Око за око 2

— Живи счастливо, милая. Я прикрою.
Легко оказавшись уже на самом верху, Роз села на широкую стену, поправила белые волосы и с высоты двенадцати метров рьяно помахала рукой брату, после чего сразу же указала подбородком на замок.
Юноша еле оторвал взгляд от сестры и метнулся ко дворцу, пересилив себя, а когда обернулся назад, то больше не нашел там Розмари. Вот чудачка!
Скрывшись от стражи в складках штор, которые завешивали потайной проход, Эрбий сжал дрожащие руки в кулаки. В голове стала напряженно играть любимая скрипка, начали прокручиваться моменты его скудной аристократической жизни: балы, дамы, застолья, бумаги, печати, рыцари, шахматы, музыка, камзолы. Замкнутость.
И только сейчас он чувствовал что-то другое: предвкушение и свободу. Ведь он знал, на что идёт.
Горн перестал гудеть, значит король не поймал того, кого хотел. Сейчас будут прочёсывать замок. Эрбий больше не ощущал под собой бархатных ковров, не слышал мяуканье котов. Даже самого себя.
— Роберт. Я нашел отца, а он – Розмари. Её взяли, а он сказал, что ему нет причин присутствовать здесь и велел тебе начинать, — как можно бесцветней проговорил Эрбий, столкнувшись со скучающим братом в покоях за тронной залой, откуда выводили бы сестру на казнь. Роберт, не скрывая довольного вида, оскалился.
— Ох, вся ответственность на мне, вся на мне! Что ж, пожалуй, начнём. А ты, братец, иди за палачом и попрощайся с Розмари, так уж и быть.
Поправив лацканы пиджака и разгладив жабо на груди, он натянул прискорбную улыбку и вышел через маленький занавес к людям:
— Дамы и господа, прошу внимания!…
Зал стих, как только в один миг занавесили окна. Роберт произнес речь, в которой значилось, что изгонять 301-ую женщину рода Бергов в мир иной по древним предписаниям следует старинным клинком и умелым палачом. Весь цветной свет с витражей на потолке падал на подмостки, куда в сопровождении палача сейчас вывели фигуру в бледной серебристой накидке. Белые волосы ниспадали на лицо, шаги казались плавными и нежными, но тяжелыми, будто в воде.
Фигуру в плаще посадили на колени боком к людям. Церемония сопровождалась тишиной сердец и душ. Настал момент жертвоприношения – по-другому его назвать невозможно. Клинок занесся над спиной жертвы, готовый проткнуть ее насквозь. Оповестительный гонг отдался в ушах немым звоном.
Сильный замах и внезапный порыв ветра.
Болезненный, длинный, режущий душу в клочья юношеский возглас вырвался из-под капюшона, а предатель-ветер смахнул накидку с головы. Обескураженный палач отступил два шага назад и уронил рукоятку клинка, которая сломалась, лишь лезвие коснулось спины парня.
Эрбий в агонии потянул руку к спине, откуда торчала половина клинка.
Знать и дворяне секунду молчали. Однако в следующее мгновение зала была оглушена воплями, криками, плачами и истерическими завываниями.
Лицо Роберта описать невозможно. Да и его мысли — тоже. Брови потерялись где-то в густых каштановых волосах, рука впилась в рубашку на груди, будто норовя задушить, ноги подрагивали. Он не шелохнулся, ничего не сделал. Даже не попытался успокоить толпу. Видимо, брат все-таки для него что-то значил.
Пару смельчаков-мужчин кинулись на подмостки к почти мёртвому младшему принцу.
Ужасная тупая боль сковала тело. Эрбий не мог двигаться, а лишь только захлёбывался своими же слезами, которые текли без остановки. Зрачки моментально окрасились в белый. Предсмертный цвет, цвет физической боли. Юношу стали брать судороги, но меж конвульсий он успел выдавить улыбку, которую с ужасом наблюдали замершие на подмостках мужчины.
— Поверьте, и ни капельки не больно… Она на моём месте не плакала бы.
Белые глаза приковывали внимание, сливаясь с бледной кожей и такими же белоснежными волосами. От фразы юноши в зале истошно взвыли пару женских голосов, а мужья отступили на шаг назад. Вдох, выдох.
Выход. Свобода.
Конвульсии прекратились. Юноша замер. Его рука соскользнула со спины. Всё еще стоя на коленях, он бездумно уставил бесцветные глаза перед собой. Бесцветные. Слёзы продолжили омывать лицо. Спустя секунду молчания, повисшего в зале, Эрбий упал замертво.
Прощай, королевский невольник. Прощай, настоящий король.

В эту субботу на площади с раннего утра плясала ярмарка: горячие булочки с кунжутом, горячие кованые мечи, сабли, стрелы, горячие молодые мужчины; гомон, свист, заливистый смех детей, играющих в догонялки между лавками, балалайки, оклики «Хэй!» или «А подешевле будет?». Беловолосая девушка шустро мелькала меж людьми, кивая или весело смеясь в ответ на их приветствие. Как хорошо, что под настоящим именем в этом покинутом Богом городишке ее знал лишь один человек.
— На площади нынче многолюдно, принцесса. Не боитесь, что в толпе вас могут украсть? Зарезать? Защекотать?
Из-за угла выскочила кудрявая Медина. Не успела Розмари шарахнуться в сторону, как подруга впилась пальцами ей под рёбра – ноги сами собой заплясали по каменной брусчатке, легкое платьице стало виться по воздуху, а девушка принялась хохотать.
— Сгинь, кудрявая, ну! – Розмари извивалась как могла, — Я за газетой вообще-то. Что там такое хоть?
Уголки губ Медины медленно стекли вниз. Оглядевшись и вынув из-за пояса вырванную страничку газеты, девушка протянула ее подруге и опёрлась о каменную стену со скрещенными на груди руками.
— Еле выдрала. Клея в народе не хватает, а такие газетёнки умудряются делать, шибко надо! Я подумала, может кто-сь из твоих. Вести старые! Но я понимаю, почему огласили только сейчас. Ой, Лилия!
Розмари зажала рот ладошкой, под которую сейчас тихо потекли бесшумные слезинки. Она не помнила, когда плакала. Когда горевала. Когда беспокоилась. Когда нуждалась в ком-то. Когда скучала.
Только заголовок секретной статьи «Погибший за сестру» и слова «случайная подмена», «кончина младшего принца» и «похороны» смогли выбить ее из колеи. Побоявшись, что подруга сейчас лишиться чувств, Медина легонько взяла ее за плечи и зашептала:
— Ты чего, Роз? Чего ты? Тише-тише, спокойно… Я же имела ввиду другую сторону странички…
Розмари зарыдала. Она опустилась на каменную дорогу, подобрав к груди колени и обхватив голову руками. Медина тут же вырвала листок из её мокрых ладоней и пробежалась глазами по тексту. Радужка глаза резко стала голубой, а позже сменилась медно-оранжевой: горечь, сочувствие и непонимание смешались в этом дружеском взгляде.
Оглядев фотографию рода Бергов, она отыскала там Розмари и ее мужскую копию – брата, который положил ей руку на плечо.
— Я просила прикрыть… Но не так же, простофиля!
Замолчав для того, чтобы сглотнуть ком в горле, она вновь заговорила:
— Я знаю, он бы не хотел, чтобы я убивалась по нём и горевала. Я буду жить счастливо, милый. Твоя смерть не напрасна. Спасибо.