Фаллотерапия.

Как они смотрелись со стороны? Пожалуй, это их даже не интересовало! Они сами формировали общественное мнение и демонстрировали своё отношение к предмету безоговорочно и категорично. Позиция их была такова, что в вопросах существует лишь два мнения – моё и не правильное! Навязчиво или глупо это выглядело, но слушать противоположную точку зрения — для них было терять время. Если они уже приняли решение, разубеждать в его неправильности, было бесполезно… возможно, в этом была и сильная сторона «медали», — кто-то другой мог мучиться в сомнениях и рассматривать бесконечно долго множество решений задачи. А для них всё уже было ясно!.. В выигрыше они были, подчас, потому, что действовали решительно и быстро, что приносило определённый результат; говорят же, что яичко хорошо к Христову дню, то есть к Пасхе; но яичко, может, и всегда хорошо! Плохо если пасхальный день пришёл, а оно отсутствует; и пока другие пытаются снести золотое, у них готово своё – правильное!.. Впрочем, если уж мы с вами, читатель, взялись говорить аллегориями, можно и в лоб заметить, что золото они любили! В этом плане, у них было, как в песне поётся «лучшие друзья девушек – бриллианты!» — выяснить, правда ли это, мало кому предоставляется, но опять же, определённую уверенность в завтрашнем дне дорогостоящие драгоценные камни, как ни крути, придают, не говоря о всяких полумистических качествах минералов и приговорах их на обережно – охранную функцию.
Самоуверенные, надменно – прекрасные, и опасные женщины!.. что хозяйка художественного салона, где собирался столичный бомонд; подчас, такой же самовлюблённый и цинично – холодный… что её взрослая дочь, впитавшая «губкой» светское воспитание и принципы матери… что её «лучшая» подруга; все такие «леди»; от мизинца ноги до драгоценной бусинки в причёске!
Кстати, и о мизинце не зря вспомнили, что за культуру мы восприняли в образе прекрасной Мэрилин Монро?.. как раз европейский идеал женщины!.. не смотря на то, что Европа нас признавать ну никак не хочет, с азиатами мешает; так вот, у эталона красоты был лишний мизинец на ножке; что к самой бедняжке сильно отношения в нашем случае, не имеет, кроме разве, что мизинец был её; но у этих женщин тоже, словно было что-то излишне вызывающее, кричащее, слишком независимое, слишком откровенно надстоящее надо всем и всеми… Они были похожи даже внешне лоском, ухоженностью, безоговорочностью суждений… и всё же женщины холодными королевами правили бал, и крутили вокруг себя свою вселенную из ханжей, цензоров и критиков, и конечно, творцов, иначе кого бы критиковали ценители чужого искусства и взгляда на вещи?.. В каждой женщине должна быть змея!» — сказал Боб; был в девяностых кумир молодёжи того времени; солист музыкальной группы «Аквариум»; который дребезжащим голосом, словно плохо подтянутая струна гитары, уводил своим пением в «город золотой, с хрустальными воротами и чистою водой» под небом голубым; в город, в котором росли диковинные травы и гуляли умные звери… город-сад, где царствовали законы добра и справедливости; где было место и царственным львам, и трудолюбивым волам, и свободолюбивым орлам!..
Может, и вовсе музыкант вкладывал другой смысл в песню; но известно, — каждый мыслит в силу своего разумения, — и видимо, и ему довелось познакомиться с чужими тараканами; и со змеями в образе прекрасных управительниц чужими судьбами; озабоченных самими собою любимыми, в основном; и только, постольку – поскольку, им приходилось быть или казаться; теми, кто формирует моду, запросы и вкусы, они, водрузив вместо корон диадемы с драгоценными каменьями, несли ответственность, или скорее, делали вид, что несли, за творческие судьбы самих творцов и их плоды от деятельности в стезе искусства. Утомляло ли их это?.. Да, скорее всего, но ещё и предоставляло возможность чувствовать свою значительность и непревзойдённость, чувствовать себя королевами, одним словом, к чьим мнениям прислушиваются и чьи просьбы выполняются так, как если бы это были приказы!..
Сегодня она тоже блистала в обществе себе подобных! Всё у неё было на высоте; а нога на каблуке, под которым, при желании, можно было рассмотреть и «подкаблучного» мужчину, годящегося ей в сыновья, возраста, примерно, одного с её взрослой дочерью; известно, женщине столько лет, сколько лет мужчине рядом с ней находящемуся, потому она не имела возраста, но зная рецепт вечной молодости, выглядела так, словно была не мать, а подруга своей взрослой дочери, копии мамочки; точнее сказать две сестры, да и только! И всё было безукоризненно и прекрасно! И в глазах блеск алмазов и золота! И дорогое авто! У каждой – своё! И творческие интересы! — О, конечно, дочь занимается арт – дизайном!.. у неё своя мастерская в центре Москвы! Так что там на очереди?.. поэты и художники, артисты, певцы и музыканты?.. — Как они вам показались?..- Как всегда! Блистательно, великолепно! – Как вам новые инсталляции? – Это сейчас так модно! – О! Восхитительно! Арт – дизайн самое новомодное искусство! Моя Ирина тоже этим занялась! — Кто бы мог подумать – бытовой мусор, преобразованный в произведение искусства! Ваша дочь тоже делает инсталляции из предметов быта? – О! Нет! У неё своё! – Замечательно! Как-нибудь увидим? – Непременно! – Отлично! Вот этот носок, разве не смущает вас дырка на месте большого пальца! – О, что вы говорите! Это так естественно и непринуждённо, что просто умиляет! – Да, да, я тоже так думал, хотел сверить впечатление! Рад был увидеть вас! Вы всегда найдёте, чем удивить, что бы мы делали без ваших идей и проектов! Подумать только, здесь всё из… — О, не стесняйтесь, скажите это, назовите своим именем! Из мусора!.. – О-о! И разбитый унитаз!.. – Это гвоздь программы! Хит сезона! Кстати, на него разрешается присесть и сделать фото! – О, да, я уже сделал селфи – снимки на фоне шедеврального арт-искусства! — Тогда присоединяйтесь, у нас традиционная дегустация шампанского и вина, можно по желанию виски! – Со льдом? – Не проблема! – А тарталетки с натуральной икрой? – Даже на выбор! С чёрной или красной! – А можно всё и сразу? – Будьте как дома!
Дама уже спешила к своему кавалеру, а критик шептал себе под нос, не в силах сдержаться: «Да кто бы мне это дома позволил!?»
— Где ты был? Я велела тебе быть на дегустации, тьфу ты, на презентации, этот «критикан» просто меня выбил из равновесия, позволил себе усомниться в моём вкусе!
— Дорогая, не верю ушам! Вы не знаете сомнения!
— Конечно, но слово такое я знаю! Если что-то уже стоит в моём салоне, оно не подлежит никакому сомнению!
— А ты не рассказала, что сторож решил стырить унитаз и расколол его посреди выставочной композиции, да так вовремя, что вынести незамеченным его уже не представлялось возможным?!
— Тише! Он добавил шарма в коллекцию! А сторож уволен! Не думаю, что он захочет вернуться и пролить свет на этот предмет антуража…
— Скажем, эпатажный артефакт! А сторожу следует сейчас же позвонить, и сказать, что он прощён, что всё пришлось, как нельзя, кстати, и пусть помалкивает, если хочет и впредь получать зарплату за охрану никому не нужного мусора!
— Тише! Ты иногда говоришь дельные мысли! Не стоит злить людей, и настраивать их против себя! Пусть лучше благодарят за доброту свою хозяйку!
— Это тоже ни к чему, пусть вообще об этом не распространяются!
— О! Ты просто растёшь в моих глазах! Конечно, люди должны бояться, под страхом потери работы, он будет нем как рыба!
— Кстати, красная рыба тут есть?
— Да! Рыба, икра, спиртное, все уже вкушают, смотри не переборщи!
— Борщи? Дорогая, какие борщи! Только рыба, икру тоже можно, и слегонца винца!
— Знаю, я твоё «слегонца»! Пойду, займусь вопросом со сторожем; а ты, если вдруг увидишь, что пришла Алла, скажи, что я её жду!
— Ок! Чмоки – чмок, моя королева!
— Можешь не дурачиться, и звать меня просто, например, Натали!
— Натали, мои печали утоли! Надеюсь, ты меня не подозреваешь в том, что я забыл твоё имя!
— Это было бы фатальной ошибкой! Твоей карьере пришёл бы большой конец!
— Не произноси таких страшных слов!
— Так ты боишься?
— Не в этом дело! У меня ассоциация срабатывает, я только что из мастерской нашей девочки!
— Нашей девочки?
— Твоей доченьки!.. Ну, хорошо, не смотри так на меня! Ирины! Я из мастерской Ирины!
— Ты любопытный?
— Любознательный! Давай поговорим об этом потом! Ты не удосужилась до сих пор при всей твоей любви к чужому искусству, заглянуть в мастерскую к собственной дочери, узнать, что она там ваяет!
— А ты сразу восполнил этот пробел? Замечательно! Она свободный художник, и вольна в свои двадцать ваять всё, что захочется!
— В двадцать четыре, почти двадцать пять, и не важно что, потому что мамочка раскрутит всё, что угодно, но в данном случае, боюсь, что даже тебе это будет сделать не легко!.. И не возражай! Пока не сходишь сама к ней в так называемую мастерскую! Твоё мнение для меня закон! Ты знаешь! Но сначала сходи! И ты не собираешься уже позвонить сторожу? Может, мне это сделать?
— Я сама! Он должен знать одну хозяйку! Будь Заей, встреть опоздавших! Ты умеешь обворожить одной своей улыбкой!
— Ох, уж эти опоздуны супер- стара! Пожрать на первом месте! Ладно – ладно! Я тоже опоздал! – добавив примирительно — Я, между прочим, тоже имею имя! Но не возмущаюсь, когда ты, Лилечка, зовёшь меня Заей! Поспеши, пока он кому-нибудь не накляузничал на твою выставку!
Лилия, только что провоцировавшая Евгения, пожеланием звать её Натали, примирительно улыбнулась: «Когда приду, не отходи от меня ни на шаг, весь вечер!»
— А куда ты собралась?
— Ты что, предлагаешь мне сделать звонок этому кретину прямо здесь и сейчас?!
— А! Ну, да! Нет, конечно! Ты найдёшь укромный уголок? Может, мне следует присоединиться, и мы вместе его отыщем? Это вообще возможно на этой выставке?
— Идиот! Ты понял, что меня не следует покидать!
— Слушаюсь, мой Генерал! Я бы не расставался с тобой ни на секунду, если бы была такая возможность!
— О чём ты только думаешь! Я быстро! И не называй меня никакими другими именами!
— Ну, разве это плохо, когда влюблённые называют друг друга ласкательными уменьшительными суффиксами…
— Знаешь что, суффикс мой уменьшительно – ласкательный!
— Я очень ласковый суффикс, моя птичка!
— Птичка? Ах! Ты, мой суслик! Сурок!
— Давай устроим «день Сурка»! Или суслика! У них есть норка?
— Ты даже представления не имеешь, о чём говоришь! Есть такой фильм, но ты его не знаешь! И это не «Декамерон»!
— Я и Декамерона не знаю, критик?.. писатель? хотя фильм смотрел! Бокачио, да?
— Ага! «Пока-чего»! Писатель, хорёк зубастый, что там ещё у тебя в запасе? Выкладывай всё сразу, чтобы потом ни-ни!
— Хорёк – это я или писатель?
— Ты, конечно! Писатель так просто акула пера!
— Ты тоже акула! С зубами в два ряда!.. А что?.. Такая анатомия у акул! Зубастая!.. А твоя анатомия прекрасная!
— Хватит, анатом! Ты по анатомии специализируешься?
— Нет, по анатомии специализируется Ирина! Не веришь, спроси у Аллы!
— Алла-то здесь при чём?.. Что?.. И она была у неё в мастерской? Может, вы вместе были?
— Были оба! Но по отдельности!
— Оба на! Это мы проверим! Как бы вам обоим патологоанатом не понадобился!
— Что-то ты какая-то ревнивая, моя медузочка! Это же твоя подружка, а не моя, мне невольно приходится с ней общаться! Это чёрный юмор какой-то! Запретные приёмы используешь! Ты просто пиранья какая-то!
— Хорошо, что не амёбочка! Ладно уж, ты тоже на ангелочка не похож!
— А на морского конька!?
— В тебе тоже много желчи!
— Больше чем в рыбе фуга! Она смертельно ядовитая! Ай, не щиплись!
— Но я же пиранья! Хватит! Ты тоже ещё тот зубастик!
— Как кит, моя рыбка? Зубастый?
— У кита нет зубов! Как дельфин!
— А ты настоящая акула, касаточка моя! А разве дельфин опасен? Он же не ест людей!
— А я что, по-твоему, ем?.. иди поешь уже, а не говори глупости, и не заводи меня больше!.. я словно после посещения морской кухни!..
Лилия поспешила на поиски безопасного места, без лишних свидетелей, чтобы звонить уже вороватому и неудачливому сторожу, который и вынести-то не смог, чтобы не подставить себя и всех, ответственных за оформление зала. Поскольку перепуганный сторож не решился сразу сообщить о происшествии, искать грузчиков, было поздно, презентация и открытие выставки вот-вот должны были начаться, и в любом случае, незаметно уже было невозможно это сделать, да и убраться уже времени не хватало; предприимчивая Лилия решила превратить неудачу в оригинальный экспонат, который теперь посреди зала возвышался почти троном, и посетители выставки охотно делали на нём селфи — снимки.
— Ну, и иди в свой террариум! – прошептал он ей в уже порядочно отдалившуюся спину, когда был уверен, что расслышать его уже просто невозможно.
Евгений незаметно вытер капли пота платочком. Разговор дался ему не так легко, как могло показаться. В мастерской он был, но не в этот раз и говорил больше со слов Аллы, с которой и провёл время, полагающееся ему для другой женщины. Грешить было сладко и приятно, и только страх не угодить своей медузочке – гаргоночке, пригнал уже расслабленное тело после «доброго» дела на этот отстойный мусоросборник, именуемый выставкой инсталляций арт-дизайна. В мире скопилось до хренища мусора, и дабы обратить внимание на эту проблему, художники от слова «худо», как он понимал, бросились друг перед другом щеголять синтезом всевозможных вещей, вышедших из употребления, соединяя их в немыслимых пирамидах, конструкциях, коллажах, инсталляциях, натюрмортах и панорамных пейзажах. Картины можно сказать, также рисовались мусором из мусора же, помещаясь на клейкую основу под плёнку, лак, стекло или другим способом, крепясь на плоской основе оргалита, картона, холста, доски, стекла или другого, в том числе стройматериала. Колонны из гипсобетона, которые установить-то было проблемой, не то что, вынести, вмещали в себя отслужившие предметы быта, от протоптанного валенка до вмонтированного «кассетника», на котором ещё и кассету прослушать было возможно и пахли, между прочим, тошнотворно – отталкивающе! А уж что помещалось между двойного стекла, запаенного по краям, выглядящего как плоский аквариум, наполненный всякой требухой, между которой ползали на гниющих пищевых остатках живьём представители насекомых… оливье передавало привет при взгляде на это жуткое произведение искусства…
Так что, задерживаться ни взглядом, ни вдыхать пары творческого духа Евгению не хотелось. Он поспешил пройти в зал, где кушали и пили, пока ещё окончательно не испортил себе аппетит созерцанием арт – искусства. Вскоре пришла Алла. Они, как два заговорщика, ели тарталетки с икрой и бутерброды с красной рыбой, и запивали всё дорогим шампанским…
Жаль, что всему хорошему когда-то приходит конец. Ах, опять эти мысли! Ассоциативное мышление, да после ещё такого разговора с Лилечкой – Гаргоночкой, просто выбило только что приобретённые положительные эмоции, но хоть калории остались на месте…
Лиля особа яркая, но ближе к шатенке по боевому «раскрасу», с некоторой классической сдержанностью в макияже. Алла придерживается того же плана, но волосы у неё чаще меняют цвет: от яркой блонды до медного, или даже розового оттенка волос; макияж у неё тоже выглядит смелее и ярче; она через него словно огрызается: «А не слабо выпендриться, и уклониться чуть от принятого сдержанного стиля?» — словно пренебрегая, манкируя мнением большинства знакомых. И ему это качество нравиться в ней! Также, как импонирует классическая сдержанность Лилии — в тончайших нюансах, деталях вечернего туалета… но собственно, ему и не предлагается выбирать между ними… именно в целостности системы взглядов и образа жизни, в строгой манерности и маленького шага влево, отступления от однообразия бытия, его удовольствие и мужская харизма, где он ловеласом живёт под каблуком одной и флиртует с другой, справляя тайные встречи, при этом бросает неоднозначные взгляды ещё и по сторонам… ну, и клятву верности он не давал, быть верным до гроба – дураки оба! А вот, оба – на! Что может быть в голове юной особы, собственно больше подходящей ему по возрасту, которая на свой манер лепит, то де ваяет практически по шаблону однообразные поделки странного содержания…
«Ладно, мои мысли — моя скакуны… подумаем о том на досуге… сейчас я с Аллой! И значит, не будем забегать вперёд! «Моменто морэ» — Да, жизнь коротка! Лови моменты, пока ты не помрэ!»

— Ну, дорогая, тебя ожидает неприятная беседа с твоей подругой! Будь готова к неожиданным вопросам! Я, как бы сказать, известил её о том, что знаком с творчеством Ириши, и ей это, не то, чтобы не понравилось, но как-то излишне напрягло!
— Я что Лилю не знаю? Могу себе вполне представить ситуацию!
— Да, главное, не знаю почему, но я не сказал, что мы были там вдвоём, в смысле, одновременно! Излишняя ревность ни к чему хорошему не приводит, так что не надо и провоцировать!
— Угу! Главное, врать одинаково! Ясно! Предупреждён – значит вооружён!
— Кстати, мы ведь посетим мастерскую ещё? Там было много интересного, так сказать, наводящего на определённые действия…
— И что больше понравилось, творчество или действия?
— А то ты не знаешь! Не заводи меня! Или я докажу это не на словах! А на деле!
— Какой горячий! Не привлекай внимание! Сам только что стращал меня излишней ревностью подруги, к тому же у меня тоже есть чувства, я не железная…
— И кто кого заводит? Сначала ты приводишь меня в мастерскую, где самого художника нет, и разжигаешь во мне страсть этими чёртовыми экспонатами недоделанными фитюльками… а теперь просишь не привлекать внимания, когда у меня от одного воспоминания, понимаешь, встаёт…
— Тсс! Лилия!
— Чёрт!
— Наконец-то! Я так и знала, где вас можно найти! Как угощение?
— Как мило, что ты не спрашиваешь о выставке!
— Зачем мне тебя об этом спрашивать? Для этого есть критики! Надеюсь, ты не записалась в их ряды? Что там с творчеством моей дочери?
— Твои вопросы столь неожиданны! Как ты сама признала, я в этом ничего не понимаю, так что нечего меня и спрашивать! Может, захочет высказаться наш очаровашка? Мы ведь вместе посетили райский уголок творческого пристанища. – Евгений в это время всячески делал знаки глазами, выдавая страшные гримасы мышцами лица.
— Вот как! Он мне об этом ничего не сказал! Не так ли, очаровашка?
— О чём же тут говорить? Зная твой нрав, лучше не лезть на рожон! Дорогая!
— Очень дорогая? Не боишься разориться? А! Уплетаешь тут икру за мой счёт, разве тебе не велено было не отходить от меня ни на шаг, весь вечер!
— Драгоценная моя, всё помню, могу процитировать всё, о чём мы говорили! Я готов хоть сейчас объявить себя банкротом! Ну, не будь мелочной! Не ведись, как курица – наседка, разве ты не видишь, что тебя просто разводят, подначивают! Вот я немного перекусил, и теперь готов следовать за тобой хоть на край света, хоть за край! Кстати, как там история для золотой коллекции? Сторожу звонила?
— Ты всегда так мило отъезжаешь от темы, что на тебя даже рассердиться невозможно! Чтобы тебя успокоить, говорю – звонила! Всё улажено! Не стоит больше говорить о том! Вернёмся к вопросу, Ирина была там, когда вы посетили мастерскую?
«Да» и «нет» из уст Евгения и Аллы прозвучали одновременно…
— Так да или нет? Друзья, надо лучше договариваться, если собираетесь мне врать!
— Как ты могла подумать такое!
— Мы не успели!
— В самом деле, я даже доесть не успел! Откуда ты звонила, покажи мне тот укромный уголок! Позволь я поговорю с тобой наедине! Твои подозрения становятся уже смешными? Раз уж вы подруги – разберитесь между собой, а я наконец-то займусь встречей старых пердунов, ведь именно об этом ты меня просила! О! Ирина наконец-то! Пойду, представлю ей арт – дизайн! Новое течение искусства может снести крышу без предварительной, так сказать, подготовки! Позвонишь, если что, телефон со мной! Пардон, дамы! Не стесняйтесь! Выскажите друг другу всё, что наболело! Ринг! – Он уклонился от оправданий дерзко и бойко, подразумевая, что лучшая защита – это нападение, и предоставив им самим кусаться, поклонившись, и галантно расшаркавшись, отбыл навстречу Иришке, взрослой дочери Лили, и своей ровеснице…
«Господи! Ну, что за создания эти женщины! Вечером, конечно, выяснений не избежать! Ну, неужели так уж трудно было сказать, как договаривались! Ладно, за руку никто не поймал! Свечки не держал! И чтобы сейчас не говорила Алла, и как бы на это не реагировала Лиля, это ещё далеко не конец – ох, опять ассоциации – займёмся Иришкой, дизайнером, мать её!»
— Голуба! Если ты не голодна, я бы тебе показал выставку! Не мешай пока матери, ей надо поговорить с Аллой! Пожалуй, сделаем так, наберём с собой бутербродов, и если что — найдём местечко перекусить!
— Не стоит! Я и так вижу, что ни место, ни время к тому не располагает!
— А как же молодой организм! Голубчик, положи нам десяточек разных бутеров для дочери хозяйки! Нам предстоит тут кое-что сделать, вдруг потом не останется времени, чтобы заглянуть сюда… (и бутербродов, главным образом), — договорил он уже мысленно про себя, обратившись к молодому официанту.
Тот зарделся, но поспешил исполнять его просьбу. Ириша и Лиля обменялись издали приветствиями. Алла тоже, как ни в чём не бывало, помахала ручкой. Евгений уже подхватил два бокала с шампанским, себе и Ирочке, нёс их, аккуратно оттопырив в стороны мизинцы. Та, сначала, заявив, что предпочитает «остограмиться» чем покрепче, что выбило даже Евгения на мгновение, он застыл и открыл рот, и уже было стал разворачиваться, чтобы позвать официанта и велеть принести водки, вдруг передумала, приняла шампанское и пригубила, как бы в оправдание заявив, что голова после болеть с него будет!
— Голова всё равно болеть будет, с него или не с него! – авторитетно заявил он, и выпил одним приёмом, потом обернувшись к официанту, держащему пакет с бутербродами, заявил – счёт вот на тот столик, любезный.
— Я знаю, что вы муж мадам! – ляпнул парнишка на свою голову.
— Любовник, милейший! Всего лишь любовник! – прошептал, доверительно к нему наклонившись, и перехватив за рубашку, Евгений. Потом отпустил, поправил тому бабочку – галстук, и приняв пакет с радующим глаз содержимым, вручил свой пустой бокал, и недопитый Ирочкин.
— Не хочешь пить – не мучай пузо! А впрочем! – он вновь отнял бокал у оторопевшего парнишки, также одним приёмом выпил, и громогласно заявил — «На счастье! В честь хозяйки салона!» тут же разбил его! Перепуганный официант бросился подметать осколки. За столиком, где сидели его женщины, захлопали! Их поддержали другие посетители выставки, точнее её буфета. Раскланявшись, он галантно прихватил Иришку под локоток и увёл во чрево лабиринта из мусора, поданного под видом высококлассного дизайна. «Вот вам, стервы! Крутись тут между вами, а благодарности ноль! Жрачем попрекают! А хули деньги по ветру раскидывать! Что вам мой бокал разбитый! Вы такими деньжищами тут ворочаете! Ведь на мусоре деньги делаете! Так себе, ещё поступок! Но бунтарь! Если у Ирочки тоже своего рода бунт на гормональной почве общей неудовлетворённости жизнью, то она поймёт, или по крайней мере, инициатива пока за ним! А там видно будет!
— А зачем ты бокал разбил?
— А зачем ты фигурки свои ваяешь?
— А откуда знаешь?
— А зачем Алке сказала, где ключ от мастерской?
— Я матери сказала, а уже мать Алке – она туда кавалеров без меня водит!
— Как часто?
— А почему у меня спрашиваешь? Спроси у Алки!
— А ты не хочешь мне свои фигурки показать?
— Так ты знаешь, что это за фигурки?
— Наверное, фэн-шуй?! А мою фигурку заценить не хочешь?
— А почему ты со своей фигуркой около старух вертишься?
Он её уже увлёк в служебную туалетную комнату, и задвижку задвинул.
— Мы ведь не будем спешить? У нас всё спереди! И разве можно на маму так ругаться? Тебе известно, что они в эту минуту меня делят?
— А ты не боишься, что тебя выкинут, и заменят чем-то новеньким?
— Хочешь, хоть прямо сейчас распишемся в загсе, а хочешь в церкви обвенчаемся, а жить хоть в мастерской твоей будем! И будешь ваять с натуры, а то у тебя какие-то недоделанные фигурки получаются! Посмотри, какие настоящие бывают! Ты же ваятель! Тебе же тактильно чувствовать надо! – он вложил её руку себе в брюки на свою фигурку.
Сильное желание овладело девушкой, настолько, что ноги ослабели, и она съехала по стенке, и оказалась сидящей на корточках.
— Пожалуйста, пойдём в мастерскую, не здесь!
— И ты права! – он помог ей подняться, они не торопясь оправились, вышли под ручку, под недоуменные взгляды сотрудницы.
— Ей плохо стало, водички попили! – даже заявил он, как ни в чём не бывало той.
Сотрудница понятливо покивала и предложила помощь.
— Всё нормально! На воздух пошли!
И тогда наклонившись доверительно к ним, зашептала: «Мне самой дурно от такого искусства! Только работы другой нет! Вот и терпишь! Пока совсем невмоготу будет! Сама на воздух бы ушла, если бы можно было!»
«Да какая разница, как там они поладят между собой, деля его, хоть график распишите! Ну, посмотреть на их расцарапанные лица можно будет позже, и услышать вердикт относительно себя, хотя может, так статься и всё обойдётся! И всё останется, как прежде! Хотя теперь у него есть ещё одна травмированная временем и обстоятельствами дама, арт – искусством и воспитанием! И что тут можно сделать? Вылечить или добить, и самому излечиться или окончательно деградировать? Время покажет! Он ни Господь Бог, чтобы знать всё наперёд! Может, есть ещё луч надежды, и сознательно выстраивая события, и предвкушая удовольствие, что-то пойдёт не так, как изначально планировал он; что-то подарит истинную радость и блаженная обернётся блаженством под звездой, скреплённой честным союзом и ритуальным действием, призванным обернуть души навстречу друг другу, а не в противоположные стороны… »
А ещё он вспомнил, что сам из простой семьи канцелярских служащих, из тихого городка с монастырём и землями, богатыми озёрами, лесами и пашнями, где издревле кормились со своего подсобного хозяйства, молоком и мясом с ферм, овощами с огородов и лесными дарами — ягодами, грибами; промышляли охотою и рыболовством. И совсем по-другому понимали красоту и искусство. Занимались рукоделием и ремёслами. Соблюдали обычаи и традиции. И занесло его, не пойми какими, новомодными ветрами и течениями в самый опасный омут, и окунуло головой в столичный блеск и нищету. И как в кривом зеркале всё поменялось местами. И мусор назвали искусством. А любовь подменили сексом. И правда стала пошлостью, где каждый рвёт на себя одеяло, в надежде на прибыль, и возможность вращаться в затхлых кулуарах мнимого могущества…
Она сумеет, возможно, расспросить его обо всём этом! Он сумеет, быть может, прикоснуться к истокам души своей, и рассказать, хоть немного о том, что она изначально не получила в своей столичной жизни…
А мы, читатель, не будем далее всматриваться в эту главу чужой драмы! Не будем завидовать им чёрной завистью! Но не будем и оправдывать их речью искусно сплетённой сетью обманной! Пусть будет с ними то, что заслужили, и заслуживают каждой минутой сделанного личного выбора!..
Когда Лиля, освободившись от обязанностей хозяйки художественного салона, расставив точки над «i» относительно своего героя – любовника и мнимой подруги; не дозвонившись не до Ирины, не до Евгения; не найдя их на выставке; не дождавшись кавалера ночью в постели; спустя несколько дней ожидания; недели поисков по друзьям и знакомым; отсматривания записей камер наблюдения — внутренних и наружных; расспросов сотрудницы, беседовавшей с ними; занятая прочими дознавательными следственными мерами, подавшая наконец, заявления в полицию о пропавших вдруг родного человека и близкого друга семьи, сумела добраться до мастерской дочери, — глазам её предстало странное зрелище: по всем полкам, полочкам, шкафчикам, на подставочках и проволочках, закреплённых на дощечках, панелечках, плиточках красовались большие и маленькие фигурки из гипса, представлявшие собой недооформленные, но однозначно напоминающие мужской детородный орган фигурки разных размеров. Форме не придавалось значения, хотя явный отсыл был именно на этот предмет ваяния; выглядело это как слегка оттянутый комочек гипса, стоящий торчком, которому небрежно придав едва угадываемую форму, забросили, не доведя до окончательного вида. Тем ни менее, сомнений не было в том, что ваятель отваял фаллосы! Они во множестве располагались по всем доступным местам, и своей бессмысленностью и категоричностью готовы были свести с ума кого угодно, а не то что родную мать сумасшедшего скульптора!
Лиля бродила между шкафами, пытаясь что-то уловить в данности, хоть какую-то нить смысла… творца не интересовала форма, он даже не пытался придать ей законченный вид, и не искал разнообразия! Не интересовал размер предмета, лишь относительно принятого скульптором масштаба. Повсюду психоделично повторяя однотипную топорщуюся фигурку, выполненную в разных масштабах, относительно предполагаемого размера воображаемой полной скульптуры, если бы таковая существовала, но абсолютно абстрактно передавая размер и форму самого постулируемого предмета обозрения. Как позиционировал скульптор свои творения относительно себя и человечества?.. как требование необходимости чего-либо или в качестве признания исходного положения вещей… Она вдруг поймала себя на мысли, от которой ей стало дурно! По привычке или руководствуясь внутренними бессознательными мотивами, её ум начал работать в привычном русле, она поймала себя на том, что решает, как возможно было подать бы подобное, чтобы вызвать резонанс в обществе, привлечь инвесторов, спонсоров, посетителей, выкладывающих свои кровно заработанные денежки… чтобы доказать Евгению и самой себе свой коммерческий гений…
Но ведь дело касалось собственной дочери…
Куда уже привёл её ежедневный выбор, ведь то, что она видит сейчас перед собой, есть некоторый финальный отрезок, отражающий сделанные ею последовательно действия! Неожиданным образом пугают её собственные мысли! Куда ещё должно зайти, чтобы понять, что её победы – суть общего поражения больного общества! И выставленные напоказ экзерсисы, упражнения дочери, лишь отразят трагедию её семьи, где не было любви, где не было семьи… лишь блеск и напоказ условно принятые «победы», где внешний антураж выхолащивал суть, а маска скрывала пустоту и бездуховность…