Невезучий
Буер Артур Возрастные ограничения 18+
В начале службы на черпаков мы смотрели настороженно. Деды имели больше полномочий, но последний период службы расслаблял. Никаких неожиданностей, даже по тревоге они могли выполнить все действия с завязанными глазами. Это наверно как перед отпуском мысленно уже лежишь на пляже в Сочи. А черпаки были злыми. И многим из них очень хотелось слить на духов весь накопленный за год службы негатив. Но был среди черпаков один рядовой, который смотрел на нас и улыбался. И когда нас заставляли в третий раз перемывать полы в казарме, он говорил нам: «Духи, да вы не злитесь. Это ритуал такой. Через год и вы будете дрочить своих духов». Звали этого черпака Валера Лобанов. Родом он был из Куйбышева, обыкновенный паренек, чью карьеру грузчика в магазине прервал военкомат. Но у Лобанова был пытливый ум и профессиональная тяга к алкоголю. Понятно, что в чипке алкоголь было не купить, а в военторге его отпускали только офицерам, прапорщиками и их женам. И не было случая, чтобы кто – то из этого списка купил алкоголь для срочников. Ведь куда солдата не целуй, у него везде жопа…
Лобанова дрючили меньше, чем солдат его призыва. Он был женат и после отбоя рассказывал старослужащим как занимался сексом со своей женой. Учитывая небольшой стаж семейной жизни и невозможность просмотра в то время немецких порнофильмов, Лобанов бы сдулся очень быстро. Но Валера «просек фишку» и понял, что пока он рассказывает свои истории — его будут беречь. И Лобанова понесло: он рассказывал как впервые овладел своей будущей женой, ученицей восьмого класса, в школьном автобусе. Кругом было полно людей, и поэтому она не сопротивлялась. А потом были чердаки, подъезды и подвалы, спортзал и пустой класс на перемене и т.п. Не думаю, что ему верили, но в армии любой рассказ на эту тему в радость.
Изменять своим принципам трудно, а привычкам еще труднее. Обедать без аперитива было трудно. И высшие силы решили помочь страждущему Лобанову. Однажды его отправили убрать мусор в мастерской художника – рядового Ванидзе. Дело не сложное, да еще великодушный Ванидзе угостил сладким чаем с сушками. В благодарность Лобанов предложил навести порядок в сенях — крохотной клетушке с лестницей и горой пустых банок и вёдер. Валидзе дал добро.
Чуйка Лобанова не подвела. Среди груды хлама он обнаружил флягу с остатками клея БФ. И сердце Лобанова радостно забилось. Никто не знает, как Валерке удалось договориться с Валидзе, но фляга осталась в сенях, но перешла в собственность Лобанова. И теперь Лобанов два раза в неделю ходил наводить чистоту в мастерской, и каждый раз принимал «на грудь» спиртосодержащий напиток, приготовленный из клея БФ. Пил он в меру – «для настроения» и заедал луковицей. Специфический запах изо рта он объяснял профилактикой цинги.
Но однажды Лобанов «залетел». Деды его «спалили». Пришлось Валерке сдать адреса, явки и пароли. Со всей роты собрали по пятьдесят копеек и вся сумма была вручена Ванидзе, который великодушно отдал вторую, едва начатую флягу с БФ и разрешил готовить напиток в заброшенном сарае через дорогу от его мастерской. Теперь Лобанов наводил порядок в мастерской Ванидзе каждый день и оказывал помощь художнику в изготовлении планшетов. Кроме того, каждый вечер Лобанов доставлял медицинскую грелку с напитком в роту. И с этого момента он стал «сыном роты».
Наступившая зима расширила круг обязанностей Лобанова. Он чистил снег около всего клуба, в котором находилась мастерская художника. И за зиму все привыкли, что Лобанов и клуб едины как «народ и Партия». Когда Лобанов стал черпаком, он стал служить по собственному распорядку. После завтрака Валера уходил в клуб, на обеде он появлялся когда хотел, а после ужина приходил в казарму и с нетерпением ждал вечернюю поверку, после которой в казарме оставались одни срочники. И Валера уходил в каптерку вместе с дедами, чтобы принять «на грудь» и рассказать очередную историю о своих похождениях.
Мое появление в части совпало с ранней зимой и резким сокращением числа офицеров и прапорщиков. В нашей роте остался только командир роты. И теперь вечерняя поверка проходила без его присутствия. Из-за сильных снегопадов (я впервые в жизни увидел четырехметровые сугробы) Лобанову приказали ночевать в клубе и регулярно чистить снег по периметру. Естественно не весть, а только тропинки. Каждый вечер Лобанов просил в помощь тройку духов для уборки снега. Ему не отказывали, а духи возвращались в казарму с грелкой напитка.
В январе Лобанов неожиданно попросил у меня совета:
— Буер, тебе уже 24 года и в институте учился. Тут такая ситуация. Друг написал, что моя жена загуляла. Что бы ты сделал?
— Не знаю, я женатым не был, — ответил я.
Лобанов покачал головой и ушел в клуб.
Вскоре в клуб стали посылать четверых духов, а Лобанов перестал приходить в столовую. Я решил, что он ушел в запой. Но делиться своими выводами не стал. Наблюдать за старослужащими в армии – вредно для здоровья. Две недели спустя разразился скандал. Уехавший в командировку в Куйбышев офицер решил навестить родителей Лобанова. Он пришел по адресу, нажал кнопку звонка, дверь открылась, а в проеме стоял Лобанов. Наверняка, встреча была удивительной. И офицер вернулся в часть уже вместе с Лобановым.
В качестве наказания Лобанову поручили очистить от дерьма два ротных сортира, на 21 посадочное место каждый. И Лобанов это сделал в одиночку. Потом Валерка восстанавливал свою спортивную форму в спортгородке, которую он утратил за время нахождения в клубе. После отъезда дембелей, Лобанов стал дедом и его оставили в покое.
Однажды он снова обратился ко мне с просьбой:
— Я тут переписываюсь с телками, а письма писать не умею. Поможешь дедушке?
— Конечно, — ответил я, – только расскажи мне про характер и увлечения каждой, чтобы я знал, о чем задавать вопросы.
— Всех восемнадцати? – обречено спросил Валерка.
Дать объективку на каждую барышню Лобанов не смог. Он не был с ними знаком, а адреса выклянчил у дембелей. Кто – то дал адрес соседки, а некоторые – адреса не дождавшихся подруг. Последние вежливо отвечали, что уже встречаются с парнем, но есть подруга…
Изначально я предполагал, что буду диктовать текст письма, а Валерка будет писать. Но когда я увидел, что Лобанов собрался писать письма с копировальной бумагой, оставляя пропуски для имени, мне пришлось писать письма самостоятельно. Валерка был искренне удивлен моему терпению. Пока я писал ответ (предварительно прочитав пришедшие ранее письма), Лобанов вырезал из старых подшивок газет виды с наступающей бронетехникой или солдат, бегущих в атаку в противогазах. В каждое письмо Валерка вкладывал одну вырезку, а я писал примерно следующее: «Высылаю тебе фото из газеты (написать название не могу, она секретная). Третий снизу танк – мой. Прислать свою фотографию не могу – запрещено!»
Параллельно с вырезкой из газет Лобанов готовил алкогольный напиток по новому рецепту. Старый ликероводочный цех был уничтожен. И клей БФ стал недоступным. Но патологическая тяга зампотеха к чистой ходовой машин открыла доступ к запасам печного лака. И Лобанов разработал новую рецептуру. Напиток отдавал ацетоном, но употреблявшие его деды не отравились.
Почтовые романы Лобанова закончились в одночасье. По настоянию Валерки я написал в письмах: «Возможно, что это письмо будет последним. Нам выдали снаряды с атомной боеголовкой. И сейчас мы усиленно изучаем карту Афганистана. Вышли мне переводом 25 рублей, если можешь. Ротный сказал, что если выпивать по три литра деревенского молока ежедневно и хорошо питаться, то радиация от ядерных снарядов на моем здоровье не скажется. А если не сможешь, то когда мы поженимся, я буду болен…»
Лобанов наверно уже умножал в уме 18 на 25 и планировал на что потратит деньги. А в штабе давились от смеха, перечитывая эти письма, но одно успело дойти. Получив письмо, девушка отправила телеграмму командиру части с просьбой не посылать рядового Лобанова в Афганистан.
Скандал был грандиозный. Штабные получили втык за пропущенное письмо, ротный – за неугомонного Лобанова и примкнувшего к нему Буера, который умудрился каждые две недели писать восемнадцать писем для Лобанова и девять своим девушкам, не имея при этом признаков недосыпа. Лобанову еще «пришили» паровозиком использование печного лака не по назначению.
Мы с Лобановым приняли активное участие в разгрузке восьми вагонов с углем для котельной, в составе бригады из отборных негодяев срочной службы нашей части. По окончанию разгрузки меня исключили из состава бригады, которая начала перемещать уголь на угольный склад.
После решения Лобанова, что ни одна из восемнадцати девушек ему не нужна, так как он решил простить свою жену и сохранить семью, он собственноручно написал всем восемнадцати девушкам, что встретил свою любовь и просит его простить. Ротный лично перечитал каждое письмо и отнес толстую пачку в штаб.
Погрузо – разгрузочные работы благотворно сказались на Лобанове. Он окреп и все время хотел спать. Поэтому до дембеля он больше не чудил…
Лобанова дрючили меньше, чем солдат его призыва. Он был женат и после отбоя рассказывал старослужащим как занимался сексом со своей женой. Учитывая небольшой стаж семейной жизни и невозможность просмотра в то время немецких порнофильмов, Лобанов бы сдулся очень быстро. Но Валера «просек фишку» и понял, что пока он рассказывает свои истории — его будут беречь. И Лобанова понесло: он рассказывал как впервые овладел своей будущей женой, ученицей восьмого класса, в школьном автобусе. Кругом было полно людей, и поэтому она не сопротивлялась. А потом были чердаки, подъезды и подвалы, спортзал и пустой класс на перемене и т.п. Не думаю, что ему верили, но в армии любой рассказ на эту тему в радость.
Изменять своим принципам трудно, а привычкам еще труднее. Обедать без аперитива было трудно. И высшие силы решили помочь страждущему Лобанову. Однажды его отправили убрать мусор в мастерской художника – рядового Ванидзе. Дело не сложное, да еще великодушный Ванидзе угостил сладким чаем с сушками. В благодарность Лобанов предложил навести порядок в сенях — крохотной клетушке с лестницей и горой пустых банок и вёдер. Валидзе дал добро.
Чуйка Лобанова не подвела. Среди груды хлама он обнаружил флягу с остатками клея БФ. И сердце Лобанова радостно забилось. Никто не знает, как Валерке удалось договориться с Валидзе, но фляга осталась в сенях, но перешла в собственность Лобанова. И теперь Лобанов два раза в неделю ходил наводить чистоту в мастерской, и каждый раз принимал «на грудь» спиртосодержащий напиток, приготовленный из клея БФ. Пил он в меру – «для настроения» и заедал луковицей. Специфический запах изо рта он объяснял профилактикой цинги.
Но однажды Лобанов «залетел». Деды его «спалили». Пришлось Валерке сдать адреса, явки и пароли. Со всей роты собрали по пятьдесят копеек и вся сумма была вручена Ванидзе, который великодушно отдал вторую, едва начатую флягу с БФ и разрешил готовить напиток в заброшенном сарае через дорогу от его мастерской. Теперь Лобанов наводил порядок в мастерской Ванидзе каждый день и оказывал помощь художнику в изготовлении планшетов. Кроме того, каждый вечер Лобанов доставлял медицинскую грелку с напитком в роту. И с этого момента он стал «сыном роты».
Наступившая зима расширила круг обязанностей Лобанова. Он чистил снег около всего клуба, в котором находилась мастерская художника. И за зиму все привыкли, что Лобанов и клуб едины как «народ и Партия». Когда Лобанов стал черпаком, он стал служить по собственному распорядку. После завтрака Валера уходил в клуб, на обеде он появлялся когда хотел, а после ужина приходил в казарму и с нетерпением ждал вечернюю поверку, после которой в казарме оставались одни срочники. И Валера уходил в каптерку вместе с дедами, чтобы принять «на грудь» и рассказать очередную историю о своих похождениях.
Мое появление в части совпало с ранней зимой и резким сокращением числа офицеров и прапорщиков. В нашей роте остался только командир роты. И теперь вечерняя поверка проходила без его присутствия. Из-за сильных снегопадов (я впервые в жизни увидел четырехметровые сугробы) Лобанову приказали ночевать в клубе и регулярно чистить снег по периметру. Естественно не весть, а только тропинки. Каждый вечер Лобанов просил в помощь тройку духов для уборки снега. Ему не отказывали, а духи возвращались в казарму с грелкой напитка.
В январе Лобанов неожиданно попросил у меня совета:
— Буер, тебе уже 24 года и в институте учился. Тут такая ситуация. Друг написал, что моя жена загуляла. Что бы ты сделал?
— Не знаю, я женатым не был, — ответил я.
Лобанов покачал головой и ушел в клуб.
Вскоре в клуб стали посылать четверых духов, а Лобанов перестал приходить в столовую. Я решил, что он ушел в запой. Но делиться своими выводами не стал. Наблюдать за старослужащими в армии – вредно для здоровья. Две недели спустя разразился скандал. Уехавший в командировку в Куйбышев офицер решил навестить родителей Лобанова. Он пришел по адресу, нажал кнопку звонка, дверь открылась, а в проеме стоял Лобанов. Наверняка, встреча была удивительной. И офицер вернулся в часть уже вместе с Лобановым.
В качестве наказания Лобанову поручили очистить от дерьма два ротных сортира, на 21 посадочное место каждый. И Лобанов это сделал в одиночку. Потом Валерка восстанавливал свою спортивную форму в спортгородке, которую он утратил за время нахождения в клубе. После отъезда дембелей, Лобанов стал дедом и его оставили в покое.
Однажды он снова обратился ко мне с просьбой:
— Я тут переписываюсь с телками, а письма писать не умею. Поможешь дедушке?
— Конечно, — ответил я, – только расскажи мне про характер и увлечения каждой, чтобы я знал, о чем задавать вопросы.
— Всех восемнадцати? – обречено спросил Валерка.
Дать объективку на каждую барышню Лобанов не смог. Он не был с ними знаком, а адреса выклянчил у дембелей. Кто – то дал адрес соседки, а некоторые – адреса не дождавшихся подруг. Последние вежливо отвечали, что уже встречаются с парнем, но есть подруга…
Изначально я предполагал, что буду диктовать текст письма, а Валерка будет писать. Но когда я увидел, что Лобанов собрался писать письма с копировальной бумагой, оставляя пропуски для имени, мне пришлось писать письма самостоятельно. Валерка был искренне удивлен моему терпению. Пока я писал ответ (предварительно прочитав пришедшие ранее письма), Лобанов вырезал из старых подшивок газет виды с наступающей бронетехникой или солдат, бегущих в атаку в противогазах. В каждое письмо Валерка вкладывал одну вырезку, а я писал примерно следующее: «Высылаю тебе фото из газеты (написать название не могу, она секретная). Третий снизу танк – мой. Прислать свою фотографию не могу – запрещено!»
Параллельно с вырезкой из газет Лобанов готовил алкогольный напиток по новому рецепту. Старый ликероводочный цех был уничтожен. И клей БФ стал недоступным. Но патологическая тяга зампотеха к чистой ходовой машин открыла доступ к запасам печного лака. И Лобанов разработал новую рецептуру. Напиток отдавал ацетоном, но употреблявшие его деды не отравились.
Почтовые романы Лобанова закончились в одночасье. По настоянию Валерки я написал в письмах: «Возможно, что это письмо будет последним. Нам выдали снаряды с атомной боеголовкой. И сейчас мы усиленно изучаем карту Афганистана. Вышли мне переводом 25 рублей, если можешь. Ротный сказал, что если выпивать по три литра деревенского молока ежедневно и хорошо питаться, то радиация от ядерных снарядов на моем здоровье не скажется. А если не сможешь, то когда мы поженимся, я буду болен…»
Лобанов наверно уже умножал в уме 18 на 25 и планировал на что потратит деньги. А в штабе давились от смеха, перечитывая эти письма, но одно успело дойти. Получив письмо, девушка отправила телеграмму командиру части с просьбой не посылать рядового Лобанова в Афганистан.
Скандал был грандиозный. Штабные получили втык за пропущенное письмо, ротный – за неугомонного Лобанова и примкнувшего к нему Буера, который умудрился каждые две недели писать восемнадцать писем для Лобанова и девять своим девушкам, не имея при этом признаков недосыпа. Лобанову еще «пришили» паровозиком использование печного лака не по назначению.
Мы с Лобановым приняли активное участие в разгрузке восьми вагонов с углем для котельной, в составе бригады из отборных негодяев срочной службы нашей части. По окончанию разгрузки меня исключили из состава бригады, которая начала перемещать уголь на угольный склад.
После решения Лобанова, что ни одна из восемнадцати девушек ему не нужна, так как он решил простить свою жену и сохранить семью, он собственноручно написал всем восемнадцати девушкам, что встретил свою любовь и просит его простить. Ротный лично перечитал каждое письмо и отнес толстую пачку в штаб.
Погрузо – разгрузочные работы благотворно сказались на Лобанове. Он окреп и все время хотел спать. Поэтому до дембеля он больше не чудил…
Рецензии и комментарии 0