Тьма и Свет (Глава 91)

Перед тем как его схватили и уложили плашмя, стянули запястья веревкой, он всё таки дернулся. Зверскими казались рожи собиравшихся пленить его. Нет, скорее отвратительными и пугающе злорадными. Исчезнуть, чтобы не доставить радость врагу, было бы оптимально. Он всего лишь отступил на шаг, протягивая руки вперед…

— Вот и прогулялись по холмику. — на удивление равнодушно подумал Карром, уткнувшись носом в землю, втягивая желтоватый сор, пытаясь ослабить тугой веревочный узел на заведенных назад руках.

***

— Хоть бы накрыли чем крышу или шляпу какую дали. — сожалел Карром о солнцепеке, жарившим голову сквозь кованную решетку повозки. Арестантская колымага представляла собой сплюснутый сверху параллелепипед, перемещаться в котором можно было, лишь согнувшись пополам.

Он сидел с закрытыми глазами, прислонившись к железным прутьям задней стенки, мучаясь от неудобства и запаха мочи пропитавшего деревянный пол. В грохоте и скрипах издаваемых повозкой ему что-то мерещилось. Какой-то разговор. Он прислушивался. Может это солдаты треплются между собой?

Да нет же этих он тоже слышал. В солдатских речах присутствовали человеческие интонации — удовлетворение выполненной работой и предвкушение отдыха, быть может наград. Смысловая конкретика растворялась в обывательской пустопорожней, судя по тону болтовне. Собственно и не важно. Разговаривал кто-то еще. Голоса словно вырывались из потустороннего мира, из обратной всему живому реальности, звуча так же холодно, без эмоций. А вот это уже интересно. Но кто и о чем говорил не разобрать. Пока не разобрать. Просто нужно как следует сосредоточиться на странных голосах, звучавших не спереди и не сзади, а над ним. Но вверху только низкий решетчатый потолок и жаркое Эртэ.

Хорошо что голоса звучали сейчас и отвлекали от мыслей о Виорике. Думать о ней совершенно не хотелось. Потому что причиняло боль. Казалось, что он вытерпел бы любую боль, но только не эту. Уж лучше физическое страдание, чем эту…

— Какой раз любовь оказалась предательством? Опять?! Да ну ее на! Голоса! Голоса! О чем они говорят? — вслушиваясь в голоса Карром убеждал себя, если удастся расслышать слова, тогда он поймет что-то важное и непременно спасется.

***

Нестерпимым становилось жжение светила. Усиливалась жажда. Изнутри щеки высохли и были готовы осыпаться как стены песчаного карьера. Рот сделался руслом пересохшей реки, посреди которого лежал распухший труп чудовища. Собственный язык душил при каждой попытке сглотнуть хоть что-то, хотя бы малюсенькую капельку слюны…

— Пить… — попросил он не один раз, но его никто не слышал, потому что просьба не произносилась, а лишь озаряла гаснущий ум. Неожиданно свет окрашивавший веки в розовый померк. Разлилась внезапная тьма.

— Что это?! — почти выкрикнул Карром. Испуг всколыхнул душу и родилось движение, но оно не было телесным, типа жестикулирующих рук или шепчущих губ. Движение было внутренним. Это всего лишь зрение устремилось куда-то во тьму. По беспросветному коридору. Или тоннелю, стены которого явились самой тьмой. Несмотря на страх и возникшее душевное сопротивление, Карром продолжал нестись в темноте в темноту в самую что ни на есть темную бездну.

Свет — яркий дневной — ударил по его открывшимся глазам. Вначале он сам не понял, стал ли он этим светом или, наконец-то, закончилась тьма…

***

Вдруг во тьме, считавшей себя незыблемой появился свет. Он появился из ниоткуда напугав ее. Ей захотелось его погасить. Но тьмы было так много, что она не могла шевельнуться под собственной тяжестью. И не было у нее ничего, чем бы она могла прихлопнуть плясавшие внутри нее огоньки. Она не могла ни понять, ни унять их. Искры плясали, огоньки росли. И хотя рост света нельзя было назвать существенным, чтобы он мог навредить тьме, и все же закрадывалась мысль, а что будет, когда он вырастет под стать ей.

Но тьма не могла шевельнуться, чтобы погасить свет внутри себя, она лишь наблюдала как он растет. Он рос, а она лишь отодвигалась, не уменьшаясь, не увеличиваясь и никак не изменяясь.

Свет отодвигал тьму, а она лишь смотрела как он рос — ее свет. В какой-то момент он стал для нее чем-то бОльшим, чем нечто неведомое и непонятное, потому что вечная и бесплодная тьма почувствовала себя матерью.

Теперь она отодвигалась с любовью. Ее радовал его рост. Она гордилась своим светом. Скоро его станет так же много как и ее самой.

Но однажды тьма во что-то уперлась. Больше она не могла отодвигаться. А свет рос и продолжал расти. И хотя мать не сопротивлялась росту дитяти, однако ничего не могла поделать с нарастающим сопротивлением от нее независящем. Такова элементарная физика.

И возникло противостояние, с одной стороны не осознанное, потому что свет ослепленный собой не знал что есть противоположность притесняемая им, с другой, беспомощное и болезненное, ведь тьма не была вольна что либо исправить и она не исчезла, как хотелось ей.

И это то, что происходит сейчас. Во всякой тьме зарождается свет. Под спудом самой себя тьма возгорается. Разгорается, сияет и снова угасает, становясь собой первозданной. Она ничего не может поделать. Она не может шевелиться, ибо она бесформенна и бесконечна. Но ее отодвигает свет…

И упершись во что-то она уже не могла отодвинутся. И никто ничего не мог. Один осознавал, но не мог. Другой и вовсе не осознающий.

В самый что ни на есть пик счастья, когда внутреннее сияние тьмы становилось равным ей по объему и массе, свет начинал сжиматься, теряя свою прежнюю яркость. Всё исчезало и всё повторялось. Здесь и появлялась боль и сожаление о прошлом, но свет зарождался вновь и вновь набирал свою силу. Обнадеживал вечным блаженством. Расширялся и отодвигал ее снова и снова.

Никогда ничего не менялось, но вдруг свет перестал расти и сердце тьмы словно окаменело. И будто замерло дыхание мира. Миллионы раз с ней происходило одно и то же, она переживала те же радость и боль. Радость обретения и боль утраты. И вдруг свет остановился. Прекратил расти…

Но свет не замер, с ним что-то происходило. Что-то копошилось внутри него. Ни темное ни яркое. Что-то иное. одновременно и прозрачное и видимое. Что-то такое что и было и не было.

— Человек — подумала тьма. Откуда она знала что это человек? Ниоткуда. Просто подумала.

Свет приобрел пятиконечную вместо круглой форму.

— Словно звезда. — подумала тьма. И звезды вспыхнули в ней. Маленькие шарики света.

***

Первый человек был из света и тьма подарила ему звезды. Он играл звездами как мячиками. Мячики были разной величины и цвета. Желтые белые голубые красные…

Человек не был ребенком, но еще ничего не знал, потому что и не было ничего, кроме тьмы и так же как он светившихся мячиков. Мячиков было так много и было так светло, что тьма отодвинулась и стала его тенью.

Как-то тьма проснулась разбуженная чем-то новым и странным. Полупрозрачное яркое тело человека сотрясали беззвучные рыдания. И она сразу поняла, что ему одиноко до слез. Как было и ей до его появления.

— Я всё отдала тебе. У меня ничего нет. Тебе придется расти. Иного пути я не знаю. — кричало в ее глубине.

Свет плакал, а слезы остывали превращаясь в камни и падали с лица. Вокруг человека образовалось кольцо из темных и холодных камней. В итоге каменной россыпи стало так много что она скрыла за собой человека. А каменный шар внутри которого он находился всё рос и рос…

Нарисованная женщина замолчала, но ее рассказ был явно не окончен. с молчаливой улыбкой женщина вглядывалась в лицо юноши…

***

— Ты меня слушал? Ты как будто откуда-то вынырнул. О чем ты думал, где отсутствовал, пока я рассказывала? — ни чуть не сердясь полюбопытствовала она. — Ты помнишь о чем мы с тобой говорили?

— Не а… я был… был…

— Ну?!

— Не знаю… Может быть в будущем?

Женщина громко рассмеялась, откидывая голову.

— У меня спрашиваешь? — успокоившись женщина сверкнула на него глазами всё так же беззлобно, однако настойчиво. — Что ты видел?

— Я не… не знаю… — мямлил Карром. Воспоминание упорхнуло, словно птичка из приоткрытой дверцы своей клетки. Он силился, но не мог ничего вспомнить. Только тьма… Тьма… Затем свет… — Тьма и свет, кажется, они боролись…

— Ну вот. А говоришь «не знаю». — удовлетворенно заметила женщина. — Только не боролись, а проходя друг через друга превращались одно в другое. Свет становился тьмой, а тьма светом. Понимаешь?

— Ну-у-у. — молодой человек уже адаптировался и чесал затылок. — Понимаю. А что здесь сложного.

— Здесь сложно всё. Это и есть самое сложное из всего, что есть. — в ее голосе звучал наставник. — Это вечный двигатель жизни. Без этого превращения не будет ничего вообще. Поэтому и не важно на какой ты стороне. Потому что как бы ты ни стремился сегодня к свету, завтра ты станешь тьмой… и наоборот. В конце концов всё возродится, но уже поменявшись местами.

Женщина собиралась объяснять дальше, но Карром нетерпеливо перебил:

— Я давно уже всё понял, можете не объяснять больше.

— Спасибо. — сыронизировала женщина, с едва заметным реверансом.

— Однако. — юноша откашлялся, как бы сосредотачиваясь и решительно заявил. — Я не согласен. Я могу выбирать сторону. Всегда могу. Это мое право.

— А вот здесь ха-ха. — посерьезнела и женщина. — Ты ничего не можешь изменить. Единственное твое право это расслабиться и получать удовольствие от того, что делаешь, даже если это, как тебе думается, настоящее зло. К тому же ты даже не будешь знать зло это или…

— Нет нет и нет! — снова перебил Карром.

Женщина недовольно напряглась. Блестевшие белки тускнели. Белое в них очевидно темнело.

— А попить есть?! — Карром вдруг вспомнил про жажду, одновременно задаваясь вопросом. — Что это с ней? Сердится что ли?

— Попить?! — лицо женщины менялось у него на глазах. От ее тела сквозь зеленый костюмчик струился черный дымок. Медленно поднимался походя то ли на черное пламя, то ли на толстые змеиные языки. Дымок разгорался становясь дымом. Черное облако окутывало стройную женскую фигуру. Пахло горелой плотью и пепелищем. Уже нечто, а не человек извивалось в дыму. Послышались хлопки крыльев. Дым так и не показав огня осыпался пеплом. Порыв ветра швырнул его в глаза гостю. Перед Карромом парило чудовище покрытое черной шерстью, бородатое, с рогами как у горного козла и с коровьим хвостом выглядывавшим из-за трех метрового тела. Чудовище протягивало к нему свои огромные лапищи.

— Ооо… Лучше в тюрьму, чем в лапы к этому. — переживал юноша и пятился пятился пока ни уперся в дерево. — Очнись! Проснись! Вернись! — умолял он себя, готовясь уворачиваться от неминуемого нападения.

Раздался рев. Оскаливая желтые клыки чудище метнулось к нему. Когти как гвозди вонзились в левое плечо. Последовала адская боль, словно ему отрывали руку.

— А-а-а-а… — вскричал он. — Неужели я так и умру, разодранный в клочья?! Не-э-эт! Бежать! Но куда? Это же ее мир…

Сквозь мучение Карром вспомнил, что говорила нарисованная женщина:

— Если тебе что-нибудь понадобится, то в нарисованном мире достаточно представить необходимое, чтобы оно тут же реализовалось.

Не так-то просто воображать в шоковой ситуации.

Мощная лапа рвала плечо. Заросшая черными волосами морда приближалась к лицу. Изо рта монстра чадило зловоние, схожее с трупным. Карром не увидел, но ощутимо почувствовал как другая конечность чудища растопыренными пальцами вонзилась ему в живот.

— П****ц! — резануло кишечник и обожгло мозг…