Инстинкты

Иван абсолютно не помнил, как оказался у кровати Даши, он вообще ничего не помнил с того момента, как услышал по телефону три страшных слова: дочь в больнице. Звонила школьный врач – Эльза. Она почти плакала, из объяснений Иван понял, что у Даши была серьезная черепно-мозговая травма, девочку нашли на территории школы, в луже крови. Кто-то ударил десятилетнего ребенка по голове камнем, оставленным на месте происшествия.
Однако, в тот момент, Ивану было все равно кто и почему. Он примчался к дочери прямо с работы, бледный как полотно, дрожь колотила его с ног до головы, правда, всего этого он не замечал.
-Где она? – неустанно повторял он подобно в каком-то бреду, едва только переступил порог больницы и всю дорогу до палаты в сопровождении Эльзы и нескольких медсестер.
Ноги плохо слушались своего хозяина, голова была наполнена тяжестью и кружилась. И его поддерживали под руки, иначе Иван просто завалился бы на пол уже на входе в приемное отделение. Кажется, даже известие о гибели жены Олечки он переживал в разы легче. В этот период беспамятства Иван просто похудел, сделался легче ветра.
Но вот и палата. Одиночная, бесшумная. Эльза помогла Ивану опуститься на стул возле кровати с Дашей, голова девочки была обмотана бинтами. Иван долго рассматривал дочь, не веря в то, что это была она, как было с Ольгой, которая лежала в гробу, и он не мог поверить в то, что это была его жена. Затем на миг он зажмурился, сделал глубокий выдох, чувствуя неприятную дрожь внутри, а потом осторожно сжал маленькую ладошку Даши в своей руке. Иван не чувствовал слез, не чувствовал кома в горле, и ему было все равно, что он не мог заплакать. Все было так неестественно.
-Того, кто это сделал, уже ищут, — совсем негромко сказала Эльза.
-Идите вон, — как-то на автомате потребовал он, не выпуская рук дочери из своей хватки, — Идите к черту. Немедленно вали отсюда на хрен.
Ее голос неприятно раздражал. Ее голос будто замкнул некую электрическую цепь внутри него. Ее голос был подобен рубильнику, до ужаса исправно выполняющему свою функцию по воле руки. И несмотря на то, что Эльза знала Ивана как тихого и застенчивого человека, вкалывавшего ради дочери в две смены, и попросту обессилевшего на гавканья или рычания, здесь и сейчас страшный зверь открылся ей буквально во всей своей красе. Хищник, волк, пока что оскаливший клыки как предупреждение. И это все внимание Ивана было занято дочерью, и он глаз не сводил с девочки, зато хищник впился острым взглядом в Эльзу, и звериные глаза полыхали ярким и холодным враждебным огнем.
-Убью за нее. Растерзаю на клочки, горло выгрызу, — все так же, не повышая голоса, пригрозил хищник.
И Эльзе не стоило обижаться, и было бы странным, если бы Иван не проявил бы вообще никакой реакции. Но вместе с тем он вдруг резко дернулся на стуле и замер. То рука Даши, сжатая в пальцах отца, неожиданно дернулась, как бы призывая хищника успокоиться. И зверь пропал, но Эльза, все-таки, вышла, оставив отца и дочь вдвоем. В отличие от Ивана, Эльза не могла сдержать слез, она плакала всю дорогу от школы до больницы, находясь рядом с покалеченной Дашей. Девочка была покалечена уже одной только потерей матери пять лет назад, и кроме отца у нее больше никого не осталось. Иван жил дочерью, Даша старалась поддерживать его в меру своих хилых силенок. И Эльза даже гордилась стойкостью этого милого создания, гордилась образовавшимся союзом отца и дочери, переживших тяжелый удар.
Иван же не выпускал руку дочери ни на миг (сколько помнил). Два дня он провел на этом стуле, будто намертво прирос к нему пятой точкой, без еды и воды, без желания сходить в туалет. Жуткие перемены произошли с ним за это время: осунулось и исхудало лицо, одрябла кожа, покрывшаяся морщинами, поседели волосы, взгляд глаз потух, замедлилось и ослабло дыхание. Голова периодически опускалась, глаза норовили слипнуться. Но никакая сила не смогла бы разъединить сцепленные руки отца и его дочери, наполненные изнутри бледным теплым сиянием передающейся от Ивана к Даше жизненной силы. И когда он открывал вновь слипшиеся глаза, он отчетливо видел свет, стремившийся прямо к ее голове, в место жестокого удара.
За два дня Иван ослаб настолько, что вот-вот мог свалиться со стула. Не хватало сил, чтобы издать хотя бы членораздельный звук. Что-то происходило вокруг него, в палате то и дело появлялись люди, говорили о чем-то, пытались обращаться к нему, спрашивали в надежде услышать ответы.
Даше было больно, он чувствовал все ее переживания, и физические и внутренние, однако его сила, переходившая в тело дочери, будто взяла девочку в свои руки, чтобы согреть и приласкать, и источник боли был надежно окружен и отрезан от всего остального тела. Когда-то Иван не мог сдержаться и прикоснулся к телу Ольги в гробу, провел по ее холодному лицу рукой, и не мог отнять ее, будто хотел прикосновениями оживить жену. Тогда что-то произошло, он не знал, что именно, но что-то определенно случилось. И ждало своего часа.
И в какой-то момент он открыл глаза и обнаружил себя лежачим на кушетке, приволоченной из коридора, все в той же одиночной палате с Дашей. Его место на стуле занимала Эльза, сжимала в руках руку его дочери. Сама Даша была в сознании, и он отчетливо видел мягкое сияние в хватке сцепленных рук Эльзы и ребенка, проходящее прямо к голове девочки.
-Папа… — слабым голоском выдохнула Даша.
-Привет, — улыбнулась ему Эльза.
Он с трудом мог подняться и сесть на кушетке, кружилась голова, мучили голод и жажда. Он отдал дочери слишком много своих сил. И, кажется, Эльза заняла его место. И она тоже поддерживала девочку; как такое могло быть, и было?
-Как вы себя чувствуете, Иван? – спросила Эльза.
Она отпустила руку Даши, чтобы коснуться ее отца. И он ощутил теплую энергию, мгновенно разлившуюся по всему его телу. На миг он даже задержал дыхание. Он сразу понял, что происходит.
-Хочу есть и пить, — негромко пробубнил Иван, — Кажется, я истощен.
-Я понимаю, — кивнула головой Эльза, — Я все устрою. А пока, вот, возьмите.
На тумбочке возле кровати Даши были фрукты, сладости, сок; Эльза протянула Ивану очищенный апельсин.
-Откуда все это? – не мог не спросить Иван, который знал ответ.
-От неравнодушных людей, — только сказала Эльза.
Она вышла из палаты, намереваясь решить вопрос с едой для него.
-Как ты, милая? – спросил, наконец, Иван, чувствуя, что не может подняться на ноги, но взгляд его не терял дочь из виду.
-В голове все гудит, — все так же негромко ответила Даша, — Было больно, но мама Эльза хочет мне помочь. В ее руках я не чувствую боли.
-Угу, — кивнул он, тщательно разжевывая каждую апельсиновую дольку, чтобы было как можно больше бодрящего кисловатого привкуса, — Кто это сделал с тобой?
-Я не помню, папа, — призналась Даша, — Я была на улице, потом проснулась здесь.
-Прости, что я не могу встать и подойти к тебе, моя девочка. Я должен был тебе помочь пережить. Я сейчас очень устал.
-Я знаю, папа. Я чувствовала, как ты был рядом, как держал меня в своих руках, — в ее словах не было ни слова неправды, в ее словах было много тепла, от которого в груди Ивана стало легче.
Вернулась Эльза, принесла с собой два контейнера — с подогретым пюре и домашними котлетами и салатом.
-Не отпускай ее сейчас, — только сказал Иван, едва Эльза вновь опустилась на стул, — Ей нужна ласка, чтобы боли не было.
Эльза вновь взяла девочку за руку, и вновь мягкое сияние устремилось к перебинтованной голове Даши. Лишь после этого Иван взялся за ложку и вилку.
-Даше нужна мама, — в тишине заметила Эльза, — Ей нужна семья. Полноценная семья…
-Я согласен, — как-то без промедления ответил Иван, впрочем, он не торопился в каждом своем движении, — Ребенок назвал тебя мамой, вряд ли из-под палки. Я вижу этот свет, чистый и открытый. Это исцеляющий свет. То, что мне недоступно.
Он совсем не стеснялся сказать об этом. Он мог лишь поддержать жизнь дочери, но на исцеление был не способен. Наверное, это понимала и Даша. Хотя, почему «наверное»? Его дочери было необходимо исцеление. Материнская ласка, никем и ничем незаменимая, каким бы хорошим отцом он не был, как бы яростно он не защищал своего ребенка.
-Я боюсь, что могу зайти слишком далеко в своем стремлении уберечь ее от опасности. Никогда прежде не было ничего подобного. Никогда на мою дочь прежде не поднимали руку.
-Я понимаю, — поддержала его Эльза, тепло внутри нее явно передалось с чистым нежным сиянием Даше, что девочке было только на пользу, — Я обещаю быть хорошей матерью.
И даже без ее нового прикосновения к нему – целительного и живительного – Иван почувствовал этот освежающий прилив, нахлынувший по негласной ее воле, от которого он увидел себя таким же малышом, что и его дочь, всегда тянущимся к ласкам матери.
-Спасибо, папа, — не сдержалась Даша…

конец