Глава 6. Придача. (Глава 6)

Остап ещё не проснулся, но его глаза открылись сами собой. Стоял невыносимый грохот. Стучало всё: стены, пол, потолок, шкаф, и даже панцирная кровать ходила ходуном от этого страшного шума. Не понимая, что происходит, где он находится, который сейчас час, постепенно отходя ото сна, Остап вычислил источник этого громыхания – входную дверь. Мерные удары обрушивались на неё, водопадом разливаясь по квартире, эхом отражаясь от ровных поверхностей стен и паркета, и проникали в голову, сдавливая виски, разрывая барабанные перепонки, в фарш перекручивая мозги, и причиняли Остапу нестерпимые муки. Дверь ухала, петли на ней скрипели, гремел замок, и Бендеру казалось, что он слышит, как на пол сыплется штукатурка с дверных косяков. Удары следовали один за другим, сильные, могучие, ужасающие. Как будто толпа варваров осадила квартиру и тараном пыталась вынести неподатливую преграду. Остап представил, что вот-вот дверь не выдержит, сломается под их напором, и орава злобных берсерков вломится в помещение, круша и ломая всё на своём пути. Бендер запаниковал, тревожно покосился на окно, намереваясь в случае приближении опасности выпрыгнуть через него на улицу, спасаясь от расправы. Отчаяние и тоска охватили Остапа. Он жутко перепугался, зажмурился, его прошибла холодная испарина, разметая муть кошмарного наваждения. Управдом глубоко вдохнул, покачался на кровати и отделил рациональные мысли от бредовых. Руки взяли Остапа в себя, и он окончательно освободился от остатков сна и похмельного фатализма. Страх сменился гневом. Потомок янычар решительно вскочил с кровати, и отправился открывать дверь, с твёрдым намерением дать по морде стучащему. Рывком распахнув дверь, Остап Бендер вместо морды обнаружил пред собой затылок с туго заплетённой косой и спину стучащего, точнее стучащей. Пришедшая гостья уже в течение продолжительного отрезка времени безуспешно пыталась попасть в квартиру. Сначала девушка звонила, после того как перегорел звонок, долго колотила руками по двери, а когда руки начали побаливать, развернулась и стала долбить в дверь каблуком туфли. За таким трудоёмким и оглушительным занятием она не заметила, как открылась дверь. Хотела её снова пнуть, но нога провалилась в пустоту, и женщина рухнула в объятия сконфуженного Остапа.

— Ой, — из её груди вылетел возглас удивления. Девушка вывернулась из рук Бендера, поправила пальто, негодующе посмотрела на Остапа. Глаза серые, утомлённо-печальные, а взгляд дерзкий, мальчишески борзой. – Здравствуйте, — чуть смутившись, проговорила она, внимательно разглядывая Остапа Бендера.

Остап тоже хотел поздороваться, но присохший к нёбу язык, не позволил ему сделать этого. Взамен приветствия Бендер только вяло кивнул. Он потерялся в догадках: кто бы это мог быть? Попытался вспомнить лица вчерашних продажных девиц. Может это кто-то из них пришёл с непонятной и корыстной целью. Но от напряжения памяти только сильнее разболелась голова, а вместо накрашенных лиц девиц вспомнилась лишь теплота упругих ягодиц.

— Вы, товарищ Бендер? — спросила девушка строгим голосом, словно пришла арестовывать Остапа.

Этим вопросом она развеяла одни опасения Остапа, но посеяла другие. Остап Бендер собрался было соврать, ответить, что нет – это не он, чтобы деликатно разузнать, для чего явилась эта особа. Только тогда, необходимо было бы объяснять, что делает посторонний мужчина в квартире Бедера в отсутствии самого хозяина, и куда делся собственно сам Остап Бендер. Нехорошие подозрения и предчувствие чего-то пакостного охватили смятенного комбинатора.

— А вам он зачем? – по-одесски ответил товарищ Бендер, в надежде сохранить своё мнимое инкогнито.

Девушка бросила на Остапа укоризненный взор, скривила тонкие губы, вызывающе приосанилась, вытянув худую шею, и решительно выхватила из-за пазухи аккуратно сложенный листок, и подала его Остапу с таким важным, надменным видом, что Бендеру стало не по себе, будто ему протянули не официальную бумагу из советской канцелярии, а эдикт от бургомистра Курляндии или того хуже — чёрную метку от пиратов. С опаской он приступил к чтению. Само за себя говорящее заглавие документа: «Справка об освобождении» наводило на безрадостные размышления. Напечатанный на машинке текст. Ровные ряды чернявых букв, вытянувшиеся в цепочку, словно солдаты на плацу, сливались в одно сплошное длинное слово, из которого Остап вылавливал обрывки фраз, написанные скупым судопроизводительным слогом: «… за недостаточностью улик...», «… на соглашение со следствием...», «… снять все обвинения...», «… восстановить в занимаемой должности и поселить по прежнему месту проживания ул. Пречистенка, д. №24, кв. №3 гр-ку Вяземскую Ю.Ю.»

— Чего? — вопросительный выкрик негодования вырвался у Остапа сам собой, и он ещё раз более внимательно прочёл справку. Да, так и оно есть, постановлением суда, на его, Остапа, жилплощадь, вселялась гражданка Вяземская Ю.Ю. Бендер, конечно, хотел обрести уютное гнёздышко в Москве, но чтобы в придачу с квадратными метрами, ещё была предоставлена и сожительница, на это Остап не рассчитывал. Ему и не хотелось, во всяком случае, пока, делить своё жилище с кем бы то ни было, тем более с мадам только что выпущенной на свободу из мест этой самой свободы лишения.

— Доброе утро, Остап Ибрагимович! — за спиной Вяземской возникла улыбающаяся борода дворника Фёдора. — А я, дак, вам ухи принёс из ершей.

После упоминания этой невзрачной рыбки семейства окунёвых Остапа замутило. Только сейчас он осознал как ему нехорошо, какую слабость и разбитость оставила в его организме вчерашняя банька. Тянуло спину, крутило руки, ноги подкашивались. Одеревеневшая шея отказывалась ровно держать голову. Печень, устав от чрезмерных возлияний, обиделась, надулась и давила изнутри на рёбра, просясь наружу. В кишках чувствовались непонятные позывы и странное шевеление. Пульс настырным паровоздушным молотом бил по затылку, вдалбливая в мозг раскаяние и отвращение к пьянству. Остап слышал как натужно, словно старая пожарная мотопомпа, колотится его сердце. А густая, от нехватки жидкости в организме, кровь медленно, нет, не течёт — проползает по суженным сосудам.

— Только сегодня, дак, с утра наловил, — продолжил нахваливать свой поварской экспромт дворник. — На ваши крючки ловил! Вы уж, не побрезгуйте, отведайте ушицы моей. Уха из ершей — первое лекарство от похмелья!

Дворник протянул Остапу Бендеру миску с горячим ароматным отваром ухи.

— Я, хоть, как вчера до дома то добрался? — спросил Остап у Фёдора, принимая от него тарелку.

— Дак, это, хорошо добрались, мирно. Вас всех милиция привезла. Валерий Павлович самый трезвый был, дак, он вас всех по квартирам разнести и велел. Только Борис Брунович никак не унимался. Всё хотел в цирк ехать. Пьяный очень был. Говорил, что мол, шапито от всех болезней помогает. Я, дак, считаю, что вот она — уха из ершей, от всех болезней помогает. А чего… Да! В империалистическую сколько народу в госпиталях на ноги поставила!

— Простите, я могу войти, — напомнила о себе Вяземская.

— Да, конечно, входите, — Остап просторнее раскрыл перед ней дверь. – Раз уж освободили вас.

— Я, дак, тоже пойду тогда. Вы тут без меня разбирайтесь, — вежливо раскланявшись, Фёдор стал спускаться обратно к себе в дворницкую.

— Спасибо, Фёдор за уху, — поблагодарил удаляющегося дворника Остап. Он ногой захлопнул дверь и аккуратно, чтобы не расплескать целебную ершовую юшку, прошёл вслед за девушкой в комнату.

Уха удалась. Вкусная, наваристая, с луком и картошечкой, и свежим укропом. Водянистую пустоту бульона заполняло небольшое количество перловой крупы. Лавровый лист был удалён, но его характерный отпечаток сохранился. От души насыпанный перец пробивал пот и слезу. Особую полезность блюду привносила рюмка водки, которую Фёдор, придерживаясь старинного противопохмельного рецепта, влил в уху при готовке. Бендер ложка за ложкой жадно поглощал рыбный суп, заедая его ломтём ржаного хлеба. Силы прибавлялись, появлялись мысли. Сидя за столом, Остап через плечо то и дело косился на Вяземскую. Она сняла пальто и разместилась на диване, скромно сложив руки на колени. За прошедшее время она сильно переменилась, угомонилась. Прекратила вступать в полемику по всяким пустякам, жарко дискутировать, доказывать свою правоту и неправоту других. Перестала носить мужскую одежду. Перешла на женскую. Теперь на ней было надето узкое синее платье с белым воротничком и рюшками на коротких рукавах. Бендер рассматривал её фигуру, исхудавшую на скудных бутырских харчах; персиковое лицо, русые волосы. Прикидывал дальнейшие перспективы их совместного проживания, но об этом, почему-то, хотелось думать меньше всего.

— Я надеюсь, остальные ваши подельники не заявятся сюда, также внезапно как и вы? — грубовато спросил Остап Бендер, удручённый туманностью замаячивших перспектив.

— Нет, остальных посадили, — девушка сокрушённо закачала головой. — Это какая-то чудовищная ошибка. Такие честные, преданные делу коммунисты, а их в тюрьму.

— Бывает, — вымолвил Остап, зевая и потягиваясь.

Уха наполнила тело Остапа добротой и благостной негой. Отодвинув от себя пустую тарелку и, развернувшись в сторону собеседницы, Остап заговорил:

— Простите, как вас зовут? А то в этой справке только инициалы указаны.

— Юля, — ответила недавняя заключённая, и будто бы устыдившись своему нахальству и отсутствию женской скромности, поправилась: — Юлия Юрьевна.

— Очень приятно. А какую вы должность при бывшем домкоме занимали? Что-то я не разобрал.

— Заведующая культотделом дома.

На несколько секунд Остап Бендер задумался, зачем-то уставился на открытые лодыжки Юлии Юрьевной, а после короткой паузы деловито продолжил:

— Значит так. Должность ваша сокращена за ненадобностью. Доверия, сами понимаете, пока к вам нет никакого, — для убедительности он поднял со стола «Справку об освобождении» и потряс ею. — Поэтому, могу предложить только вакансию секретаря с большим кругом обязанностей.

— Хорошо. И что я должна делать? — с надеждой и какой-то едва уловимой двусмысленностью спросила Вяземская.

— Для начала приберитесь тут, — Бендер окинул взглядом комнату и брезгливо кончиком пальца провёл по зёленому стеклянному абажуру лампы, оставляя на неё след от стёртой пыли. — Вымойте полы, протрите всё, бумаги лишние выкиньте. А то вон, какой тут беспорядок. А я в работе весь… С головой, — и Остап, страдальчески сморщившись, положил ладонь себе всё ещё на мучительно ноющий череп. — Руки всё до этого бардака не доходят!

— Разве уборка входит в обязанности секретаря? — не соглашаясь с поручением Остапа, упорствовала Вяземская.

— А как же! — многозначительно изрёк Бендер, до определённой степени повышая голос. — Вам, как бывшей заведующей культотделом дома, должно быть известно, что культура в первую очередь начинается с чистоты. С чистоты помыслов, с чистоты рук, с чистоты помещения, в конце концов. Так что, не спорьте, а спускайтесь к Фёдору в дворницкую, возьмите у него вёдра, швабры, веники, в общем, всё, что нужно, возьмите, и возвращайтесь сюда делать уборку, — Остап снова широко зевнул, опять потянулся, захрустев всем скелетом, вынул из кармана две мятые купюры и, бросив их на стол, как можно более вежливо добавил: — Юлия Юрьевна, будьте любезны, сходите, пожалуйста, в магазин и купите каких-нибудь продуктов. Думаю, готовить вы ещё не разучились. Я же с вашего позволения пойду ещё посплю, а то вы меня слишком уж рано подняли. Могли бы хоть до обеда в тюрьме ещё посидеть.

Проснулся Остап от яркого солнечного света. Вяземская протёрла окна, и бабье лето без стука и излишнего церемониала вломилось в спальню к Бендеру. Лёжа на кровати, Остап с удовлетворением оценил усилия новоявленной секретарши по наведению чистоты. Паркет блестел, от грязи не осталось и следа, шкаф сиял, довольный тем, что его, наконец-то, помыли. Лишь редкие порхающие пылинки, согнанные со своих привычных мест, ослепительно сияли в лучах, исполосовавших комнату. К своему удивлению чувствовал себя Остап неплохо, деятельным и каким-то игриво бодрым. Отчего-то возникло желание приобрести новые, в полоску брюки с большими, вместительными карманами. Поднявшись с постели и пройдя в гостиную, Остап убедился, что и тут Юлия Юрьевна всё чисто и красиво прибрала. Порядок радовал глаз и вселял непонятную уверенность в будущее. Сама Юлия Юрьевна стояла возле тумбы с примусом. На примусе дымилась кастрюля, и Вяземская что-то усиленно там перемешивала. Судя по запаху — гречневую кашу.

— Проснулись. А я вот кашу довариваю. Будете есть? – не отрываясь от своего занятия, спросила она у Остапа.

— Это можно.

Проспавшись, как следует, Бендер проголодался, и к тому же ему не терпелось узнать кулинарные способности своей внезапно возникшей сожительницы.

Кашу Вяземская доваривала под бдительным присмотром Остапа. Это её смущало, она волновалась и чуть не уронила в кастрюлю ложку, при этом обожглась, но не подала виду, а стойко продолжила мешать гречу, что бы та не пригорела. Доварив, разложила кашу по тарелкам. Ели за одним столом. Друг напротив друга. Бряцанье ложек нарушало тревожно сжавшуюся атмосферу. Бендер хотел есть и пока не хотел говорить, Вяземская говорить хотела, но не знала с чего начать разговор. Она украдкой поглядывала на Остапа. Природное обаяние и незаурядная внешность сына турецко-подданного не позволяли Вяземской сосредоточится, стесняли её и не давали раскрыть рта. От этого неловкого молчания воздух в комнате начал тоненько нервозно звенеть.

— Ну как? – девушка решилась поинтересоваться, только после того, как Остап поглотил большую часть положенной в тарелку каши.

— Вкусно, — правдиво признался Остап. – Ещё бы масла туда сливочного добавить, было бы, совсем изумительно.

Они разговорились. Остап расспрашивал Юлю о вверенном ему доме, о старом домкоме, о непростых жизненных обстоятельствах, в которых она оказалась в связи с арестом. Вяземская отвечала охотно, на тюремных нарах она соскучилась по непринуждённому общению, но больше — по мужскому вниманию. Вот только за три месяца следствия почти полностью угас её революционный пыл, поэтому говорила она не так пламенно, как в былые времена. Лишь изредка, тлеющие в ней искорки межклассовой борьбы ярко вспыхивали, и она становилась похожей не на персикового юношу с косой, а на взобравшуюся на ленинский броневик Жанну Д’арк, призывающую толпу пьяных матросов штурмовать «Зимний», телеграф и магазины кожгалантереи. Если бы во время вчерашних купаний с гетерами Бендер не расплескал свою фертильность, то Вяземская вполне бы показалась ему привлекательной, и он был бы не прочь раздвинуть рамки её обязанностей и пренебречь трудовой этикой. Собственно, и сама секретарша была готова это сделать. Поэтому она открыто посвящала Остапа в свою личную жизнь и рассказывала ему о своих бывших взаимоотношениях и с товарищем Пеструхиным, и с товарищем Шаровкиным, и даже с председателем домкома товарищем Швондером. От её откровенности и недвусмысленности намёков Остап крепко призадумался. Но это был явно не его типаж, не в его вкусе, не было в ней грации, подкупающей женственности, да и грудь — слишком маленькая. К тому же внутри у Остапа по-прежнему бил ключ, в чистых струях которого всё явственнее отражался светлый образ Зинаиды Буниной. И если вчера этот образ не помешал пьяному Остапу предаваться грязным развлечениям в бане, то сейчас этот образ вставал в полный рост своей изящной фигуры и обеими руками выступал против намечающегося служебного романа.

— Я тут хожу с жильцами знакомлюсь, — поделился своими планами Остап, отбросив мысли о рамках. — Не подскажите, к кому стоило бы сходить?

— К Поласухер сходите, – гневно, точно огрызаясь, бросила Вяземская. И в каком-то красногвардейском запале добавила: — Мне кажется, там вся калабуховская контра и окопалась.

— Даже так… И на основании чего, вы пришли к столь неутешительным выводам?

— А вот сходите и сами всё узнаете, — ни какой мотивации, сплошные интрига и недосказанность, лишь злобный комиссарский блеск в серых глазах.