Глава 2. На приёме у доктора. (Глава 2)

Проспав до пяти часов, Остап проснулся бодрым и голодным. Разыскав в выдвижном ящике стола список жильцов дома, он внимательно с ним ознакомился, выбирая, к кому бы зайти в гости, да так удачно, чтобы и на ужин попасть. Недолго думая, управдом решил наведаться к Севрюгову. Его квартира как раз располагалась на одной лестничной площадке с новым жильём Остапа. Но полярного лётчика дома не оказалось. Дверь ни кто не открывал. Остап постоял рядом с его квартирой, ещё раз позвонил для верности и стал спускаться вниз к профессору Преображенскому. Когда Остап подходил к его квартире, из дверей вышел мужчина лет сорока. Левая рука его болталась на подвязке. Под лёгкой верхней одеждой мужчины Остап успел рассмотреть тельняшку. «Подозрительный субъект», — подумал Бендер. Субъект попрощался с кем-то за дверью, добавив к словам прощания какой-то солёный флотский оборот, увенчанный на конце морским узлом сальной шутки о вреде полового воздержания, озорно хрюкнул, и стал быстро спускаться по ступенькам.

— До свидания, — приятный женский голос из-за двери раскланялся с субъектом. И дверь закрылась перед самым носом Остапа.

Бендер постучал.

— Что ещё забыли?

Вновь услышал приятный, но уже слегка раздражённый голос Остап. Ворота распахнулись, и он увидел обладательницу этого голоса – домработницу профессора — Зинаиду. На ней было синее платье и белый кружевной фартучек. Красивое лицо девушки излучало доброту, и, встретившись с ней взглядом, Остап почувствовал, как у него в груди родился и слабо, но всё-таки забил живой родник тёплой симпатии.

— Ой, – растерялась домработница, увидев незнакомого импозантного молодого человека. Щёки девушки чуть зарумянились. – А вы кто?

— Я ваш новый управдом, Остап Бендер, – честно сказал Остап. Ему не часто приходилось честно представляться, приходя в гости к посторонним людям. Обычно он выдавал себя за кого-то другого, но это был не тот случай. – Могу я видеть профессора Преображенского?

— Профессора нет. Он на симпозиум уехал. В Берлин, – огорчённо ответила Зинаида. И кокетливо. – Да вы проходите. А меня Зина зовут.

Управдом вошёл в переднюю, успев краем глаза заметить сбоку от дверей чёрную табличку с золотыми буквами: «Профессор Ф. Ф. Преображенский», а снизу приклеенный лист бумаги: «Приём ведёт доктор И. А. Борменталь». «Борменталь… Борменталь… — завертелась в мозгу у Остапа странная фамилия врача, — …что-то знакомое». Навстречу Бендеру тут же выбежал средних размеров пёс невнятной масти и с большим шрамом на голове. Внимательно посмотрел на новоявленного управдома своими поразительно умными глазами, обнюхал ботинки, и беззвучно убежал обратно.

— И кто сейчас проживает на данной жилплощади? – продолжал Остап, рассматривая богатую обстановку передней и своё отражение в огромном зеркале.

— Как кто? Я проживаю. Ещё Дарья Петровна. Только её сейчас нет.

— Тоже на симпозиуме? – строго спросил Бендер.

— Нет, – Зина тихонько хихикнула. — Она в магазин ушла. Скоро придёт. И ещё Иван Арнольдович проживает. Ну, профессора раз нет… Должен же кто-то его пациентов лечить. Вот он здесь и проживает, – и немного смутившись, добавила: – Временно.

— И давно профессор на симпозиуме? Когда приедет?

— Второй год уже, – совсем уж смущённо пробормотала Зина, и щёки её покраснели совершенно.

— Ага. А не эмигрировал ли ваш профессор? – Остап даже пожалел, что не взял с собой перечень жильцов. А то бы он красным карандашом жирно и официально вычеркнул бы профессора из этого списка.

— Нет… Он просто собирался там какое-то время поработать… Попрактиковаться в тамошних клиниках, – сбивчиво начала оправдывать профессора Зинаида.

В это время в прихожую откуда-то из глубины квартиры вышел мужчина в белой, с закатанными до локтя рукавами, рубашке и тёмных брюках. Он только что помыл руки, и его ладони были розовыми от холодной воды. Две небольшие залысины, делавшие его лоб особенно высоким, острая доцентская бородка, пронзительный взгляд хитроватых карих глаз — всё это придавало его чёткому лицу какую-то изысканную интеллигентность. Черты докторского лица не пробудили в Остапе воспоминаний. Но, вот, взгляд… «Кажется, мы уже где-то с ним встречались, — решил Бендер, — осталось только вспомнить когда и где».

— Здравствуйте. Иван Арнольдович, – врач приветственно протянул Остапу руку.

Очевидно, доктор Борменталь слышал весь этот разговор и решил скорее самолично познакомиться с новым управдомом.

— Остап Ибрагимович, – Бендер крепко пожал руку доктора.

Услышав довольно редкое восточное отчество, Борменталь несколько изумился, а Зина томно вздохнула, и чудесно ясные глаза её блеснули огоньком.

— Пройдёмте в кабинет, – доктор небрежным жестом указал Остапу направление, куда нужно двигаться. – Зинаида Прокофьевна, если кто придёт, скажите, что сегодня приёма не будет. А если по телефону звонить будут, отвечайте, что я не могу подойти.

— Хорошо, – как-то задумчиво ответила девушка.

Они прошли приёмную и оказались в кабинете профессора. Но не успели Остап и доктор комфортно расположиться, как в прихожей пронзительно несколько раз раздался звонок. Зина пошла открывать дверь. Бендер и Борменталь прислушались. Доктор настороженно, а управдом с любопытством. Домработница открыла дверь и в дом ворвалась чья-то громкая прерывистая речь. Голос и манера общения показался Остапу знакомым.

— Здравствуйте, Зинуша! Ах! Ах!.. Вы сегодня прекрасно выглядите! Ах! Разрешите поцеловать вашу ручку!? Ох!.. Доктор у себя?

Передняя наполнилась шарканьем и какой-то непонятной суетой.

— Он занят. Вас принять не сможет, – нерешительно ответила Зина. – Приходите завтра.

— Ну, Зинуша!?! Ах!.. Ах!.. Ну, мне нужен доктор именно сегодня. Позовите его, пожалуйста, дорогуша. Ах!..

Послышались приближающиеся шаги, и в дверях кабинета появилась взволнованная домработница.

— Иван Арнольдович, к вам пришли, – сказала она сухо. И как-то испуганно взглянула на Остапа Бендера.

— Зинаида, ну я же просил ни кого не впускать, – раздосадовался доктор.

— Там этот, Авессалом! Не могу я с ним нормально разговаривать. Он такой навязчивый, – ответила девушка расстроено. – Идите сами его выпроваживайте.

— Одну минуточку, — обратился к Остапу доктор Борменталь. Видно было, что он немного нервничает. – Пациент пришёл. Я ненадолго.

— Ничего я подожду, – понимающе сказал Остап.

— Вы пока присаживайтесь. Вот в кресло, — доктор двумя руками пошевелил за спинку большое кожаное кресло. – Я быстро.

С этими словами Борменталь покинул кабинет. А Зина ещё раз испуганно посмотрела на Остапа, и тоже вышла. Бендер уселся в кресло и стал внимательно рассматривать интерьер. Персидский ковёр на полу резко контрастировал с немытым паркетом его собственной квартиры. Стеллаж с книгами в золотистых переплётах давил своим величием и скрытой в нём мудростью. Дубовый стол был вызывающе хорош. С мягкого кресла не хотелось вставать. А картина на стене с лёгкостью бы украсила коллекцию любого музея. Правда, немного смущала лежащая на шкафу балалайка. «Да. А неплохо врачи у нас живут, — подумал Бендер, — но где, же я мог видеть этого кудесника от медицины?» Он уже начал догадываться о тёмных, не совсем законных докторских делишках. Через приоткрытую дверь до него доносились звуки беседы доктора с пациентом.

— Ах!.. Ах!.. Здравствуйте, дорогой Иван Арнольдович! — радостно воскликнул пришедший.

— Вам же сказали, что я занят, – резко оборвал его Борменталь. – Говорите, зачем пришли? Только, прошу вас, потише, у меня посетитель.

— Ах!.. Дорогой Иван Арнольдович! Великодушно простите, – Авессалом старался говорить тише, но это у него плохо получалось. — Ко мне сегодня вечером должна Хина Члек придти! А у вас, и всем это хорошо известно, самый чистый в городе! Ах! Ах!.. Высокий класс!.. Вы же знаете, Хиночку, доктор!.. Ах!.. Мы с ней будем всю ночь пить вино и сочинять баллады!.. Ах!.. Ах!..

— Хорошо. Сколько вам надо?

— Пять грамм, – быстро ответил любитель вина и баллад. И тут же добавил: — Только у меня денег нет. Ах!.. Но я вам занесу! На этой неделе, – и уже каким-то писклявым, жалостливым голоском продолжил: – Иван Арнольдович, ну пожалуйста! Ведь Хина Члек придёт!.. Ах!..

— Ладно. Дам вам три грамма, – не желая более слушать это нытьё, прервал просящего доктор. – И деньги можете на следующей неделе занести, а не на этой.

— Ах!.. Ах!.. В самом деле, на следующей? Ах! Спасибо доктор! – обрадовался Авессалом Владимирович. – Высокий класс!

— Я сейчас принесу, – сказал Борменталь и прошёл мимо кабинета, где сидел Остап, куда-то дальше по коридору.

Через пару минут он проследовал обратно в прихожую, где снова раздались радостные возгласы.
— Вот спасибо, Иван Арнольдович! Ах! Ах!.. Премного благодарен! Самый чистый! – из прихожей донеслись хлопки, топот и ещё много всяких странных звуков. — Высокий класс! Мы с Хиной Члек сегодня!.. Ах! Ах! Вот спасибо, дорогой! Премного благодарен. Я вам непременно на следующее неделе деньги занесу! Непременно! Ах!..

— Ладно, ладно. До свидания.

Борменталь выпроводил беспокойного посетителя и вернулся к Остапу.

— Больной приходил. За лекарством, – уточнил доктор, зайдя в кабинет.

— Я так и подумал, – иронично заметил Остап. – И часто к вам такие больные заходят?

— Не часто, но заходят, – парировал Борменталь. И чувствуя, что попал в неловкую ситуацию, перевёл тему разговора. – Не желаете с нами отобедать?

Вообще-то, доктор слукавил. Такие больные заходили к нему частенько. После того как Филипп Филиппович под благовидным предлогом поездки на симпозиум бежал из страны, дела у доктора Борменталя пошли не важно. Но привыкший под сенью профессорского благополучия жить на широкую ногу Борменталь не хотел с этим мириться и довольствоваться лишь зарплатой университетского хирурга. По началу, он пытался лечить старых пациентов профессора. Вот только, не имея достаточного опыта и навыков, это у него плохо получалось. Да и проводить сложные, новаторские операции, которые исполнял профессор Преображенский, ему, конечно, тоже было не под силу. Поэтому он переключился на лечение менее требовательных больных, но которые по тем или иным причинам не желали обращаться в государственные медицинские учреждения. Раненые налётчики, венерические проститутки, деятели культуры и искусства, заразившиеся, от этих же проституток, или того хуже – привезшие щекотливую буржуазную болезнь из зарубежных гастролей, а также прочие деклассированные элементы, выпадавшие из советского образа жизни, – все они были клиентами доктора. Заодно Борменталь приторговывал запрещёнными для свободной продажи медикаментами. Благо покупатели были теми же – бандиты, путаны, разлагающаяся богема. А вот подпольные аборты доктор никогда не проводил. Считая это аморальным, не этичным, а также грязным и не достойным занятием. Врачи должны лечить людей, а не лишать их жизни! – честно считал он. И вообще, старался чётко придерживаться железного правила большинства медработников — primum non nocere, что в вольном переводе с латыни означало примерно следующее: не навреди. В день к Борменталю обращалось от десяти до пятнадцати человек. В выходные больше. Приезжали и ночью. С ножевыми и огнестрельными ранениями, с сифилисом и отравлениями, с нервными расстройствами и лобковыми вшами, за кокаином и морфием, за снотворным и слабительным, за ценным советом и хорошим настроением, а то со всем и за всем сразу. Приходили и по одному, и парами, и даже целыми кружками, секциями и заводскими партийными ячейками. А один раз к доктору обратился в полном составе большой духовой оркестр, дружно подцепивший гонорею от одного тромбона, распущенного тромбона, приобщившего к своей тупиковой, кареглазой ориентации весь коллектив идейно незрелых молодых духопёров. Разумеется, порой, доктор Борменталь чувствовал, что несколько свернул с пути, по которому вёл его за собой профессор Преображенский, что ушёл из-под общественных фонарей в тёмные закоулки врачебных практик, чей мрак редко озаряли мудрые светила медицины. А впрочем, он всего лишь с выгодой для себя помогал людям, пусть и не всегда при этом чтил уголовный кодекс. И тут появился новый управдом, и застал доктора с поличным, за его не вполне легальным занятием. Надо было если не выкручиваться, то что-то предпринять. Но доктор Борменталь хорошо разбирался в людях. Он сразу увидел в Остапе Бендере свободную натуру, а не какого-нибудь чиновника-большевика, беззаветно верящего в коммунистические идеалы. Да и не носят борцы с мировым империализмом английских костюмов и австрийскую обувь. Поэтому и решил Иван Арнольдович, пригласить на обед Остапа Ибрагимовича, выпить, закусить, и в простой, непринуждённой обстановке дружески побеседовать.

— Не откажусь, – ответил на предложение доктора пообедать Остап.

Доктор нажал на кнопку, и где-то в доме раздалась переливчатая трель звонка. Снова вошла Зина. Не говоря ни слова, встала в дверях. Левая лямка фартука сползла у неё с плеча, и она, засмущавшись, аккуратно поправила её.

— Накройте, пожалуйста, Зинануша, нам с Остапом Ибрагимовичем в столовой. Мы пообедаем, — любезно попросил домработницу Борменталь.

— Хорошо. Водку ставить? — уточнила услужливая домработница. – Или может быть коньяк? – и она бросила игривый взгляд на Остапа.

— Водку, – твёрдо постановил Бендер.

— Понятно, – Зинаида пошла накрывать на стол.

— Может быть, пока выпьем аперитива. Перед обедом, – предложил доктор Борменталь. – Очень полезно для пищеварения. Это я вам как врач заявляю.

Сказав это, он полез в шкаф и достал из-за стеклянных дверей бутылку «Пунт э Мес» и два небольших бокала. Налил Остапу, себе и расположился в кресле за профессорским столом.

— Ммм… Не плохо, — оценил напиток Остап, отхлебнув из бокала. В то время когда у него был миллион, он научился разбираться в хорошем алкоголе.

— Да-а… Это ещё из запасов Филипп Филипповича, – минорные нотки в голосе доктора, говорили о том, что он всё ещё сожалеет об отъезде профессора.

И тут Бендера осенило. Он вспомнил! Он узнал этот голос, эти жесты, этот пронзительный взгляд хитроватых, докторских глаз.

— А вы меня не помните? – спросил Остап, приподнимая подбородок и открывая хрупкий белый шрам на смуглом горле. – Октябрь, двадцать седьмого, – уточнил он и сразу добавил: – Я вас тоже не сразу узнал. Вы тогда ко мне в палату всё время в маске этой вашей, медицинской, приходили. Только по голосу да по глазам вас и узнал.

— Точно, точно, – заулыбался доктор. – А я тоже всё вспоминаю: где вас видел? Неожиданная встреча. Я вижу с вами всё в порядке.

— Да, всё хорошо. Спасибо вам ещё раз. Спасли вы меня тогда.

— Ну, я не один вас спасал, – зарделся хирург, радуясь такому неожиданно приятному повороту событий. — Нас там целая бригада работала. И это, в конце концов, мой долг. Только я уже теперь редко там работаю. Всё больше частной практикой занимаюсь.

— Я уже это заметил.

— А того, извиняюсь за своё любопытство, негодяя, который вас бритвой полоснул, поймали? – живо спросил доктор, опять уходя от щекотливой для себя темы.

— Не знаю, – с равнодушием ответил Бендер и пояснил: – Во всяком случае, на суд в качестве потерпевшего меня не вызывали.

– Вы к нам управдомом откуда направлены? Из какого района? – продолжил беседу Борменталь уже менее напряжённо, понимая, что Остап перед ним вроде как в долгу, и закроет глаза на тёмные докторские делишки.

— Я так-то в Москву недавно приехал. Вот, решил попробовать себя на новом месте.

— Да? Значит вы не из Москвы? – воодушевился доктор Борменталь. Он допил свой бокал и наполнил его вновь, не забыв при этом и подлить Остапу. – Я, знаете ли, тоже не коренной москвич. Родился в Вильно. Учился в Одессе у профессора Вериго. Потом война. Одесса стала прифронтовым городом. Учиться стало не возможно, в военный госпиталь меня не взяли. И вот по рекомендации Бронислава Фортунатовича, я переехал в Москву на кафедру Филипп Филипповича, – он на секунду задумался и тяжело вздохнул. – Эх, Одесса!.. А вы бывали в Одессе, Остап?

— Я? В Одессе? – картинно удивился сын турецко-подданного. Он сразу оживился, и посмотрел на уроженца Вильно так, как посмотрел бы капитан дальнего плавания на человека, спросившего его, видел ли он океан. – Если и есть на белом свете город, который я мог бы считать родным, то это, таки, — Одесса! – спародировал характерную одесскую речь Остап. — Да я, дорогой доктор, жил в Одессе, вплоть до конца восемнадцатого года и застал самое лихое и бесшабашное время в истории этого города!

Воспоминания нахлынули на великого комбинатора. Память и вермут на пустой желудок понесли Остапа Бендера в ту далёкую и неспокойную пору, во времена собственной отчаянной юности — в тысяча девятьсот восемнадцатый год. Кого там только не было, кто там только не правил. За полтора года власть в Одессе менялась более десяти раз. Белые, красные, Центральная Рада, немцы, петлюровцы, потом опять красные, и снова белые. На несколько дней власть в городе даже захватывали анархисты. Было не скучно. Республика Молдаванка, притоны на Запорожской, цеха на Малой Арнаутской, бистро на Приморском, пивная Брунса, кафе «Фанкони», концертные вечера — молодой Утёсов, пожилой Шаляпин, куплетисты, куплетисты, куплетисты… большевистское подполье, ночные налёты, еврейские погромы, уличные бои, красногвардейцы, золотопогонники, юнкера, оккупанты – вышколенная германская пехота, нарядная австрийская кавалерия, лютые каратели-мадьяры; трусливая варта Рады, сечевые казаки Скоропадского, подлые гайдамаки Петлюры, лихие бандюки Григорьева, интервенты с пол-Европы – бесстрашные итальянские лётчики, усатые английские танкисты, бесстыжие французские моряки, прожорливые сербские егеря; ушлые румынские контрабандисты, вороватые рыбаки-греки, шустрые турецкие циркачи, пронырливые музыканты-цыгане, вшивые дезертиры, тифозные беженцы, киевские коммерсанты, петербуржская интеллигенция, московская буржуазия, харьковские фабриканты, нижегородское купечество… Вся смута, хаос и нелепая жестокость гражданской войны были сконцентрированы и перемешаны в одном отдельно взятом городе, как в колбе сумасшедшего алхимика.

— Я был молод, горяч, радостно встретил революцию и хотел перемен. Мы тогда с Григорием Ивановичем. Котовским, – уточнил Остап. Мало ли в Одессе того времени жило Григориев Ивановичей, – снимали одну комнатушку на двоих в Котельническом переулке. Обеспечивали связь между красными подпольщиками и криминальными элементами. У большевиков и уголовников тогда много общих дел было. Как тогда говорили – эксов. То банк вместе ограбят, то налёт дружно совершат, а то инкассаторов сообща бомбанут. Да и передачи тоже общие в тюрьму боевым товарищам засылали. Было чем заняться. Но потом Одессу захватила добрармия, стала лютовать деникинская контрразведка, начались аресты, расстрелы, перебои с продуктами. Жить в Одессе стало не так интересно. Григорий Иванович вступил в ряды красной армии и пошёл воевать. А я перебрался на Днепр – поближе к хлебу и, как мне казалось, подальше от боёв…

Тут вошла домработница Зина и прервала повествование Остапа.

— Можете идти обедать. Всё готово, – чинно и с достоинством произнесла она, словно конферансье начиная концерт, мимоходом встретилась с Остапом глазами и вышла.

— Спасибо, Зинуша. Сейчас идём, – сказал Борменталь весело. История о прошлом нового домоуправляющего окончательно растопила лёд. – Пойдёмте, Остап, в столовую.

Доктор встал из-за дубового стола. Бендер тоже поднялся с кресла, и они покинули кабинет.

Уже в коридоре Остап почувствовал запах обеда. Не на шутку разыгравшийся, подзадоренный вермутом аппетит, обострил чувства Бендера. Остап уловил аромат жареного мяса и варёной рыбы. Когда Остап с доктором вошли в столовую, аромат усилился до такой степени, что у Бендера чуть не закружилась голова, рот наполнился слюной, а желудок соком. На большом столе дымились две тарелки с харчо. Ближе к середине стола располагались блюда разных размеров с горячими и холодными закусками. У краёв сверкали столовые проборы. Паровая осетрина с рисом и овощами были на второе. Запотевший литровый графин водки мощно возвышался в центре. Бендер сглотнул слюну.

— Прошу садиться.

Борменталь отодвинул один из двух стульев, стоящих за столом, для Остапа. Сам сел на второй. Ловко расправил салфетку и заложил угол её за воротничок рубашки. Управдом последовал его примеру.

– Выпьем? – без излишнего церемониала предложил врач.

Вопрос был риторическим. Доктор до краёв наполнил рюмку Остапа, потом свою.

— За знакомство! – торжественно выдал Остап, искренне радуясь гостеприимству Ивана Арнольдовича.

Выпил, закусил, предложенным Борменталем маленьким тёмным хлебиком, и стал активно поглощать суп. Остап реально хотел есть. Когда в тарелке осталась половина, Бендер перевёл дух.

– Очень вкусно. Кто готовил? Зина?

— Нет. Это Дарья Петровна готовила. Будете ещё? – беря графин, спросил доктор.

Остап молча пододвинул рюмку. Обед перерос в застолье. Водка бодрым темпом стала убывать. Бендер кое-что рассказывал о себе. Борменталь о себе. Между делом доктор поднял наболевший вопрос об уплотнении профессорской квартиры, поскольку старый домком не оставлял попыток кого-нибудь в неё подселить, вплоть до самого своего ареста, и получил от Бендера заверение ни кого не уплотнять, ну разве что по собственной инициативе ответственных квартиросъёмщиков. За беседой плавно перешли к осетрине. Когда в графине осталось меньше трети, на звон посуды в столовую пришёл пёс. Он улегся на пол, вытянул передние лапы и масляными преданными глазами уставился на трапезничающих. Твёрдо зная, что подвыпившие, добрые люди начнут его угощать яствами со стола.

– Шарик, чего тебе здесь надо? Тебя разве не кормили? – строго обратился к собаке Борменталь.

Вопрос прозвучал так персонально и конкретно, что Бендер посмотрел на Шарика, будто ожидая, что собака ответит доктору. Но Шарик промолчал, только задвигал хвостом в разные стороны.

— Умная псина, – констатировал Остап и бросил Шарику кусок сервелата. Обед тихо закончился.

— Ууу… Ещё какая умная, – слегка шатаясь, доктор, выйдя из-за стола, направился к буфету. – Не желаете сигару после обеда?

— Разумеется! – громко, почти ликующе крикнул пьяный Остап. В глубине души, он уже начал обожать этого человека, который спас его тогда и так приятно радует теперь.

— По рюмочке ликёра? После еды? – спросил доктор, скорее ради приличия. Он уже выставлял на поднос с сигарами и пепельницей две маленькие рюмки и бутылку с приятного зелёного цвета жидкостью.

— Что, ликёр после еды тоже полезно? — полушутя заметил Остап.

— Вообще-то, Филипп Филиппович не признавал ликёров, считал, что они тяжелят и скверно действуют на печень, – на полном серьёзе проговорил доктор. – Но! – голос его стал ещё суровее. – Мы с вами, товарищ Бендер, сегодня очень сильно злоупотребили алкоголем, — и уже весело и даже как-то стихотворно продолжил: – Поэтому, пара рюмочек ликёра нам не сильно повредит. Это я вам официально, как врач заявляю. А! Как гласит латинская мудрость: Praesente medico nihil nocet. (Лат. В присутствии врача ничто не вредно.)

Они выпили по рюмке. Закурили. Чувство гармонии и умиротворения нахлынули на Остапа.

— Слушайте, – вдруг сказал Остап, внимательно присмотревшись к лежащему на полу Шарику, – а это не у вас случилась какая-то странная история? То ли собака говорящая, то ли ещё что-то такое несусветное… Я ещё название статьи в газете запомнил: «Оборотень с Причистенки». А, доктор? Не у вас?

— У нас, – с какой-то гордостью и удовольствием в голосе ответил Борменталь.

— Это вот про эту собаку в газетах и писали?

— Да. Про Шарика в газетах и писали.

— Ну-ка, доктор, расскажите-ка поподробнее. А то я так и не понял, что тут у вас приключилось. Слухи то всякие ходили, одни бредовее других.

— Поподробнее, говорите, рассказать? – хитро заулыбался Борменталь. – А вы, Остап, пробовали эфир?

— Эфир… — Бендер на секунду задумался. – Нет, не доводилось. А зачем?

— Понимаете, – начал доктор и при этом стал плавно жестикулировать руками, – чтобы понять всю абсурдность этой истории, надо хорошенько нанюхаться эфира! Тогда, случившееся не покажется вам таким уж бредом.

— Ну, эфир, так эфир. Давайте, – выпитый алкоголь заглушал чувство опасности и подталкивал Остапа к сомнительным экспериментам.

Доктор Борменталь опять нажал на кнопку и снова где-то в квартире раздался звонок. «Интересно, – подумал Остап, и внутри у него что-то ёкнуло. – А в спальне тоже установлена такая кнопка, чтобы и туда Зину вызывать?». И он вдруг напрямую спросил:

— А у вас с Зинаидой только эти, как их… деловые отношения?

— Ну, разумеется. Она тут живёт и работает. Домработницей и медсестрой. Её ещё Филипп Филиппович нанимал, совсем юной девушкой. Она какая-то дальняя родственница его хороших знакомых. Вот, собственно, и всё, ничего лишнего, — и доктор посмотрел на Остапа с каким-то лёгким осуждением: дескать, а ты чего себе там уже понапридумывал?

Правда, вместо Зины на этот звонок вошла Дарья Петровна. Поздоровавшись, она сразу же стала приставать с расспросами к новому управдому.

— Ой, а вы наш новый управдом!? Хорошо. Очень хорошо. Это что же такое получается, товарищ Бендер. Я им ещё два месяца назад говорила, что у нас трубы протекают. А им хоть бы что! Слесарей не присылают…

— Подождите, Дарья Петровна, – прервал её Борменталь. – Каких ещё слесарей? Вы же видите, что мы обедаем. Давайте, вы потом про свои трубы товарищу Бендеру расскажете. А сейчас позовите, пожалуйста, сюда Зину, будьте так добры.

— Ладно, – чуть расстроено сказала кухарка профессора. И напористым тоном добавила: – Я к вам, товарищ Бендер завтра зайду! – и ушла звать Зину.

Через какое-то время вошла Зинаида Прокофьевна.

— Зинуша, приготовьте нам, пожалуйста, пол литра эфира и две маски для наркоза, — вежливо приказал доктор. — И отнесите всё это, пожалуйста, в кабинет.

— Опять!? – возмутилась девушка.

— Зинуша, ну Остап Ибрагимович желает послушать историю про Шарика, – заплетающимся языком и льстивым тоном продолжал врач. – Не могу же я отказать ему в этом. А вы же прекрасно знаете, что без эфира эта история звучит не так честно и совсем не так правдб… добо… тьфу, не прав-до-по-до-бно. О!

— Да, знаю я. Но если будет как в прошлый раз, то я за вами убирать не буду! – она грустно бросила на Остапа взгляд и удалилась.

— А что было в прошлый раз? – настороженно спросил доктора Остап.

— Ничего особенного. Так — небольшая потеря самоконтроля, – успокоил его эскулап.

— А ничего, что мы уже пьяные? – прежде чем кинуться в эфирный омут с головой, робко попытался ухватиться за последнюю соломинку Остап.

— Ничего, – протянул врач. – Так оно даже веселее!

Докурив, Борменталь и Бендер направились в кабинет профессора. Вслед за ними, опустив голову, пошёл пёс. В кабинете стоял медицинский запах. На столе размещался источник этого запаха – диэтиловый эфир в пузатой склянке из тёмного стекла. Тут же лежали две маски. Между кресел, напротив профессорского стола, Зина заблаговременно поставила не заказанный доктором пустой таз.

— Значит так, – сев в кресло, Борменталь начал объяснять Остапу порядок вдыхания паров эфира. – Берёте маску, – доктор взял со стола марлевую маску, – наливаете сюда немного эфира, – он аккуратно плеснул внутрь маски несколько миллилитров жидкости из стеклянной бутыли, – Прикладываете маску вот так, — с этими словами доктор поднёс маску к лицу, и она белым треугольником накрыла ему нос и рот, – делаете три-четыре не очень глубоких вдоха, – звук его голоса исказился, закрывающей рот маской, и уже стал каким-то смешным. Борменталь сделал три вдоха и убрал маску от лица. – Затем убираете маску и делаете пару вдохов уже без эфира.

— А зачем убирать? – поинтересовался Остап, который уже взял свой ватно-марлевый инструмент и стал смачивать его эфиром.

— А это чтобы не уснуть. Всё-таки — наркоз!

— Понятно, – через маску сказал Остап Бендер. Запах эфира был резким и застревал у него в горле.

— Снова подставляете маску. Три четыре вдоха – убираете. И так далее. Потом, как маска высохнет – опять подливаете эфир. Процесс не сложный. Главное не забывать маску убирать. Чтобы свежего воздуха вдохнуть, – напутствовал Остапа доктор.

Процесс пошёл. Тишину комнаты нарушали неровные вздохи и лёгкое покашливание. Пёс лежал в углу и внимательно следил за двумя токсикоманами, закрывая лапами нос.

— У меня голова кружится, – прокомментировал свои ощущения Остап, – и лицо как-то онемело, – он потрогал свою медальную физиономию рукой и комично задвигал нижней челюстью. Очевидно проверяя её функциональность.

— Так и должно быть. Не пугайтесь. Сейчас ещё не такое почувствуйте!

Через пять минут вдыхания эфира тело великого комбинатора сделалось лёгким и невесомым. Он уже не сидел в кресле, а как бы парил над ним, не чуя его под собой. Руками всё труднее становилось управлять, а ноги уже совершенно не чувствовались. Обстановка кабинета стала медленно вращаться по часовой стрелке. Стены сжимались и разжимались в такт вдохам-выдохам Остапа. Всё стало казаться очень забавным. Оживились портреты выдающихся учёных – Мечникова, Пирогова и ещё какого-то солидного типа, с моноклем и без усов. И даже причудливый рисунок персидского ковра на полу начал пульсировать, переливаться и заиграл новыми красками и скрытыми в нём тайными образами.

— Проводили мы с профессором эксперименты над головным мозгом, — приступил к рассказу о Шарике доктор Борменталь. Сделал пару вдохов эфира и продолжил: – Решили пересадить человеческий гипофиз собаке.

— Гипофи-ззз, – усмехнулся Остап и тоже сделал пару вдохов.

— Ну, так вот. Привёл как-то однажды профессор домой пса…

Дальше Борменталь, стараясь использовать поменьше сложных медицинских терминов, которые отображались в стекленеющих глазах Остапа тоской непонимания, взялся рассказывать историю Шарика. О его перевоплощении в Шарикова и обратно. Постепенно речь доктора, поначалу такая возбуждённая и задорная, становилась тягучей, как кисель. Повествование как-то незаметно утратило свою целостность и принялось обрастать кучей мелких, никчёмных подробностей, а слова искажались и приобретали туманную иносказательность, и несли всё меньше смысловой нагрузки. Рассказ то и дело прерывался гомерическим смехом, истерическим хохотом и фразами Остапа, типа:

— Как? Как? Полиграф Полиграфович?

— Вот. Вот, – сквозь смех и маску отвечал Борменталь.

— По-моему это чушь собачья, – ещё задорнее, взахлёб смеясь, говорил Бендер.

— Вот. Вот. Именно, что собачья! – веселился доктор.

Гомерический смех.

И два молодых человека дальше продолжали наполнять свои лёгкие эфиром. И чем сильнее Остапа накрывало стёганым одеялом клинического наркоза, тем отчётливее перед ним представала картина разыгравшейся тут фантасмагории. Вскоре к их разговору присоединился и Шарик.

— Как? Как? Филипп Филиппович? – вдыхая полной грудью эфир, переспрашивал Остап.

— Вот. Вот, – отвечал пёс.

— Энгельса с кем? – давясь от хохота, спрашивал Остап, не столько у доктора, сколько у собаки.

— С Каутским!!! – отвечали оба.

— В печке?! Сжёг?! – переспрашивал Остап, уже задыхаясь от переполнявших его эмоций и эфирных паров.

— В печке! Сжёг! – подтверждал со стены профессор Мечников.

Истерический хохот.

Бендер отключился, когда обстановка кабинета бешено вертелась уже против часовой стрелки, Борменталь громко лаял, а Шарик, забравшись на стол, начал играть на балалайке.