Крымская ведьма (Глава 2)

Медитация движения.

Сосредоточенное дыхание, смиряя ум, очищает душу. Заставляя умолкнуть одно, делает легким другое. Солнце, проникая через глаза, растекается и овладевает тобой. Тело объединяется с дыханием и становится прозрачным. Субстанция внутри та же, что и снаружи. Каждый твой волосок это свет дышащий светом. Трансформация сопровождается блаженством. Каждый вдох усиливает ее концентрацию.

Маревом струится реальность. Пространственная структура изменяется. Очертания предметов расплывчаты. Словно раздеваясь, всё вокруг сбрасывает временные формы и предстает в истинном свете. Ты тоже яркий, энергетический сгусток! Солнце ослепляющее самое себя! Всё вокруг свет! Единственная подоплека, олицетворяющая жизнь! Всё свет! Свет! Свет!

Свет изначальный распадается на множество Солнц. Одно из них обретает человеческие очертания. Руки, ноги, внутренние органы, каждая клеточка это сияющий поток наилегчайших частиц. Что-то притягивает частицы друг к другу и удерживает вместе. Это, наверное, та легкость движения, с которой ты перемещаешься. Движение, вот что скрепляет крупинки света! Желание и единый порыв! Крутится солнечное колесо! Замыкается круг! Коловращение действительности! Желание — свет! Движение — жизнь! Жизнь — свет! Ты — жизнь! Ты — свет! Свет! Свет!

Дверь

Дверь была открытой. Массивная из породистого дерева она стояла настежь. За ней, только свет. Восторг и легкость, которыми я преисполнился, не оставили сомнениям ни единого шанса. Не думая о последствиях и возможных угрозах моему телу, я шагнул в этот свет.

Собственно не было никакого тела. Видимо оно осталось во тьме за дверью. Отсутствовали мысли. Ни что земное не тревожило и не озадачивало то, что осталось от меня. Чистое осознание себя, своего существования, вот, что входило в распахнутую залитую светом реальность.

— Ты можешь остаться здесь, если захочешь. – сказал кто-то невидимый, когда я вошел. Сказал или это был мой собственный голос, я не понял, но тут же, перестал обращать внимание на странное совпадение моих мыслей с чьей-то речью. Голос продолжал звучать. – Ты дома!

— Я дома, — буквально пело радостное чувство бывшее мной. – Я дома!

— Пойдем, я что-то покажу! — голос стал загадочным и как будто улыбавшимся.

— А я? – послышалось сзади.

Не успев подумать, кто бы это мог быть, я обернулся и увидел его. Это был кто-то очень знакомый. Кажется, он похож на меня…

— Я и есть ты. – произнес, стоявший за дверью человек.

— Я? – любопытство взяло верх над всем прочим.

Я разглядывал себя, удивляясь тому, что столько раз видел свое отражение, а сейчас не узнал:

— Признаться, думал, что я совершенно другой. Почему я тебя, то есть себя никогда не видел таким?

— Ты видел, но не хотел знать. – бесцветные глаза смотрели на меня со страхом или укором. – Таким ты кажешься людям.

Взгляд человека сделался грустным, его осунувшееся безвольное лицо внушало мне стыд за самого себя.

— Нет, это не я! Я не такой! – в ужасе вскричал я. – Я хороший! Я…

— Это еще надо доказать. – вымолвил человек и направился в темноту…

— Хороший. — настаивал я, лежа животом на земле.

Сухая, теплая она снова показалась родной. Так же, как когда-то давно – в другом краю, в другом времени и словно на другой планете.

Уткнувшись носом в чахлый травяной кустик, я попытался вдохнуть его запах. Обожженная Солнцем трава, почти не пахла. Напрягая обоняние, наконец, уловил жиденький терпкий аромат.

Распластавшись крестом, я впитывал умиротворенность и крепость земли. Благодарил ее за молчание и за то, что она не проваливалась подо мной.

Не знаю, почему крымская земля показалась близкой родственницей. Она ведь отличается от земли, на которой я рос, как сухощавая смуглянка с миндалевидным разрезом глаз не похожа на дородную белокожую красавицу. Может генетическая память? Мама говорила, что наш род произошел от греков. И, правда, было ощущение, что я вернулся домой и обнял постаревшую мать.

А вообще, как же они похожи: земля, на которой живешь, по которой ходишь и та, кто родил и вырастил тебя! Обе загорелые до черноты; лица испещренные морщинами; каменистые мозоли на руках и ногах…

А может просто, после нескольких лет прожитых в бетоне и асфальте, я всё-таки сумел вырваться из холодных лап северной цивилизации – соскучился, видать, по Солнцу и теплу!

«Вот он где свет, – уже спокойно и трезво подумал я. – Везде! Но если не настроена на него душа, то и нигде».

«Броситься в море минут на пять тире десять. После купания в естественном водоеме ополоснуться в душе теплой водой, такой же соленой, потому что подземные воды вблизи моря содержат много соли, переодеться и айда в город. Всё, так сказать, по плану!» — поднимаясь, отряхиваясь от прилепившихся соринок, констатировал я свои дальнейшие действия.

Кстати, вчера Ираида говорила купить тетрадь и ручку. Это будет следующее упражнение: записать всё, что придет на ум по поводу «мертвой мечты». Воспоминания, мысли и всякое подобное. Резонно попробовать, ибо, если хочешь купаться, то лезь в воду.

Солнечный принтер уже печатал канапушки на моих плечах. Это чувствовалось по характерному жжению. Пожалуй, надену футболку. Искупаюсь одетый. Нормальный вариант самозащиты для белокожего гражданина.

Тетрадь и ручку

Два дня я сопротивлялся умному деланию, чаяно или нет не знаю, вроде бы и не специально, всего лишь забывая купить необходимое. Присутствовало ощущение, что внутри кто-то с кем-то борется. Не раз Ираида объясняла, что «тетрадь и ручка» важнейшая составляющая ее метода!

В процессе думания слова, конечно, приходят, но не обладают той силой и ответственностью, которая проявляется в письме. Не фиксируемые на бумаге мысли это ветер, пролетающий мимо, о котором быстро забываешь. Слово, написанное это инструмент, а меч или факел зависит от восприятия.

Величественные развалины древних построек, полуистлевшие орудия труда и войны, осколки битой керамики поведали нам, что предок наш уже многое умел, но о сокровенных желаниях, о чаяниях души и о качествах личности говорят его художественный порыв и дошедшие до нас письмена.

Зато в эти дни я хорошо потрудился над «Солнечным человеком». Он уже стоял передо мной. Четкий и сияющий. Правда, не долго. Секунду, может быть две. Потом он таял, словно сугроб или во что-нибудь превращался. Становился чем-то мимолетным и бессмысленным. Ни прекрасного женского лица, ни здоровенного черного паука я больше не видел. Я открывал глаза. Начинал заново.

Между прочим с гордостью рассказал Ираиде про дверь. Как чуть ни остался там.

— Хорошо, что не остался. – сказала женщина, глядя куда-то далеко.

— Почему? – удивился я.

— Потому что мне не нужен труп отдыхающего.

Естественным образом мои глаза полезли на лоб. Я уставился на нее в недоумении.

— Извини. Я пошутила. – улыбнувшись, она приобняла меня порывистым движением.

Мы сидели на той же лавочке за двором. Впервые наши тела соприкоснулись. Я почувствовал ее грудь. Это чувствование было как ожег. Очень приятный ожег. Я даже закрыл глаза, подался навстречу, увеличивая площадь касания. В голову полезли дурные мысли. Не знаю, раскусила ли она их, но женщина тут же отстранилась. Целую минуту она смотрела на меня, будто впервые увидела.

— Не не делай больше так. – наконец сказала она, голос ее был тревожен и строг.

— Как? – снова не понял я, глуповато поглядывая на нее.

Стало стыдно. Похоже, я покраснел. Ну, мало ли что она имеет в виду.

— Не практикуй один. – уже спокойно ответила наставница. – Это опасно для неподготовленного человека. Только в моем присутствии.

«Фуух». — выдохнуло сознание.

Хотелось и еще кое что рассказать, волновавшее в эти дни и ночи, но решил, что хватит на сегодня стыда.

— Тетрадь и ручку! — напомнила она, когда мы расходились.

Служение реальной Богине

Богини частенько наведывались в мою жизнь. Девочки, девушки, женщины. Как только на горизонте появлялась очередная богиня — сворачивались горы! Когда она исчезала или вследствие достижения ее благосклонности, пропадал к ней интерес, то можно было пускаться во все тяжкие — предаваться всяким мальчишеским, а с возрастом и мужским забавам.

Хотя с годами все меньше становилось богинь, все больше обыкновенных женщин, служение которым не имело смысла и горы могли спокойно стоять в отдалении. Жизнь опреснялась. То ли выветривался идеал, то ли менялись времена, а может приходило понимание, что все богини, в конце-концов, те же глупые телки, к тому же, есть целый пантеон красавиц на любой вкус, дело только в цене. Чем красивее, тем дороже, но цена не так уж велика, сущие копейки за богиню-то.

Есть конечно небожительницы, наподобие Клеопатры, но не стоят они того, чтобы жертвовать им свою жизнь потому, что их суть, всего-навсего красивое тело. Со временем цена упадет. Но самое главное разочарование это секс. Не сам секс, а то что на этом все заканчивается. Если просто женщины созданы для семейной жизни, то богини-таки нужны, чтобы вдохновлять. А если они никакие не богини, то откуда тогда черпать вдохновение, особенно если был воспитан в лучших рыцарских традициях и с радостью предавался этому заблуждению до определенного возраста.

Почему так со мной получилось, это отдельная тема, с углубленным изучением химических параметров организма и внушаемых в свое время общественных идей, идеалов юношества и прочих сопутствующих обстоятельств, а в двух словах: гены и воспитание. Вопрос, интересующий меня сегодня, не то как так вышло, то есть почему я идеализировал женщин и почему, несмотря на жизненный опыт, до сих пор ставлю выше себя, а то, что с этим делать. Но причину поискать стоит. Знать причину значит на 50% выздороветь.

Второе упражнение

Второе упражнение оказалось весьма действенным. Наконец-то я раскопал свою сущность. Сам по себе я ничего не представляю. Нет у меня ни целеустремленности, ни мотивации направленной на улучшение качества собственной жизни. Я никогда не жил, если так можно выразиться, для самого себя, если чего-то и достигал то, ради той, которую какое-то время боготворил, и которую нужно было, якобы, добиваться. В общем, всё для женщин и всё из-за них!

Подсознательно я винил себя в том, что когда-то давно нечаянно или по недомыслию обожествил женщину, а со временем разочаровался в ней. А разочарование превратилось в неразборчивое потребление, приносившее одни несчастья. Можно сказать, что мечта умерла при попытке реализоваться. Умерла, а ее место занял паук горького послевкусия. Свято место пусто не бывает, говорят. Короче говоря, возникла такая психологическая запутанность, которую сложно понять и почти невозможно исправить: обожествил; разочаровался; чувство вины и за то, и за другое, и за третье.

До меня дошло и то, что имела ввиду Ираида, сказав, что для мужчины это плохо. Нормально для ребенка, для женщины, но не для мужчины. Это внутренняя не самостоятельность, зависимость от внешних факторов, то есть, если оттолкнуться от известного выражения про точку опоры с последующим переворачиванием земного шара то, ни в коем случае нельзя искать эту опору на стороне.

Как и Господь Бог, мужчина обязан быть самодостаточным, не внушаемым и не сбиваемым с пути истинного. И Господь был мужиком, потому что на мужиках держится мир, а не на бабах и дураках.Так я и семью свою профукал, потому что пытался видеть в женщине, хоть и не богиню уже, но всё-таки равную, а надо было относится к ней, всего лишь как к любимой, то есть как к подопечной, последнее держа от нее в секрете.

Для пущей убедительности насчет, откуда всё стало быть, приведу пару примеров. Первое воспоминание из времен детсада. Была у нас в группе девочка, очень красивая. Ее лицом любовались и взрослые, и дети. Так же воспитательницы постоянно восхищались ее идеальным поведением и способностями.

Мальчишки, в буквальном смысле, выстраивались в очередь, чтобы поцеловать Богиню, невозмутимо восседавшую на обычном стуле, как на троне. Такая была игра, мол ты не крут, если не решишься на это при всех. И вообще, если решишься.

Было страшно весело! Тем более, что за подвигом следовало наказание — пойманных на месте преступления ставили в угол. И разумеется, во мнении старших, таковые сильно падали. Происшествие негативно озвучивалось и доводилось до родителей.

Еще одно воспоминание и вывод одновременно. Это уже из школьных лет. С первого по третий класс пацаны «канались» кто сегодня понесет Иркин портфель. Почему Иркин? Да потому, что она самая красивая в классе! Естественно дрались из-за этого и как правило наказывались, опять же тетеньками.

Слишком много тетенек было вокруг, занимавшихся воспитанием будущих воинов. И чересчур, на мой взгляд, они сами себя идеализировали, поднимая слабый пол на порядок выше сильного. Кстати, старостами и комсоргами назначались исключительно девчонки.

Девочки, так сказать, протежировали девочек. Сознательно или подспудно вся эта мужененавистническая рать внушала мальчикам мысль, что мужчины это существа второго сорта и должны безоговорочно служить реальным богиням, а иначе — «ты плохой».

А может моя мечта это поиск какой-то другой женщины, разумной и адекватной, а паук это неприятие действительности, неспособность смириться с истинным положением вещей, что все они одинаковые, просто одержимые доминированием.

Где ты женщина уважающая мужчину?! Пускай Богиня или Королева по должности, но не из-за самомнения! Ибо не зря сказано, что Истинный Царь служит другим, забывая о себе.

Долго я раздумывал над тем, что написал. Вроде бы всё правильно, однако что-то смущало. Недодали мужского воспитания или обозлился на всех женщин из-за штучных неудач? Сам выбирал. И не заставлял никто. Выглядит не по-мужски. Плач ребеночка упустившего мамкину титьку.

Не ладилось и с первым упражнением. Яркое видение разрушалось прежде, чем я собирался впихнуть его в свое тело.

— Что-то ты от меня скрываешь. — обмолвилась Ираида за обедом. — Написал что-нибудь?

— Думаю пока. — с неохотой ответил я.

— Ну, думай. — как-то слишком легко согласилась она.

Покушав, поблагодарив хозяйку, взявшуюся потчевать постояльца обедами, я закурил.

— Бросил бы курить. А то давай помогу?

— Не, я сам. Спасибо еще раз. Пойду полежу в хате, пока жара спадет.

— Иди-иди… А может винца?! У меня отличное вино! Холодное! С погреба! Ы?!

— Я не люблю вино. Я люблю пиво.

Настроение мое оглушенное работой мозга отказывалось реагировать на заигрывания Ираиды. Даже распахивающийся снизу до пояса халат, не скажу, что не привлекал внимания, но интерес к женским ножкам так же пребывал под спудом тяжелых мыслей.

Удивительно, ноги коренной крымчанки не такие уж загорелые, как думалось. Погодя кто-то из местных поведал мне одну простую истину, мол, чем отличается местный житель от приезжего — работягам некогда загорать.

Конечно, я удивился, с чего это вдруг Ираида предложила выпить домашнего вина. Но я действительно терпеть не могу вино. И потом, вряд ли мне нальют столько, сколько я захочу. Лучше вечером по пивку. Тут я свою норму знаю, сразу куплю нужное количество. Короче, удалился я в легком недоумении, но с приподнятой самооценкой.

Ну и понятное дело поразмышлял над сегодняшним поведением Ираиды, когда наконец рухнул на кровать. Есть у нее парочка повседневных сарафанов, которые она носит дома. Макияж и прическу она делает, только перед выходом в город. Праздник что ли нынче или собирается куда? Почему не сказала?

В этом халате я уже лицезрел ее, почти каждое утро. Сексопильный, замечу, халатик. Но в обед это странно. А может она решила меня соблазнить? Ого, мыслишка! Хожу тут как пенек, медитирую, а женщина любви хочет. Может быть такое? Вполне.

И всё-таки я сомневался в правильности своего вывода. Какое-то время посмаковал жирную как селедка мысль и отложил. Поживем увидим. «Еще не вечер». — вспомнилась фраза из песни. Надо заняться делом. Исписано половина тетради, а в голове всё тот же раздрай. Но здравомыслие бежало от меня.

«Симка» регионального оператора безупречно раздавала интернет. Десять гигов хватало на неделю. За сто рублей я покупал еще десять. Пятьсот рублей в месяц за всемирную паутину – приемлемая цена на отдыхе.

Я включил ноутбук и с помощью сайта знакомств бросился изучать вопрос женского одиночества на полуострове. Вопрос встал и словно антенна транслировал свой призыв всем женщинам Крыма.

Любовник

Уже три года я развлекался в «Фотостране». Активно знакомился. Встречался «в реале». К тому времени устал быть Казановой, но совместная жизнь не получалась.

Отгостив межвахтовый отпуск у очередной кандидатки, к ней я больше не возвращался. Угнетала искусственность. Не было в отношениях души, лишь меркантильность и секс…

Но сейчас требовалось именно это… Нашел! Пользователь по имени Лена светилась зеленым огоньком онлайна.

В меру красивая, подходящего возраста женщина томно смотрела с фотографий. Темные волосы. Большие глаза. Расслабленные позы. Лежа на кровати, она словно приглашала присоединиться…

Написал сообщение. Лена тут же откликнулась. Попросил номер телефона…

С трепетом юного любовника я набрал цифры, прослушал несколько гудков.

— Алло. — ответил приятный голос с оттенком черного бархата южной ночи.

— Здравствуй, Лена!

— Ты, правда, из Москвы? – первое, что спросила она поздоровавшись.

Врать напропалую! В данном случае нужно. Главное, чтобы согласилась на встречу…

— Да, но сейчас в отпуске и нахожусь в тридцати км от тебя. – часть после запятой была правдой. – Как насчет вечера в уютном ресторанчике на берегу моря?

Лена оказалась болтушкой, как многие южанки. Полчаса она рассказывала про своих взрослых сыновей, и убеждала, что ей необходимо отремонтировать квартиру. Мои попытки придать разговору, хоть какое-то подобие флирта заканчивались обсуждением материалов для отделки стен.

Стало скучно и захотелось спать. Вклинившись в ее непрерывную речь, я сказал, что мне надо отлучиться, перезвоню позже. Отключившись, испытал облегчение. «Ремонт это слишком дорого за одну ночь. — подумалось, засыпая. — Ну, ее».

Спал без происшествий. Единственно, что дольше обычного. Обойдусь без моря. Приму душ и сразу поеду в город — за покупками. Дорога здесь ужасная, поэтому я избегал разъезжать по темну.

Приземистый городок лениво тянулся вдоль моря, напоминая малобюджетного туриста загорающего на пляже.

Приземистось создавали жилые пятиэтажки и одно-двухэтажные здания прошлой и позапрошлой эпох.

По обочинам главной дороги возвышались пирамидальные тополя, дочерна запыленные потоком машин с иногородними номерами.

А в центре засоряла глаза мелко-розничная сувенирно-палаточная торговля. Набережная просто забивалась продавцами, словно труба илом. Ну, да ладно, все мы как-то выживаем. Тем более замечательно, что все эти поделки именуются народно-художественным промыслом.

Зато, где-то, среди этого всего еще встречался тот самый дух. Для меня это дух детства. А на самом деле дух времени. Того времени, когда не только люди были другими, но и продукты.

Я балдел от того, что в этом городе у каждого торгового комплекса был свой минирынок, говоря по новому, с самозанятыми бабульками, у которых можно купить всё. Всё что растет ходит и плавает. Свежее и натуральное, только что выкопанное или сорванное, плескающееся в ведре, а не намертво упакованное.

Для меня круче всякой цивилизации, когда говорят:

— Купи сынок яблочко, утром сорвала!

Или, распродавая остатки, скажут:

— Забирай всё, даром отдаю!

А зелень-шмелень! А какие там продавались бычки, сушеные, связками!

Что-то особенное было в Крыму, какая-то трогательная душевность. Вопреки оголтелому туризму и трудностям выживания сохранилась у людей простота, давно утраченная на материке. The lost world — затерянный мир. Я имею ввиду честных тружеников, а не заскорузлых душой мошенников.

Поездка проходила по обычной схеме. Побродил по рынку. Зашел в магазин. Возвращаясь обратно, насколько возможно за рулем насладился видом с горы.

Широкая голубая лента минуя возвышенность, а заодно и деревню, устремлялась вдаль, выбрасывая по пути ответвления. Предстоял долгий извилистый спуск. Грунтовка, усыпанная крупным щебнем, не доставляла приятности ни водителю, ни автомобилю.

Море, возле которого я жил это не совсем море. Это пролив. В его акватории смешиваются воды двух морей – Черного и Азовского. Поэтому вода здесь не имеет свинцового отлива характерного для ЮБК, она бирюзовая. Бирюзовой она выглядела с высоты птичьего полета, а вблизи была зеленоватая и прозрачная.

С юга и с запада к домам подступали холмы со срезанными вершинами. Южная гора с трех сторон постепенно сходила на нет, с четвертой обрывалась утесом. Западный холм напоминал буханку с зажаристой корочкой. Такую ничего себе буханочку для стометрового великана!

А на север от деревни тянулась взрезаемая голубыми ножами плоскость, на которой через несколько километров начинался город. На желтовато-коричневой равнине тут и там пестрели зеленые островки кучно растущих деревьев, в основном по берегам изогнутых лезвий. Экстравагантное ландшафтное блюдо подавалось под золотистым соусом солнечных лучей.

Солнце еще катилось по вершине холма, когда я достиг своей гавани и бросил якорь из пластиковых бутылок. Однако с якорем пришлось повозиться. В стареньком холодильнике не хватало места.

Традиционно я обходился двумя литрами. Изящные литровки легко укладывались в полупустую морозилку. Но в магазине меня осенило: вечер будет долгим и наверное скучным, чтобы его скоротать понадобится больше пива.

Стоя в очереди я сомневался, почти убедил себя не глупить, но оказавшись визави с продавщицей, заявил:

— Три полторашки.

Странным образом выходило, что стремясь к одиночеству, я не мог его выносить.

До этого в магазине

За прилавком стояла симпатичная блондинка с хорошей грудью, частью напоказ. Женщина охотно отвечала на мои вопросы и непринужденно улыбалась. Я был благодарен ей за то, что она увидела во мне мужчину.

Может я и ошибался, будучи для нее всего лишь клиентом. С ее стороны это был правильный маркетинговый ход, блестеть глазами на мое заигрывание. Расположившись немного боком к прилавку, опираясь на него руками, наклоняться, поднося свою грудь еще ближе и еще больше обнажая. Поворачивая голову к стенду, рассказывать про вкусовые особенности обозначенной марки так, словно говорила со мной о любви.

Пока она надевала пустые бутылки на большие сверкающие краны, а потом прохаживаясь между ними, выдавливала лишнюю пену, я мысленно раздевал ее и делал с ней всё что хотел. К сожалению, очередь напирала и, обслужив меня, женщина тут же переключилась на другого.

Снова «Любовник»

И еще одна странность в тот вечер происходила со мной, я избегал столкнуться с Ираидой и всячески вытеснял мысли о ней, кроме одной, когда же она наконец уйдет. Будь я психологом, то сразу бы заподозрил неладное…

Облегчение наступило, когда женщина ушла спать. По своему обыкновению ложилась она рано. С Солнцем вставала и с ним же отходила ко сну. А то, что она уже легла, я определял по закрытой двери.

Обычно она сообщала об этом, мол, я отдыхать, двери прикрою, а то комары налетят. Иногда ее режим давал сбой, и она являлась посидеть у костра… Еще в сумерках заглянув через забор, я увидел закрытую дверь.

Дожидаясь ее ухода я не терял времени, насобирал по округе дровишек. С дровишками тут проблема. В этот раз натаскал целую кучу. Кому ночь, а кому день. Устрою-ка я свое, индивидуальное Солнце, здесь и сейчас!

Незаметно и таинственно совершается переход из уже нетрезвого, но еще адекватного состояния, в котором ты понимаешь, что пьян и виноват, в состояние полной неадекватности, в котором тебе кажется, что ты совершенно трезв и безусловно прав.

Один ты исчезаешь и появляешься ты другой. Одного себя ты знаешь, потому что это ты изо дня в день, а тот, кто неожиданно вышел из тени это тоже ты, только незнакомец.

Затрудняюсь сказать в какой час ночи или через сколько часов, после того как я открыл первую запотевшую, мои «я» поменялись местами. Отсутствовал и провал в беспамятство. Я помню всё. Что делал, о чем думал. Просто в какой-то момент я стал другим. И ход моих мыслей кардинально изменился.

Я уже был настолько в себе другом, что не помнил про пиво и про то, что пил ледяную газированную жидкость с такой жаждой, словно заливал разбушевавшийся внутри огонь.

Несмотря на принятые меры, пламя усилилось. Оно выжгло во мне дыру как раз в том месте, которое было самым слабым и болезненным. Ну, конечно, это была мысль об Ираиде, как о женщине, которая хочет меня.

Непременно хочет и по всей видимости страдает из-за моего промедления. Воодушевленный мужской уверенностью и бог знает чем еще, кстати, ощущая себя не меньше чем богом, я ринулся в дом.

Я разбудил ее, поднимаясь на второй этаж в полной темноте по неудобной лестнице. Откинув одеяло, она сидела на кровати, спокойно ждала, пока я встану на ноги. Это я понял по темной фигуре на фоне окна.

Наконец, я водрузил себя прямо и остолбенел, силясь разглядеть, действительно ли она голая или мерещится. Откуда-то прибывал свет. В комнате посветлело достаточно, чтобы проступили детали.

Кажется, я даже различал лукавый прищур и снисходительную улыбку. Не говоря уже обо всем остальном. Женщина была обнажена и нисколько не стеснялась. В ту же секунду я протрезвел…

— Ну, и чего застыл? Почему не обнимаешь? Мне попросить? — прозвучало как шутка уверенной в себе обнаженности.

— Нет… Я просто не могу… — отступая в дверной проем я споткнулся, но раскинув руки ухватился за косяки.

Запрокидывая голову Ираида расхохоталась. Тело женщины сотрясалось, некоторые его части особенно. Успокаиваясь, она сжала обе груди, словно останавливая расходившиеся маятники. Встала с расположенной напротив двери кровати, двинулась в мою сторону. Снова потемнев до силуэта прошла середину комнаты и будто выйдя из стены остановилась так близко, что если бы я не попятился, то наткнулась бы на меня сосками.

— Правильно, а знаешь почему? — заложив руки за спину, словно профессор на лекции, вдруг спросила она.

— Почему? — переспросил я, балансируя на приподнятом от пола порожке.

— Потому что я не твоя суженая. А твоя скоро явится. Смотри не прогляди.

— Как это явится? Прямо сюда что ли? — от неожиданности я поперхнулся и разжал руки.

Ираида прихватила меня за футболку и потянула на себя. Пришлось шагнуть вперед, иначе я полетел бы кубарем. Убедившись в моей устойчивости, как ни в чем ни бывало она продолжила:

— А ты думаешь, я тут зря с тобой няньчусь! Знаешь что мы делали всё это время?

— Что?

— Усиливали твой сигнал, вот что! – и она снова рассмеялась, придержав шарообразные маятники.

— Какой сигнал?

— Какой надо. Не задавай глупых вопросов. Ты сам знаешь. Иди уже спать. Вечером страсти, а утром напасти.

Испод шока от происходящего и от полученной информации выползло раскаяние, и я взмолился:

— Ираида прости, я не хотел…

— Иди-иди, любовник! – смеялась она в лицо, а в спину крикнула. — Поосторожнее там, а то еще расшибешься! И уже прекращай со своим пивом. Потеряешься совсем, я помочь не смогу!

Утро выдалось больное похмельем. Еще бы! Горя стыдом и мучимый головной болью, я всё-таки выбрался из постели, попить кофе. Молча, Ираида принесла вина. Когда поставила литровую бутыль на стол, тогда сказала:

— Лечить тебя буду. Пей!

Вино было чудесным и быстро исцеляло. Настал момент просветления, и мне захотелось окончательно оправдаться. Повеселевший, я рассказал ей про женщину приходящую во снах очень похожую на нее:

— Думал ты это.

Еще ночью мы перешли на ты. Чуть ни поженились ведь. Считай родственники.

— Нет не я. Это она. А что похожа, так ты сам ее выдумал.

— А тени?

— Это твои сомнения. Не будет сомнений — исчезнут и тени. Для этого тебе нужен Солнечный Человек.

— А кто она? Как я ее узнаю?

— Во, дает! Кто она! Этого и я не знаю. Скажу лишь, что не здешняя. Издалека идет… Не бойся, встретишь узнаешь. И она узнает. Она тебя давно ищет. И ты ее. Потому что вы созданы друг для друга. Не пустые это слова, поверь.

В нарядных тарелках возникли на столе салат и омлет. Между разговорами Ираида приготовила еду, благо летняя кухня с электроплиткой и холодильником была рядом с беседкой.

— Я многих соединила. До сих пор благодарят. Столько лет прошло, а помнят Ираиду. Звонят. Приезжают. Такое мое призвание. Ведьма я, Крымская! — поделилась она улыбкой, а на последних словах и вовсе рассмеялась, в который раз уже.

Как-то в ее настроении стало больше смеха с этой ночи…

— Ты ешь, ешь! — подбадривала она.

Море бесстрашия

Все последующие дни, почти до самого отъезда я занимался моим Солнечным Другом. Хоть и удвоил рвение, но правильнее сказать — относительно успешно. Ведь все наши достижения относительны и не без побочки.

Побочным эффектом Солнца в себе стала возросшая водобоязнь. Я страшился заходить в море. И перестал нырять, что, кстати, всегда делал с удовольствием.

— Что на море не ходишь? — поинтересовалась Ираида.

— Боюсь. — признался я, — Не могу нырять. Даже плавать страшно. Постою по пояс в воде и на берег. Жуткое чувство. А ходить ради того, чтобы мочить трусы не вижу смысла.

Ираида вскинула на меня голубые, как море глаза, принялась сверлить сразу два отверстия, наверное, чтобы поглубже заглянуть в душу ученика.

— Так-так, а Солнечный Человек твой что? – чуток посверлив, спросила она.

— Он в воде не работает. Страх такой сильный, что я забываю про него. Раньше такого не было.

— Раньше такого не было. — отведя глаза, с тихой задумчивостью проговорила Ираида и вновь обратилась ко мне. — А что было? Что-то же было?

— Что-то было, совсем чуть-чуть. — согласился я, пытаясь устоять под ее напором, отвечая взглядом на взгляд, разбавляя серьезность наставницы джентельменской ухмылкой. — Эдакая легкая неуверенность.

— Ясно. Вечером поговорим. — сверкнули ее чистейшей воды сапфиры, и женщина удалилась, унося и сапфиры, и объемные образования типа маятников и прочее что так великолепно принадлежало ей.

Свечерело. Пришла Ираида и разговор возобновился. Присаживаясь у костра, женщина сказала:

— Я поняла, в чем дело.

Принимая расслабленную позу, она прислонилась к спинке, покрашенной в зеленый цвет лавочки. Может она прогоняла в уме то, что хотела сказать, может просто отдыхала после дневных забот. Повисла пауза.

В серых сумерках распространяя запах дыма, зацвел оранжевый цветок. Сёрфингист ветер с разгона долетевший сюда, удивляясь яркому цветению, трогал его жгучие лепестки. Обиженно отскакивал.

Вечерами сентябрьский воздух свежел, и веявшее от костра тепло ощущалось приятным. Небо торопливо темнело. К одиноко блиставшей звезде одна за другой присоединялись сияющие подруги. Незыблемо шумело море.

Ветер переменился и женщина наконец нарушила истомлявшее меня молчание:

— Тобой управляют чувства.

Вы это серьезно, захотелось спросить, с тем разумением, что и без сопливых скользко — расхожее выражение из детства, но я сказал:

— А, понимаю, их нужно контролировать. Но я не могу: всё случается раньше, чем я успеваю сообразить…

— Вот, об этом я и говорю. О, а ты сегодня без пива?

— Не хочу просто.

— И давно?

— Как попил твоего вина, так и не хочу. — ответил я, намекая на то, что ведунья колдунья или кто она там что-то подмешала в напиток или нашептала над ним.

Сквозь смех Ираида высказалась:

— Видишь теперь какое у меня чудодейственное винцо!

Я сидел у костра, ломал и подбрасывал палочки в огонь. Ее высказывание могло быть просто шуткой, однако, наложившись на моё подозрение возымело серьезный эффект. Я замер, выпучивая на нее глаза, пока качнувшийся в мою сторону дым ни заставил их прослезиться.

— Обычное вино. — поправилась она.

Я слышал только ее голос, потому что отвернувшись, усиленно втирал веки в глазницы:

— Ты сам не хочешь.

Проморгавшись, садясь на лавку, подальше от дыма, какой-то он едучий сегодня, вначале согласился, а затем пожаловался:

— Да, просто сам не хочу. А насчет чувствительности, я и сам от нее устал и похоже, и бывшую задолбал так, что она сбежала.

— Сбежала — туда ей и дорога. Значит вы не были настоящей парой. А ты любил ее? — Ираида будто бы даже с радостью подхватила новую тему.

— Не знаю.

— А она тебя?

— Да кто его знает, вроде говорила. Ну и я говорил, хотя врал поначалу. Что-то такое пробудилось, через пару лет совместной жизни. А потом начался разлад, как кто сглазил. Восемь лет прожили и оказалось, что не подходим друг другу. Так она заявила в конце.

— Всё, хватит! Плюнь и забудь! Не достойна она тебя!

— Как наверное и я ее…

— Теперь не важно. Забудь. Разговор наш помнишь ночной?

— Помню.

— Вот и помни. Смотри вперед, не оглядывайся. А с чувствительностью твоей разберемся. Я научу, как ужиться со своим даром.

Пойди и нырни

Это было третье упражнение. Оно заключалось в том, чтобы испытывая сильное чувство, понаблюдать или точнее попытаться понаблюдать за ним со стороны. В данном конкретном случае это был мой страх перед нырянием в море. Я должен пойти и нырнуть. Я обещал.

В продолжении той беседы Ираида сказала:

— Так вот, твое восприятие усиливается и растет воображение. Всё чувствуется острее. Обостряются и страхи. Невозможно избавиться от страха и не нужно. Страх божий это восторг перед жизнью! Завтра иди и нырни. Будь под водой сколько сможешь. Со страхом не борись, наблюдай за ним. И постарайся вынырнуть не из-за страха, а потому что нужно дышать.

И я пошел, и нырнул. Обещал же. Не такой уж сильный был этот страх, терпимый. Под поверхностью чувствовались волны, тело болталось, как г. в проруби. Я раскинул руки и ноги, подгребая и балансируя, чтобы не всплыть. Это было бы даже приятно, если бы не проклятая водобоязнь.

Чтобы отвлечься, я прислушивался к сердцу: бух-бух, бух-бух… бух-бух… В какой-то момент, сердце вдруг ускорилось и загрохотало, и, после мощнейшего крайнего бух наступила тишина, жуткая, как само зло… «Остановилось»- обжигающая сознание весть мгновенно разлетелась по телу, бросая его в жар.

Странное наверное ощущение — вспотеть в воде, но я забыл где нахожусь. «Это конец! Я сейчас умру! Сердце остановилось!»- мысли заметались в черепе, как крысы по тонущему кораблю. Но жизнь не летела перед глазами.Всего лишь терзало сожаление: не успел, не сделал, молодой еще, мог бы…

Тем временем обычная среднестатистическая паника нарастала, превращаясь в нечто непередаваемое словами и действительно невыносимое. В повседневной жизни такого нет. Это был настоящий животный ужас перед неминуемой гибелью…

Стоп! А кто это, как бы стоит в сторонке и как бы не при делах, спокойно смотрит на происходящее, даже с легким, я бы сказал, недоумением, мол что это с ним? Стоп-стоп-стоп! Неужели это еще одно моё я наблюдает за мной? И тут я понял, так и есть я раздвоился.

И стало меня двое: я-боящийся смерти и я, которому всё равно. Я бренное тело, бьющееся в конвульсии, и я бесстрашная и бессмертная душа. И я могу с помощью воли выбирать кем мне быть и что чувствовать. «Так вот что такое свобода выбора! — блеснуло спасительное озарение ,- И душа всё-таки есть! И она вечная!»

И я переключился, благо это оказалось легко. Трудность заключалась в том, чтобы удержаться в сознательно выбранной ипостаси, каким-то образом страх соблазнял, притягивал. Я старался. У меня получалось. Я наблюдал…

-Ээй, Дима! — как удар колокола голос Ираиды ухнул в голове, когда я еще находился под водой.

Я вынырнул, быстро приходя в себя, хватая ртом удивительно свежий, несказанно живительный морской воздух! Наставница стояла у кромки и грозила пальцем. И всё-таки она улыбалась:

— Тебе дай волю, потонешь!

Гений

— Ну, да, еще тот дебил! — брякнул я, прыгая то, на правой то, на левой ноге, вытряхивая воду из ушей.

— Сколько раз я тебе говорила не ругать себя? — возмутилась Ираида. — Ни в коем случае, ни за что и никогда! Себя надо только хвалить! Постоянно и за любой пустяк.

— Привычка. — оправдывался я.

— В том-то и дело, что привычка, самая вредная причем. Все привычки вредные. Создавая привычку мы взращиваем пустоту… Поливаем грядку, на которой ничего не растет.

— Ираида, а почему нельзя ругать себя? Что тут такого страшного? Наоборот же должно быть- напомнил себе кто ты есть на самом деле, подстегнул, так сказать, для большего усердия.

— Ласку и скотина разумеет, а от боли может взбрыкнуть!-отговорилась она.

Уже потом я неоднократно вспоминал это наставление и как прилежный ученик поправлялся, мол. нельзя же себя ругать. А вот почему действительно не следует этого делать, понял совсем недавно. И вот каким образом.

После трехдневной смены, по 16 часов, проснулся я утром, с чувством старого, расколотого на части корыта. Лежал, вспоминая ошибки и промахи допущенные в работе, и всё больше впадал в тоску и бессилие, осознавая собственную тупость и не расторопность, как работника.

Несколько раз я вставал с мыслью, что пора бы уже заняться чем-то полезным, но, как назло, не ходили ноги и руки не держали, а тело так и складывалось пополам под грузом отвратительного настроения и накопившейся усталости, покурив, я снова заползал в постель.

Скорее всего, продолжай я в том же духе, закончилось бы всё принятием внушительной дозы алкоголя и похмельем к вечеру, а то и сразу после обеда. Однако, каким-то чудом мысли мои потекли в другом направлении. В конце концов, дорога ведет нас туда, куда мы сами идем!

Стал я вспоминать, что же, всё-таки, хорошего в этой жизни случалось со мной. И еще немаловажный момент, — я рассказывал вслух, моей новой жене, которая с удовольствием слушала и одобрительно кивала в самых вкусных эпизодах.

Через пару-тройку вспоминаемых достижений, минут эдак через семь-восемь непрерывного восхищения собой, оказалось, что я — Гений, стоящий посреди комнаты в труселях, бурно жестикулирующий и пританцовывающий, явно, переполняемый всеми видами великолепных эмоций и позитивных энергий.

От разбитости и уныния не осталось следа! Мы от души смеялись и надо мной, и фиг знает над чем еще или почему, от радости жизни наверное…

Я здесь

Отдых заканчивался. Целый месяц пролетел одним днем. Еще никогда я не отдыхал с такой пользой для себя! За спиной ощущалась приятная тяжесть новеньких крыльев. Время от времени, я нетерпеливо расправлял их, пробуя мощь, делая парочку взмахов.

Особенно доставляло удовольствие, выйти спозаранку к морю и сладко-сладко потянуться, вдохнуть полной грудью бирюзово-лазурную бесконечность и приправленную йодом свежесть. Крылья самопроизвольно разворачивались на весь свой размах, словно сбрасывая оцепенение ночи и меня сносило в сторону или подбрасывало вверх.

Завораживающим было и предвкушение грандиозных свершений ждущих на материке. Море приобрело статус огромного, хоть и сурового, но склонного к озорству друга, расставаться с ним было жаль. «Я обязательно вернусь!» — думалось мне.

Всем грустилось. Ираида, наблюдавшая за моими постепенными сборами, нет-нет да обмолвится, мол, побыл бы еще. Или: «Приезжай, буду рада!» Или: «Это только начало, тебе многому надо учиться. Звони!»

В предпоследний вечер, мы долго сидели у костра, разговаривали. Рассказы о своей жизни, она перемежала с наставлениями. Будучи коренной крымчанкой, она объехала всю страну, тогда еще СССР, с запада на восток, с севера на юг, собирая знания по крупицам. Встречалась с сибирскими шаманами и с карельскими волхвами, с дервишами-суфистами из средней Азии и магами практиками западной традиции. Я внимательно слушал, стараясь всё понять и запомнить.

— Обязательно делай упражнение с зеркалом. — наставляла она.

Признаюсь, перспектива работы с зеркалом мне совершенно не нравилась, но она настаивала:

— Купи зеркало и я научу тебя, что с ним делать!

А я не покупал. Что-то смущало и настораживало. Где-то я слышал, что зеркала крадут сущность у долго смотрящихся в них. Всякие колдовские обряды проводимые с помощью зеркал. Брр. И как-то я ляпнул:

— Точно ведьмоство какое-то!

— Ха-ха-ха-ха. — заливисто и громко, прямо как девчонка рассмеялась она. — Значит не зря меня ведьмой зовут! А я всего лишь женщина, которая кое-что знает и умеет!

«Крымская ведьма! — подумал я с благодарностью. — Знать и уметь это значит „ведать“, то есть иметь истинное знание. То есть „ведь“ это знание, а „ма“ это значит женщина, достаточно взрослая, чтобы годиться тебе в матери, но не по возрасту, а по мудрости и опыту. Хотя, может и не в матери… Просто в наставницы».

По приезду домой, столкнувшись с трудностями трудоустройства и финансовыми проблемами, с кое-какими другими жизненными перипетиями, забыл я напрочь о наставлениях и упражнениях «крымской ведьмы».

Пока искал подходящую работу, то совершенно не тренировался. Не находя, раскисал, но устроившись на тяжелую физически работенку, чувствуя морально-психическое истощение, в первую очередь вспомнил про «зеркало».

Ведь проще некуда. Умываясь, отвлечься на минуту и увидеть в зеркале не того, кто трепещет и паникует внутри, а серьезного, уверенного в себе мужчину, крепкого телосложения, с молниями в глазах, готового к любым испытаниям, ради себя самого. Вспомнил я и мимоходом оброненную Ираидой фразу, мол, зеркальный образ это кожа, а солнечное тело всё остальное…

Проработав некоторое время, пополнившись уверенностью и навыками в новой для себя деятельности, ощущая необходимость расширения возможностей и увеличения заработка, вспомнил я и еще один урок из курса отдыхающих у Ираиды.

В день расставания она сказала:

— Даже, если всё забудешь, помни главное. Две трети своей жизни мы отдаем пустоте: привычкам, мертвым мечтам, придуманным диалогам, ложным воспоминаниям и всякого рода фантазиям. Это сны наяву. Когда предаемся им, а мы постоянно это делаем, то как будто исчезаем, становимся тем, о чем думаем. Вспоминая прошлое или думая о будущем — мы существуем вне себя и не являемся собой. Тратим время в пустую. Со всем этим можно справиться одной мыслью! Хлопни себя по коленкам и скажи — я здесь! Посмотри на свое тело и почувствуй себя реально внутри него. Обними себя и вспомни кто ты и что ты должен делать в данный момент потому, что кроме настоящего ничего нет и если тебя в нем нет, то, тебя нет совсем со всеми твоими намерениями и целями. Просто, почаще вспоминай о себе и говори — Я ЗДЕСЬ!"

Мы тепло попрощались и я уехал, оставив Крым за 2000 километров.

И пускай, по дороге домой, где-то, я опять, потерял свои крылья, не беда-отращу заново, главное помнить: кто я и что должен делать здесь и сейчас!

Девушка на камне

Как всегда — самое важное напоследок. Изюминка в кексике. Хотя изюминка она маленькая и много их в небольшом изделии, а это событие в моей жизни одно и огромное, вот и придумайте образ. Это вам задание на дом.

Давно перевалило за середину сентября. После трехдневного шторма море приобрело обычный вид, но температура в нем резко упала.

В этом году «бархатный сезон», можно сказать, не состоялся. Тем более было удивительно увидеть на берегу одинокую женскую фигуру.

Именно так, потому что на весь трехкилометровый пляж были только двое — я и она. Ну как тут не подойти. К тому же идти особо не надо: женщина облюбовала мой любимый камень, здоровенный такой, у самой воды.

— Сфоткай меня на камне. — попросила она, после того, как мы познакомились.

А потом она бросилась в «ледяную» воду и поплыла. Я всего лишь помочил ноги и замерз, а женщина всё плавала, плавала…

Вот, собственно и всё в первый день. А вы поверили в то что говорила Ираида? А я нет. То есть да, но. Ну, во-первых, Вика далеко не походила на образ из сна.

А во-вторых, она конечно женщина симпатичная, однако ростиком махонькая и как бы поделикатнее выразиться, без пышных форм, хотя и ладная крепкая. Я, как вы знаете, люблю женщин крупных.

В общем, как бы понимая, что в подобных условиях встреча необычная, по большому счету я ничего не понимал и не чувствовал.

Чисто из любопытства, в тоже время и на тоже место я пришел на следующий день. Пришла и Виктория. Я снова сидел на камне, а она плавала. Между прочим, она сказала, что почему-то ей захотелось приехать конкретно сюда.

— Как будто поманило. — добавила она после короткой паузы, глядя на волны.

— Но здесь же убого. — констатировал я. — Нет туристических сервисов. Да и сезон закончился.

— Мне ничего не нужно, ни сезон, ни комфорт, главное чтоб море было. — честно говоря, она поразила меня своими предпочтениями.

Не помню из-за чего, но следующий день я пропустил. И следующий тоже. Пошел на третий. Как обычно подремав после обеда и совсем не думая о Вике. Но Вика была. Тогда-то у меня впервые и мелькнула мысль о судьбе, мол, если судьба, то всё, не отвертишься.

Но опять же, хорошие мои, ничего не подразумевалось и не планировалось, было просто скучно и одиноко. К тому же Вика не спешила вешаться мне на шею. От поездок на машине отказывалась, мол, сама доберусь. Все дни ходила пешком от автобусной остановки, а это пара км в одну сторону.

Жила она в гостинице, в городе, на пляж ездила на рейсовом автобусе. И всё-таки, мы решили прогуляться по городской набережной. Один раз, второй… Так получилось, что время нашего отъезда совпало, и я предложил поехать со мной, опять же, чисто для компании.

Честное слово, ничего такого-эдакого. За десять дней общения в Крыму у нас не было никакого секса. Приличные люди сексом не занимаются в первые дни знакомства. Кстати, общались мы воистину, как друзья. Но пока ехали в Москву, а ехали как никогда долго, с ночевками в достопримечательных местах, мы с Викой и поженились. Банально, зато реально!

PS. Моя Малышка, с мыслью о тебе!