Люби (Глава 58)

Карром повернулся на бок, лицом к женщине. Подтянул колени. Непроизвольно заглянул под одеяло. Головка обнажилась. Из похожего на глаз отверстия выступила блестевшая капля. Несмотря на вид громилы одноглазый смотрел жалобно…

— Бред какой-то! Я уже людей вижу в частях тела! — испугался Карром.

Взглянув на королеву, испугался еще сильней:

— Что будет, если я вылезу испод одеяла с разбухшей как весенняя почка головкой?

— Фуух… пронесло вроде… — подумал через секунду.

Странно, ее величество, кажется, и впрямь не заметила сугроб над пахом любовника. Похоже что зеленый огонь, пылавший в ее глазах, застил зрение и она видела не перед собой, а внутри себя.

Что происходило в рыжеволосой растрепанной голове?

В уме Итании шло сражение тьмы и света. Во мраке сверкали молнии. Звон колокольчика преобразился в грозовой раскат. Страх и ненависть боролись в душе. Ненависть стала светом возмущенной справедливости.

***

Страх и ненависть сошлись и в душе Каррома. Но его ненависть была темнее даже чем тень страха. Тьма пожирала тьму. В душе потемнело, как в космической пустоте, поглотившей саму себя, потому что его ненависть происходила из отчаяния.

В нем разливалась та же тьма, которую он видел за мгновение до прибытия в этот мир. Тот же мрак, в котором тонула одинокая солнечная система с единственной планетой. Та же действительность, из которой исчезли звезды и ушли светившиеся как солнца гиганты.

В довершение к тому, в свете лампочек Гарольда, источавших желтоватую прозрачность, с дальней стены, будто с красной морды трехглазого великана сумрачно смотрели три огромных окна. Краснолицый гигант с золотыми веснушками в форме трилистника, с зелеными обвисшими бровями портьер неразборчиво бубнил. В его заполненных темно серой почти черной жидкостью глазницах мелькали красно оранжевые всполохи. Невнятен, но грозен. С улицы доносился гул войны: властные крики, слаженный топот и лязг, настораживающий как смерть.

Сегодняшние звуки, пугали тем, что существенно отличались от каждодневных, которых по сути и не имелось за редким исключением. Они грозили своим происхождением из тьмы, которая, кажется, не собиралась рассеяться.

Тело не успокоилось. Одноглазый мучился и досаждал.

— Ссать! — полыхнуло в сознании.

***

Карром копил чувство облегчения, и терпел, пока терпелось, наблюдая разгоравшийся дискомфорт. Потягиваясь лишь для вида, действуя корпусом и руками, выставляя последние вверх, чуть отвалившись на спину. А ноги он так и держал подогнутыми, сложив штабелем на кровать, улыбаясь потолку как лицедей в пантомиме.

Колокольчик дребезжал минуту до вмешательства запыхавшихся фрейлин.

— Это те самые дамы! — показалось, когда фрейлины вошли. Но из-за негодующего звона, приподняв подолы пышных платьев, дамы заторопились, опрокинув свою первоначальную важность.

Карром терпел, пока они облачали королеву и пока ее величество ни удалилась, бросив на ходу:

— Одевайся и прямиком в комнату совета. Посмотрим, может сгодишься на что-нибудь еще.

— А как же утреннее омовение ваше величество? — спросила по-видимому старшая из дам.

— Умоемся после работы. — огрызнулась королева, ни на кого не глядя, устремившись к выходу.

Сегодня у нее особенное облачение. Черное, без излишеств платье, только кружевная стойка воротника и кружева на манжетах до середины ладоней. С тонкого позолоченного ремня, свисала украшенная бриллиантами шпажка. Пламенные космы уложены под золотую сеточку. Непримиримый взгляд. Румянец на щеках. Богиня войны, только почему-то в трауре.

Корона и мантия ждали государыню в зале Совета.

***

Толстая как бельевая веревка струя рушилась в бездну. Из-за невероятной глубины туалета запах фикалий не достигал носа. Далеко внизу шумел водный поток. Снизу даже веяло освежающе…

В тесной как пассажирский лифт комнатенке помещались лавка, кувшин с водой и синее полотенце на вбитом между желтых камней крючке.

Карром чертыхнулся на лавку, снова задев ее. Он постоянно задевал ее, из-за привычки широко расставлять ноги, когда ходил по маленькому.

На этот раз блестящий металлический кувшин не опрокинулся, шатнулся и замер. Иногда он всё же с грохотом падал.

Задергался свет в мутном плафоне над дверью. Темнота дважды всколыхнула сознание — не нассать бы мимо — королева не любила когда он промахивался, и, не провалиться бы ногой в отверстие.

Через мгновение свет вернулся, но над уходившей во мрак овальной дырой, казалось, наспех пробитой в каменной плите пола, уже разворачивалось воспоминание…

***

Первый в жизни оргазм принцесса получила от руки пришельца. И хотя интимные занятия с королевой уменьшили орган старрианца, для девственницы он оставался великоват…

Губы девушки приоткрылись. Темно красные, сухие, с узором из природных складочек, морщинок или трещинок. Или что это за рельеф… За темно красной шероховатой мякотью влажно блестели ровные белые зубки…

Каким образом она превратилась из четырнадцатилетнего чертенка в восемнадцатилетнего ангела?

Что стало с окружающей действительностью? Что-то, явно, изменилось вокруг. Это замечалось даже боковым зрением. С этим еще предстоит разбираться, но не сейчас. Не перед этим лицом.

Именно такие лица нравились ему — слегка вытянутые, с выступающими скулами, большеглазые. Именно такие. Хотя, лицо Гео ему тоже нравилось. Кругловатая с острым подбородком физиономия Гео, вдруг всплыла в памяти. Строгая и одновременно любящая.

Глаза у них, пожалуй, похожи. Их выражение. Его восхищали глаза девушек. Еаппом очаровала своим внимательным озабоченным взглядом. Ну, как же, на ней ведь лежала профессиональная ответственность. В ее лице присутствовала сосредоточенность, то появлявшаяся, то исчезавшая, словно ветром откидывало вуаль.

Разное могло быть под полупрозрачным куском материи.

Будто во сне, в очень реалистичном сновидении, ведь лиц подобных не существует, их просто не существует в реальности, он всматривался в лицо молодой женщины, полуобнаженной, размякшей у него в руках.

Ну и пускай сон! Пусть иллюзорное счастье! Пусть сгинет пропадет разобьется! Но ведь есть же это мгновение! Вот оно то, что уже снилось тебе! Это она, та самая девушка, о которой ты грезил наяву и видел во сне…

— Бери… — нашептывали деревья и тянули ветви одно к другому.

Трава под ногами как-то необычно шевелилась, росшие рядом травинки сплетались друг с другом. Неспешно. Со вкусом.

В шуршании исходившем от них слышалось:

— Живи…

Соприкасались головки цветов в заброшенных клумбах. Цветы льнули к цветам, сорняки к сорнякам, Цветочки, листочки, стебелечки терлись друг о дружку, шепча:

— Люби… Лю-ю-би-и…