Вдруг (Глава 97)

***

Двухтактный цилиндрический двигатель усердно пыхтел толкая мясистый многосантиметровый поршень. Толкнет вперед и потянет назад. Толкнет и потянет. Толкнет, потянет. Удивительный живой механизм работавший с ускорением…

***

Серебряная игла пронизывала разрозненные края материи. Золотая нить прошивала черную ткань. Соединяла и стягивала пространство.

Давно уже зажило и не кровоточило чувствительное. Высохло и осыпалось заскорузлое. Прошло и не вспоминалось пережитое.

Но на месте ранения остались бугорки. Бросались в глаза и чувствовались на ощупь. Так помнил рубец о своей юности.

***

Нож скользил словно быстроходный катер по водной глади. Будто волновой след разбегалась за ним плоть.

***

В темноте не видно шрамов. К тому же упиваясь свежим и приятным запахом женщины, он забывал о ее уродстве.

Вспоминали губы натыкаясь на щели в щеках. Девушка испуганно отстранялась. Подставляла для поцелуев шею.

И вновь они погружались в черный мед сладкой тьмы…

— Прости. — шептали губы мужчины и топили обоих в наслаждении.

Словно тонущий, нащупавший дно, чувствовали себя мужские губы, опускаясь на женскую грудь.

***

Живое тело горячий источник алой жидкости стоит лишь надрезать. Однако множественные надрезы убьют его.

Истечь кровью и быстренько умереть отнюдь не по королевски. Жертва не должна умереть пока ни натешится ее милость.

Слуга с окровавленными руками и смоченным в специальном отваре полотенцем остановит кровь хлеставшую из очередного пореза.

***

— А там не будет ничего ни счастья капель, ни воды страданий, ни размышлений, ни желаний… — пришло на ум спросонья.

Постель в карцере две широкие доски, ни подушки ни одеяла. Сбрасывая сапоги Карром спал в одежде. Преимущественно на животе. Подкладывая руку под щеку. Если хотел спать, то не мучился.

Разбудил, по видимому, холод, заразно проникавший из голых досок в голое тело.

— Ушла… Крепко же я спал, и свет даже не разбудил. Приятный у нее запах. Но как это возможно в тюрьме? Кажется он еще присутствует здесь. — сообщил доскам молодой человек, вставая на четвереньки.

Карром торопливо поднялся. Пол еще холоднее. Устремился ощупью в туалет.

Загрохотало железное ведро с остатками питьевой воды, стоявшее на табуретке. Грохнулась табуретка. Куда-то зазвенела кружка.

— Потом уберу.

Обнаженные колени страдали на ледяном и твердом. Обоссаться и ссать мимо гораздо хуже.

Наступило божественное облегчение. После чего он разыскал китель, брюки и остальное как попало разбросанное. С радостью оделся. Натянул даже сапоги и, лег. Теперь на спину. Сладко вытянулся, подложив руки под голову. Оставалось только думать и ждать когда принесут еду. Глаза уставились во тьму. На лице выступила улыбка.

Разумеется пожрать еще не приносили. Разбудили бы. Интересно — долго еще ждать? Ориентируясь по силе аппетита скоро принесут. Быстрей бы уже.

Карром существовал от еды до еды. От света до света. Молчаливые ангелы привносили в его беспросветную жизнь еду и свет строго по распорядку.

Он не знал наверняка по распорядку или нет, но был уверен что в тюрьме не может быть по другому. Думая так он словно за что-то цеплялся, чтобы оставаться на плаву.

Подстроился организм. Точнее желудок. Пик голода совпадал с появлением еды и света.

— Что это было вчера? Вчера или сегодня? А было ли вообще?

А и правда ведь! Было?! Нет ну было же. С чего бы ему вдруг оказаться голышом? Раздеться до гола даже не пришло бы на ум… Значит было…

— Ну надо же, на голых досках. А я даже не заметил. Интересно, а как было ей? Думаю — не очень. Неужели сымитировала? Притворялась она или нет? Но ради чего?! Не-э-эт… Нет и нет!

***

Разгонялась и разогревалась живая механика… и остановилась вдруг после впрыска раскаленной жидкости одновременно усиливавшей и гасившей вспыхнувшее в цилиндре пламя…

Ни что не горело, но обжигало всё!

***

Ангел заговорил:

— Завтра придет священник.

— Священник?!

Ангел не ответил, исчезая вместе со светом.

— Священник? Чего это вдруг они вспомнили о Боге?