Без окончания
Сергей Лисс Возрастные ограничения 18+
…Толпа требовала крови. Толпа будто обезумела, разъяренная длительным нищенским существованием, в котором обоснованно винила ее правителей. Толпе не терпелось увидеть, как на тот свет отправится в муках последний оставшийся представитель ненавистной ей королевской семьи. То была принцесса Изабель, законная наследница и претендентка на трон, юная очаровательная красавица, сводившая многих мужчин с ума. Она была оставлена напоследок, как вишенка на торте для черни, желавшей до конца покончить с родом Алларио, правившем королевством три поколения. И приговор скорого суда, отправивший бедняжку живьем на сожжение на главной площади, был самым настоящим кощунством по отношению к величию природной красоты и грации. Но именно такой участи для принцессы требовала толпа.
От одной лишь мысли быть привязанной у обложенного кучей хвороста столба цепями у Изабель все холодело внутри. Девушка не переставала дрожать в преддверии казни, заключенная в тюремной камере всего на одну ночь после суда. Она почти не смыкала глаз, сон не шел к ней, когда до ужасных мук оставалось несколько часов. Не спасали даже воспоминания о казненном на ее глазах Генрихе, ее роман с которым был достоин остаться в строках истории на века. Генрих был предан королевской семье много лет, и его любовные отношения с юной милой принцессой были ему наградой за незапятнанную верность королю. И Генрих как мг защищал Изабель от опасностей, он был умным и сильным воином, прекрасно владел как холодным так и стрелковым оружием. И Изабель чувствовала себя с ним как за каменной стеной. Она не могла отвернуться от жуткого вида брызнувшей крови, едва кудрявая голова ее любимого слетела с плеч после сокрушительного удара топора в руках безжалостного палача. Изабель готова была последовать за Генрихом на небеса, готова была стерпеть любую боль. Даже такую как костер. Но готова ли была?
А утром лязгнул замок двери тесной камеры. Конвой. За ней. Пора. Сердце Изабель забилось сильнее, до боли. Что ж, она встретит смерть, если им принесет облегчение лицезрение ее мук.
Точка.
На пороге же стоял Генрих, живой и совсем невредимый. Разве так могло быть?
-Так не может все закончиться, моя девочка, — поспешил обратиться к ней Генрих.
Это действительно был он, и Изабель будто приросла к полу, рассматривая любимого во все глаза, бледная как полотно. Она чувствовала как что-то происходило с ней, как что-то происходило вокруг нее, что-то неестественное. Будто голова не Генриха отскочила на плахе, но кого-то другого, и совсем не она наблюдала это страшное зрелище. Генриха не должно было быть здесь, он же умер. Он умер, несмотря не все ее чувства, на всю ее любовь. Однако от Генриха веяло узнаваемым и привычным ей теплом, Генрих был живее всех живых, это действительно был он, не восставший из мертвых, не двойник, не наваждение. И эта его естественность казалась лишней в цепи событий, приводящих Изабель к смерти. Жизнь Изабель ДОЛЖНА была закончиться на городской площади, охваченная огнем вокруг столба под крики физической боли и восторга толпы. Никакого Генриха здесь и сейчас. И она не была уверена в том, что именно должно было быть здесь и сейчас.
Но вот он сгреб оцепеневшую девушку в охапку, Изабель совсем не противилась, узнав хватку его рук. Он поволок ее прочь какими-то потайными полусырыми ходами, едва освещенными факелами, перепачканный кровью убитых стражников. Меч и арбалет были при Генрихе, и он несомненно пустил их в ход ради спасения любимой.
-Я ничего не помню, — только сказал Генрих в ответ на недоумение Изабель, — Последним был топор палача, сильная боль в шее, а потом внезапно стены тюрьмы, где была ты, моя любимая Изабель… Но я должен спасти тебя. Нас обоих.
И вот они, наконец, выбрались на каменистый берег залива, где было пришвартовано небольшое судно. Судовая команда и капитан уже ждали беглецов, и, кажется, не были в курсе о свершившейся казни Генриха, зато знали о готовящемся сожжении Изабель. Это были верные Генриху люди, оказавшиеся в нужном месте в нужное время, видимо предупрежденные им заранее и просто ждущие своего часа. Но все это было для Изабель так неожиданно, так неестественно, и оно не прекращалось ни на мгновенье с момента появления Генриха в ее камере. Конечно, она уже пришла в себя, и ее чувства к Генриху взяли над девушкой прежний верх. Поэтому она не должна была упоминать о том, что видела совсем недавно на эшафоте, залитом кровью ее возлюбленного. И, конечно, сам Генрих молчал об этом.
-Я увезу тебя, Изабель, — обещал Генрих, оставшись с ней наедине, — Никто не найдет нас. Только ты и я. В безопасности. Навсегда.
Его поцелуи всегда расслабляли, кружили голову, наполняли Изабель волнующей легкостью. Будто выпускали сознание прочь из обмякшего тела. Поцелуи Генриха на корабле ничуть не изменились после физической смерти, возможной физической смерти, все проблески мыслей о которой стерлись из ее памяти. Поцелуи Генриха заставили ее вообще утратить чувство хоть какой-то реальности.
Ему же, в свою очередь, хотелось как можно дольше стискивать в своих объятьях нежное девичье тело, совсем маленькое и такое воздушное. Недаром автор этого двухтомного романа, ставшего классическим произведением, уделял столько времени ласкам Генриха и Изабель столько внимания. Это была главная любовная линия, продолжавшаяся на фоне общественной трагедии, приведшая к обезглавливанию и сожжению на костре. Но эта линия была просто невероятна в искренности чувств. И он ненавидел автора за столь жестокую участь для двух влюбленных сердец, ненавидел, даже несмотря на не менее суровую логичность такого финала, переживая за простых людей, столетиями обкрадываемых и разграбляемых знатью и законами в ее пользу. Он ненавидел этот роман Генриха и Изабель, длившийся под растущее недовольство толпы, он бы своими руками взялся за топор палача и самолично разжег бы огонь вокруг столба на площади.
Но эти ласки, эта страсть. Как если бы он сам занял место Генриха, а на месте Изабель не было бы никого другого. В описании автора образ принцессы соответствовал всем представлениям Его о женской красоте. Это было глубоко личным для Него, своим настолько, что внутри Него бушевало пламя обиды за эту авторскую несправедливость. Двухтомный роман был экранизирован и получил немалую известность и хорошие отзывы, как от простых зрителей, так и от кинокритиков. Но только не в Его пользу. И когда Он решился изменить финал, Ему удалось это неожиданно легко, будто в Нем была заключена некая сила, освободившаяся по одному Его желанию, стоило лишь Ему того захотеть. И если во всех прочих печатных и киношных версиях финал был логичен и неизменен по воле автора, то Его двухтомник заканчивался иначе. Что в фильме, сохраненном в качестве видео файла на жестком диске, что в книге, для Генриха и Изабель все заканчивалось благополучно.
Ни у кого в целом мире не было больше такого финала. Размытого, практически не имевшего деталей, ведомого только одним стремлением сохранить чувства и страсть. Но Ему не нужны были никакие детали. Он был внутри событий, в центре повествования, рядом с прекрасной и нежной Изабель. Лишь бы она была рядом, лишь бы никогда не прекращались чувства, лишь бы здесь и сейчас имело значение, а завтра не наступило бы никогда. Разве не тот смысл был заложен автором в любовную линию?
-Не отпускай, — в беспамятстве заклинала принцесса, разомлевшая в его руках, — Молю, не отпускай…
И Генрих не отпускал, Он не отпускал, желая продлить чувства до их свободного, естественного угасания, о котором автор умолчал, желая покончить с главными героями род видом социальной несправедливости. Влюбленные плыли на остров, неизвестный автору, но подготовленный Генрихом (подготовленный Им) для жизни вдали от цивилизации. Вдали от толпы, желавшей их смерти.
-А если они нас выдадут? – спросила Изабель уже на берегу, имея ввиду судовую команду и капитана.
-Не выдадут, — успокоил ее Генрих, — Я подготовился.
В то время как Изабель поднималась по низким широким ступеням к огромному просторному дому, Он смотрел вслед уходившему обратно в море кораблю, пока страшный грохот взрыва не разнес судно в щепки. Но принцесса практически не слышала этого, полностью увлеченная богатым убранством внутри стен ее нового жилища, напитанного приятными запахами. Она была желанна в этом доме, она была желанна на этом острове, воздух которого будто пел для нее. Все вокруг нее было насыщенно красками, запахами, звуками, во всем была любовь к ней, и Изабель никогда бы не поверила в то, что такое вообще возможно. Такого не было даже в стенах родного дома. Он постарался для нее, Он всегда был с ней, Генрих должен был оставаться с ней.
Ради Него.
конец
От одной лишь мысли быть привязанной у обложенного кучей хвороста столба цепями у Изабель все холодело внутри. Девушка не переставала дрожать в преддверии казни, заключенная в тюремной камере всего на одну ночь после суда. Она почти не смыкала глаз, сон не шел к ней, когда до ужасных мук оставалось несколько часов. Не спасали даже воспоминания о казненном на ее глазах Генрихе, ее роман с которым был достоин остаться в строках истории на века. Генрих был предан королевской семье много лет, и его любовные отношения с юной милой принцессой были ему наградой за незапятнанную верность королю. И Генрих как мг защищал Изабель от опасностей, он был умным и сильным воином, прекрасно владел как холодным так и стрелковым оружием. И Изабель чувствовала себя с ним как за каменной стеной. Она не могла отвернуться от жуткого вида брызнувшей крови, едва кудрявая голова ее любимого слетела с плеч после сокрушительного удара топора в руках безжалостного палача. Изабель готова была последовать за Генрихом на небеса, готова была стерпеть любую боль. Даже такую как костер. Но готова ли была?
А утром лязгнул замок двери тесной камеры. Конвой. За ней. Пора. Сердце Изабель забилось сильнее, до боли. Что ж, она встретит смерть, если им принесет облегчение лицезрение ее мук.
Точка.
На пороге же стоял Генрих, живой и совсем невредимый. Разве так могло быть?
-Так не может все закончиться, моя девочка, — поспешил обратиться к ней Генрих.
Это действительно был он, и Изабель будто приросла к полу, рассматривая любимого во все глаза, бледная как полотно. Она чувствовала как что-то происходило с ней, как что-то происходило вокруг нее, что-то неестественное. Будто голова не Генриха отскочила на плахе, но кого-то другого, и совсем не она наблюдала это страшное зрелище. Генриха не должно было быть здесь, он же умер. Он умер, несмотря не все ее чувства, на всю ее любовь. Однако от Генриха веяло узнаваемым и привычным ей теплом, Генрих был живее всех живых, это действительно был он, не восставший из мертвых, не двойник, не наваждение. И эта его естественность казалась лишней в цепи событий, приводящих Изабель к смерти. Жизнь Изабель ДОЛЖНА была закончиться на городской площади, охваченная огнем вокруг столба под крики физической боли и восторга толпы. Никакого Генриха здесь и сейчас. И она не была уверена в том, что именно должно было быть здесь и сейчас.
Но вот он сгреб оцепеневшую девушку в охапку, Изабель совсем не противилась, узнав хватку его рук. Он поволок ее прочь какими-то потайными полусырыми ходами, едва освещенными факелами, перепачканный кровью убитых стражников. Меч и арбалет были при Генрихе, и он несомненно пустил их в ход ради спасения любимой.
-Я ничего не помню, — только сказал Генрих в ответ на недоумение Изабель, — Последним был топор палача, сильная боль в шее, а потом внезапно стены тюрьмы, где была ты, моя любимая Изабель… Но я должен спасти тебя. Нас обоих.
И вот они, наконец, выбрались на каменистый берег залива, где было пришвартовано небольшое судно. Судовая команда и капитан уже ждали беглецов, и, кажется, не были в курсе о свершившейся казни Генриха, зато знали о готовящемся сожжении Изабель. Это были верные Генриху люди, оказавшиеся в нужном месте в нужное время, видимо предупрежденные им заранее и просто ждущие своего часа. Но все это было для Изабель так неожиданно, так неестественно, и оно не прекращалось ни на мгновенье с момента появления Генриха в ее камере. Конечно, она уже пришла в себя, и ее чувства к Генриху взяли над девушкой прежний верх. Поэтому она не должна была упоминать о том, что видела совсем недавно на эшафоте, залитом кровью ее возлюбленного. И, конечно, сам Генрих молчал об этом.
-Я увезу тебя, Изабель, — обещал Генрих, оставшись с ней наедине, — Никто не найдет нас. Только ты и я. В безопасности. Навсегда.
Его поцелуи всегда расслабляли, кружили голову, наполняли Изабель волнующей легкостью. Будто выпускали сознание прочь из обмякшего тела. Поцелуи Генриха на корабле ничуть не изменились после физической смерти, возможной физической смерти, все проблески мыслей о которой стерлись из ее памяти. Поцелуи Генриха заставили ее вообще утратить чувство хоть какой-то реальности.
Ему же, в свою очередь, хотелось как можно дольше стискивать в своих объятьях нежное девичье тело, совсем маленькое и такое воздушное. Недаром автор этого двухтомного романа, ставшего классическим произведением, уделял столько времени ласкам Генриха и Изабель столько внимания. Это была главная любовная линия, продолжавшаяся на фоне общественной трагедии, приведшая к обезглавливанию и сожжению на костре. Но эта линия была просто невероятна в искренности чувств. И он ненавидел автора за столь жестокую участь для двух влюбленных сердец, ненавидел, даже несмотря на не менее суровую логичность такого финала, переживая за простых людей, столетиями обкрадываемых и разграбляемых знатью и законами в ее пользу. Он ненавидел этот роман Генриха и Изабель, длившийся под растущее недовольство толпы, он бы своими руками взялся за топор палача и самолично разжег бы огонь вокруг столба на площади.
Но эти ласки, эта страсть. Как если бы он сам занял место Генриха, а на месте Изабель не было бы никого другого. В описании автора образ принцессы соответствовал всем представлениям Его о женской красоте. Это было глубоко личным для Него, своим настолько, что внутри Него бушевало пламя обиды за эту авторскую несправедливость. Двухтомный роман был экранизирован и получил немалую известность и хорошие отзывы, как от простых зрителей, так и от кинокритиков. Но только не в Его пользу. И когда Он решился изменить финал, Ему удалось это неожиданно легко, будто в Нем была заключена некая сила, освободившаяся по одному Его желанию, стоило лишь Ему того захотеть. И если во всех прочих печатных и киношных версиях финал был логичен и неизменен по воле автора, то Его двухтомник заканчивался иначе. Что в фильме, сохраненном в качестве видео файла на жестком диске, что в книге, для Генриха и Изабель все заканчивалось благополучно.
Ни у кого в целом мире не было больше такого финала. Размытого, практически не имевшего деталей, ведомого только одним стремлением сохранить чувства и страсть. Но Ему не нужны были никакие детали. Он был внутри событий, в центре повествования, рядом с прекрасной и нежной Изабель. Лишь бы она была рядом, лишь бы никогда не прекращались чувства, лишь бы здесь и сейчас имело значение, а завтра не наступило бы никогда. Разве не тот смысл был заложен автором в любовную линию?
-Не отпускай, — в беспамятстве заклинала принцесса, разомлевшая в его руках, — Молю, не отпускай…
И Генрих не отпускал, Он не отпускал, желая продлить чувства до их свободного, естественного угасания, о котором автор умолчал, желая покончить с главными героями род видом социальной несправедливости. Влюбленные плыли на остров, неизвестный автору, но подготовленный Генрихом (подготовленный Им) для жизни вдали от цивилизации. Вдали от толпы, желавшей их смерти.
-А если они нас выдадут? – спросила Изабель уже на берегу, имея ввиду судовую команду и капитана.
-Не выдадут, — успокоил ее Генрих, — Я подготовился.
В то время как Изабель поднималась по низким широким ступеням к огромному просторному дому, Он смотрел вслед уходившему обратно в море кораблю, пока страшный грохот взрыва не разнес судно в щепки. Но принцесса практически не слышала этого, полностью увлеченная богатым убранством внутри стен ее нового жилища, напитанного приятными запахами. Она была желанна в этом доме, она была желанна на этом острове, воздух которого будто пел для нее. Все вокруг нее было насыщенно красками, запахами, звуками, во всем была любовь к ней, и Изабель никогда бы не поверила в то, что такое вообще возможно. Такого не было даже в стенах родного дома. Он постарался для нее, Он всегда был с ней, Генрих должен был оставаться с ней.
Ради Него.
конец
Рецензии и комментарии 0