Помнить, верить, побеждать! (Глава 2)

Мой отец, был человеком далеко не разговорчивым, за исключением моментов, когда язык легко развязывался под «градусом». Пока мы были маленькими, я его не побаивалась. Из любопытства, на пару с братцем, просила рассказать о войне. Тот не очень любил эту тему, видать дикой болью остались у него в душе те далекие и неприятные воспоминания. Его отец погиб, пройдя всю войну в пехоте, от полученных смертельных ран, через месяц после Победы. Наш отец — офицер и танкист, рассказывал о многочисленно им уничтоженных фашистских солдатах, сожженных деревнях, поваленных столбах и свисающих на оборванных проводах внутренностях погибших мирных людей. О голодных детях, которым он отдавал свою пайку хлеба, намеревавшуюся поменять на махорку.
Нам было больно и страшно слушая, представлять правдивые истории эмоционально измученного, с годами не забывающего трагедии прошлой жизни отца, прошедшего войну, с июня сорок первого, по май сорок пятого года. Иногда за рассказом он тихо плакал, я молча, растворялась из поля его зрения, давая волю его чувствам.
Обдумывая услышанное, иногда представляя себя на поле битвы, я хотела сделать добро бедным людям, биться с врагом. По ночам видела сны, в которых мне предоставлялась возможность стрелять из непонятного и не мысленного оружия по врагам, освобождая землю от захватчиков, и просыпалась я довольной в предвкушении Победы, вспоминая из сна, заслуженные награды на своей груди. Я чувствовала себя маленькой героиней, но, то был всего лишь сон, под впечатлениями.
Иногда отец рассказывал о своем трудном детстве, когда родители посылали их с братом в рабочую баню для шахтеров, где тем тогда выдавали по маленьким нарезанным кусочкам хозяйственного мыла. После помывшихся работяг, всегда оставались маленькие обмылки, которые дети, с усердием собирая, лепили в комок, тем самым принося домой уже солидный кусочек, столь необходимого и недостающего мыла.

Познавая прошлое, осознаешь ценность настоящего. Тот, кто не испытал тягот жизни, ни когда в полной мере не оценит по истине радость грядущих дней.

Уже, будучи подростком, я попала неожиданно и случайно в нелепую ситуацию. К нам домой очень часто приходили друзья и знакомые старшего брата, которых мы уже немного знали. Но также, нам было известно, что все они далеко не порядочные ребята, и которых в будущем ожидали совсем не романтические приключения, а скорее неволя. Тем не менее, отец не запрещал сыну общаться с такими приятелями. Многие из них, уже давно спились, имея за плечами потерянные годы на зоне, кого-то уже нет в живых. Но один из таких, запомнился мне надолго.
Я еще бестолковой девчонкой, находясь в своей комнате, перебирала что-то в своем портфеле, брат находился на дворе. Неожиданно за моей спиной появился его завсегдатый дружок, Саша Кеберле. Он тогда не дурен был собой и старше меня лет на семь. Взрослый парень, с дерзким взглядом закоренелого преступника, просто сжал меня в своих львиных объятиях, я замерла от страха, не понимая, что делать в такой ситуации. Бороться и дергаться было бессмысленно, кричать стыдно, я чувствовала себя, словно мышка, задавленная в зубах кошки. Мне даже не понятны были движимые им эмоции, я лишь ощущала от него негативную энергию, испытывая животный страх. Но речь входящего со двора брата, вмиг развеяла непонятные намерения его дружка, который засмеявшись, молниеносно испарился из комнаты, уверенно зная наперед о моем молчании. Позднее, через несколько лет, я узнаю, что тот самый Саша, отбывший не один срок, однажды вернувшись домой, изнасиловал свою старенькую мать, от чего та повесилась у себя в подполье. О дальнейшей судьбе закоренелого «зека» и отъявленного подонка я ничего не знала, слыша лишь проклятия в его адрес от многих знакомых людей.
И вновь о детстве. Какое-то время наша семья совершенно не общалась с родственниками, живущими через дорогу, и тому была серьезная причина.
Некогда жившие вместе под одной крышей в далекие 30-е годы, моя мама со всей семьей ее старшего брата и с их матерью, были очень дружны.
Уже во времена моего детства, наша семья, имея корову, всегда делились с родичами молоком, а когда отец колол скотину, то безотказно угощал их свежениной. Все праздники проходили не без участия обеих семей. Но однажды, именно после такой вечеринки, когда давно разошлись все гости, моя мама, оставшаяся там по просьбе ее снохи — Даметкен, для продолжения разговора, неожиданно и совсем не заслуженно получила резкий удар тяжелым предметом по лицу. Не понимая причины подлых действий опьяневшей родственницы, с глубокой обидой она покинула стены дома своего брата. Наутро, мы не узнавали маму, на которую было жалко и смешно смотреть, из-за огромного синяка. Она напрочь запретила нам ходить через дорогу к родичам, не объясняя на то причину. Мы понимали, что они поссорились, отец молчал.
А чуть позже мама «издалека» объяснит причину не приятной ситуации. Нашей тетушкой Даметкен по непонятным причинам правила необузданная ревность ко всему. Прожившая обыденную жизнь, она несколько завидовала природной красоте своей золовки, и, не скрывая негативных чувств, выместила эмоции тем злополучным вечером, не осознавая своих действий. И мы действительно надолго перестали общаться с ними всеми. Но, время лечит раны. Все хорошее еще впереди!
Еще школьницей – малолеткой я часто и неосознанно шалила. Любимым занятием было порыться в маминой сумочке с документами, днем, когда дома ни кого не было. Уже наизусть зная ее содержимое, все равно с интересом перечитывала старые пожелтевшие письма моего отца к маме, удивляясь, неужели и между ними была любовь и какие-то еще чувства. Казалось, что они просто, мои родители, вот есть и все, что так должно быть. Среди прочих документов хранились денежные облигации. Мне и в голову не приходило осознать их назначение, но подумав, что это все же какой-то денежный знак, решила одну из купюр взять себе, не понимая даже для чего. Прошло время, я забыла о своем хулиганстве, а мама тем временем говорила что-то о погашении облигаций, и тщательно искала пропавшую бумажку. Меня, словно обожгло огнем позора, но сознаться в содеянном не хватило смелости. А мама, твердо убежденная, что это сделал кто-то из детей, сильно ругалась, называя нас последними словами. Вскоре, когда все поутихло, я незаметно вернула пропажу на прежнее место, с чувством стыда и самоосуждения. Мамуля, конечно, потом вновь найдя облигацию и поменяв ее на деньги, больше ни словом не напомнит о происшедшем. В этом была ее правильная тактика.
В седьмом классе, в самом начале учебного года, в наш класс перешла новенькая девочка из другой школы. Немного не уверенная школьница, представилась Людмилой, ее сразу усадили за парту рядом со мной. Несмотря на постоянное чувство одиночества, с Людой мы нашли быстро общий язык и интересы. Она была частым гостем в нашем доме, впрочем, в свободное время, я тоже бежала к ней. Но, если видела ее в общении с другими девочками, то переносила это крайне ревностно. Хотелось заявить, что она только моя подруга, и должна общаться лишь со мной. Из-за этой нелепости мы иногда ссорились, причем Люда не понимала причин ссоры и очень болезненно переносила мои капризы, при этом каждый раз прощая мне мое непонятное поведение. Она вела себя так, будто ничего плохого между нами не было, и являлась девочкой крайне общительной и веселой, а я не могла подчинить ее себе, сделать такой же замкнутой и уединенной. В отличие от нашего быта, меня всегда восхищала чистота и порядок в их квартире. Ее строгая мама была человеком требовательным и порядочным, никогда не мешающим нашим дружеским отношениям. Находясь в нашем доме, мы с подругой стояли чуть ли не на ушах, вытворяя неописуемые проделки. То варили большую чашку манной каши, а объевшись, чудили в комнате за столом, то барабанили ложками и тарелками под импровизированные напевы во все горло распевая несуразную тарабарщину, и довольные своими затеями, от души хохотали. Гуляли вечерами по улицам, мечтали. Так прошел год.
Летом я познакомилась с соседской девочкой, приехавшей в гости к своим родственникам на неопределенное время. С Лилией Ковалевой мы тоже легко сдружились, а так как жили рядом, виделись каждый день. Вечерами допоздна сидели на скамейке возле наших ворот, наслаждаясь теплом тихого городка, любуясь звездным небом, загадывая желания и мечтая о будущем. К осени мы с Лилей были уже близкими подругами. Настала пора в этот год перейти мне в новую школу, что построили рядом с нашим домом, туда пошли и Людмила с Лилей. Решив окончательно, я попросила маму перевести меня в ту же школу. Люда с пониманием отнеслась к моей очередной подруге, мне же, еще предстояло подумать, как их делить. И словно назло, нас троих определили в один класс. Пока я в нерешительности после школьной линейки раздумывала, за какую парту, и с кем из подруг присесть, они недолго думая, уселись довольные вместе, как бы предавая меня. Я вновь ощутила себя одинокой. Мною правили на тот момент лишь эмоции. Я словно ничего не видела и не слышала, новая школа потеряла для меня интерес, друзья словно предали, обида затмевала разум. Тогда в памяти всплыла точность формулировки: «за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь». Надо уметь быть проще, чего на тот момент мне не хотелось понимать. Было лишь одно желание, подальше бежать от обеих подруг, не видеть их, не общаться, и как можно сильнее, обидеть их самих, чтоб помнили, — «вот она, я, зря вы забыли обо мне!». Мои гнусные мысли, словно кто-то прочитал свыше. Через день – два, нас с Лилей неожиданно перевели в параллельный класс, так как в этом был перебор. Люда осталась одна в новом коллективе. Я же носила в себе лишь одну мысль, чтоб и Лилю тоже оставить одну, дав им возможность на себе прочувствовать одиночество и предательство, считая себя правой. Учеба мне тогда давалась легко, директор школы, он же и учитель физики, даже заметил мои способности, коих совершенно не замечалось за мной ранее. Тут уж не зря и согласиться, что многое зависит от преподавателя. Проучившись в школе более месяца, я больше не хотела там задерживаться, все было чужим, да и моя обида принужденно давила на мое подсознание. Находя отговорку и вполне обоснованное оправдание перед мамой и директором школы, я убедила их, что не в силах находиться в чужом коллективе, скучаю по прежнему родному классу. Выхода иного не было, как вернуть меня назад, в прежнюю школу. Помню зареванные голубые глаза Лили, она искренне плакала изо дня в день, умоляя меня остаться и не оставлять ее одну, среди чужих. Я же была эгоистично неумолима, и, чувствуя победу, злобно торжествовала. Обиженная Лилька, все же продолжала со мной общаться. А я, вдобавок ко всему, совсем не порядочно, перестала общаться с Людмилой, тем самым оставив ее в недоумении.
Моя сестра тогда очень удивлялась моему необузданному дикому характеру, но делать было нечего, казалось, я была не исправима. Вернувшись в свой класс, мне представилась возможность познакомиться с новенькой девочкой, которую посадили за мою парту. С Наташей мы тоже легко сдружились. Она жила далеко от школы, у бабушки. Девочка была не плохая, но единственным, что мне в ней не нравилось, а порой и отталкивало, это совершенное отсутствие понимания гигиены, постоянные неприятные запахи, на которые наши не равнодушные девчата, делали ей замечания. И у всех была тема, о чем поговорить и кого обсудить. С Наташей, пока она училась с нами этот год, я общалась, но друзьями мы так и не стали.
Очень часто, после школы я уходила к бабушке, относя ей молоко и овощи, любила просить у нее одну — две карамельки, не понимая, что она не получает пенсию, хотя бы за погибшего мужа, а подсказать ей тогда об этом ни кто не додумался. Отец мой не всегда мог помочь ей в финансовом плане. А бабуля, вопреки всем препятствиям, умудрялась что-то кому-то продать на базаре, что-то связать, посидеть с чьим — либо ребенком, вот так и выкручивалась. Но меня она любила и делилась, чем могла.
Однажды отец, получив очередную зарплату, решил «гульнуть», оставив себе, как в порядке вещей «3-62» на бутылку, все остальное он отдавал маме. Мы же, как назойливые мухи слетались в попытке выпросить рубль или 50 копеек, иногда это удавалось, и радости не было предела. В тот самый раз, на пути в магазин отец встретив нашу маму, сказал ей, что деньги он положил под швейную машинку.
Сколько же было в тот день слез и шума, деньги пропали, а надо было тянуть семью до следующей зарплаты.
Сейчас я очень хорошо понимаю «тот» поступок своей бабули. Маму тоже было жаль, она очень сильно ругала и проклинала бабушку, причитая, что дети остались без ничего. Но что оставалось делать бедной бабуле, вдова фронтовика, тогда ей было уже лет 80, она сама как-то пробивалась, жила и ухаживала за собой, ну не было у нее средств, так уж получилось, взяла и все! И за это ее нельзя судить, она была бедной и несчастной, одинокой женщиной. Откуда-то, брались силы. Запросто и самостоятельно, она еще каким-то образом, могла навещать всех своих «непутевых» детей. Даже в свои 90 лет, этот удивительный человек, умела фантастически преодолевать любые дороги, будь то из Казахстана в Россию, или из России на Украину, трясясь по несколько суток в общих вагонах, с пересадками. По истине, то была Великая и самая классная бабуля!
Милая моя, я помню тебя, люблю и преклоняюсь пред тобой! Прости, что осознание было поздним, прости, что во время не помогла, не уберегла! Прости за все!

Пройдут годы. Мы с бабушкой встретимся после долгой разлуки, уже лишь в 80 годы, в Харькове. Я тогда с почти семилетним сынишкой, по какому-то внутреннему зову, полечу навестить ее, и, в общем-то, напоследок. Зоя, ее дочь, тогда писала нам, что бабушке уже за 100 лет, что она давно слепая и безумная, но, то был лишь всего обман самосознания. От долгого одиночества, а бабушка подолгу оставалась в квартире одна, действительно можно не только потерять разум, но и веру…
К тому времени немало досталось и на мою долю. Я ехала в Харьков, в надежде сменить что-то в своей жизни, просто устала от безвыходности. Продав свой удивительной красоты ковер, взяла два билета на самолет и в путь, не сообщив о своем приезде заранее тете Зое.
Как ни странно, но моя бабуля, обладая даром предвидения, уже знала все наперед. В день нашего приезда она еще ранним утром стала приставать к дочери с вестью, что к ним приедет хорошая девушка с мальчиком и, что она, бабуля, их очень любит и ждет. Зоя все услышанное восприняла, как бред сумасшедшей старушки. И каково было ее удивление, когда она вечером того дня увидела нас двоих у себя дома!
Дорога была сложной, задержки, пересадки в Москве, пришлось почти всю ночь простоять на ногах, по очереди уступая с сыном место на дорожной сумке друг другу, чтоб хоть как-то отдохнуть. Я уже тогда отметив выдержку и стойкость своего малыша, думала: «ну, этот пробьется по жизни, и дай-то Бог!».
К двенадцати часам дня мы с сынишкой уже были у двери, разделявшей нас с бабушкой до вечера, на долгие шесть часов. Тетя Зоя была на работе, ее сын Артур тоже. Я позвонила и постучала в дверь. Бабушка, которая к тому времени была практически не ходячая и полуслепая, все же добралась до двери, но открыть ее так и не смогла. И начался долгий, долгожданный, чувственный разговор, по обе стороны двери.
Она помнила все! Очень радовалась и плакала, пела долго все свои любимые татарские песни, и даже было слышно и понятно, что бабуля умудрялась на радостях плясать, и это все притом в сто с лишним лет!
У тетушки мы пробыли чуть меньше месяца, тогда я поняла, что никто мне не сможет помочь, надо самой пробиваться по жизни. На Украине мне не светили, ни работа, ни жизнь, да и вообще ни какого будущего.
И как теперь я понимаю, думала я тогда правильно. Ох, как сложно теперь, в нынешних условиях выживать Зое, там, уже далеко не в советской Украине.
За проведенное в Харькове время, мы с бабушкой много общались, вспоминая все хорошее; о том, как ходили вместе в кино на арабские и индийские фильмы, как часто я писала под ее диктовку письма родственникам, так как она, в свое время, была обучена только арабской грамоте, как ходили к ее подругам татаркам, и о ее твердых позициях — всегда стоять на моей стороне. Даже первые навыки на кухне я тоже познала от нее, когда бабушка попросила меня, тогда еще наверно первоклашку, почистить две картофелины, что оказалось для меня очень мучительным и неприятным делом. Даже не зная, как правильно держать нож, но с горем пополам, я все — же почистила один клубень, а от запаха крахмала, не понравившегося мне, очень разболелась голова. После, не раз предстояло наблюдать, как бабуля готовит альбу — смесь обжаренной муки с сахаром и маслом, на мой вкус, очень славной. Также вместе с ней готовили неудачные петушки, и я пару штук несла в школу, чтобы похвастать перед ребятами, хотя у других деток всегда были деньги на буфет. Мне же тайком, иногда приходилось приносить с собой в стареньком затертом портфеле, с пуговицей вместо застежки, обычный кусок хлеба, который, с неким стыдом съедался втихушку. Хотя, однажды, одна из сестер — тройняшек нашего класса, будучи из семьи обеспеченной, заметив мое «занятие» стала смеяться надо мной и унижать, будто я чуть ли не нищенка и ем хлеб вместо булочек. С тех пор появилась настойчивость просить у мамы 10-20 копеек, так как мое осознание принуждало меня к тому. Иногда удавалось скопить копеек 30 и спрятать в портфеле, с надеждой, что дома они не пропадут. Сколько же было слез и обид, когда однажды мои сбережения спер старший брат, как в порядке вещей, даже не оправдываясь, как будто я ноль, меня просто нет! Родители тогда его не ругали. Мама спокойно возместила мне мою пропажу…
…Из Харькова мы с сынишкой уезжали глубокой осенью, на поезде, с большой тоской на душе. Было очень тяжело расставаться с бабушкой, а помочь ей я не могла.
Брат Артур, вообще был человеком беспечным и эгоистичным, я где-то в глубине души подумывала, что хоть он поможет перевезти бабушку в Казахстан, но не тут-то было.
Отец мой к тому времени сам уже был стар и бессилен, единственно, что он мог, так это с каждой своей пенсии в 120 рублей, высылал матери по десятке.
Родители от души радовались нашему возвращению с Украины, зная мою авантюристическую натуру, они боялись навсегда потерять из виду своего внука-любимца. Отец даже всплакнул подвыпив от радости, что хоть один из правнуков навестил его мать.
По приезду домой, я рассказывала о безысходности бабушки, что она плоховато видит, как однажды пошла из своей комнаты в туалет, а на обратном пути заблудилась, загнав себя в угол, в промежуток между стеной и стоявшим там телевизором. Там, так и простояла до вечера, до прихода Зои, плача, крича, и взывая о помощи.
Мой отец слушал и рыдал, мама сочувствовала, но они и сами были уже в возрасте, и помочь были не в состоянии. Отец причитал: «были бы у меня силы, забрал бы мать сюда, привез бы доживать здесь», да вот беда, сил-то уже не было. А его сыновьям — подонкам, судьба бабушки была просто безразлична.
…Еще подростком Нуртай, окончив кое-как восьмилетку, пошел в местное ПТУ, но по окончании его работать не очень-то хотел, вел себя скверно, мог запросто хамски нагрубить матери, просто так, как найдет на него.
Однажды мама накрутила фарш на пельмени, а Нуртаю, как старшему из детей, отдельно поджарила несколько котлет, от запаха которых бежали слюнки, но мы не просили, знали, это не для нас. А каково было удивление, когда «любимчик» придя домой не в настроении, просто взяв тарелку, выкинул в помойное ведро все котлеты. Для нас это был удар, для него обычная норма.
Думаю именно тогда мама и начала понимать, что из ее сыновей получились сущие негодяи, как-то неожиданно начали исчезать предрассудки, вдруг вспомнили и обо мне. Но, это все потом. После она скажет вслух мысль обиженной женщины-матери: «Все! Все уже взрослые, тем более что никто и никогда из детей не пытается помочь хоть как-то ни мне, ни отцу! Буду помогать только Гале, она последняя».
Я в тот момент даже как-то ожила, воспрянула: «ну вот, слава тебе Господи, вспомнили и про меня…».
Ну, а старший братец все также по-прежнему продолжал дурить. Как-то вскользь я сделала ему необдуманно мимолетное замечание, и в ответ, не успев увернуться от кинутого им в меня сухаря, схлопотала ощутимый удар прямо под глаз. Первая обида, неприятная боль и неделя посещения школы с небольшим синяком, на который из домашних никто не обратил и внимания.
Но зло во мне уже кипит, формируется характер, проявляется и пробивается на свет мое собственное «Я»!
*
Я уже подросток, почти вошли в привычку частые домашние скандалы и пьянки отца. Изрядно поднадоела ежедневная уборка по дому, которая практически большей частью лежала на моих плечах, не хватало времени на уроки. К вечеру в доме порядок и чистая посуда, на утро, как всегда бардак. Перед появившимися школьными подругами было стыдно упасть лицом в грязь.
С отцом мы мало общались, он был малоразговорчив, лишь по пьяни настолько успевал за ночь всем надоесть, что хотелось бежать, куда подальше от этого дома.
И вот обыденный вечер, очередная пьянка, шум, скандал. Отец вновь, как и ранее в моем детстве поднимает руку на мать. Это слышат все, но ни каких действий, обычный эгоизм и пессимизм. Мои нервы на пределе. Поднимаясь, следую на кухню, она же одновременно прихожая и спальня родителей. Вступаюсь за мать. Это первая стычка отца и дочери — малолетки. Во мне бушевали сильные эмоции, что называется «проснулась». Это был удар по всей жизни. Я укоряла, ругая отца за все, за мать, за бесцельно прожитые годы. Фронтовику, пьяному мужлану и просто, на тот момент неразумному человеку, явно не понравились мои действия. Разъяренный и злой он поднялся, кинувшись на меня со словами: «Ах ты, проститутка!». Мама стоит онемевшая в стороне с округленными глазами. В ярости я бросаюсь на него, надрывая горло, выкрикиваю: «Да я на твоей могиле шейк плясать буду!».
Жаль, конечно, и стыдно, что я так сказала, но это было именно так.
В тот момент не могу сказать, что не осознавала своих действий. Вместо меня словно был другой человек, больше не было Гали — тихушницы, забитой и несчастной дурнушки.
Это был далеко не спектакль, то была драма всей нашей жизни. Мы сцепились с отцом почти в смертельной схватке, он на меня с кулачищами, а я разъяренная со стулом и большими фабричными ножницами в руках. Разнимали нас мама с Шолпан, казалось, все произошло как-то молниеносно и одновременно тянулось очень долго. Меня било в истерике, ножницы как бы срослись с пальцами. Я допоздна кричала, проклиная отца, издевательски провоцировала его и унижала. Нервный срыв, но только с моей стороны. Отец для меня умер на тот момент, я просто его вычеркнула из своей жизни.
За исключением меня в доме воцарилась гробовая тишина. Отец как-то вмиг отрезвел, и на замечание мамы: «что же ты наделал?», вдруг все понял и осознал, он терпел и слушал мою несуразную брань, слушал за долгие годы все, что никто ему не мог ни когда сказать. Так слышать он мог только свою мать, которую, то ли по обычаю, либо по традиции или по глубине души, почитал и уважал, терпя от нее любые упреки, но только лишь от нее.
Наутро я спокойная, но с опухшими глазами собиралась в школу. Было тихо, молчала сестра, молчала и мать. Отец, словно пролистав иными глазами свою жизнь, вдруг что-то осознал, понял, что жизнь-то переломилась, теперь будет что-то по-другому.
Я продолжала жить, училась давать отпор обидчикам, огрызаться. С отцом, при всех его попытках, не разговаривала вообще, проходила мимо, не отвечая на его обращения, его просто не было в моей жизни.
Да, ему было очень больно, но он терпел, ждал и надеялся…
Пьянок в доме со скандальным исходом теперь, практически не было. Он иногда приводил домой своих товарищей, немного выпивали, по-тихому общались. А если я заходила вдруг в дом, его друзья здоровались со мной, на что мне, проходя мимо молча, приходила мысль дать им понять — «вали отсюда!». Отец втихушку говорил им: «у-у-у, это моя «доча», она грозная, и еще пробьется, это Галина Павловна»… Я, конечно, слышала все это, немного было смешно и забавно, но простить не могла, он по-прежнему был для меня ноль.
Иногда приходили и ко мне подружки. Отец, зная мой характер, терпел услышанные в его адрес насмешки и выходки. Подружкам я говорила, что отца у меня нет, а что там сидит, так это пьяница — Павел Степанович, до которого мне нет дела.
Я взрослела. Мама чаще стала давать мне на карманные расходы. И, как обычно, мне хотелось чаще покупать сладости, в обязательном порядке, съедая их самостоятельно. Делиться с родичами, тем более работающими, и не дающими мне, школьнице ни копейки, я тоже не желала. Наверно отъедалась конфет, так не достающих в детстве, что большей частью перепадали только под Новый год, и как, казалось мне тогда, неравномерно делились между нами, из-за чего я просто плакала от обиды.
По окончании 9 класса мне уже очень хотелось выглядеть как-то хорошо, ведь среди одноклассников меня воспринимали замкнутой, неприметной тенью.
На летние каникулы устроилась на почту доставщиком телеграмм. Тогда я стала понимать, что такое труд. Радости моей не было предела, за впервые, заработанные 90 рублей. Но и живого места на ступнях тоже не осталось, все было сплошной мозолью, наступать было очень больно, но перетянув бинтами на туго ноги, я вновь шла на работу. К осени почти приодела себя. По тем временам, можно сказать выглядела уже привлекательно, сменила свой имидж, сшила новые наряды. Ребята стали обращать внимание, девчата, приоткрыв рты, стали немного с завистью коситься.
Одна неприятность, вот на парфюм то денег и не было, а так хотелось иметь хоть какой-нибудь ароматный флакон. Изредка пользовалась мамиными, за всю ее жизнь единственными духами в маленьком пузырьке «Красная Москва».
Так и по сей день, для меня всегда самый желанный подарок — это духи, почему-то только им я больше всего радуюсь.
В старших классах я немного подтянулась, стала лучше учиться, и впервые поняла, что совсем не равнодушна к своему однокласснику Сергею, хотя знала, что это было взаимно. Но как-то не мог он подойти, переломить себя, хотя пытался заигрывать, мой сложный характер было сложно предугадать. То была первая, скрытая и долгая любовь. Я знала, что он всегда интересовался по жизни обо мне через моих братьев и друзей, но так и не смог переступить какой-то невидимый барьер, чего-то боялся. Может это и правильно…

Спустя годы я узнала, что человеком он оказался слабым, не пробивным, пошел после школы на стройку, там запил. Так и не женившись ни на ком, он часто при встречах печально смотрел с досадой в мою сторону, а… в 40 лет его просто не стало…
…Мне 14 лет. И вновь в доме очередная драма. Нуртай, которого полгода назад призвали в Армию, не выдержал первые испытания на прочность, дала о себе знать та злополучная авария и сотрясение мозга в детстве. Он служил в ракетных войсках на Эмбе. Первая стычка, не выдержали нервы, «нежный ребенок» потерял над собой контроль. Просто оставил на посту свое оружие и ушел в пустыню, куда глаза глядят, без воды, без еды.
По телеграмме отец срочно выезжает в часть. Как фронтовик, он добивается полного мед обследования сына, через военный госпиталь. После лечения брата комиссовали, дав инвалидность, и началась его «развеселая» жизнь.
Родители слишком желали ему добра, но видать перестарались, это его и сгубило…
С госпиталя братец вернулся очень смешной и толстый, чего лично я просто не ожидала, так как он ни когда не был склонен к полноте. Через месяц его формы вновь восстановились, как прежде. А через некоторое время, всем на удивление, он вернулся в Северный Казахстан, где проходил лечение и познакомился с девушкой Джамилей. Возвратившись, он представил ее, как невесту, обращаясь к ней забавно, величаво — Матжанова Жамиля Салимовна.
Родители готовились отпраздновать свадьбу, хотя и неофициально. Отец заколол бычка. А беспечный сынок, и вовсе не задумывался о расходах. Просто решив жениться в 19 лет, поставил их перед фактом.
Через месяц после свадьбы Джамиле исполнилось 16 лет, она попросту еще играла вместе со мной иногда в куклы.
Старшая сестра Шолпан к тому времени работала в детсаде няней, туда устроилась и наша невестка. А избалованный братец тем временем стал проявлять свой характер, дурить, издеваться над несчастной девчушкой, у которой кроме младшего брата не было ни кого.
За небольшое время она ему просто поднадоела, и, выгнав ее из дома, он, угрожая, гнал несчастную вообще из города, обратно к себе домой.
Джамиля была безобидной, кроткой, спокойной и хорошей девушкой, мы с ней быстро сдружились. Она никому не мешала, просто хотела остаться жить в нашем Серебрянске, сняла комнатку у бабушки, не далеко от нас, работала и ни к кому не имела ни каких претензий.
Но Нуртая такая позиция не устраивала, ему было просто в удовольствие поиздеваться над беззащитной девушкой, в конце концов, он извел ее угрозами и вынудил вернуться в свои края.
Провожали ее до поезда, моя мама и сестра.
На вокзале Джамиля очень сильно плакала и говорила: «мама, я так не хочу уезжать…».
А мама тогда ответила, что хоть и не желает ни кому на Свете зла, но Нуртаю отольются ее слезы, что жизнь его накажет.
Пророчества сбылись, но об этом позже.
Поезд ушел. Сложилась ли судьба несчастной Джамили, но мы всегда помнили ее, желая ей добра и счастья…
После расставания с ней, Нуртай неожиданно решил жениться на новой подруге – Шамсие Галиевой. Он часто приводил ее в дом, невестка мне казалась интересной и общительной, она была старше брата на три года. И вновь свадьба, затраты на плечах родителей. Мама добилась для молодых отдельное жилье, им бы жить да жить, и все было бы замечательно. Я с подругой не раз приходила к ним в гости, и все-то мне там нравилось. Бабуля тоже иногда захаживала, а порой и жила у них. Но всему наступает конец, особенно у людей бестолковых и беспутных. Братец вновь стал дурить. Пьянство, скандалы вошли в привычку в их семейной жизни. Мы все воспринимали это очень болезненно. У Шуры, так мы называли Шамсию, состояние было критическим. Не раз, по вине братца, приходилось вызывать скорую помощь. Но после известия о ее беременности он поутих, все ждали первенца.
Алия родилась недоношенной, весом 1,2 кг. После роддома, где ее продержали еще два месяца, забирали малышку весом уже в 1.8 кг. Мы все души не чаяли тогда от маленького чуда. И кто бы мог подумать, что дурные гены так отразятся на любимой всеми малышке, что когда-то из нее вырастет монстр, с дьявольскими, беспутными и нечеловеческими мышлениями…
…После летней подработки, бодрая и полная надежд, я села за парту с подругой Танюшкой. То был последний 10 класс. Нас было шесть подруг, мы как-то легко сдружились меж собой с 7 класса, Наташа с Леной, две Людмилы и я с Татьяной. Были общие интересы и взгляды.
Почему-то, в мою память врезались мысли Натальи Морозовой, брошенные случайно в мой адрес, но показавшиеся для меня не приемлемыми. А сказала она о будущем: «Вот вспомнишь, Галя, ты еще испортишься, как только уедешь из дома, и даже курить будешь!». Это меня несколько возмутило. Как же я тогда с ней спорила!
Не маловажный след в моей жизни оставила и Татьяна. Мне нравился их домашний быт, ее гостеприимная мама. Жили они вдвоем. Тетя Тася была очень порядочной женщиной. Мы часто гурьбой приходили к ним домой, и Танина мама всегда поила нас чаем, угощая домашним печеньем. В душе я немного завидовала им, огорчаясь, что моя мамуля не умела делать выпечку, даже блины, но в том ее вины не было, и это, конечно, мне хорошо было понятно. Танюшка росла и жила в строгости, училась почти отлично, превосходно рисовала и вязала. По окончании школы нас ненароком судьба сведет вновь, через год, на железнодорожном вокзале Усть-Каменогорска.
Последний школьный год как-то пролетел быстро, куча экзаменов, и вот долгожданный аттестат и выпускной.
Захожу к Наталье домой, она радуется покупкам — новое выпускное платье, белые туфли. А мои родители даже и не вспомнили про мой выпускной вечер.
Сижу на лавочке возле дома, слезы текут по щекам. Сегодня выпускной вечер, все придут красивые и нарядные, а мне нечего одеть. Сестре в свое время брали и бальное платье и туфли, про меня же, просто забыли, даже на словах никто не поздравил с окончанием школы.
Подходит Наталья и говорит: «Брось, плюнь на все, выпускной один раз в жизни, пошли, как есть, а то потом будешь жалеть». Я подумала и пошла, надев зеленый костюм сестры и ее туфли. Было конечно не совсем хорошо, но на торжественной части вечера я все же присутствовала. А на застолье засиживаться не захотела, все казалось скучным и неинтересным, ребята были подвыпившими, я их не понимала и вообще мне это совсем не нравилось. Так закончилась моя школьная пора.
Впереди неизведанные дороги, всевозможные открытия.
Я совершенно не была готова к новой жизни, не задумывалась всерьез о будущем, и тут вдруг встала перед фактом — что же дальше? В уме перебираю разные варианты. Вдруг осенила мысль пойти учиться на фотографа или киномеханика. Но, так, не определившись, уехала в Усть-Каменогорск, поступив в училище при КШТ, на контролера качества готовой продукции, и окончив его, почти с отличием.
Но как прошел тот первый студенческий год вдали от дома! Да, права была Наталья. Студенткой я была положительной, даже выбрали в Совет общежития. Но по вечерам мы немного буянили, хотелось почувствовать себя взрослыми и самостоятельными.
Однокурсницы, практически без исключения умели курить, мне это категорически не нравилось. И не то, чтобы чувствовала я себя белой мышкой, а какой-то интерес взял надо мной верх. Девчата предложили — «Галка, попробуй», ну я и не устояла, втянулась, понимала, что это не хорошо, но остановиться не могла и не хотела.
Как-то со стипендии решили сложиться и «посидеть». Не имея ни какого понятия о спиртном, я купила, бог знает какое, дешевое, и как оказалось самое некачественное вино. Любопытство вновь взяло надо мной верх, и, не дождавшись прихода девчат, живших в одной комнате со мной, решила начать снимать пробу самостоятельно, а к их приходу была уже изрядно подвыпившей и буйной. Смеху, радости и веселью не было предела. Я стала среди подруг чуть ли не авторитетом. Что было на следующий день, ну конечно стыд, самокритика, угрызения совести и головная боль.
… Началась производственная практика на комбинате. Таких огромных производственных помещений никогда ранее мне видеть не приходилось, много станков, шум. От пыли началась аллергия, что часто бывает на ткацких предприятиях. Очень чесалось лицо и нос, я стала призадумываться о другой работе.
Однажды, нарушив технику безопасности, неловким движением задев рычаг, уронила на себя металлический валик с тканью. В результате, металлическая спица, что соединяет концы материи, вонзилась глубоко в ногу. От неожиданности, боли я не почувствовала и резко выдернула спицу. В ноге дыра, а крови нет, так, говорят, бывает при испуге. Первую помощь естественно никто не оказал, сказали, и так пройдет. Я немного хромала и со временем действительно все прошло.
С девчатами по комнате поначалу жили дружно и весело, по соседству сдружилась еще с сестрами двойняшками, Галей и Валей Чуриковыми, вечерами пели песни.
Как и большинство студентов экономили на желудках, чтоб после купить что-то необходимое. Я предпочитала самостоятельную кухню, так как питание соседок мне не нравилось. Все готовили на обычных плитах со спиралью, кто во что горазд.
Как-то девчата поставили варить суп из пакетиков, прямо на полу, рядом с моим шкафчиком, куда я и полезла по необходимости в тот момент, а спрыгивая со стула, не удержавшись, упала на горящую плиту. Такую боль и шок испытать пришлось впервые. Из-за перевернувшейся плиты, шнур сам выдернулся из розетки. Еще горящая спираль свалилась мне на ногу, вдобавок весь суп, кипящий и бурлящий добавил остроты… На дикий крик сбежались все однокурсницы, но как и предполагалось, особой помощи мне ни кто не оказал, а мои соседки по комнате с сожалением смотрели лишь на опрокинутый обед, досадуя, что остались голодными. Им было далеко плевать на нечеловеческую боль, было чуждо сострадание.
Со слезами, болью, обидой и огромными волдырями, перетянув ногу, я вновь продолжала жить и работать. Ожог заживал долго, кожа облезла, но с божьей помощью мне удалось пережить тот кошмар, очередную трагедию своей жизни.
Наконец, поняв, что это все-таки не мое место, я решила вернуться домой. Близился день моего совершеннолетия. Хотелось отметить его дома, с близкими и друзьями.
К тому времени уже вернулся из Армии средний брат, с которым у нас за прошедшие два года, наконец- то, наладились отношения, как мне это казалось. Я сама попробовала пойти ему «навстречу», еще тогда, в 10 классе…
Были проводы его в Армию. Он веселился с друзьями, меня к столу никто не пригласил. Было одиноко и грустно, я весь вечер не находила себе места.
Когда пришло со службы его письмо, я ответила ему первой, желая всего наилучшего. Он вроде как оценил, завязалась переписка. Иногда мне удавалось отправлять ему бандероли со сладостями, в ответ, получая письма с благодарностью. К дембелю приобрела для него хорошие туфли, потратив на них половину своей стипендии. Думала, ну вот у меня есть надежный и хороший брат, которым я буду просто гордиться, к тому же он был просто красив и девчатам очень нравился.
А каково было наше всеобщее удивление, когда он поставил всех перед фактом, что женится на Катерине Кусаиновой, с которой они поддерживали связь, и как нам тогда казалось, была совсем не пара ему.