Зеркало польского чародея.

Желание и любопытство — два глаза, магически преображающие мир. (Роберт Льюис Стивенсон)
Двое немолодых людей, мужчина и женщина в приятном возрасте 50-55+, бродили по старым улочкам Краснодара, сочиняя на ходу истории. Вот, что из этого произошло.
Василий Фёдорович и Нинель Фёдоровна – их имена.
Они направились к видневшемуся на противоположной стороне улицы двухэтажному зданию. Солнце освещало каменные небольшие барельефы в виде виноградных гроздьев и изящных женских головок с остатками салатовой краски. Дом смотрел на мужчину и женщину запылёнными стёклами в деревянных перекошенных рамах, как если б вглядывался подслеповатый старик в старом пенсне. И был беззащитен и одинок. Входная дверь со ступенями вросли в асфальт. Со двора с чёрного входа грузчики вынесли тщательно завёрнутый в старую мешковину большой прямоугольный предмет. Неизвестно откуда налетел порыв ветра, сорвал ткань с верхнего края и Нинель Фёдоровну ослепила яркая вспышка солнца, отразившаяся в старинном зеркале. Она успела рассмотреть богато изукрашенную витиеватыми узорами серебряную раму; бездонная глубина совершенного стекла манила и затягивала чёрным омутом. Зеркало, как пойманного и связанного пленника, внесли в грузовичок. Автомобиль с добычей умчался.
Василий первым нарушил молчание:
— Что я могу сказать на первый взгляд. Дом двухэтажный…Постройка в начале двадцатого века.
Нинель подхватила:
— Дом купеческий, но с намёком на элегантность.
— Да, строил его молоденький купчишка.
— Ну, что вы уж так пренебрежительно, — запротестовала Нинель.
— Хорошо, хорошо — пусть будет купец, — слегка поклонился Василий, — но всё равно молодой.
Задумчиво и нежно женщина продолжила:
— Отделиться решил от семьи, больше от властного отца. Доказать, что сможет всё сам, — и дела вести, и суженую выбрать по любви, а не по настоянию родителей. Влюбился в дворяночку из обедневшего рода, а у неё ещё больная мать и два младших брата-гимназиста. Дочь давала уроки, чтоб хоть как-то прокормить семью. Девушка милая и очень красивая.
Мужчина хохотнул:
— РомантИк?.. Ладно. У него, у Петруши…
— Петруши?.. — повторила женщина, улыбнулась. — а почему бы и нет.
Василий азартно продолжил:
— У Петруши-невеста купеческого рода. С детства родители сосватали. Девка-огонь! В роду у неё разбойнички пошаливали, люди зря гутарить не будут.
— У вас и фантазии, — развела руками Нинель, — Хорошо, хорошо, — мой ход. Отец Петра – Никодим…
— Никодим. Это значит Пётр Никодимыч они-с будут.
— Чем Никодим вам не угодил? Сказал, как отрезал. «Да не бывать этому! Нищих ртов тащить ко мне собрался. Только на ноги встали, с людьми серьёзными дела завели, а тут – на тебе – с улицы приведёт нищенку какую. Да у неё одна одежонка и зимой, и летом. Тьфу!»
— А про невесту Анну забыли? – заторопился Василий — девка горячая, с норовом, поперёк слова не скажи. Обида у неё на Петра — крепко схватила, как змея жалит в самое сердце, душу леденит…
— Анна не отступится, не отдаст своего суженого, — Нинель заговорила низким голосом, будто читала древний заговор, — к колдунье пойдёт, много денег даст, золота, — а не быть Петру ни с какой другой женщиной, кроме неё! Землю есть будет, в страшной клятве, на смерть разлучнице, — и она, наклонившись, в каком-то порыве схватила с клумбы рыхлый комок чёрной земли и протянула Василию.
— Да не много ли ты берёшь на себя, сударушка? — проговорил Василий изменившимся, осипшим голосом.
— А как ты хотел? Что взяла – моё — никому не позволю забрать!
Непримиримые, они стояли друг против друга. Пётр — молодой двадцатипятилетний парень, загорелый с чёрными усами. Анна – ладно скроенная девушка, с ослепительно белой кожей, щёки горят ярким румянцем, на непослушной рыжей гриве волос едва держится замысловатая шляпка, пышная юбка с выглядывавшими нижними кружевами, обвилась вокруг ног от внезапно налетевшего порыва ветра. Их взгляды скрестились – холодные серые глаза Петра и чёрные, как южная ночь, Анны. Бесшумно поползли декорации улиц, домов, прохожих, ветер прошлого менял маски лиц; как опытный портной перекраивал одежду, касался волос, скользил по пальцам, украшенными старинными кольцами; окутывал изысканным запахом духов. Сквозь туман столетия проступали знакомые и когда-то любимые черты этих двух молодых людей.
По улице промчалась бричка, запряжённая белой кобылой, — правил кучер в синем армяке.
Анна, топнув ножкой в замшевой ботинке, гневно выпалила:
— Побежал за дворяночкой. Купил ты её обещаниями, что и братьёв выучишь, и матушку не оставишь, — с вами доживать будет.
-Тебе я ничего не обещал. – Пётр запахнул полы сюртука от холодного ветра. – Всё батина воля. А что было у нас с тобой, в том особой моей вины нет. Опоила ты меня, наливку сладкую подливала. Слыхал я, что с Глашкой-знахаркой водишься, да не верил.
— После той, нашей одной-единственной ноченьки, понесла я, Петруша. А ты другую нашёл. Вытравила я ребёночка.
Ветер усиливался, завывал, рвал длинное пальто на Анне, трепал её косы.
— Ребёночка погубила? – отшатнулся Пётр.
— Мы погубили сыночка, Петруша, мы, — ты и я. А объявился б хоть раз, по-другому и жизнь сложилась… Пошла я к Глашке-знахарке. Она знала, что делать. Девка я здоровая, — денёк полежала, оклемалась.
И вот тогда я зарок дала, не бывать счастливыми ни тебе, ни дворяночке твоей приблудной.
Пётр говорил, с трудом выталкивая слова из пересохшего рта:
— Обвенчались мы. В дом новый въехали. А что-то неладно было. Жена не любила одна оставаться, всё с кухаркой на кухне сидела. Та уж морду воротит, что молодая хозяйка за ней следит.
Женщина криво усмехнулась:
— А помнишь зеркало в серебряной раме в полный рост, что я вам на свадьбу подарила? Ох, и дорогущее. Табун лошадей можно было купить. Выкупила у польского графа-чародея, — Глафира подсказала. В главной комнате ты его и определил. Узорами изукрашено, а это знаки магические были. Выпило колдовское стекло жизнь из твоей жёнушки. Поделом ей! А не занимай чужого места.
Пётр ахнул как-то по-бабьи:
— Да как ты могла такое сотворить. Только год и прожили мы.
— А я этот год и не жила. Ни ночью, ни днём места себе не находила. Лишь перед глазами картинки стояли, как вы милуетесь.
— Похоронил я жену мою. Дом закрыл. Сбежал в тайгу. Там и сгинул в метель. Сам смерти искал.
Анна говорила тихо, прощая, себя и Петра, любовь свою девичью, окаянную:
— Да и мне несладко пришлось. Ввязалась я в эту магию, будь она неладна. В монастырь подалась, грехи замаливать. Все деньги монастырю пожертвовала. Молилась и каялась. Жить не хотела.Мы с тобой, Петруша, в один день и час с белым светом расстались. Знаю.
В эти мгновения времени, они были как никогда близки, говорили то, что должны были сказать друг другу более века назад, — повзрослели их души, выплаканы все слёзы, похоронены родные и близкие люди, а они вот встретились.
***
Звуки современного города обрушились на Василия и Нинель. Мужчина и женщина стояли рядом, они боялись разомкнуть руки, отпустить друг друга, чтоб не сгинуть в порталах времени.
Нинель тихо произнесла:
— Эти люди действительно здесь жили. Такое невозможно придумать. Где мы оказались, что это за место колдовское. И ведь никому не расскажешь, да и зачем? С одной стороны – «официальные лица» — не поверят, могут тут же направить в такие края, откуда, по своей воле, не выйдешь… Ну, а если прознают «неофициальные лица»…
Василий подхватил:
— Набегут, налетят экстрасенсы-прозорливцы-шаманы всяческих мастей, раскинут палаточный городок.
— Где тут в центре города палатки? – слабо улыбнулась Нинель.
— Найдут где. Расселятся по крышам, чердакам, по подвалам.
Над ними с шумом пронеслась стая голубей и растворилась в небесной синеве.
— Вот и успокоились душеньки Петра и Анны. Завтра в церковь пойду, закажу панихиду на упокоение, — вслед им, прощаясь, произнесла Нинель.
В витрине магазина, как в зеркале, отразились мужчина и женщина в старинной одежде, а по лицам их плыли, изворачивались магические знаки.
Лето 2021года.
Краснодар