Телефонное равноправие
Буер Артур Возрастные ограничения 18+
Перед отправкой в пионерлагерь меня предупредили:
— Если всем пионерам позволять звонить домой, то сеанс связи будет длиться весь день. Поэтому разрешай звонить только детям работников с железной дороги.
Я кивнул головой, мне было безразлично, хоть совсем запретить пионерам звонить. Увидев первых пионеров, стоящих в очереди к радиостанции, я спросил:
— Поднимите руку, у кого папа или мама работает на железной дороге?
Руку подняли все, кроме одной девочки лет десяти. Она видимо пыталась позвонить, когда здесь работал мой предшественник, но ей отказали. И она решила снова попытать счастья. Увидев лес рук, она тихо заплакала и медленно пошла прочь. Мое сердце сжалось, и я крикнул:
— А ты куда пошла? Вернись, а то очередь потеряешь!
Девочка остановилась, недоверчиво посмотрела на меня и поняв, что я обращаюсь к ней, улыбнулась, а ее глаза перестали выражать мировую скорбь и в них появились счастливые огоньки.
Так я совершил роковую ошибку. На следующие сеансы связи начали приходить по два-три десятка пионеров. Время сеанса было ограничено, а каждый ребенок хотел как можно дольше поговорить с родителями, узнать как там Барсик без него и услышать, что Барсик скучает и с надеждой бросается к двери, когда раздается звонок. Смотреть на тех, кто не смог сегодня позвонить, было тяжело. И я решил ограничить время общения пятью минутами. И попросил тех, кто смог поговорить с родителями, приходить в следующий раз через десять дней. И детки не злоупотребляли.
Что интересно, пионеры из старших отрядов звонить не приходили. Видимо, оттягивали удовольствие.
Но жесткий лимит не решал проблем, и я договорился с телефонистками продлить дневной сеанс связи на один час. И теперь дозванивались почти все, чьи родители были у телефона.
Толпа пионеров достигала сорок человек, и они маялись от безделья. И однажды я увидел, как они начали собирать шишки вокруг машины.
— А зачем они вам нужны? – спросил я.
— Мы порядок наводим, — ответила за всех пионерка лет двенадцати.
— Да не надо, они снова попадают.
— А мы их снов соберем, делать-то нечего, — мудро ответила она, — а если дадите ведро и тряпку, мы вашу машину помоем.
— И даже щетку дам, чтобы вам не подпрыгивать.
Так я организовал эксплуатацию пионеров.
Когда детки уехали домой, я сидел около включенной радиостанции, и мне очень не хватало детских голосов их комической серьезности, с которой они брали в руки тяжелую телефонную трубку и осторожно говорили в микрофон: « Але, мам, ты меня слышишь? Это твоя дочь Настенька, звоню тебе с Белого озера. Мне можно говорить только пять минут. Я очень по тебе соскучилась!» В середине разговора она просила маму подождать и спрашивала меня «Дяденька радист, а сколько еще времени осталось?» А я отвечал: «Ты говори и не теряй время, как оно закончится, я скрещу руки. Это значит, надо прощаться» И с какой неохотой они отдавали мне трубку, а их глаза становились влажными…
— Если всем пионерам позволять звонить домой, то сеанс связи будет длиться весь день. Поэтому разрешай звонить только детям работников с железной дороги.
Я кивнул головой, мне было безразлично, хоть совсем запретить пионерам звонить. Увидев первых пионеров, стоящих в очереди к радиостанции, я спросил:
— Поднимите руку, у кого папа или мама работает на железной дороге?
Руку подняли все, кроме одной девочки лет десяти. Она видимо пыталась позвонить, когда здесь работал мой предшественник, но ей отказали. И она решила снова попытать счастья. Увидев лес рук, она тихо заплакала и медленно пошла прочь. Мое сердце сжалось, и я крикнул:
— А ты куда пошла? Вернись, а то очередь потеряешь!
Девочка остановилась, недоверчиво посмотрела на меня и поняв, что я обращаюсь к ней, улыбнулась, а ее глаза перестали выражать мировую скорбь и в них появились счастливые огоньки.
Так я совершил роковую ошибку. На следующие сеансы связи начали приходить по два-три десятка пионеров. Время сеанса было ограничено, а каждый ребенок хотел как можно дольше поговорить с родителями, узнать как там Барсик без него и услышать, что Барсик скучает и с надеждой бросается к двери, когда раздается звонок. Смотреть на тех, кто не смог сегодня позвонить, было тяжело. И я решил ограничить время общения пятью минутами. И попросил тех, кто смог поговорить с родителями, приходить в следующий раз через десять дней. И детки не злоупотребляли.
Что интересно, пионеры из старших отрядов звонить не приходили. Видимо, оттягивали удовольствие.
Но жесткий лимит не решал проблем, и я договорился с телефонистками продлить дневной сеанс связи на один час. И теперь дозванивались почти все, чьи родители были у телефона.
Толпа пионеров достигала сорок человек, и они маялись от безделья. И однажды я увидел, как они начали собирать шишки вокруг машины.
— А зачем они вам нужны? – спросил я.
— Мы порядок наводим, — ответила за всех пионерка лет двенадцати.
— Да не надо, они снова попадают.
— А мы их снов соберем, делать-то нечего, — мудро ответила она, — а если дадите ведро и тряпку, мы вашу машину помоем.
— И даже щетку дам, чтобы вам не подпрыгивать.
Так я организовал эксплуатацию пионеров.
Когда детки уехали домой, я сидел около включенной радиостанции, и мне очень не хватало детских голосов их комической серьезности, с которой они брали в руки тяжелую телефонную трубку и осторожно говорили в микрофон: « Але, мам, ты меня слышишь? Это твоя дочь Настенька, звоню тебе с Белого озера. Мне можно говорить только пять минут. Я очень по тебе соскучилась!» В середине разговора она просила маму подождать и спрашивала меня «Дяденька радист, а сколько еще времени осталось?» А я отвечал: «Ты говори и не теряй время, как оно закончится, я скрещу руки. Это значит, надо прощаться» И с какой неохотой они отдавали мне трубку, а их глаза становились влажными…
Рецензии и комментарии 0