Глава 35 (Глава 35)

Обездоленный, обиженный на себя за трусость слонялся Виталик по земному лесу. Он бродил вокруг вражеского лагеря, за которым механически наблюдал и творил гадости жившим в нем людям: распугивал дичь, обрывал силки.

И надо думать, что незначительное зло отнюдь не насыщало голодную пустоту разума, лишь усиливало досаду и возбуждало интеллектуальный зуд. Не тот масштаб для жаждущей применения гениальности. Не то-о-от…

Дневные задачи еще как-то отвлекали и занимали хоть чем-то, а вот по ночам, словно ядовитая змея, в сердце заползала тоска, вынуждая заново переживать недавние события: уничтожение сферы и то, что случилось непосредственно с ним…

Странный он, этот астрал… Почему у мальчишки он видел астральное тело, а свое представляется ему грудой образов, сваленными в кучу картинками? Никаких хотя бы приблизительно телесных конфигураций — одни видения.

И эта куча, словно распадается на молекулы, которые по одной и целыми пластами наваливаются на него, пытаются растворить без остатка. Неужели все эти переживания и есть его «я»? Но это же не существенно! И это не существенно! И это…

— Прочь! Прочь! Не существенно! — отбивался он от второстепенных желаний и чувств загромоздивших сознание еще при жизни. – Я ученый. Я создал свой мир.

Как за веревку, спущенную в яму с разлагающимися трупами, он ухватился за эту мысль. И ему сразу же полегчало, будто выиграл приз или перешел на следующий уровень.

— Я ученый. – с твердой убежденностью повторил он несколько раз и это были последние слова Виталика перед тем, как буря страстей разрывавшая его ум отступила.

На тот момент от него ничего не осталось, кроме искренней веры в то, кто он на самом деле есть и в свое предназначение. Даже в собственную гениальность. Кстати, от уверенности в коей к нему прибыло достаточно сил, чтобы уцелеть в астральном торнадо.

Надо хорошо знать Виталия, чтобы понять, насколько тяжело ученому прагмату представить жизнь за пределами расчетов.

И надо быть настоящим ученым реалистом, чтобы понимать, что формула есть у всего. Даже у любви. И Виталик давно ее вывел. Но: формула была, а любовь нет.

Марганец, калий, фосфор и прочее… Цепочка знаков крепко засела в голове. Даже сейчас, в темноте, и с закрытыми глазами он смог бы ее вычертить палочкой на земле. Но: необходимые символы были, а искомое чувство нет.

И не был бы Виталик настолько гениален, если бы однажды его не озарила простейшая мысль, что никакие сверхточные весы не в состоянии отмерить количество вещества до минус рассчитанной им степени, ибо степень эта так велика, то бишь ускользающе мала измеряемая единица, что зафиксировать ее путем взвешивания абсолютно невозможно. Есть только два варианта решения проблемы:

1. Либо Бог просто обязан существовать, потому что такое, теоретически, под силу только Ему.

2. Либо человек сам должен захотеть любить другого человека так же бескорыстно, как прогнозируемый Бог.

Приблизительные пропорции приводили к промежуточным результатам…

А что с верой? Да тоже. Год назад, если бы с ним заговорили о подобном феномене, он бы лишь посмеялся над простаками, постукивая авторучкой по своему гросбуху человеческой психики.

Теперь же на собственном примере он убедился — когда не действуют алгоритмы, выручает сила духа. Откуда таковая берется, опять же теоретически, хоть и угадывается, но от вычислений никак не зависит.

— Там какой-то мужик в кустах! — польстило, что запыхавшись от бега, она бросилась ко мне, а не к мужу.

— Какой мужик? – удивился я и самим фактом чьего-то присутствия в нашей глуши.

— Откуда я знаю какой. Мужик и всё. Подсматривал за мной. – выпалила Мирина, добивая мою утреннюю вальяжность.

Ее не удовлетворила моя заторможенность, и всё еще поправляя одежду, она нервно крутила головой в поисках более адекватного заступника. Горан спал. Вьяра возилась у костра, готовя вчерашние остатки. Она была сильно занята и, наверное, не захотела вслушиваться, что тут лопочут взбалмошные. Окромя меня никто значит…

Как на зло у Мирины что-нибудь да приключится на мой пустой желудок. Но роль, хоть и временно исполняющего, но всё таки альфы обязывала, и я поспешил в предполагаемом направлении. Сделал пару шагов и вернулся. Кто его знает, что за человек, надо вооружиться.

— Где?! – переуточнил я, потрясая топором, меча молнии по ближайшим зарослям. Запах еды мешал сосредоточиться на задании.

— Ну, там, дальше. – Мирина кивнула вниз по оврагу, но уже без первоначального энтузиазма. – Кажется, там кто-то был.

— Ну, ладно, пойду гляну. – сказал я и наконец тронулся.

— Дров заодно принеси. — вставила бабуля, когда я проходил мимо костра.

Ну, как же без нее. Всё она слышит и обо всем знает. Приподняв голову от жарившегося мяса Вьяра улыбнулась, подмигнула.

— Ну, пошел. — сообщил я, соскальзывая глазами с лица Вьяры на аппетитные кусочки, глотая слюну по доходившему шашлычку.

— Подожди, — встревожилась Мирина вдогонку. — Давай, я Горана разбужу.

Это они так развлекаются: одной сосранья дров принеси, у другой от страха катях застрял, потому что громко пердит и сама себя пугает. Но я ничего не ответил, а выйдя на протоптанную нами тропинку, больше ни на кого не оглядываясь пожал плечами, мол, сами решайте, а я свой долг и без Горана исполню.

Метров через пятьдесят нашел свежую Миринину кладку. Забирая подальше от вони, походил по окружности, присматриваясь к местности, может ветка сломана или след на земле. Нет, ничего такого не было. В лесу как обычно: ветер гуляет, птицы поют, в просветах между деревьями никаких подозрительных силуэтов и теней.

Слушая лес, я закрыл глаза и на секунду растворился в его ауре. Страх был черным, внезапно атаковавшим, выросшим под веками, как взрыв. Десятки черных конусов, разрастаясь во все стороны, прошли сквозь меня. Я встрепенулся, чувствуя ошеломление и затухающее покалывание во всем теле. Щипало даже мочки ушей.

Что-то мягкое, словно очищенное яйцо всмятку упало мне на макушку, но не разломилось и не потекло, а поползло, перебирая твердыми лапками. Птица? Птенец вывалился из гнезда? Однако, слишком сильное омерзение взбудоражило кожу — не многовато ли лапок для птицы.

Смахнув нечто, я инстинктивно задрал голову, повсюду, куда доставал взгляд с веток свисали жуткие в пол моего кулака пауки. Зеленые в желтую крапинку они то ли спаривались, то ли пожирали друг друга, раскачиваясь на толстых, как шерстяные нити паутинах. Сотни?! Тысячи?!

И такая тварь была на мне?! Захотелось убедиться, точно ли она упала на землю, не зацепилась ли за одежду. И раздавить! Раздавить! Но взгляд мой до земли не добрался… Мысли онемели, когда я увидел, что одежды нет, а мое голое тело покрыто коростой. Руки, ноги, живот!

«А куда подевалась одежда?» — мелькнул вопрос.

Не успел я как следует ужаснуться и какой-то неведомой болезни постигшей меня, как черная корка зашевелилась, двинулась вверх. Снова пауки -на этот раз кругленькие черненькие, блестевшие на Солнце, будто икринка к икринке. Паучки кишели на спине, ощущались уже и на лицевой поверхности, — щекоткой, мурашками, зудом.

Освободив от них ладони и предплечья — от давления насекомые превращались в липкую грязь, принялся счищать с лица, при этом сморкаясь, отплевываясь, ковыряя в ушах. Истово тер лоб, щеки, заодно шею и вообще всю голову, но они наползали и наползали нескончаемой черной волной. В отчаянии я бросился на землю, стал кататься по земле, чтобы передавить эту пакость сразу везде…

«А она еще ничего. – взволновался Виталик, рассматривая идущую по тропинке женщину. — Хорошо, что я ее тогда не забрал — будет с кого начать восстановление».

Виталик не стыдился смотреть, как женщина справляет нужду — просто физиология. Не смущали обнажившиеся ее прелести. Вожделение плоти и раньше-то не особенно беспокоило. С платоническим темпераментом коллекционера оценивал он приоткрывшиеся ему женские формы:

— Убрать мимические морщины, остальные части в идеальном состоянии!

Размечтавшись, последнюю тираду Виталий произнес. Вдобавок, неудачно переступил. Он оцепенел, обнаруживать себя в планах не было. Пока не было…

«Обошлось». — подумал ученый и снова ошибся — с половины обратного пути, женщина припустила бегом.

Потом явился этот пацан с топором в руках. Он явно кого-то искал. Ни его ли? И они чуть не столкнулись лоб в лоб потому, что Виталий всё ещё пребывая в мечтах, не заметил, когда тот пришел.

Неожиданно страх Виталика, словно живая тень отделился от него и накрыл мальчишку едва заметным облаком.

Виталий так и не понял, что произошло, почему бородатый юноша сначала махал топором во все стороны, в конце концов, упал и стал кататься по земле, будто объятый огнем…

Я пришел в себя, лежа на земле, голова моя находилась в руках Мирины, сидевшей возле, помнится, ощупывая себя, я спросил:

— Что случилось?

— Астральная атака. На тебя напали Карром. Так сказала бабуля. — ответила Мирина пожимая плечами.

— А кто напал? — я продолжал спрашивать, но уже спокойно, ведь понятно — астральная — это то, чего нет.

— Тот самый мужик.

— А где он теперь?

— Вьяра с Гораном погнались за ним на лошадях.

— А с мясом что?

— Небоись, убрали мясо — в котелке на дереве.

— Кот не достанет?

— Не достанет.

— А медведь?

— Какой еще медведь? Тут нету медведя.

— Вот и плохо. От медвежатины я бы не отказался.

— Ты как, идти сможешь? А то пошли ужо в лагерь. — и она снова как-то не аккуратно выпустила мою голову из рук, одновременно вставая, так, что затылок стукнулся об землю.

— Блин, Мирина, когда ты была моей названной матерью, а потом любовницей, ты была по-нежней. — впервые я ей это припомнил. Зря, но чё-то достало уже ее равнодушие. Вот и опять, правда ли не услышала или сделала вид, но она встала и пошла себе молча.

Искушение, вот оно родненькое — поднять примитивное орудие и убить. И покончить с ним раз и навсегда, пока он ослепший и оглохший, прямо как сумасшедший катается по земле.

Виталик уже наклонялся за топором, медленно, попутно раздумывая, взять не взять, применить не применить, но услышал приближавшийся топот. Минута и всадники будут здесь. Надо бежать.

— Всё равно я тебя убью! — ошпаренный то ли страхом то ли стыдом за этот страх, Виталик резко согнулся, схватил топор, выпрямился производя замах двумя руками, но прилетевшая из-за деревьев стрела ударила в грудь и отбросила на несколько шагов, замах прошел втуне.

Ни боли, ни крови. Может в горячке? Бросив топор, Виталик развернулся и побежал, петляя как заяц. Через некоторое время он остановился. Погони не было.

Странно, никакого дискомфорта от ранения. Беглец выдернул стрелу. Тут же разорвал крестьянскую рубашку — он маскировался под местных — дырка в теле на глазах затянулась. Скачут… Бежать!

Вьяра и Горан вернулись под вечер. Уставшие как и Орел с Голубкой. Сегодня силки оказались целыми и с добычей. Ожидая возвращения родственников Мирина приготовила ужин.

— Да я раза три в него попала, а он бежит и бежит! Быстрее лошади! Ногами чуть ли не по воздуху перебирает! — рассказывала Вьяра за едой. — Не знаю, что за сущестао. Не видела еще таких.

Так. — подтвердил Горан. Это было его первое слово с момента освобождения.

«Ну, вот и выздоровел названный папашка». — подумал я, завидуя охотнику из-за прижимавшейся к нему Мирины.

— Гнались километров двадцать, а потом он как сквозь землю провалился. — на этом бабуля закончила рассказ о погоне.

— Да, так. — подтвердил Горан. — Потеряли след.