыл глаза. В душной комнате и в разочаровании из-за прерванного сновидения.

Прочее

Мой час еще не наступил, но Солнце, словно преследуя и к чему-то склоняя, успело обойти дом и наполнило помещение духотой. Я открыл окно и южная жара, давившая на него с обратной стороны, ворвалась и обрушилась беспощадной волной, не принося и глотка свежести. И все-таки, горячим сквозняком, посулив, хоть какое-то облегчение. Ум не покидало впечатление от только что пережитого. Я силился припомнить осчастливливавшее во сне чувство и снова его расчувствовать. Минут через пять прекратив тщетные попытки. Обвиняя в неудаче и самого себя, за то что после пробуждения потерял с ним связь, и духоту выжимавшую из поверженной плоти всю ее влагу.

Однако это был не совсем обычный сон, воспоминания, о котором мгновенно бы улетучились, а скорее образное видение таившейся в глубине сознания мечты… Представляемая картинка была четкой и я прокручивал ее вновь и вновь, при этом чувствуя иначе… Я снова видел ее загорелые ноги, с белыми следами на пальцах, и манящую белизной полосу на вершине бедра, разделявшую тело. Аккуратными ступнями, она разбрасывала перед собой искрившийся в лучах восходящего светила песок. Но вместо душевного отклика, возникали мучительные позывы живого. В конце концов, возомнив о чуде возможной встречи, подстегиваемый разыгравшимся «аппетитом», я ринулся на пляж.

В пять часов вечера пляж выглядел заброшенным… Дело в том, что место мною выбранное для уединенного времяпрепровождения тому соответствовало. Эта крымская, не респектабельная на вид деревушка, располагалась вдали от «асфальта» и популярных мест туристического обитания. Знаменитый полуостров в этих широтах напоминал скорее обглоданную кость, чем курортный рай. Серые, обездоленные многоэтажки, перекособоченные времянки и развалины предприятий прятались между холмов, прикрываясь чахлой растительностью. Надысь Ираида спрашивала о впечатлении произведенном на меня здешними красотами и я честно ответил. Она ничуть не обиделась, лишь грустно кивнула:

— Очень похожее описание. Как я сама не додумалась до такого.

Остается только добавить, что провинциальная Россия везде одинакова. Россия простых граждан сильно напоминает застарелый мосол, ненужный даже собаке… Не говоря уже о дорогах. Стоит выехать за пределы Московской области и сразу начинаешь замечать путь, по которому едешь. Свернуть в какой-нибудь малозначительный населенный пункт — заведомо угробить ходовую или остаться вообще без колес, объезжая колдобины и выбоины, сплошь усеивающие полотно. Это относительно уровня выживания. Природа и всякие там трассы, и достопримечательности, ну, то конечно. Опять же, местами и если убрать не живописные возведения человеческих рук. Узрев пляжную пустошь, решил я быстренько окунуться, раз пришел и съездить в ближайший город. Километрах в тридцати.

Как предок

Быть один на один со стихией оказалось не просто. Метров 200 между домом и морем я преодолел бодренько, но придя на берег, вдруг понял, что попал в реальность давешнего сновидения. По крайней мере под ногами был тот же песок. Мурашки взялись бегать по спине и бедрам, и даже предплечья покрылись малюсенькими бугорками. Кожу, что называется, продрал мороз. Невольно я огляделся, с легким ужасом ожидая прочих совпадений.

Ну, да. И пляж тот самый. Вернее то место, практически напротив моего жилья, куда я постоянно хожу. Песчаная извилистая лента тянулась до горизонта влево и упиралась в утес справа. А вот дерево и лавочка под ним. Именно здесь мы и были! Всё, кроме времени суток совпадало до мельчайших деталей. Ну и что?! Сколько раз я уже приходил сюда! Можно запомнить, пожалуй.

Ну, да. Если бы ни следы. Очень напоминающие наши. Именно здесь мы шли, взявшись за руки, оставляя борозды на золотистой, сыпучей поверхности. Выходит, что какие-то двое так же гребли ступнями. То ли от воздушного дуновения, а может сами собой, волосы шевельнулись. Померещилось чье-то присутствие. Но вокруг, не было ни единого тела. Насчет последнего мелькнуло сожаление, и меня отпустило, но прежде я почувствовал прикосновение, как будто кто-то невидимый тронул за руку.

Присев на здоровенный камень у грани моря и суши, я достал сигарету и закурил. Пока отдыхивался, пекло вернулось. Море подлизывалось, заигрывало, ударяясь пенистыми гребешками о мои ноги. Я сидел на каменной глыбе, размышляя о том, что это уже чересчур. Как легко я поддался иллюзии и чуть ни впал в истерику от одного лишь вида раскаленного песка, кстати, во сне он еще не был горячим. Чудовищная провокация… Наваждение…

Я думал о том, что какая-то странная чувствительность происходит со мной в этом облюбованном мной уголке. Неужели это Море подобным образом влияет на меня? Было очевидно, если так можно сказать о душе, что этот соляной раствор в гигантском масштабе, обладает определенным сознанием.

Много ли мы знаем о природе вообще? Может, разложив ее на молекулы мы не заметили главного? А по моему, человек слишком самонадеянно объявил себя царем. Невежественный узурпатор, а не господин. Да какой там узурпатор, дитя играющее с огнем. Но если ребенка чиркнувшего спичкой может спасти пожарный, то кто спасет человечество от гнева стихий?

В тот момент, глядя на упорядоченный хаос перекатывающихся волн, на неподвластную людям силу, я понимал далекого, доисторического предка обожествившего всё это. Нет, не страх и не темнота разума заставила первобытного человека склонить голову. А именно понимание своего места. К тому же, он еще не огородился каменной стеной и не обзавелся технологическими костылями. Он еще не объявил себя изгоем и не стал блудным сыном, а по сути — заблудшим. Не обрезал пуповину души соединяющую с душой Матери. Плоть от плоти которой он. Тогда он еще слышал голос прародительницы в себе. Она учила его жить в ладу со всеми ее детьми. И не мог ему прейти на ум такой бред в адрес родителя, мол есть она живая и не живая. Он знал, что смерть это только тогда, когда ничего нет. Что мертвой может быть одна пустота.

Оставшись с Морем наедине, впервые я испугался. Нет, не то слово. Заблагоговел! Вдруг я вспомнил, что на днях, любопытства ради, заехав на городской пляж, в толпе праздных, ничего не подозревающих людей, видел мальчика и девочку лет 7-8, которые облачившись в жилеты для купания, подойдя к кромке, остановились, склонив головы, замерли, буквально на минуту… Глаза их были закрыты, они будто молились или просили о чем-то… А потом со смехом и радостными криками свойственными детям бросились в объятия волн. Они проделали это искренне и без понуждения. Воспоминание поразило меня — они знают! Раскинув руки, закрыв глаза, я попросил у Моря разрешения. Переполнявшие меня чувства восторженно трезвонили, наверное поэтому я не услышал его ответ. И всё же я верил, что благословение получено, ведь я всё сделал правильно. Точь в точь, как те дети и мой знающий предок!

Афалины

АфалИны появились внезапно. Занырявшись, я не увидел, когда приплыла эта, еще одна, крымская достопримечательность. Черноморские дельфины, словно магистрат, облаченный в мантии, церемониально кружили неподалеку. Охотясь или играя, они величественно переныривали водные барханы, сверкая антрацитовым глянцем изогнутых спин. Млекопитающие находились так близко, что можно было разглядеть, расположенные на темени «открывашки», через которые они дышат. «Кажется я снова попал в телевизор.» — подумалось мне. Первый раз я так думал, когда ехал сюда по «Мосту».

Дельфины хорошо известны людям и достаточно изучены, однако, я смотрел на них, как на инопланетян. И уж точно, как на представителей другой линии разума. На внутреннем табло бежала строка: «Ничего себе, какие они большие!» Не знаю, как ощущают себя при встрече с пришельцами, сохраняется ли уверенность, что это они у тебя в гостях, а не ты у них, сейчас же, глядя на Афалин, изумляясь их красоте и грации, я не чувствовал превосходства человеческой расы, а стоя по грудь в воде, испытывал неловкое ощущение занозы в чьем-то могучем теле.

«Это они дома, а не я.» — с этой мыслью и недобрым предчувствием, я попятился к берегу. Две особи уже были в десяти метрах от меня и один, вдруг, исчез. Не успели пропасть пузырьки воздуха, возникшие, после моего отступления, как ровно в том месте, откуда я стартовал, он вынырнул. Торчащая из воды голова дельфина улыбалась зубастым бутылкообразным ртом. Затем, изображая проказника, издавая что-то вроде смешка, Афалин выпрыгнул спиной в сторону моря, извернувшись, плюхнулся на живот и пустился догонять уплывающего сородича.

Одиночество и паук

До наступления темноты оставалось часа четыре. Ночь здесь бывала кромешной. Кажется я не видел ни одного фонаря в поселке. Что называется, естественный свет и настоящая тьма. Опять же, естесственный это как понимать. Нельзя же думать про Луну, хоть и называется она Казачье Солнышко, что это светило в прямом смысле. Ибо естественно и природно сияет она отраженными лучами. Не отрицаю — электричество природный феномен, а про лампочки и фонари язык повернется сказать, что они тоже есть какое-то подобие сияющих лун.

Не обретя желаемого в морских водах, я покинул пляж и отправился навстречу с другим морем — людским. Однако и тут нашлись возражения. После расторгнутого брака я разучился искать подходы к «чужим» женщинам. Не было надобности и навык атрофировался. Казалось диким и неразумным беспокоить своим вниманием всех подряд понравившихся дам.

Я бродил по многолюдной набережной, вглядывался в женские лица. Мысленно примеривался, то к той, то к этой. Вокруг вроде бы одобренной кандидатуры непременно вращались какие-то люди: либо дети, либо мужчина походивший на мужа, либо те и другие.

В возрасте средних лет стыдно выглядеть одиноким, ведь я должен быть одним из этих счастливцев, нежно целующих жен или подбрасывающих вверх блаженствующих чад. И я бежал с этой семейной ярмарки, не выдержав внутреннего позора…

Глаза судьбы смотрели пристально и толику злорадно. Не то чтобы совсем человеконенавистнически — они будто внушали мне мои же собственные мысли, сопровождавшие меня весь обратный путь. Ты же именно этого хотел. Одиночества, уединенности, медитативности окружающего. И чего вдруг переменился? Устроить подобное не просто. Наслаждайся! «День не подходящее время для злачных знакомств.» — в итоге заключил я и успокоившись, снова доверился виртуальному поводырю. Успешно и вовремя добрался я к своему капищу, до мрака даже набрав дровишек по округе.

Свет быстро померк, но костер уже пылал и свежесорванная травка едким дымком разила кровопьющую отродь. Чуть позже пришла Ираида. Мы вернулись к разговору о моей «Мертвой мечте.»

— Кажется я понял, о чем вы хотите сказать, мол, как и многие, мечтаю я о красивой жизни, а сам ничего для этого не делаю. — выдал я ни с того ни с сего.

— Ну, почти. Некоторые и ты в том числе, ждут от мира вознаграждения за свой потенциал еще не реализовав его. Такого не бывает, если случайно ни найти клад!

— Понятно. А почему у меня мечта — паук?

— Если мечта цель — это энергия. Но иногда происходит иначе

— А может человек еще не нашел себя? Попробовал одно — не понравилось, взялся за другое.

— Всю жизнь? Нет. Человек всегда знает чего он хочет, а если у него этого до сих пор нет, значит он бежит от себя, а бежит потому, что у него мертвая мечта.

Я совершенно ничего не понимал. Мертвая мечта, да еще паук! Вот же бред! М-да, сомнения точно мой конек-горбунЁк! Наверное и на смертном одре буду до последнего сомневаться: " Умираю или нет?" Спасибо, непревзойденному здравым смыслом, любопытству, которое всегда тянуло за грань. Обуреваемый коим, я спросил:

— Что же делать?

— Думать. — просто и спокойно сказала Ираида, вставая. — Думай!

Откинувшись на спинку лавочки, я задумался…

Наваждение

Над морем рассыпались звезды. Вдалеке слева уставленный фонарями сиял мост. Справа темнеющей глыбой выплывал утес. Море плескалось неслышно, без дневного задора перебирая мелочью волн, словно боясь навредить опустившимся на него бликам. Возможно по-матерински баюкая таинственные огоньки…

Не услышал я, и как подошла она, лишь почувствовал тепло прижавшегося сзади тела и обвивших рук. Эти руки сжимали мою грудь, властно скользили вниз по животу. Кожа спины чувствительно определяла происходящее, сообщая в мозг о чарующем естестве; два упругих шара расплющивались о ее поверхность чуть ниже лопаток; как будто сразу две Луны врезались в Землю; отвердевшие пики этих лун, казалось, оставляют борозды…

Проглатывая сухость, почувствовал я и приторное, как мед томление. «А вдруг это Она, та самая, которую я всегда любил, но никогда не знал! – воскликнул разум, превращая сердце в перезрелую хурму. «Та, которую ищут глаза, с тех самых пор и по сей день!» — давил на хурму рассудок, выжимая липкий от сладости сок. И я обернулся! Но увидев, отпрянул. Передо мной стояла голая незнакомая женщина.

— Ты не Она! — негодующе вскричал я.

— Почему? — прошуршало у ног.

— Потому что я не узнал тебя!

— А Ее ты узнаешь? — прошелестело над ухом.

— Я не знаю, но ты не Она! — будто взмолился я.

Однако женщина не уходила, смотрела спокойно, без обиды и осуждения. Более того, в глазах поблескивало обожание. Незнакомка сделала шаг. Нагота ее приблизилась вплотную. Я представил себя шмелем, зависшим над пахучим растением. Ощутил, как кровь направилась в хоботок, который вот-вот выдвинется, чтобы опуститься в нектар. «Стоит ли убегать от соблазна?» — попятилось здравомыслие…

Не знаю, на что бы я решился, если бы ни порыв ветра, бросивший в нас тучу песка. Песчинки вонзились в тело. Обожгли глаза. Я принялся усердно тереть веки. Когда управился, женщины уже не было. На секунду мне показалось, что пухлощекая загорелая Луна смеется надо мной, неуловимо кого-то напоминая.

Огонь погас. Болезненно жалили комары. И опрометью, под шум внезапно ожившего прибоя, я бросился в дом…

Тени

Остаток ночи выдался неспокойным. Я с трудом засыпал и легко просыпался от тревожных толчков, с ощущением, что кто-то настойчиво ломится в сознание. Какие-то тени в астральных плащах. Из длинных рукавов торчали скрюченные пальцы, в капюшонах прятались заскорузлые лица, без выражений, с дырками вместо глаз. Тени то сгущались, то рассеивались. Пока я дремал, одна из них успевала отвердеть и приблизиться. Склонялась надо мной, вглядывалась в меня зияющими отверстиями, которые увеличивались с каждым мгновением. Я в ужасе просыпался, обнаруживая себя плавающим в поту и лунном сиянии. И только с рассветом, когда молоко Луны иссякло, я почувствовал облегчение и окончательно забылся. Ибо дневной свет разогнал ночные пристрастия…

Дух Солнца!

В десятом часу меня разбудила хозяйская возня. Ираида как будто нарочно гремела за дверью. Наверное будила безалаберного ученика, ведь подходящее для занятий время безжалостно утекало. Днем Солнце уже не дает длинной тени, да и жарко, а вечером не та ясность сознания, что тоже немаловажно.

Впрочем, лень души навалилась сразу, как только недовольный происходящим, я открыл один глаз… чуть погодя второй… Чувства тревожно метались в пространстве. Им требовалась опора. Ритуал! Определенная, каждодневно повторяющаяся последовательность действий. Смирительная рубашка для психологического хаоса. Особенно с утра.

Без этой внутренней рубашки я не мог обойтись даже на отдыхе. Нервные звуки раздававшиеся в соседнем помещении таранили слух. Бередя разум, взращивали негатив. «Щас как привяжется со своим упражнением, а я еще кофе не пил.» — горячилась досада. Казалось день был безнадежно испорчен, потому что…

Потому что в самом его начале мне нужна пауза, для того, чтобы правильно собрать себя. И мне нравится это неспешное собирание. Чего уж грех таить, я им наслаждаюсь, точно так же, как наслаждаюсь табакокурением, пивом и вкусной едой. Сначала это, вырванное у стихий, «моё маленькое счастье», а потом что хотите. Хоть в омут с головой, только дайте, как следует вдохнуть перед прыжком.

Приляпав улыбочку на хмурое лицо, я выбрался из берлоги:

— Доброе утро.

— Доброе! Проснулся. — констатировала хозяйка. — Дим, мне надо срочно в город. Если что, ключ положишь под половичок.

Теперь я улыбался по настоящему. Принаряженная и приукрашенная Ираида светилась. Помада, тушь. Стильное голубое платье до колен. Тяжелые с краснинкой волосы уложены в прическу, а не в повседневный хвост. «Она умело пользуется женскими штучками и не чужда им, оказывается.» — отметил я, оцепенев перед ее новым образом.

Сказала и направилась к выходу. Не задумываясь я пропустил женщину вперед. Вольно и невольно залюбовавшись, взволновавшей меня походкой. Словно морские волны под бирюзового цвета платьем шевелились крутовылепленные бедра и попа стульчиком. Опираясь на изгородь я смотрел ей вслед, пока она ни скрылась за поворотом… И только запах свежезаваренного кофе вернул мои мысли на круги своя. Определенно хорошее начало дня!

Аромат любимого напитка, подавив последний очаг, парфюмного влияния, оставленного Ираидой, настроил на философский лад. С огромной кружкой черного кипятка проследовал я в свое излюбленное место с «морской» стороны двора. Разумеется, перед «кофе» быстренько ополоснулся. Просто не понимаю, как можно священнодействовать с неумытым лицом.

Веселый ветер с моря, обдавал приветливой свежестью, даря попутную радость. Осторожно затягиваясь кофеином, крупными глотками поглощая никотин, я балдел, развалившись на лавочке, предвкушая, как займусь сейчас выдуманным аутотренингом. Действовать буду по наитию, главное — удержать подольше, приблудившуюся благодать.

Выдуманный аутотренинг это тоже часть возникшей на морском побережье душевной реконструкции. В юности я занимался китайской гимнастикой, мечтая развить экстрасенсорные способности. Потом забросил впопыхах житейских. Здесь же, данная потребность, вдохновившись экзотикой, возобновилась. Извратившись до неузнаваемости.

Какой-нибудь китайский профи, увидев меня, сказал бы — сумасшедший. Потому что я больше не следовал путем заученных движений, а двигался «наобум Лазаря», практически с закрытыми глазами. Основным критерием для меня было — самоконтролем не мешать телу парить, а душе кайфовать. А начинал я свои «занятия» с добросовестной продышки, используя технику «Алмазный цигун». И с поедания Солнца.

И конечно же «Русский стиль», которого нет, по утверждениям скептиков. Однако, как мне думается, такую громадную территорию наш человек не смог бы завоевать, не имея необходимых навыков. Русский или не русский, но лет восемь-десять назад, пожилой казак из соседней станицы, научил меня приемам фехтования казачьей шашкой и казачьей соответственно пикой, и кое каким азам рукопашного, казачьего же боя. В общем знатный получился винегрет! На тот момент у меня уже было из чего черпнуть, так сказать, имитируя бой с тенью.

Душ, кофе, медитативные танцы на базе боевых гимнастик, вот что являлось составляющими моей тогдашней сборки. И еще парочка ощутимых ингредиентов! Море и Солнце! Солнце здесь особенное. Оно воистину заряжает. Я ел его! Приучаясь смотреть открытыми глазами. Через них усваивая его яркость.

И никогда раньше не задумывался я так глубоко, что именно чувство бесконтрольности — свобода от самого себя — освобождение от собственного я — есть то состояние души, по ощущению именуемое счастье! Счастье, которое, на самом деле, дверь…