Часть первая (Глава 1)

Работать курьером на своей машине совершенно не престижно, но после должности лифтёра большого выбора не было. Принципиальным условием с моей стороны было постоянная развозка заказов по району моего проживания. Мне клятвенно пообещали, что именно так и будет. По факту за два месяца работы в свой район я заехал лишь однажды.
А в основном меня направляли на восток, или юго-восток Питера. Я не жаловался. Меня устраивало то, что, получив задание с утра, больше в тот день я в офисе не появлялся. Отчёты о проделанной работе сдавались на следующий день. Отдал я корреспонденцию или не отдал, значения не имело. Либо подпись получившего заказ, либо письменное объяснение почему заказ не отдан. Причины возврата были разные. От отсутствия заказчика в указанном месте до непопадания на территорию проживания. Например, меня отказались пускать в один подъезд, мотивируя тем, что я бандит. Я так и написал на конверте. Менеджер из офиса потом долго по телефону объясняла женщине, что таким образом билеты на самолёт во Францию могут долго не попасть в квартиру. Ну, да ладно. Я не обижался. Мне было смешно.
Не смешно стало в одно не доброе утро, когда я подошёл к своей ласточке, как я называл доставшуюся в наследство от дяди машину Жигули 1971 года выпуска. Какие подонки ночью открыли дверь, опустив стекло, и попытались на ней покататься. Вырвать провода ума хватило, а вот что делать с заблокированным рулём при отсутствии ключа зажигания, нет. Так и бросили автомобиль, не сдвинувшись с места. Мне только и оставалось позвонить на работу, сообщив, что сегодня я не выйду.
Работал я не официально. За отработанный день полагалась одна тысяча рублей зарплаты плюс пятьсот рублей на бензин. Зарплату давали раз в месяц, а за бензин ежедневно. Практика показала, что этих пятисот рублей мне хватало на два дня. Так что выдача зарплаты раз в месяц меня не волновала. Но раз на работу не вышел, значит ничего и не получил.
Мои знакомые починили машину быстро, минут за десять. Правда, это было уже поздно вечером, когда совсем стемнело. Единственно, что не исправили, это стеклоподъёмник, так как этим лучше заниматься в ремонтном боксе. Надо было бы приехать к ним позже, да мне было лень. Стеклоподъёмник работал, но с трудом, что меня устраивало. А потом наступила зима…
С самого утра холодно не было, только валил сильный снег. Дворники исправно сбрасывали его со стекла вниз, где он тут же таял на горячей крышке капота. Но вскоре снега стало так много, что он таять не успевал. Мысль о том, чтобы отказаться от работы в этот день, не давала мне покоя, пока я не получил документы для развозки по адресам. Снег к этой минуте совсем перестал идти, зато заметно похолодало.
Как обычно, в свой район меня не послали. На этот раз мне доверили окучивать точки вокруг Московского шоссе. Я разложил документы в том порядке, в котором собирался объезжать клиентов, приоткрыл окно слева от себя, и стал медленно выбираться из лабиринта узких улочек складских помещений, где находился офис рассыльной конторы. Как только я выбрался на простор Московского шоссе и прибавил скорости, на первой же ямке машину тряхнуло так, что стекло резко опустилось, оставив щель шириной сантиметров пятнадцать.
Поднимать стекло на Жигулях можно только вручную. Водитель может делать это и на скорости, держа руль правой рукой, вращая маховик подъёмника левой. Однако подъёмник вращаться отказался в любую сторону. Чтобы окончательно убедиться в его поломке я остановился на обочине.
Попытка провернуть подъёмник правой рукой закончилась тем, что ручка стала вращаться свободно, не затрагивая сам механизм. Положительным моментом было то, что стекло ниже не опускалось. Поднять его рукой не составляло труда, но при движении оно плавно опускалось вниз, оставляя широкую щель. Минут пять у меня ушло на обдумывание ситуации.
Можно было вернуться назад, поскольку поломка была уважительная. Но тогда пришлось бы вернуть деньги за бензин. Рабочий день только начался, было около половины двенадцатого дня. Проклиная свою ответственность, я принял решение доработать этот день, сколько смогу, благо холод я переношу намного легче, чем жару. После чего я уселся в кресло водителя, закрыл дверцу, поднял руками стекло и завёл двигатель. Не смотря на плавное, как мне казалось, движение машины с обочины на дорогу, стекло тут же опустилось на пятнадцать сантиметров, и струя холодного воздуха ударила мне в лицо.
Какая была температура воздуха в тот день, я не узнавал. В конечном итоге я провозился на участке от Питера до Пушкина со стороны Московского шоссе до пяти часов вечера. Всю корреспонденцию развести мне не удалось. В какой-то момент я понял, что у меня поднялась температура. Стало знобить, руки затряслись, а щёки были горячими, словно пирожки в придорожном кафе. Вспомнив, что я весь день ничего не ел, я скушал несколько горячих пирожков и чашечку кофе с молоком. Закусив, я почувствовал небольшой прилив сил, и на этой оптимистической ноте поехал домой. В этот момент опять пошёл снег.
Если дворники и справлялись с очисткой стекла, то вот помешать снегу падать в салон из-за открытого на треть окна уже никто не мог. Останавливаясь на каждом светофоре, я понимал стекло наверх, но через десять секунд после продолжения движения оно снова падало вниз.
В салоне было тепло, печка работала исправно, поэтому снег стал превращаться в воду на том месте, куда его занесло ветром. А заносил его ветер в основном на заднее сидение со стороны водителя, и на самого водителя, то есть на меня. Останавливаться и чистить салон уже не было времени. Я понимал, что уже простудился, как минимум, и необходимо быстрее добраться до дома, чтобы принять первые меры к выздоровлению. Поэтому вскоре перестал обращать внимание на опустившееся стекло. Бороться с ним было бесполезно.
Машину я отогнал в гараж. Почистил салон, скинул лежащий на крыше машины снег, и, торопясь, забыл в бардачке документы, которые мне необходимо было вернуть в офис. Вспомнил я об этом по дороге домой, но возвращаться уже не стал. Документы не пропадут, мне они не нужны, а то, что я теперь долго буду на больничном, у меня сомнения не было. Впрочем, сам больничный лист мне был не нужен, поскольку работал я неофициально. Достаточно было позвонить и предупредить, что я заболел. Что я и сделал на следующий день, добавив, что документы у меня в машине, и что с ними всё в порядке.
Но первым делом я вызвал на дом участкового терапевта. Меня клятвенно заверили, что врач придёт в течении дня. К тому времени я уже знал, что температура у меня поднялась почти до тридцати восьми градусов, я тяжело кашлял и у меня болело горло. Насморк был у меня круглогодично, так что на такие мелочи я не обращал внимания.
Наш участковый терапевт был мужчиной. Мне казалось, что он старше меня лет на десять, то есть ему за пятьдесят, он красил волосы в ядовитый жёлтый цвет и на сайте знакомств выкладывал в дневник свои размышления под ником «Чёрный Доктор». Читать его дневник я не стал, но по фотографии узнал тут же. Посмотрев моё больное горло, прослышав мои хрипы, измерив мою температуру, «Чёрный Доктор» с жёлтыми волосами поставил диагноз ОРЗ, после чего выписал мне лекарства. Прийти на приём он меня пригласил в понедельник. Исходя из того, что была среда, всё выглядело логично. Закрыв за светилом медицины дверь, я оделся и пошёл в аптеку.
Два дня лечение проходило спокойно. Температура держалась ровно, не спадала. Кашель уже не был таким тяжёлым, но и не прекращался. Наличие интернета скрашивало одиночество. За окном зима пришла на землю окончательно. Я понял, что больше курьером работать не буду, оставалось получить свою зарплату за последний месяц. Но, прежде чем я стал решать этот вопрос с офисом, с работы озадачили своим вопросом.
Наступила пятница и с меня потребовали документы, которые лежали в моём гараже. Я терпеливо объяснил, что я не то что не смогу их привезти в офис, я даже за ними пойти не смогу. А вот если к моему подъезду подгонят автомобиль, который домчит меня до гаража и обратно, тогда я выдам документы водителю, и он сможет доставить ценный груз в офис. Немного поворчав на меня, всё-таки с моими условиями вынуждены были согласиться. Часа через три за мной заехал какой-то крендель, и отвёз меня до гаража.
Гараж это был построен в год выпуска машины, в 1971. С тех пор в нём мало что изменилось, но это на касалось службы безопасности. Пройти в кооператив было не сложно, а вот заехать посторонней машине без пропуска никак. Поэтому крендель остался ждать меня снаружи, а я пошёл пешком за документами.
Поскольку я был не здоров, порция холодного морозного воздуха была явно лишней. Но теперь у меня не было другого выхода. На все процедуры, связанные с подходом к гаражу, открытием двери, взятием документов из бардачка, закрытием двери и возвращением к ожидавшей машине, заняло у меня не больше пятнадцати минут. Но по собственным ощущениям, я находился на улице больше часа.
Крендель отвёз меня до дома, и повёз ценный груз в офис. Я вернулся в квартиру и долго пил горячий чай с малиновым вареньем. С одной стороны, я согрелся, а с другой, стал совсем горячим, что свидетельствовало о том, что болезнь поразила меня ещё глубже. До понедельника было ещё два дня, и я надеялся, что за это время мне станет намного легче. Но я ошибся.
С утра в воскресенье у меня ещё стали болеть уши. Они раскраснелись и стали горячими, словно их поджаривали на сковородке. Глотать стало ещё больнее, чем в тот день, когда я ездил с открытым окном. Температура неуклонно ползла вверх, пока не поднялась до отметки 40 градусов.
— Всё, я вызываю скорую, — решительно сказала мама, вернувшись из гостей. Каждые выходные она проводила у своей старшей сестры за городом. Я был в таком состоянии, что не стал возражать. Скорая помощь приехала около полуночи.
— Да у Вас, Батенька, пневмония, — пошевелив усами сказал старший доктор, осмотрев меня с головы до ног, — что же это Вы так себя запустили?
— Я в среду участкового врача вызывал, он другой диагноз поставил, ОРЗ.
— Быть такого не может, — работник скорой не поверил в то, что его брат по разуму мог так ошибиться.
— Смотрите, вот он мне выписал рецепты, а вот его запись в карточке, — с этими словами я достал необходимые документы и положил их на столе перед старшим медиком.
Он внимательно прочитал каракули нашего районного Айболита и покачал головой.
— Это нельзя так оставлять. Я доложу, куда следует.
— А со мной что будет?
— А вам я предлагаю отправиться с нами в больницу. Дома Вам надлежащего лечения предоставить никто не сможет.
Я согласился. Какое-то время ушло на сборы. Врач дал мне выпить таблетки, после которых стало легче голове. Вспомнив свой предыдущий визит в лечебное учреждение, я захватил с собой тетрадь, чтобы записывать туда тексты песен. О том, что в больнице у меня будет много свободного времени, я не сомневался.
Привезли меня в больницу около двух часов ночи. Располагалась больница в здании, построенном около двухсот лет назад, так что внутренне убранство никак не было похоже на лечебное учреждение. Я шёл по коридору, и не слышал шума своих шагов, настолько мягкое было покрытие на полу. Но от внешнего великолепия не осталось и следа, когда мы подошли к посту.
— С чем новенький? – невольным сонным голосом спросила сестра.
— Пневмония – коротко повторил диагноз врач скорой.
— И куда я его положу? Мест нет! – развела руками сестра.
— Моё дело привезти, — спокойно ответил врач скорой, — а уже вы тут решайте на месте, куда пациентов размешать.
После чего развернулся на месте и ушёл. Его помощник ушёл за ним, оставив меня наедине с не выспавшейся медсестрой. Мне тут же на память пришла песня Александра Новикова про командировочного и гостиницу, в которую того не пускали.
— Ну, что загрустил? – вернула меня в действительность медсестра, — на полу не окажешься, пошли.
Мы прошли весь коридор, после чего она открыла дверь. За дверью оказалась не палата, а предбанник, в котором стояли койки. На двух из них спали больные, третья была пустая, дальше мне не было видно из-за ширмы. Между ширмой и одной из коек находились двери непосредственно в палаты.
— Ну, вот, ложись где свободно, — любезно разрешила мне сестра, — а я пошла дежурить. На самом деле она явно пошла спать, но это я заметил так, походя. Подойдя к ширме, я увидел за ней ещё две койки. На одной спал молодой парень, другая была пустой. Она стояла возле самого окна, и с неё можно было видеть только одного пациента, а именно этого парня. Я устроился на последней койке. Видеть весь это бардак мне не хотелось ни днём, ни ночью.