ТётяЦиляведение

Тётя Циля была выдающейся женщиной по многим признакам, одни арбузные груди чего только стоили! А круп! Крупом тётя Циля могла спокойно вытолкать бездельника-слона из самой тесной чайной лавки.

Черные брови её безошибочно предсказывали в доме погоду, чем неоднократно спасали жизнь домочадцам, которые успевали в последние секунды избежать гнева матроны.
Как и у всякой великой женщины, у тёти Цили были свои «пгичуды», по крайней мере так утверждал дядя Боря, а он был не поцем из подворотни, не вороватым молочником, с которым у тёти Цили постоянно возникали конфликты, а настоящим тётяЦиляведом, а именно её самым близким человеком и мужем в одном лице. Этому тщедушному с виду, но храброму в душе человеку были известны и пожирающий жар любви тёти Цили, и холод её безрассудного гнева.

Несмотря на скудное физическое строение и невысокий рост, дядя Боря единственный мог противостоять самой мощной фигуре 64-х клеток одесской многоэтажки, потому его уважали соседи и даже милицейский Григорий, имевший медаль за спецоперацию в катакомбах (кстати, этой медали никто из жителей города не видел, потому что спецоперация была сверхсекретной, и хранилась медалька, как и всё, относящееся к делу, естественно, не у Григория. Понимаете, да?)

Что касается причуд тёти Цили, то в соотношении масштабов такой несравненной донны они были нестерпимо малы, однако почему красивая женщина должна отказывать себе в мелких радостях, когда столько сволочи живёт на свете припеваючи, спрошу-таки я у вас?

Ещё перед Шаббатом Циля Абрамовна задумала тряхнуть стариной (это она о Боре, конечно же) и наведаться с ним в театр, чтобы во время антракта с наслаждением замять двумя коралловыми полуокружностями бутерброд с икоркой за 3 р. 80 коп. (по крайней мере, дядя Боря расценивал её экстравагантное желание насладиться прекрасным сквозь призму гастрономических излишеств, кои ему, язвеннику, были недоступны).

Сразу после того, как были затушены свечи в семирогой меноре, тётя Циля наплыла на дядю Борю и грудным, полным драматизма, голосом прошептала:
– Завтра мы идём в театр!
– Ни в коем разе, моя роза! Я уже платил в этом месяце негодяю-сантехнику, зачем ты вгоняешь нашу благородную семью в такое бесчестие? Скажи, зачем тебе театр?
– Я интеллигентная, культурная женщина, посещение театра делает меня той, кто я есть! — взмахнула рукой и манерно приложила её ко лбу тётя Циля.
Сцена эффекта не возымела.
– Так, а с каких таких пор я изменила имя на Розу? Кто эта Роза? Таки почему ты сейчас меня так назвал? – сменила она тактику.
– Роза – это сравнение, моя неподражаемая Цилечка! И вообще, я не пойду в твой театр, я его не люблю!
– Но не может приличная женщина ходить по театру одна, без спутника! Как это бросит тень на мою репутацию!
– Ничто не способно бросить тень на тебя, – обвел он её фигуру взглядом, – и уж тем более на твою репутацию! Никаких театров! И завтра сиди дома.
– Боря, я не буду кормить твою дранную кошку по утрам! – пыталась она угрозой взять его за живое.
– Не надо, никто и не заметит, она всё равно тощая, кормишь ты её или нет!
– Боречка, ну будь дусей, сделай мене хорошо! Я так давно нигде не была, я так устала от домашнего конвейера! Неужели я не заслужила кусочка радости?
– Рафинад лежит в буфете, если ты про кусочек радости, а я в твой душный театр ни ногой!
– Ах, так?! И это слова человека, который обещал сделать меня счастливой и носить каждый день на руках!
– Побойся Бога, ежели я возьму тебя на руки, то…

Тут тётя Циля всхлипнула, дёрнула плечом и грузной каравеллой отчалила на кухню, откуда загремела банками и кастрюлями.

Через три минуты дядя Боря зашёл на кухню вслед за ней и, неуверенно потоптавшись на пороге, выложил 15 рублей на стол.
– Это тебе на театр, моя радость! И ни в чём себе не отказывай! А я посижу дома с детьми и проверю их уроки…
Тётя Циля кинулась к нему, обняла могучими руками за шею и, шепча куда-то промеж своих грудей, ласково спросила:
– Борюсик, ты точно не хочешь со мной пойти?
– Точно, моя рыбка! Мы подождём тебя дома.
Да, дядя Боря рисковал, отказывая жене в своём сопровождении, но соглашаясь не препятствовать ей единолично вкусить дары Мельпомены, остановил грозу и гром.

Едва он вышел из комнаты, тётя Циля подбежала к столу и бережно, с детским восторгом и предвкушением праздника сложила две банкноты в передник.
«Отдохну от плешивого зануды!» – ликовала она, представляя, как завтра выйдет из дома в нарядном платье, будет слушать арию в тишине, а не под бубнение дяди Бори, не спеша пройдётся от театра до дома, поев мороженного на лавочке в сквере. Одна! Не думая ни о ценах на колбасу, ни о невыглаженной детской форме, беззаботная, как в свои 17 лет.
«Почему же тётя Циля умоляла Борю пойти с ней в театр?» – спросит внимательный читатель. А потому что дядя Боря давно взял за правило доказывать свою непоколебимость окружающим, споря с женой и противостоя ей во всяком мелком деле. И попроси тётя Циля «отгул от домашних дел» в одиночестве, он непременно не только нарядился в театр сам, но и собрал бы детей, а этого мудрая и трудолюбивая матрона допустить не могла. Мало кто задумывался, но за 20 лет жизни не только дядя Боря в совершенстве освоил тетяЦиляведение, но тётя Циля стала прекрасным дядяБореведом.