Снегурочка
Параноик Арф Возрастные ограничения 6+
Тише…
Рука придвинута близко к лицу. Старик взглянул на свои морщинистые пальцы. Ладонь прижата к стене, рядом с чуть приоткрытой белой дверью. Старик всем телом вжимался в стену и старался не дышать, но глаза привычно искали и оценивали. Рука, с чуть подрагивающим большим пальцем, оказалась ближе всего к его глазам – c расширенными от полумрака и адреналина зрачками. Взгляд на секунду замер на ней.
Да. Он стар.
Тише…
Шаги и приветливые голоса, смеющиеся и обменивающиеся любезностями, искрящимся облаком уплывали в сторону больничной столовой. Да… Недооценили старого и немого старика! Так лучше. Он успеет. Успеет…
Так он думал уже когда-то. Он помнил это. Еще помнил…
Всего 50 лет назад. ……
……
В груди тепло и ярко. Егор спрыгнул с подножки вагона. Под ногами скрипнул снег московского перрона. Егор вздохнул полной грудью и подняв с наслаждением лицо к солнцу, выдохнул долгую струю пара… Сразу с улыбкой вспомнил соседей по вагону, угрюмых работяг с севера — вечно куривших папиросы без фильтра и рассказывавших длинные истории, которые он почти не слушал. Егор еще раз густо выдохнул паром в морозный утренний воздух… Он успеет…
Полтора года пронеслось как один день.
Тот самый день.
……
Как рвалось сердце, когда его, в родном его Оренбурге провожали во флот.
Надя… Только один пронизывающий взгляд ее карих глаз, высушивал наполовину — его, наполненное гордостью и предвкушением, сердце. Да, он один из немногих, кто отправлялся не в пехоту, не в танкисты, а во флот.
Северный флот.
Море, романтика, сотни перечитанных книг в библиотеке. Завистливые взгляды более молодых приятелей со двора. Улыбающаяся заплаканная мать и прыгающая вокруг, болтающая косичками сестра.
Но Надя… один взгляд.
Мир — крикливый, шумящий и дергающий за рукава, кажется обесцветился. Кто-то что-то говорил, он что-то отвечал невпопад. Глаза смотрели на нее. Стоящую в стороне и пронзительно-тоскливо смотрящую на него.
Гордячку. Неприступную. Дочь полковника-чекиста. Только его. Надю.
Он поднял в воздух руку, нарисовал пальцем в воздухе сердечко. Губы беззвучно прокричали — «Я напишу». Ее губы в ответ — «Я буду ждать». А через мгновение их губы синхронно повторили древнейшее заклятье… «Люблю».
Она улыбнулась, опустила глаза и торопливо пошла прочь.
……
Летели письма. Шла служба. Рослый крепкий парень, становился еще более крепким молодым мужчиной. Письма пьянили. Он писал ей стихи, рассказывал о службе, вкладывал в конверты засушенные северные цветы, которые он видел впервые и названия которых не знал. Она наполняла в ответ письма смехом, грустью и нежностью. И каждый раз перечитывая ее слова, он пьянел, как от запаха ее кожи.
Письма шли через соседку.
Надин отец ненавидел Егора с того момента, как застал свою единственную дочь гуляющую вечером с «этим уличным безродным ублюдком». Так он называл Егора. И повторил несколько раз, перемежая эту фразу всеми возможными угрозами, тряся пальцем перед лицом молчащего, но сжавшего упрямо губы, парня.
В декабре Егор вернулся из похода. Похода, о котором не стоило говорить еще очень долго. Никому.
Его ждало письмо. Надя будет неделю гостить в Москве у тетки. Одна. Отец в командировке, мать уехала к нему. Адрес тетки и дата. Внутри стало снова тепло и ярко…
Командир не смог отказать напору лучшего бойца. Увольнительная на две недели, немного раньше времени.
Лихорадочные сборы. Тщательные, но суетливые выборы подарка. И внезапное понимание — он приедет почти в Новый год. А после него Надя сразу уезжает домой в Оренбург. Его Надя… Он бежит в отдел с игрушками. Скупает шары, зайцев и Дед Морозов. Продавщица видя его сияющие пьяные глаза из под прилавка вытаскивает упаковку больших золотых шаров с тонким рисунком. Цена в 5 раз выше. Не важно. Но на золотисто-желтом шаре нарисована тонкой кистью Снегурочка. Так похожая на Надю.
И вот — он спрыгивает на припорошенный снегом перрон и жмурится на внезапное декабрьское солнце. Утро 30 декабря — он успеет.
Внутри было тепло и ярко. Он знал, что форма ему к лицу. Его ждет Надя. Это казалось невероятным новогодним чудом. Он знал, что она ждет. Ее губы будут теплыми, кожа будет снова пьянить. Под бой курантов он будет ее крепко прижимать к себе за за талию, а наряженная елка будет поблескивать волшебными огнями…
— Здравия желаю, молодой человек.
Военный патруль появился как из под земли. Хмурый капитан с опухшим лицом и пара солдат.
— Здравия желаю.
— Можно ваши документы и увольнительное.
— Конечно.
Он скинул рюкзак с плеч. Открыл. Внутри похолодело. Не было ни кошелька, ни документов, ни пакета с подарками. Только переложенные газетами бутылки. Сразу вспомнились угрюмые курящие соседи по вагону…
— Значит документов нет? Самовольно значит из части ушли?
— Да вы что ребята…
— Как ты говоришь с офицером!?
— Виноват… Поймите! Я к девушке своей. Мы полтора года…
— Вынужден вас задержать до выяснения. Пройдемте.
— Это на долго?
Капитан ухмыльнулся. Егор заметил, что один глаз его был подбит и видимо недавно.
— Может на день. А может и на три.
Сказка стремительно исчезала в черноте…
— Я не могу! Поймите ребята. Я просто не могу. Я не успею…
— Что морячок. Не уважаешь нас — «сухопутных крыс»? Руки за спину и вперед.
Капитан грубо развернул Егора и пнул его ногой…
После — было как во сне.
Драка. Кровь. Навалившиеся откуда-то милиционеры. Военный трибунал.
Тюрьма.
Мать могла только писать письма, в те края где он был. В письмах мать писала, что к ней прибегала Надя и долго плакала. Потом еще раз приходила. Потом еще. Потом ее отца перевели в Ленинград и он забрал дочь с собой туда. Навсегда. Потом были долгие годы ада… Долгие.
Потом мужчина с аккуратно подстриженными усами, еле заметным шрамом у левого глаза и изможденным лицом, шел по ленинградской улице улыбаясь и бормоча под нос «Я успею… Я успею..». Стоял под дождем у подъезда.
Подъехало такси, оттуда вышла Надя. С мужчиной. Мужчина открыл большой зонт. Сверху два звонких голоса — «Мама! Папа! Смотрите какой дождь!». Егор внимательно смотрел в сторону. В темноту. Надя прошла мимо.
Вернулся домой в Оренбург. Пил. Работал где попало. Дольше всего задержался слесарем на швейной фабрике. 15 лет. Его ценили. Несколько раз выступал в самодеятельности. На праздниках в фабричном детском саду играл то Лешего, то Дед Мороза, то Домового. С его бородой ему легко давались эти роли.
Потом сорвался. На Новый год в детском саду, полюбившийся всем детям и взрослым Дед Мороз внезапно замолчал, упал на колени перед елкой и захлебываясь слезами завыл.
Замолчал. Не говорил ни слова. Пил и молчал. Сестра помучилась год-другой и отдала его в лечебницу по совету врачей. Его лечили.
……
Это было… Неважно когда. Он не помнил уже. Он не помнил и когда попал в этот дом престарелых.
Важно было другое — не шуметь…
Тише…
Он заметил гостей издалека, он всегда все слышал… Ему нравилось быть незаметным. Он любил прокрадываться мимо дежурных медсестер и подслушивать о чем говорят в сестринской или в других палатах. В этот раз приехало много людей — в основном друзья и родственники работников, причем с детьми. Места хорошие, тихие. По соседству говорят был весьма дорогой пансионат.
Через щель были видны смеющиеся обнимающиеся дородные детки. Они что доставали из сумок, показывали, смеялись, говорили и клали назад.Старик внезапно затаил дыхание. Гости бросили сумки недалеко от входа, где переодевались и подгоняя детей пошли мимо его палаты.
Да. Он заметил что-то… Не может быть… Это… Это чужое… Нет. Нет. Его! Глупцы! Он внутренне засмеялся.
Тише…
Голоса удалялись по коридору. Старик приоткрыл дверь и осторожно пробрался в коридор. Клетчатая сумка стояла у вешалки. Он подбежал к ней и начал быстро рыться в ней. Нет! Он не ошибся! В глазах потеплело и закружилось хороводом забытых образов. Он теперь его! Его! А вдруг его поймают и накажут.?.. Надо бежать… Спрятаться…
Он схватил первое попавшееся пальто с вешалки, нахлобучил шапку и прижав находку к груди осторожно побежал к черному ходу. Вышел на улицу. Лихорадочно осмотрелся. Падал снег… За спиной раздались первые крики провожающих старый новый год. Егор побежал к ближайшим деревьям.
Снег хрустел под ногами.
Иногда проваливаясь по колено в сугробы, Егор доковылял до ближайшей ели. Силы казалось его оставили. Он упал на колени перед склонившимися от снега еловыми ветвями…
Бережно из-за пазухи вытащил свою драгоценность.
Большой золотистый стеклянный шар. Дрожащими руками Егор расправил петлю и повесил его на заснеженную ветку.
На шаре тонкой кистью была нарисована улыбающаяся Снегурочка.
Егор смотрел на нее. И улыбался в ответ.
А потом зажмурил влажные глаза, запрокинул голову и беззвучно открыл рот в небеса.
Сзади скрипнул снег.
Старик быстро проведя по глазам морщинистой рукой повернул голову.
Девочка с пронзительными взглядом карих глаз удивленно и чуть испугано смотрела на него…
— Вы… Дед Мороз? Настоящий?
Несколько секунд он смотрел на нее. На свои морщинистые крепкие ладони в рукавах чего-то красного, со светлой оторочкой, пальто. Потом поднялся на ноги. Улыбнулся. Уголки рта дернулись. Егор вздохнул полной грудью морозный воздух и выдохнул долгую струю пара.
— Да…
Он впервые услышал свой голос за долгое время.
— Да… Настоящий. А… А какой стих ты приготовила для дедушки? Ты хорошо себя вела весь год?
Карие глаза просияли.
Рука придвинута близко к лицу. Старик взглянул на свои морщинистые пальцы. Ладонь прижата к стене, рядом с чуть приоткрытой белой дверью. Старик всем телом вжимался в стену и старался не дышать, но глаза привычно искали и оценивали. Рука, с чуть подрагивающим большим пальцем, оказалась ближе всего к его глазам – c расширенными от полумрака и адреналина зрачками. Взгляд на секунду замер на ней.
Да. Он стар.
Тише…
Шаги и приветливые голоса, смеющиеся и обменивающиеся любезностями, искрящимся облаком уплывали в сторону больничной столовой. Да… Недооценили старого и немого старика! Так лучше. Он успеет. Успеет…
Так он думал уже когда-то. Он помнил это. Еще помнил…
Всего 50 лет назад. ……
……
В груди тепло и ярко. Егор спрыгнул с подножки вагона. Под ногами скрипнул снег московского перрона. Егор вздохнул полной грудью и подняв с наслаждением лицо к солнцу, выдохнул долгую струю пара… Сразу с улыбкой вспомнил соседей по вагону, угрюмых работяг с севера — вечно куривших папиросы без фильтра и рассказывавших длинные истории, которые он почти не слушал. Егор еще раз густо выдохнул паром в морозный утренний воздух… Он успеет…
Полтора года пронеслось как один день.
Тот самый день.
……
Как рвалось сердце, когда его, в родном его Оренбурге провожали во флот.
Надя… Только один пронизывающий взгляд ее карих глаз, высушивал наполовину — его, наполненное гордостью и предвкушением, сердце. Да, он один из немногих, кто отправлялся не в пехоту, не в танкисты, а во флот.
Северный флот.
Море, романтика, сотни перечитанных книг в библиотеке. Завистливые взгляды более молодых приятелей со двора. Улыбающаяся заплаканная мать и прыгающая вокруг, болтающая косичками сестра.
Но Надя… один взгляд.
Мир — крикливый, шумящий и дергающий за рукава, кажется обесцветился. Кто-то что-то говорил, он что-то отвечал невпопад. Глаза смотрели на нее. Стоящую в стороне и пронзительно-тоскливо смотрящую на него.
Гордячку. Неприступную. Дочь полковника-чекиста. Только его. Надю.
Он поднял в воздух руку, нарисовал пальцем в воздухе сердечко. Губы беззвучно прокричали — «Я напишу». Ее губы в ответ — «Я буду ждать». А через мгновение их губы синхронно повторили древнейшее заклятье… «Люблю».
Она улыбнулась, опустила глаза и торопливо пошла прочь.
……
Летели письма. Шла служба. Рослый крепкий парень, становился еще более крепким молодым мужчиной. Письма пьянили. Он писал ей стихи, рассказывал о службе, вкладывал в конверты засушенные северные цветы, которые он видел впервые и названия которых не знал. Она наполняла в ответ письма смехом, грустью и нежностью. И каждый раз перечитывая ее слова, он пьянел, как от запаха ее кожи.
Письма шли через соседку.
Надин отец ненавидел Егора с того момента, как застал свою единственную дочь гуляющую вечером с «этим уличным безродным ублюдком». Так он называл Егора. И повторил несколько раз, перемежая эту фразу всеми возможными угрозами, тряся пальцем перед лицом молчащего, но сжавшего упрямо губы, парня.
В декабре Егор вернулся из похода. Похода, о котором не стоило говорить еще очень долго. Никому.
Его ждало письмо. Надя будет неделю гостить в Москве у тетки. Одна. Отец в командировке, мать уехала к нему. Адрес тетки и дата. Внутри стало снова тепло и ярко…
Командир не смог отказать напору лучшего бойца. Увольнительная на две недели, немного раньше времени.
Лихорадочные сборы. Тщательные, но суетливые выборы подарка. И внезапное понимание — он приедет почти в Новый год. А после него Надя сразу уезжает домой в Оренбург. Его Надя… Он бежит в отдел с игрушками. Скупает шары, зайцев и Дед Морозов. Продавщица видя его сияющие пьяные глаза из под прилавка вытаскивает упаковку больших золотых шаров с тонким рисунком. Цена в 5 раз выше. Не важно. Но на золотисто-желтом шаре нарисована тонкой кистью Снегурочка. Так похожая на Надю.
И вот — он спрыгивает на припорошенный снегом перрон и жмурится на внезапное декабрьское солнце. Утро 30 декабря — он успеет.
Внутри было тепло и ярко. Он знал, что форма ему к лицу. Его ждет Надя. Это казалось невероятным новогодним чудом. Он знал, что она ждет. Ее губы будут теплыми, кожа будет снова пьянить. Под бой курантов он будет ее крепко прижимать к себе за за талию, а наряженная елка будет поблескивать волшебными огнями…
— Здравия желаю, молодой человек.
Военный патруль появился как из под земли. Хмурый капитан с опухшим лицом и пара солдат.
— Здравия желаю.
— Можно ваши документы и увольнительное.
— Конечно.
Он скинул рюкзак с плеч. Открыл. Внутри похолодело. Не было ни кошелька, ни документов, ни пакета с подарками. Только переложенные газетами бутылки. Сразу вспомнились угрюмые курящие соседи по вагону…
— Значит документов нет? Самовольно значит из части ушли?
— Да вы что ребята…
— Как ты говоришь с офицером!?
— Виноват… Поймите! Я к девушке своей. Мы полтора года…
— Вынужден вас задержать до выяснения. Пройдемте.
— Это на долго?
Капитан ухмыльнулся. Егор заметил, что один глаз его был подбит и видимо недавно.
— Может на день. А может и на три.
Сказка стремительно исчезала в черноте…
— Я не могу! Поймите ребята. Я просто не могу. Я не успею…
— Что морячок. Не уважаешь нас — «сухопутных крыс»? Руки за спину и вперед.
Капитан грубо развернул Егора и пнул его ногой…
После — было как во сне.
Драка. Кровь. Навалившиеся откуда-то милиционеры. Военный трибунал.
Тюрьма.
Мать могла только писать письма, в те края где он был. В письмах мать писала, что к ней прибегала Надя и долго плакала. Потом еще раз приходила. Потом еще. Потом ее отца перевели в Ленинград и он забрал дочь с собой туда. Навсегда. Потом были долгие годы ада… Долгие.
Потом мужчина с аккуратно подстриженными усами, еле заметным шрамом у левого глаза и изможденным лицом, шел по ленинградской улице улыбаясь и бормоча под нос «Я успею… Я успею..». Стоял под дождем у подъезда.
Подъехало такси, оттуда вышла Надя. С мужчиной. Мужчина открыл большой зонт. Сверху два звонких голоса — «Мама! Папа! Смотрите какой дождь!». Егор внимательно смотрел в сторону. В темноту. Надя прошла мимо.
Вернулся домой в Оренбург. Пил. Работал где попало. Дольше всего задержался слесарем на швейной фабрике. 15 лет. Его ценили. Несколько раз выступал в самодеятельности. На праздниках в фабричном детском саду играл то Лешего, то Дед Мороза, то Домового. С его бородой ему легко давались эти роли.
Потом сорвался. На Новый год в детском саду, полюбившийся всем детям и взрослым Дед Мороз внезапно замолчал, упал на колени перед елкой и захлебываясь слезами завыл.
Замолчал. Не говорил ни слова. Пил и молчал. Сестра помучилась год-другой и отдала его в лечебницу по совету врачей. Его лечили.
……
Это было… Неважно когда. Он не помнил уже. Он не помнил и когда попал в этот дом престарелых.
Важно было другое — не шуметь…
Тише…
Он заметил гостей издалека, он всегда все слышал… Ему нравилось быть незаметным. Он любил прокрадываться мимо дежурных медсестер и подслушивать о чем говорят в сестринской или в других палатах. В этот раз приехало много людей — в основном друзья и родственники работников, причем с детьми. Места хорошие, тихие. По соседству говорят был весьма дорогой пансионат.
Через щель были видны смеющиеся обнимающиеся дородные детки. Они что доставали из сумок, показывали, смеялись, говорили и клали назад.Старик внезапно затаил дыхание. Гости бросили сумки недалеко от входа, где переодевались и подгоняя детей пошли мимо его палаты.
Да. Он заметил что-то… Не может быть… Это… Это чужое… Нет. Нет. Его! Глупцы! Он внутренне засмеялся.
Тише…
Голоса удалялись по коридору. Старик приоткрыл дверь и осторожно пробрался в коридор. Клетчатая сумка стояла у вешалки. Он подбежал к ней и начал быстро рыться в ней. Нет! Он не ошибся! В глазах потеплело и закружилось хороводом забытых образов. Он теперь его! Его! А вдруг его поймают и накажут.?.. Надо бежать… Спрятаться…
Он схватил первое попавшееся пальто с вешалки, нахлобучил шапку и прижав находку к груди осторожно побежал к черному ходу. Вышел на улицу. Лихорадочно осмотрелся. Падал снег… За спиной раздались первые крики провожающих старый новый год. Егор побежал к ближайшим деревьям.
Снег хрустел под ногами.
Иногда проваливаясь по колено в сугробы, Егор доковылял до ближайшей ели. Силы казалось его оставили. Он упал на колени перед склонившимися от снега еловыми ветвями…
Бережно из-за пазухи вытащил свою драгоценность.
Большой золотистый стеклянный шар. Дрожащими руками Егор расправил петлю и повесил его на заснеженную ветку.
На шаре тонкой кистью была нарисована улыбающаяся Снегурочка.
Егор смотрел на нее. И улыбался в ответ.
А потом зажмурил влажные глаза, запрокинул голову и беззвучно открыл рот в небеса.
Сзади скрипнул снег.
Старик быстро проведя по глазам морщинистой рукой повернул голову.
Девочка с пронзительными взглядом карих глаз удивленно и чуть испугано смотрела на него…
— Вы… Дед Мороз? Настоящий?
Несколько секунд он смотрел на нее. На свои морщинистые крепкие ладони в рукавах чего-то красного, со светлой оторочкой, пальто. Потом поднялся на ноги. Улыбнулся. Уголки рта дернулись. Егор вздохнул полной грудью морозный воздух и выдохнул долгую струю пара.
— Да…
Он впервые услышал свой голос за долгое время.
— Да… Настоящий. А… А какой стих ты приготовила для дедушки? Ты хорошо себя вела весь год?
Карие глаза просияли.
Рецензии и комментарии 0