Глава 8. Можно убежать. Но что, если ты бежишь в тюрьму? (Часть 2) (Глава 12)

Каждый день встаю в шесть утра – уроки в первую смену, на 7.30, идти достаточно далеко. Спать хочется постоянно! Ещё «сменку» эту дурацкую с собой таскать! В один день Круэлла суёт мне в руки листок с ролью. Пьеса о вреде курения. Ладно, там две реплики, осилю как-нибудь!

Спускаюсь по убийственной лестнице со второго этажа. Внезапно красиво оступаюсь и спускаться дальше уже продолжаю отдельно от каблука. Филька смеётся, помогает мне допрыгать до гардероба и взять сумку со «сменкой». На следующем же уроке получаю нагоняй за ботинки. «Но у меня отломался каблук!» — никого не волнует. Ходи босиком!
Школа находилась в бывшем здании суда и красивая главная лестница была уж очень крутая. Думаю, травм на ней было не мало. Но это мало волновало и учителей, и родителей – на повестке дня стоял вопрос о создании гимназии отдельно для мальчиков, отдельно для девочек…
Хотя в целом эта школа немного лучше организована именно структурой здания. Кабинеты не очень большие и в них теплее. Топят! Есть стёкла. Более-менее новые парты и стулья. Раздевалка с номерками, столовая с выпечкой и чаем, спортзал раза в четыре меньше, но в нём нет ледника. Да и учитель физкультуры заслуживает особого внимания – она не готовит нас в спецназ. Помню, как мама написала моей подружке Мике (она училась в моей старой школе) объяснительную на физкультуру, мол, у девочки «эти дни», поэтому она пропустит урок (но посидит на лавке в форме). Учитель громко прочла объяснительную перед всем классом, назвав это не уважительной причиной и подняв девчонку на смех. Здесь не надо никаких записок: если у тебя критические дни или ты просто почувствовал себя плохо – скажи учителю и сиди себе на лавчонке. «А почему так можно?» — спросила я у педагога. И она ответила, о чудо! Ответила вполне логично: ну, ты ведь плохо себя чувствуешь! Ты живой человек, у тебя может быть мигрень, болеть живот, кружиться голова, давление скакать – ты потеряешь сознание или даже покалечишься из-за этого, физкультура того не стоит. Я была поражена. Отдельное внимание привлек урок трудов у девчонок. Я очень ждала пятого класса, когда начнутся те самые Труды: готовить, шить, вести дом – это же действительно полезно! Увы – нам показали микроволновку образца начала девяностых (но пользоваться ей нельзя), пару раз мы что-то готовили, типа бутербродов и яичницы. Вау. Потом был набор каких-то диких вещей: кукла на самовар, лепка из солёного теста (не съедобная!), нитками замотать бутылку от кока-колы, типа ваза. Вышивать я любила. Вязать – спасибо, не моё, за меня вязала мама. Шили фартух и наволочку – до сих пор помню, как учитель «проверяла» мою наволочку: со всей силы дёрнула за швы (интересно, а что это такое нужно делать в кровати, а?) и один из них порвался. Нитка сдала позиции. Потом мы шили юбку: я получила «тройку» за не правильно снятые мерки. Мол, не может быть полуобхват бедёр быть сорок сантиметров с припуском на швы. Оказалось – может. Исправили на «четвёрку». Юбку шили все одинаковую, полусолнышко с запАхом, определённой длины. Каково же было моё удивление Трудам в «новой школе»: я как раз попала на начало шитья юбки. Учительница принесла просто тонну выкроек, какие-то из журналов типа «Бурда мода», какие-то перерисованные или отксерокопированные вручную, мини, макси, миди, карандаш, с разрезами и без, с запАхом и без, сказав «Девчонки, купите хорошую ткань, есть там, там и там, сейчас вас измеряем и я скажу, кому сколько брать и шейте любую, что бы потом носить!». И тут я со своей убогой юбкой из старой скатерти…
Здорово было и со сменной обувью. У нас её отродясь никто не носил, все старались проскочить – просто лень потом этот пакет таскать весь день. Здесь можно было оставить пакет в гардеробе, да и не удобно весь день в ботинках.
Но эти правила и рамки – они сводили меня с ума…

Идём по улице с Микой (имя созвучно и абсолютно выдумано мной секунду назад!). Мика учится в моей прошлой школе, в «А»-классе и как-то летом мы начали очень близко общаться. Из-за чего на меня смертельно обиделась Ника.
— Как новая школа?
— Отстой. Скучно. Все зубрят. Много врут, докладывают всё классной руководительнице. Одна девчонка только нормальная, Филя зовут. Слушай, давай я мороженое съем, заболею и в школу ходить не буду!
Стою среди зимы, ем мороженое. Раз, второй, пятый. Ну хоть бы день поболеть! Поспать!

Учитель географии любит устраивать открытый урок в четыре часа вечера. И, почему-то, под удар попадает именно наш класс. Учительница назначает, кто какой раздел темы подготовит, кто выйдет к доске, кто покажет на карте, кто ответит с места. Нужно прийти в парадной одежде, белый верх, чёрный низ. Наверное, она проходит какую-то аттестацию, а мы страдаем. Зато это шанс повысить оценку в четверти – за урок все получат «десять» (в этой школе десятибальная система оценивания). Раза три или четыре иду в школу вечером на географию.

Несколько раз я повинуюсь странной ностальгии и захожу в свою прежнюю школу.
Меня встречают не очень тепло – конечно, ушла, предательница такая.
— А кто у вас физику ведёт? – спрашивает учитель физики, на чей урок я попала. – А, знаю её. И что, ты у неё можешь получить больше двойки?!
В голосе педагога смесь издевки и презрения с насмешкой. Учитель пытается выставить соседнюю школу в каком-то убогом свете, мол, там и работают те, кого сюда не взяли, а тут – лучшие учителя мира собрались, и программа там для дебилов, и школа сама меньше, да и здание старое. И учится идут те, кто в нашу священную школу оказался не достоин пойти.
Так же поступает и моя бывшая классная руководительница, добавляя, что ежемесячный взнос на нужны класса и нужды школы там куда больше, чем у нас тут.
Во времена Третьего Рейха мир за пределами Германии рисовался в газетах страны убогим и отстающим. Ничего не напоминает?
— Ты должна принести справку из школы, что ты действительно там учишься – говорит моя бывшая классная. – А то у нас так одна девочка ушла, а в новую школу не пошла и никто не знает, где учится ребёнок.
— Сходите и возьмите сами эту справку.

— Учителя говорят, что ты вернёшься. – делится со мной Шпротик, с которой мы стоим под школой после уроков. Другие девочки даже не посмотрели в нашу сторону и ушли к ларьку. – Раз приходишь к нам, то скучаешь, ну, и смотришь, как к тебе относятся. Девочки очень обиделись, потому что из-за тебя ругали Классную. Они тебя не примут.
— Вот как? Ну, я пока не собираюсь обратно. Хотя там тоже не очень сахарно, единственный плюс – выходной в субботу. Хочешь, прогуляемся сейчас? Или тебе домой надо?
И Шпротик остаётся со мной. Завтра одноклассницы вряд ли будут с ней дружить – она ведь осталась с предательницей Наташей, и девчонка это знает, но рискует уважением в коллективе. Всё же я осторожна в своих рассказах – мало ли, кому она разболтает, может, и без злого умысла.

— Только девочки! Выходят только девочки и идут в кабинет биологии! – собирает нас Круэлла. Садимся за парты вместе с ученицами других седьмых классов.
«Ты и всё, что с тобой происходит» — гласит надпись на переносном стенде, который поставила у доски какая-то тётя. «Always» — написано на образцах продукции «для девочек», мы уже понимаем, о чём нам будут рассказывать и стеснительно смотрим в пол…
Конечно, мы уже всё знаем от мам или от старших подружек, которые уже «стали девушками».
— Девочки, а у меня уже начались! – по секрету, улыбаясь, сказала нам с подругами летом Машка, имея в виду те самые «критические дни».
— А у меня ещё нет.
— Значит, скоро должны начаться, ты же почти на полгода старше меня.
— А как ты маме сказала?
— Никак. Она мои вещи распаковывала, когда я из деревни приехала, и увидела открытую пачку прокладок. Сказала: «Как, уже? Ну хорошо».
Через пару недель я позвонила соседке Машке и гордо оповестила, что у меня тоже – уже! Мы теперь девушки и, значит, немного ближе и к взрослым, и друг к другу.
Девчонки хихикают и смущаются, пока женщина из компании Always показывает на стенде на матку и яичники. В конце лекции нам раздают подарки от компании – две брошюры (для тебя и для родителей) и образцы продукции «для девушек».
— А как нести в класс? А как нести домой? – ужасаются мои одногодки. – Ты понесёшь? Я не понесу!
Девочки стесняются. Мы с Филькой переглядываемся – чего тут стесняться, что в этом такого страшного?
— Если вам не надо, то можете отдать мне. – говорю я. Филя меня поддерживает – лишним не будет.
В этот момент среди хихикающих девочек я чувствую себя старше. Что такого страшного и постыдного в этом естественном природном процессе, кого стесняться? Мамы? Так она уже прошла через то же самое. Папы? О, я уверена, он прекрасно знает, что это такое. Мальчишек? Да у них там свои проблемы взросления.
И меня по сей день немного коробит вот это «ой, у меня гости из Краснодарского Края», «красные дни» (революция, что ли?!), «бабушка из Красного Лимана», «Красное белье» и прочие маскировки. Эй! Скажи это слово, громко и чётко! У меня – месячные! Это естественный, нормальный, здоровый процес! Ты же не говоришь «Синее море, связенный Байкал!», когда замёрзла или «необходимы белки, жиры и углеводы», когда проголодаешься! Это точно такие же процессы. К чему эта маскировка? Это не что-то постыдное. Ты же не под себя сходил, ахаха. Или когда взрослые женщины на работе такие «есть у тебя штучка для девочек?». Что? Ты у меня мужчину просишь? Или помаду? Или лифчик? А то как-то не понятно. Как-то на работе одна дама попросила у меня салфетки. Ну, я и дала ей пачку влажных салфеток – яснее говорить надо, в 21 веке живём.
— Мааам! – весело кричу я, вернувшись домой. – Глянь, что нам раздали! Мы с подружкой ещё попросили девочек, которые стеснялись, отдать нам, бесплатно же!
— О, давай! Это же классные прокладки! И брошюру прочитай обязательно.
— Мам, я уже всё это давно почитала в «Энциклопедии для девочек» у Ирки.
Рано или поздно каждая мама думает о том, как начать этот непростой разговор, как подготовить, как объяснить, что это – нормально. Никак. Ты просто говоришь факты – и всё. Твоя дочь точно видела рекламу по телевизору, точно видела предметы женской гигиены в твоём шкафчике в туалете и, конечно, точно обсуждала это с подружками.

Закончилась четверть и впереди новогодние каникулы. Получаю табель и… что? Как так-то? Почему «тройки», откуда? Так, сейчас дома меня просто закопают в одном из горшков с алоэ…
Перед каникулами проводим «Классный час». Круэлла диктует расписание на каникулы: ежедневно с девяти до четырёх нужно быть в школе. Зачем? На кружок мягкой игрушки, на лепку, домашнюю работу делать, литературу читать, мыть коридор. А как же каникулы? Это же то время, когда не нужно вставать с рассветом, идти в школу, а можно валяться дома, гулять с подругой, бить баклуши… Разве нет?
— Будешь ходить по улице, а тебя кто-то позовёт, посадит в машину и на мыло пустит!
Филя предлагает сходить на Новогоднюю Дискотеку для 5-7 классов. А давай!
— А в чём ты пойдёшь? А что обуть? А ты накрасишься? И я накрашусь! Во сколько встретимся? Ага, давай! Покажем им!
Но до дискотеки мы не дошли. Круэлла просто разворачивала «своих» на входе и отправляла домой…

Зимой скучно и холодно. Падает снег, тает, замерзает и превращается в гололёд.
— Выйдешь? – спрашиваю у Мики.
— Там так мерзко. Давай у меня посидим, мама на работе. – и я захожу к подруге домой, включаем МТВ и болтаем о музыке и фильмах. Приходит Рыська, её одноклассница, и тоже остаётся в гостях.
Или мы втроём всё-таки выходим поболтаться по улицам, идём в сторону трамвая, там листаем журналы в газетных киосках, заходим на рынок, поглазеть, что там интересного…
— Что тебе на Новый год подарили? – спрашивает Мика.
— Ничего. А я так хотела сингл «Невеста?»… Но я плохо училась, потому – ничего…
Мой первый Новый год без подарка… К родителям пришли друзья, а я после боя курантов ушла в свой угол в спальне и до утра рисовала и слушала кассеты. Скучный праздник…

Третья четверть. Злосчастный спектакль о вреде табака. С умным видом произношу свои полторы реплики. Начинаем свободную дискуссию: учителя просят детей высказать своё мнение, а дети говорят то, что хотят услышать учителя. Курить не хорошо, курить плохо, как вообще можно курить!
На следующих день отменяют первые два урока и мы с тремя одноклассниками идём на речку гулять. Все трое закуривают. Староста с подружкой, громче всех вещавшие «о вреде», курят за школой. Ну и дела…

Лениво рисую логотип любимой группы в блокноте.
— А вот Наташа, я смотрю, любит рисовать. Нарисуешь на завтра газету.
— Ок.
Рисую стенгазету до ночи. Через неделю – ещё одну, потом ещё. Прихожу в школу полусонная, домашнее задание на половину не сделала, зато очередная газета красуется на стенде.
— Где д/з?
— Нет. Не сделала, рисовала газету.
— ДВА! Надо было всё успевать!
— Я рисовала газету, которую вы мне сказали обязательно нарисовать «на завтра»!
— Это не мои проблемы!
Что бы ты не сказал – ты не прав. Уважительных причин для чего-либо не существует. Ну как так получется: у тебя спрашивают объяснения и тут же говорят, что это никого не интересует. Зачем тогда просили? Показать, что твои слова ничего не значат. Обесценить? Так, на зимних каникулах я не смогла поехать на новогодний утренник для школьников в ДМ «Юность» — заболела и лежала с температурой. Когда я не явилась в школу к назначенному времени, мне домой позвонила Круэлла с требованием прийти немедленно!
— Да у неё температура сорок и сопли ручьями! Какая ёлка!? – пыталась спорить обалдевшая мама. Через три дня мне самой выступать на новогодней ёлке для Машиностроительного завода, а я сейчас ещё больше заболею.
— Это не мои проблемы! Я сказала – немедленно собираться и ехать!
— Пойду объясню этой дуре, что ты лежишь болеешь. – мама собирается и идёт в школу. Что теперь, раз бесплатный утренник, то надо умереть, но быть там?! Наверное, для статистики – если будет мало учеников, то могут не проводить мероприятие на следующий год…
Мама возвращается и в шоке смотрит на меня. Круэлла час объясняла ей, что мама – безответственная, раз позволяет своей дочери пропустить ёлку. Нужно нафаршировать меня лекарствами и отправить на утренник, не умру.

Мне здесь совершенно не по себе. Здесь нет никакого социума и каждый сам за себя. Здесь дети становятся друг против друга, чтобы угодить взрослым. На уроке разрисовываю ногти тёмно-синей ручкой, чем вызываю негодование сокамерников, то есть, пардон, одноклассников.
— Мы тоже хотим ногти накрасить!
— Так красьте, я вам не даю, что ли?
— Так нельзя же!
— Так это не моя проблема.
— Наташа! Ногти лаком нельзя красить. – с порога орёт Круэлла. Кто-то ей уже донёс, что непослушная новенькая накрасила ногти.
— Так это не лак. – легко стираю ручку с ногтей и победно улыбаюсь.

Мика накрывает на стол в свой День Рождения в последний месяц зимы, в первый весенний месяц устраиваю праздник я.
Каждый день мы лениво слоняемся по улицам после уроков, прогуливаемся на рынок полистать журналы, на которые у нас всё равно нет денег, посмотреть на кассеты в лотке у остановки трамвая. Иногда мы сидим дома у Мики, смотрим МТВ – её мама весь день на работе, иногда у меня, переслушавая затёртые до дыр кассеты и перелистывая зачитанные журналы. В общем, время зимой убивается абсолютно бездарно.
На моём тринадцатом дне рождения всего лишь три гостя – больше не разрешили родители. Как обычно в зале накрывается стол, приношу из своего уголка магнитофон, девчонки дарят мне подарки и открытки.

Проходит мой день рождения, а за ним – 8 марта. Мне звонит Филька.
— Слушай, а у тебя бант есть?
— Нет. Я в последний раз бант в третьем классе на себе видела.
— И у меня нет. А завтра нужно быть с бантами.
— Это Круэлла сказала?
— Ну да!
— Бред какой. Я без банта буду!
— Я тоже. И блузку белую не буду надевать!
— И я не буду. Холодно ещё для блузок.
Мы взрослые, а нас хотят нарядить в банты, как малышей. При всём желании дома нет ни одного белого банта – всё осталось где-то в младшей школе. Да и тонкие блузки в марте – тоже придумали. «Пускай сначала отапливают так, что б льдом не покрывалось всё!» — говорит мама и я иду в тёплом свитере.

— Наташ! – зовёт мама в зале.
— Вот, с Днём Рождения! – протягивает пакетик Татьяна Ивановна, мамина подруга и по совместительству бывшая воспитательница у меня в детском саду. Сейчас она работает гувернанткой у одного богатого человека в центре города, заодно и живёт там в отдельной комнате. – Это тебе от мамы и от меня там тоже кое-что.
— Спасибо! – радуюсь я и открываю пакет…
Да ладно! Тушь для ресниц «Эвон», самая настоящая и абсолютно моя собственная! Маленькая милая палетка теней – белый перламутр, серебристый металлик и серый, в комплекте и кисточка-аппликатор! Помада-карандаш тёмно-коричневого цвета! Бальзам для губ, маленький пробник духов и ещё маленькая баночка каких-то блёсток! И напоследок – коробочка с тремя маленькими пузырьками лака для ногтей. И всё это из одной серии в милых девчачьих упаковках!
— Таня! Не жирно ли ей?! – ругается мама на подругу!
— Вика! Да пусть мажется!!! Это для подростков серия, научится краситься! Вот ты во сколько лет начала косметикой пользоваться?
И пока взрослые спорят – я беру зеркало и пробую свою первую собственную косметику. «В школу не бери только, а то классная твоя порвётся!» — говорит мама вдогонку. Вот Мика обалдеет, когда я ей похвастаюсь! Косметика достаётся из упаковки каждые 15 минут, пересматривается и перекладывается, мысленно я уже размножила эти наборчики до бесконечности – вот бы здорово иметь разные палетки и разные помады, подбирать цвета, делать новый макияж каждый день…

Нас с новой подружкой ставят в пару на дежурство по школе. Мы идём отмечаем отсутствующих в каждом классе, потом лениво скучаем за партой для дежурных.
— Хочешь? – Протягиваю я Филе свою Тетрадку, вызвавшую столько истерик и разговоров. Глаза моей одноклассницы загораются и она открывает первую страницу.
— Какой у тебя почерк красивый… – с восторгом говорит она. – Можно я буду букву «А» так же писать? И букву «Т»?
— Тю, ну конечно можно!
У нас в классе одной из мод был аккуратный красивый почерк: я, Королевна и Кнопка были в негласных лидерах по «красивописанию». Конечно, мы страдали чаще всех, когда нужно что-то заполнить или сделать стенгазету, но тщеславие требовало каллиграфии. Особенно заглавная буква твоего имени – она должна быть самой замысловатой, с «изюминкой», вензелем или особой чёрточкой.
— А можно, я такую же Тетрадь себе заведу? – спрашивает Филя. – А что в ней можно писать?
— Да что хочешь! Что тебе нравится, что интересно. Только фломастеры лучше не использовать, они пропечатываются и не очень аккуратно выглядит. Хочешь, напиши мне в ней что-нибудь на память? Выбирай ручку.
И Филя тщательно думает, выбирает в памяти что-то особенно красивое, берёт ручку с «металликом» и старательно выводит четверостишие и ставит свою подпись под ним.

Стоим с Филей перед столом классрука, как на расстреле. Круэлла расспрашивает, как я отметила ДР и что мне подарили родители.
— Кассету.
— А какую?
— «Мумий Тролль».
— ЛУЧШЕ БЫ ОНИ ТЕБЕ БЕЛЫЙ БАНТ ПОДАРИЛИ? Где банты? Где белые блузки? Позорище!
Вылетаем в коридор, смеёмся.
Рисую в блокноте. Подходит мальчик.
— Дай посмотреть.
— Не мешай, пожалуйста.
Через пять минут негодяй откидывает мою руку и портит рисунок ручкой. Скотина! Вскакиваю, снимаю туфлю, кидаю в него. Бинго!
— Зачем ты ударила мальчика? – разбирается Круэлла.
— Он испортил мне рисунок, я просила не мешать.
— Надо было показать!
— Это мой рисунок. Я не должна показывать, если я не хочу!
— У нас так не принято!
— А портить чужие вещи у вас принято?
Как бы не было плохо в моей старой школе – у нас никто не ябедничал. Это считалось каким-то позором – сразу жаловаться побежал, трус и слабак. Здесь же всё наоборот – всё, что ты сказал и сделал, тут же донесут до ушей взрослых. Дети здесь не доверяют друг другу.

— Пойдём со мной, мне сыр нужно купить? – просит Рыська, одноклассница Мики. Сама Мика сидит дома – она обиделась из-за того, что мы с Рыськой всё время смеёмся, как больные, кривляемся и несём какую-то чушь. Полчаса назад Мика закрыла перед нами двери со словами «Вам и без меня не скучно».
— А дайте сто грамм сыра, пожалуйста? – просит Рыська.
— Какого?
— Ввввот-вот-вот этого.
— Он не режется.
— А, а, а чччттто у вас ррррежется? – заикается Рыська, хватает свой сыр и мы убегаем смеяться на улицу.

Четверть пролетает незаметно. Теплеет. «Дворовые девчонки» выползают на лавочки, выползаю с ними. Беззлобно подкалываем кумиров друг друга. Оказывается, что Филя и Маша учились вместе – привожу Фильку во двор, девчонки заново знакомятся много лет спустя.
Гуляем с Микой и Рысью, девочки одноклассницы, учатся в моей «старой» школе. Рыська влюбилась в старшеклассника, у которого есть девушка, и прожужжала нам все уши. Наматываем круги вокруг его дома.
— Блин, я устала тут торчать. Давайте пойдём?
— Ну вдруг он идти будет?
— И что ты ему скажешь.
— Блин, он идёт!!! – кидаемся врассыпную. Глупые девчонки!
— Давай ты позвонишь и попросишь его выйти? Ты самая смелая из нас! – уговаривает мне Рыська.
— Да это бред! И что мы скажем?
— Ну пожалуйста, позвони, а дальше я сама.
Позволяю себя уговорить. Звоню в дверь, слышу топот и понимаю, что мои подруги убегают! Кидаюсь за ними, вслед слышу «ЭЭЭЭ, КУДА?!»

Меряем шагами школьный двор. Мимо проходит Рыська с мамой, улыбается нам и уходит прочь.
— Девочки, моя мама что-то спрашивала у вас? – спрашивает на следующий день Рыська.
— Нет. А вы вчера куда ходили?
— Короче, мама говорит «А пошли в гости?», ну я оделась и пошла. – рассказывает Рыська нашим открытым ртам. – Подходим к дому Васи (пусть так будут звать её первую любовь), я уже понервничала, заходим в его подъезд и звоним в его квартиру! Я уже в панике!
— Что?! – толпа девчонок просто выпрыгивает из штанов.
— Да! Маме кто-то сказал, что это мой парень и я с ним сплю!!!
— ЧТО?! – кричим мы в полнейшем ужасе, взлетая с лавки от такого шока. – И что?!
— Ничего. Вышел Вася и сказал, что знать меня не знает.

— Идём вдоль речки гулять? – предлагает Мика и мы спускаемся с моста на тропинку и идём.
— До второго моста или до третьего?
— До второго. Мне в шесть надо домой… — смотрит на часы Мика. Её даже на каникулах не отпускают гулять до вечера. Эх, а мы с Никой загуливались до десяти в холодное время, а когда лето, то вообще до двенадцати… Ну, ничего, потом можно будет с девчонками во дворе сесть – Мика с ними не дружит до сих пор, потому я гуляю вечером во дворе, а днём – с подругой.
Но – мне не хватает приключений. Мы либо бродим по району, либо сидим дома с МТВ – даже на прачечную, куда мы ходили зимой, уже не выбираемся. Мика для этого, наверное, слишком взрослая…
— А я видела «Правду о мумиях и троллях» в «16 тонн»! – тараторю я, едва Мика открыла мне дверь. После поездки с мамой в центр я сразу же прибежала к подруге.
— Да!? И не купила?!
— Нет. – она стоила целое состояние, я едва выпросила у мамы «Шамора 2» в «лицензионном магазине». – Может, на какой-нибудь день рождения её себе выпрошу… Включай кассету!
— А я знаешь что на книжном рынке видела? – вспоминает Мика. – Целый журнал про «Мумиков», там два огромных постера и ещё куча маленьких, ну и ещё куча всего написана!
Эх, была бы у меня куча денег – я бы всё это себе купила и всё обвешала… Как люди себе успевают все журналы с их любимыми музыкантами и актёрами покупать?! Они что, миллионеры?! Наверное, нужно копить. Вот прям не тратить на всякие ручки и календарики, а откладывать, и потом, когда попаду на «Маяк» — всё купить.
Так в моём тайнике в столе появляется баночка с подписью «На «МТ»» и я ссыпаю туда мелочь, которую дали на жвачку, пирожок или мороженое. Потом поменяю в ларьке на бумажные купюры, что не позориться со своей «милостыней».

Выдают табель за третью четверть. Мама, приняв самый грозный вид, отправляется на собрание. После собрания я получаю люлей животворящих, позже маму отпускает и она начинает рассуждать здраво. А как это так может быть, что в дневнике стоят четвёрки и пятёрки, а в четверти – нет!? Снова идёт в школу. Проводит там невероятное количество времени, я уже представляю, как пойду по миру, просить милостыню и жить на паперти.
— Ты представляешь! Они не ставят «настоящие» оценки! Специально занижают, чтоб не уходили в техникумы, а оставались до одиннадцатого класса. А ты чего молчала?
— Мам, так тебе же не докажешь! Ты сразу в крик и наказывать.
— И документы твои не отдадут. Впустили, а назад не выпустят — не выгодно им. Ладно, иди уроки делай…
А потом у мамы созрел гениальный план.
— Слушай. А давай ты сделаешь так, что бы тебя выгнали!
— Как?
— Откуда я знаю?! Это ты талант устраивать погромы!
— Мне что, школу поджечь?
— Ну, не так прямо. Делай, что хочешь, что б они сами отдали документы. Ну, сильно не переигрывай, в пределах разумного…

В этой моей «новой» школе ещё и хитрая 10-бальная система оценок.
О том, как это на самом деле работает, я узнала только много лет спустя, приехав учиться в Европу.
«Оценок больше нет! Есть балл. Балл – это не «двойка» или «тройка», это балл, он не может быть плохим!» — тщательно объясняли родителям на собрании. На деле же, для итоговой аттестации несчастный балл переводили в оценку! То есть 9-10 – это пятёрка, 6,7, 8 – четвёрка, 4,5 – тройка и 1,2,3 – двойка. Да, они (учителя) с начала пытались: мол, вот это задание выполните и за него максимум 4 балла, следующее – тоже четыре балла. Потом это всё суммируется и… делится на количество баллов, т.е. выводится среднее арифметическое! Естественно, дома тебя ругают: почему из 10 всего 4! Хотя ты реально выполнил всё на максимальный балл!
Я до сих пор не могу понять: как можно на столько извратить такую прекрасную систему? Изначально, исходя из объяснений педагогов, она должна была работать, как положено, потом же постсоветский замороженный ум сделал всё по привычке. Бывало такое, что за тему максимальным баллом назначалось шесть или восемь, которые потом рушили к чертям все расчёты.
Как же должно было быть?
Есть, к примеру, 10 баллов за тему. Тема состоит из домашней работы (2 балла), теста в классе (3 балла), контрольной (3 балла) и работы на уроке (2 балла). Ты выполнил всё на максимум и получил 10. Всё! Следующая тема – тот же принцип, получил 9, ещё одна – 8. И вот из этих итоговых тематических баллов и считается среднее арифметическое! А не 2+3+3+2 и делим на 4, как начали считать преподаватели, выставляя в журнал какие-то очень низкие баллы.

— Ну маааам… Ну пожалуйста… Они такие красивые… — жадно пускаю слюну на дешевые туфли-бутсы на огромной платформе.
— Они уродливые! Никогда! Порвутся быстро, дерматин ужасный, ноги в них переломаешь…
Конечно, ведь осенью я уговаривала её купить мне огромные каблуки и мама согласилась. Каблук оказался пластиковым и полым, а сами туфли чуть ли не из картона. Этот несчастный каблук уже полгода держался только на моих молитвах, гвозде из школьной мастерской и благословенном супер-клее.
Смотрим на «Хорошие Туфли, Которые Нравятся Маме». Платформочка от силы 3 см, убогонькие, зато из кожи и прошиты по контуру… Мамы иногда забывают, что сами были семиклассницами.
Через час покидаем торговые ряды – я победоносно несу пакет с «бутсами» («Порвутся – я тебе их знаешь куда засуну?!»), мама несёт вторые «некрасивые» туфли, что бы были «на подхвате».
Бой за одежду – самый отчаянный. Уговариваю маму купить мне футболку с любимой группой. НЕТ!
— И с чем её носить?
— С новым комбинезоном… С джинсами (которых у меня нет!).
Продолжаю канючить дома – футболку с «Мумий Троллем» хочется просто смерть как!
— Да купи ты ей эту несчастную футболку! – не выдерживает папа и спонсирует покупку. Ураааа!!!
В субботу торжественно еду за футболкой… а её нет.
Битва проиграна, но бой продолжается.

Последние дни третьей четверти. Я старательно обводила губы самой тёмной помадой, которую смогла найти в мамином арсенале. По дороге в школу я рассказала свою историю обалдевшей Филе. «Вот это да…» восхитилась моя подруга.
— Вот сейчас географичка тебя умоет. Она девчонок из одиннадцатого класса половой тряпкой умывала.
— Потом мои родители её умоют. Это – нарушение моих прав. Учитель не имеет право приказывать, как мне выглядеть, если это не указано в школьном уставе. Для этого есть мои родители. А они видели, в чём я пошла в школу!
«Географичка», вопреки ожиданиям, не умыла моё наглое лицо.
— Ты где помаду взяла. – Круэлла аж подпрыгивала. Температура в помещении поднималась градус за градусом.
— Мне мама дала.
— Сотри немедленно!
— А Староста губы красит! У неё помада и кисточка в сумке. Я вчера сама видела!!!
Староста зло щурится на меня. Гордо сижу весь день с накрашенными губами. Гордо хожу последнюю неделю с накрашенными губами, ресницами, ногтями, надев все побрякушки, которые смогла найти в доме. «Ещё люстру нацепи» — комментирует происходящее папа.
Круэлла не выдерживает подрыва авторитета и звонит моей маме. Мама во всеоружии.
— Ваша дочь красит губы. Из-за неё и Филя испортилась!
— И? Я вижу, как она выходит из дома и я в курсе.
— Заберите у неё помаду! Запретите!
— Да, я могу забрать помаду. Она по дороге в школу купит новую. Будет красить губы в подъезде, без зеркала, а потом людей пугать.
— Отводите в школу за руку!
— Не могу. Я сплю так рано.
— Повлияйте на свою дочь! Накажите, сделайте что-нибудь! Из-за неё же дисциплина вся рухнет.
— Послушайте, Круэлла. Мой ребёнок не прогуливает школу, всегда делает домашнее задание, рисует стенгазеты для школы. Мне без разницы, накрашена она или нет. Вы – педагог, а я – нет. Вот вы и сделайте что-нибудь!
В один из дней Филя садиться за парту с накрашенными губами. Она немного волнуется – по глазам видно, — но ей не делают замечание и урок идёт своим чередом.

Главная ошибка учителя – ставить свой авторитет выше родительского. «Раз твоя мама такая умная – пусть она тебя и учит». А главная школа в жизни – это семья. Сначала та, где ты родился. Потом та, которую ты создал. Я до сих пор прохожу эту школу и буду проходить её всю жизни: сейчас я учусь понимать своего мужа и учу его понимать меня, выслушивать, подсказывать. Я заглядываю в «шпаргалку» — семьи моих близких, моих подруг. Однажды эта часть школы закончится и мне нужно будет сдавать главный экзамен в жизни каждого человека – учить своего ребёнка. Самый сложный экзамен, только одна попытка на каждый билет. Если годы спустя ты услышишь «Спасибо, мама!» — поздравляю, экзамен сдан на «отлично»!
Учителя часто наказывают нас оценками, выставляя их не за знания в нашей голове, а за то, что спорил с учителем, ругался с одноклассником, опоздал, не так оделся. А как объяснить родителям, что это всего лишь подлая месть не состоявшихся в жизни царьков?

Мы ехали с классом в ДК, на «Шоу Двойников». Нас, конечно, конвоировала Круэлла и папа одной из девочек. Весна! Каникулы! А после «Шоу» в холле будет дискотека, совершенно бесплатно! Нам по тринадцать лет и мы жуть как хотим на дискотеку. Но… Круэлла вещает о том, что дискотека нам не нужна. Ей надо домой. Если вот кто-то из родителей останется… Все с надеждой смотрят щенячьими глазами на чужого папу… Чужой папа тоже хочет домой.
— А мы с Филей останемся. Филя, ты же не спешишь?
— Нельзя. Убьют/изнасилуют/нос откусят.
— Да тут дети одни! Нам мамы разрешают. Позвоните и спросите сами.
Чуть ли не с боем нас затаскивают в трамвай. Сидим недовольные. Раз уж дискотека накрылась – хоть мороженое купим! Дерзко отправляемся не домой, а в «Темп», и целый час гуляем по району с мороженным и разговорами.
— Скоро лето уже… – щуриться Филя от закатного солнца. – Что будешь делать на каникулах?
— Баклуши бить!
— Посмотри, так прикольно? – подружка спускает лямки от джинсового комбинезона вниз, как носят некоторые девчонки в тёплую погоду. – Или с другой кофточкой будет лучше?
— С этой хорошо, стильно. Как ты летом в жару будешь его носить? – смеюсь я.
— Летом буду только вечером выходить. Давай ещё до трамвая пройдёмся и домой?
На улицы опускаются весенние сумерки, две девочки бродят не спеша, периодически что-то напевая себе под нос, рассказывая смешные случаи из жизни, делясь своим сокровенным «а я летом хочу...», «а я на каникулах хочу...». Осталась одна четверть до лета, самая маленькая и не напряженная – в мае учебники сдадим и уже будем в школу ходить только для вида. Мы делаем круг, Филя провожает меня до хлебного ларька, где мы ещё минут десять болтаем, обнимаемся на прощание, и, пока я не завернула за дом, ещё раз пять оборачиваемся, что бы помахать друг другу рукой. Интересно, а во дворе девчонки сидят? И будет ли мама ворчать, если я, прогуляв полдня, ещё с ними посижу часок? Каникулы же! Ладно, если девочки «на посту», то я с ними поболтаю, если в соседнем дворе на большой лавке, то сразу домой пойду.

Каникулы. Снова мелирую волосы, что бы больше прядок, ярче. Учусь рисовать «стрелки», прошу маму помочь. Нет, мама не очень хороший визажист… Покупаем мне модную длинную юбку с двумя разрезами по бокам и капроновые гольфы до колен – с моими туфлями-бутсами на платформе смотрится круто. Ну, тогда это было круто, сейчас я понимаю, что мода была просто ужасной! Прихожу в школу при полном параде. Круэлла вновь атакует мою маму. Хорошо, мама обещает договориться со мной, если школа отдаст мои документы. Круэлла понимает, что к чему и больше не звонит.

Я и родители утром переходим мост через речку, потом идём по частном сектору Полижаково, сорок минут по остаткам асфальта до железнодорожного переезда, потом вдоль дороги ещё столько же, потом нужный поворот и, наконец-то, выходим на улицу, где живут Кумовья. Крестница, старше меня всего на пару лет, выпрыгивает из старой зелёной калитки по своим делам, но видит нас и бежит через всю улицу навстречу, обнимает. Мы идём искать тетю Свету, маму Крестницы.
— О, как хорошо, что вы пришли! – делится со мной Крестница, когда мы вдвоём идём по улице. – Сегодня классная ко мне зашла и сказала маме, что я месяц в школу не хожу… Меня бы сейчас прибили, если бы не вы!
Быстро помогаем накрыть на стол, бежим в магазин – папа дал денежку и велел купить большой торт к чаю, встречаем подружек Крестницы, те идут с нами, садимся за стол, потом уходим в комнату, включаем музыку, девчонки красятся, красят ногти. Шатаемся по улицам, смеёмся, сидим то в одном дворе, то в другом, весёлые, весенние, как и погода на улице.
— Давай попросим, что бы ты с ночёвкой осталась? – просит Крестница, но родители тащат меня домой поздно вечером. Кумовья провожают нас до моста, с нами идут и девчонки.
— А помнишь, как мамка нам на полу стелила, а мы игрались до ночи?
— Ага, почти засыпали с этими куклами!
— А потом папа твою куклу потерял в трамвае, когда к нам ехали и ты вся в слезах приехала.
— Тааак! Пап! Тут всплыли кое-какие подробности! – Крестница шутливо злиться на своего папу и все смеются.
Добираемся домой за полночь (автобусы там не ходят и если ехать проходящим раз в час старым драндрулетом – быстрее всё равно не будет), день был насыщенным и ярким, завтра расскажу Мике и она обалдеет!

Утром понимаю, что проспала уборку класса и теперь Круэлла… А, пусть идёт в баню со своей уборкой, почти конец года и хуже, чем есть, уже не будет.
— Ты почему это не пришла.
— Была в гостях с родителями и мы поздно вернулись, почти в час ночи. Я проспала.
— А чего это ты по ночам по гостям шлялась с родителями, а? – кричит Круэлла.
— А это вас вообще не касается, где и как я провожу время со своей семьей. Вы не её часть.
Помните фразу «Меня это не волнует» в ответ на любые оправдания? Теперь эта великолепная фразочка направляется против учителя. Меня не волнуют ваши требования, они не важны, ваши условия не важны, ваши ультиматумы не важны.
Да, вопрос задают именно для этого – обесценить и твои оправдания, и твоё время. Чем тебе заниматься, кроме газеты да уроков, что такого важного у тебя в жизни? Книги, танцы, друзья? Это глупости, это никому не нужно. А что потом? А потом вырастает поколение людей без интересов, заполняющее пустоту после рабочего/учебного дня бесцельным смотрением в телевизор. Или «умри, но сделай» — на такого человека классно и удобно потом повесить сверхурочные (ну, это же НАДО, это важно для фирмы, а твоя семья, ужин, сон и «домашка» с детьми – не важно, этим можно пренебречь), можно перекинуть чужую работу. Ты не умеешь отказать, ведь твои слова никого не волнуют – эту установку тебе дали в школе.
— Нет, это моё дело! Я им позвоню! – бесится царь, из-под которого выбивают трон.
— Нет, не ваше. Вы – не моя семья, вы – никто и решать ничего, кроме учебных вопросов, права не имеете.
— Ты должна отработать теперь!
— Я вам ничего не должна – я не брала в долг. Если мои родители не будут против – я отработаю пропуск, но если они посчитают, что я не обязана драить класс на выходных – я не стану этого делать и вы меня не заставите. Ваше мнение не имеет значения.
Мы спорим. Я делаю недопустимую для учителя вещь – я переворачиваю мир так, что воля родителей становится выше её власти. Дети слышат – и в этом для неё самый большой ужас. Ведь дома они расскажут о происходящем и тогда другие родители тоже могут решить, могут понять, что они – важнее. Кто тогда будет мыть класс?

— Приносите печенье, конфеты, чай, что хотите. – Говорит учительница по трудам. – За год всем пятёрки, молодцы.
Облегчённо вздыхаю. В моей прежней школе нужно было порваться на британский флаг, что б получить пятёрку по такому важному предмету, как труды. Помню, как мы шили наволочку, швейных машин на всех не хватало и я строчила дома, на полуживом электрическом бабушкином «франкенштейне». Когда я принесла работу в класс, учитель с усилием разорвала один из швов и поставила мне четвёрку… Сегодня я бы спорила до одурения: что нужно делать на подушке, что бы так разорвался шов?! Тогда я была расстроена до ужаса – мало того, что она намерено порвала нитки, так ещё и мама будет ругать…
Теперь хоть за это можно не переживать.

Устраиваем концерт для ветеранов, готовим песни, репетируем… Сажусь на лавочку в спортзале в своей длинной юбке и на меня налетает Круэлла.
— Какой позор! Всё «одно место» видно! Зашей разрезы!
— Не хочу. (Я не специально, правда. Ноги слишком длинные, лавка слишком низкая).
— Другую юбку надень!
— Посмотрим…
Вечером мама покатывается со смеху. «Ну, будет ей другая юбка!». И правда, утром мама дала мне другую юбку… короткую и «кожаную». В приступе эйфории я, восхищённая кожаной юбкой и гольфами, намазала губы чёрным карандашом. После репетиции Круэлла отвела меня в сторону.
— Зачем ты так себя ведёшь?
— Хочу.
— Мы не отдадим тебе документы!
— Не имеете права.
— Ты обязана нас слушать и подчиняться! Немедленно приведи себя в нормальный вид!
— Послушайте, Круэлла. Вы – учитель, требуете меня стереть косметику с лица, а на губах у вас – красная помада. Серьги, пять колец, три цепочки, часы. Как вы можете требовать от меня подчиняться правилам, если вы их сами нарушаете?
— Вот когда дорастёшь до моих лет…
— … даже тогда я не буду такой, как вы. Вы – не учите детей, не делаете свою работу. Вы – манипулируете детьми, запугивая их низкими оценками и звонками родителям. Вы заставляете их доносить друг на друга, шпионить друг за другом, вместо того, чтобы друг другу помогать. Зачем вы меня приняли в школу? Вы надеялись меня сломать? Ведь сразу было понятно, что я всегда буду сопротивляться!
— … не допустимо такое поведение! Не допустимо так хамить старшим!
— А вы какой пример мне подаёте? А вот сейчас ваши «правильные ученики» на нас смотрят и всё слышат.

Я свободно выхожу из школы на яркое весеннее солнце. Следом выходит Филя в любимом джинсовом комбинезоне и балахоне с любимой группой. Я смотрю на неё. Сейчас, годы спустя, я смотрю на эту девочку снова в своих воспоминания. Такие разные девочки – одна «неформалка», в чёрном, агрессивный макияж, Marilyn Manson в плеере, вторая – комбез, бутсы и футболка Onyx, чёрные дядьки-рэпперы. Обе – подростки, тинэйджеры. Обе отчаянно хотят жить полной жизнью, вопреки правилам, условностям, школьному быту, вопреки взрослым, двое таких разных детей радостно объединились против несправедливости всего мира, объединяются против тех, кто хочет ограничить их, засунуть в ненавистные рамки. Наш мир прост. Радовать родителей. Гулять. Красить губы. Делать взрослые вещи (поехать в центр, заснуть после полуночи, кушать зимой мороженое и надеть высокие каблуки, а не то, что вы, опошлённые взрослой жизнью, там себе придумали). Не нужно придумывать лишнего.
И вот мы, абсолютно разные, улыбаемся миру на пороге лета. И где-то там впереди – свобода, высокая трава лета, жара, друзья-подружки, юность и жизнь, а за нами – оковы, учебники, правила, серость и учителя, желающие сделать из нас свои копии, таких же занудных взрослых.
Экзамены отменены. Их сдают только в девятом и одиннадцатом классах. Но не тут то было: учителю физики плевать на нововведения и она делает нам экзамен. Учу ответы к билетам, зазубриваю наизусть. Получаю «три». Работу маме так и не удалось увидеть и я, честно говоря, сомневаюсь, что её кто-то там проверял.
Круэлла не выдержала здравой критики от «трудного подростка», мне торжественно вручили документы, характеристику, «настоящий» табель и … моя жизнь началась!