Крылья (Глава 2)

Рожь танцевала и колосилась, наклоняя свой торс к теплому ветру, несущегося откуда – то с юга. Щебетали птицы. Огромное поле пшеничного цвета будто превратилось в огромный шар, нервно перекатывающийся то в одну, то в другую сторону. Пахло сладким, густым медом, с аккуратной и нежной примесью полевых цветов. Где – то неподалеку роет свою нору толстый хомяк и возмущается – очень уж громко кричат жаворонки и перепела – мешают кропотливой работе, да и что понимают эти птицы: летают, поют, веселятся, а ему, хомяку, как серьезному животному нужно о себе и своей семье думать.
Ксавьер открыл глаза и прищурился от яркого солнца. Ветер нежно перебирал его рыжие волосы, будто бы играя с яркими октябрьскими листьями, вспоминая осень. Парень потер глаза, привстал на локти и оглянулся. Что он делает во ржи, еще и без инструментов и обуви. Постепенно придя в себя он резко подскочил и уверенно зашагал в сторону юга, ругаясь вслух.

— Ну вот надо же было, а? Ну предупреждал же – не поймаешь! Предупреждал, что если разобьюсь, то потом пол дня на перерождение потеряю! Что за глупая закономерность – перерождаться за 8 км от деревни, почему не ближе, почему во ржи? — под его ступней недовольно взвизгнул хомяк, на которого Сава чуть не наступил, — Свали, зубастое существо, и без тебя тошно! Ни инструментов, ни рабочей сумки с собой, еще и пол дня потерял, надеюсь, Феликс сейчас икает от моих упоминаний. Дурбалай, еще ж и сам крыло повредил, хоть бы ума хватило не работать сегодня.
А время шло так же быстро, как ветер поддувал зеленый балахон Ксавьера. Запах меда, исходящий от свежей ржи наполнял его ноздри, пробуждая непреодолимый аппетит и желание съесть что – то очень вкусное и большое. Но в кармане ни рубля, ни надежды встретить хоть одну таверну по пути.

Он шагал, вдыхал запах и думал. Думал о том, как легко живется Феликсу с такими поверхностными убеждениями, и о том, какого это – знать свое предназначение. Ведь если ты способен полюбить голые страшные ветки персикового дерева, то значит, сможешь и полюбить что – то еще более ужасное, но правильно ли это? И если уж на то пошло, для чего любить то, что умрет быстрее тебя? Но Ксавьер тут же отогнал эту мысль, ведь Феликса то он любит, любит как товарища и друга, а значит дело вовсе не в бессмертии.

От размышлений его оторвал знакомый детский голос, неожиданно раздавшийся где – то поблизости. Парень резко остановился и прислушался – да, точно, очень знакомый детский голос. Он поднял ладони ко рту, вдохнул побольше воздуха и закричал:
— Игнат!
Из ростков, в паре метров выглянула белокурая голова, которая в быстром темпе и с громким смехом прибежала к Саве, но теперь это была не просто голова, а полноценный ребенок десяти лет, с волосами до плеч, вздернутым носиком и крайне очаровательными веснушками.
— Во дела! Ты что тут делаешь? Твой отец говорил, что вы планируете купить дом на летающем городе, чтобы продвигать свою кулинарию, а это очень далеко отсюда.
— Здравствуйте, дядя Хави. Так мы там его и купили, но таверну открыли здесь неподалеку. Может, зайдете к нам?
Это была хорошая идея. Нет, это была просто великолепная идея. Ксавьер внутри себя ликовал. Отец Игната просто гений: построить таверну там, где компаньоны перерождаются, сколько ж он денег на этом поднимет? Да, клан кобальтов в бизнесе определенно ушел далеко вперед.

Впервые он встретил Игната и его отца на работе, в поезде, когда проводил экскурсию для туристов. Игнат случайно свалил его кубок с отваром, после чего отцу, Демьяну Вениаминовичу, пришлось долгое время извиняться, так диалог и завязался. Саву всегда удивляли размеры кобальтов, и Демьян Вениаминович не был исключением – всю дорогу юный компаньон старался не пялиться на двухметровый рост, обширный живот, и очаровательные короткие рожки, которые при любой возможности блестели на солнце.

Под плотные размышления они подошли к одноэтажной деревянной постройке, где через большие окна пробивался тусклый, слегка приглушенный свет.
Открыв дверь, друзья заняли место у бара. Таверна была маленькой, но очень приятной на вид, особенно Саве понравились столы, пусть и слегка потрепанные, но изготовленные из качественного красного дерева. Игнат протер стойку, артистично поклонился своему спутнику и убежал на кухню, видимо звать отца. Ксавьер невольно улыбнулся.
Сава стал разглядывать контингент. За столами расположились представители самых различных кланов, от магов до миротворцев, они громко разговаривали, пили эль, смеялись, и обсуждали насущные темы. Кто – то наигрывал мелодии на виолончели.

Позитивную атмосферу прервал неожиданно разбившийся об каменный пол кубок – прима, судя по крыльям, вероятно, еще подросток, споткнувшись, случайно смахнул его перьями со стола магов. Те лишь мрачно обернули головы.

— Ох, здравия вам, великие, но впредь не ставьте напитки на краю. Всякий может взять и столкнуть.
Маги встали. Они никогда не отличались общительностью и дружелюбием. Их мрачность, длинные плащи, ритуальная атрибутика на шеях создавала ощущение приближения чего – то страшного, неизвестного, и очень холодного.
Прима уже собрался идти к выходу, но женская ладонь схватила его за кисть.

— Имя.

— Спокойно, я же не хотел обидеть, я лишь попросил быть аккуратнее с бокалом.

— Не перечь. Мое имя Мира. Назови свое.
Атмосфера накалялась. Игнат уже успел вернуться и дернуть Саву за рукав, предлагая пройти на кухню к отцу, но он отправил мальчика обратно, аргументируя тем, что скоро придет сам. Он хотел проконтролировать происходящее, хотел помочь, до конца не понимая, как сможет это сделать. Диалог продолжался.

— Иоанном меня зовут.

— Ответ неверный

— Это почему же, родная? – Парень усмехнулся — Вроде уже как 25 лет Иоанн, с подачи отца и матушки.
Дама сделала два шага вперед и теперь стояла практически нос к носу к молодому человеку. Ее рваное черное платье прикрывало лишь грудь, талию и ноги до колен. Она была одновременно и симпатична, и отвратительна, но из всей этой шайки Ксавьер отметил ее огромные, почти светящиеся небесно – голубые глаза.
В помещении стало холодно. Народ начал выходить из таверны. Оглядываясь, Сава вернул взгляд на ведьму и ужаснулся – от ног и выше, по всему телу дама медленно стала обрастать жуками. Зеленые, жужжащие, они медленной струйкой поднимались от ее ног, заполоняя талию, грудь и ладони. Маги окружили парня.

— Ответ неверный.

— Да ну Всевышний, что ж вы прицепились ко мне, а какое же у меня тогда имя?
Миранда улыбнулась.

— У тебя нет имени. Потому что у праха нет имени.
Мира подняла ладонь и резким порывом сдула жужжащих существ на лицо Иоанну, и под его предсмертные визги направилась к выходу. В считанные секунды от парня на полу остались лишь его белые крылья.
Ксавьер подскочил со своего места и бросился за ней, догнав лишь уже за порогом заведения:

— Уважаемая, а закон позволяет магам так бесчинствовать на чужих территориях? Ты живое существо погубила!
Ведьма остановилась и брезгливо осмотрела его:

— Закон позволяет совершать правосудие на любой территории. Он тронул мою честь, я совершила правосудие, — Миранда взяла его за край зеленого балахона, — без обуви, рыжий, в зеленых тряпках, тусишь в таверне посреди дикого поля. Понятно, чего такой смелый, ты, видимо, компаньон, бессмертный клан. Единственный клан, на которого наша магия смерти не работает. Пока не работает.
Ксавьера взяла ярость.

— И единственный клан, способный вам всем, показушникам в черных одеяниях, противостоять.
Мира улыбнулась.

— Увидимся, Сава. Мне нравится твой инфантилизм. Рано или поздно он сыграет с тобой злую шутку.
Ксавьер наблюдал, как она уходит, и думал о скоротечности чужих жизней. И о том, как легко одним взмахом руки обнулить то, что кто – то взращивал годами, будь то крылья, физическое тело, интеллект или надежды. Он не хотел возвращаться обратно в таверну и смотреть на то, как в остатках отвратительных жуков лежит неприкосновенность Иоанна. Сжав ладони, компаньон посмотрел на солнце – уже вечер. Пора возвращаться, да и Феликс, наверное, почти доработал.

К воздушному городу он добрался к позднему вечеру, уставший и вымотанный, но очень хваливший себя за правильное решение зайти по пути домой и надеть обувь. Ноги гудели, но а как же еще, не малый путь пройден, босиком, через все поселение. Улыбаясь и сжав кулаки он уверенно подходил к месту назначения, однако его очень смущало количество существ, находившихся у лифта к воздушному городу, где его юный друг уже должен был ожидать.
Первое, что смутило компаньона – это смесь существ на одной территории, которая случается крайне редко, ведь очень многие кланы между собой не общаются.

И чем ближе подходил Ксавьер к толпе, тем сильнее подкашивались его уставшие ноги, сгибаясь на каждом мелком шаге, не желающие видеть то, что находится там, за сотнями голов, крыльев, босых ступней, за стоявшими кланами магов, державшими в руках горячие факела. Они не улыбались, не грустили, было непонятно, испытывают ли в принципе маги хоть какие – нибудь эмоции или чувства, тревожит ли что — то их темные головы, траурно опущенные к земле. Сава об этом не думал, нет, в его голове гостила устрашающая, поглощающая пустота, липкая и тянучая, заполонила его воспаленный разум, но именно она давала импульс подойти туда и смириться с судьбой, ведь только она понимала, что придется ему увидеть.
Изумрудную траву, блекнувшую в мягких сумерках, окрасило темно – алыми пятнами. Ксавьер обратил на это внимание, когда его ступни обволокло чем – то вязким, он осторожно, с замиранием души опустился на колени, положил ладони в кровь и посмотрел наверх.

Головы и крылья бесперестанно галдели, шумели, кто – то тихо плакал, читая молитвы, заполняя весь этот шумный бред монотонным гамом. А юный компаньон молчал. Он чувствовал себя таким маленьким, крошечным, словно букашка под подошвой огромного гиганта, внутри все свернулось в запутанный клубок и покатилось куда – то во внутрь.
Сава вспомнил детство, и Феликса, и его дом на дереве, кремового цвета, который отец построил на его десятилетие. У Ксавьера ничего такого не было, поэтому, когда неудачи вновь его настигали, они с Феликсом отправлялись в этот дом, нарвав по пути букет красных маков, напихивали их в белоснежные крылья, запирались внутри с факелами и рассказывали страшные истории. Феликс часто придумывал истории о том, как кому – то отрезают крылья и продают на базаре, и обижался, когда Ксавье в голос над этим хохотал. Именно тогда друзья чувствовали себя маленькими и крошечными, в огромном, страшном, неизвестном им мире, но для этого и существовал кремовый домик на дереве, защищающий их ото всех бед.
А сейчас дома не было. И крыши не было. И Феликса, с его глупыми историями тоже не было. И Саве впервые так сильно захотелось прекратить быть маленьким и ничтожным, и впервые так сильно захотелось домой.
Чья – то неизвестная рука подхватила его за плечо и вытянула в самую середину, поставив на ноги. Там же появился верховный маг, державший в руках перо и толстую книгу, в которую смотрел не отрываясь.

— Кем приходитесь, молодой человек?

— Прихожусь? Кому? — завороженный и растерянный, он походил на утенка, потерявшего мать. Маг закатил глаза.

— Не тратьте мое время, придите в себя. Покойному кем приходитесь?
И только тогда Ксавьер увидел на земле белоснежные крылья, с множественными пятнами красного мака, завернутые в грязную строительную ткань. Он осторожно взял их в руки и уткнулся носом в испачканные перья. Впервые за двести пятьдесят лет ему так отчаянно захотелось плакать, но все, что он смог сделать, это пару раз шмыгнуть носом, обернуться к толпе и произнести одно слово:

— Другом.

— В таком случае, крылья старшего архитектора Феликса передаются Вам, ведь, насколько мне известно, больше у него никого не было. Процесс кремации и передачи духа в мир иной состоится сейчас – маги почти подготовились к церемонии. Если у Вас нет условий для хранения крыльев, то советую передать их правительству…

— Нет! – Ксавьер крепко уперся подушечками пальцев в перья и агрессивно попятился назад – НЕТ!
Он уже был готов бежать, но обернувшись и ускорив шаг столкнулся с магами. Одно движение ладони и в глазах потемнело. Рассудок покинул тело.
А рожь все так же танцевала и колосилась, наклоняя свой торс к теплому ветру, несущегося откуда – то с юга.