Глава 3 (Глава 3)

Прибывший из столицы в Рязань точно по расписанию пассажирский поезд, сбитый из обветшалых вагонов, остановился у первого перрона под часами.
Приподнявшись с полки и уткнувшись в спины толпящихся в проходе попутчиков, обременённых тяжёлым багажом, Филипп Филиппович опустился на место. «Обожду, – сказал он себе, – Пусть сперва эти выйдут».
Несмотря на вошедшую в свои законные права весну, за пределами согретого вагона оказалось довольно прохладно, сыро и грязно. У входа на вокзал по обеим сторонам пешеходной дорожки, как символы уходящей снежной зимы, стояли сморщенные и почерневшие сугробы. Там и тут из-под таившего снега выглядывали кусочки разноцветного мусора. «Эх, – с сожалением подумал советник, – показать бы всё это безобразие Аполлинарию Ивановичу. Вот тогда бы он мне поверил».
В здании вокзала, через которое Филипп Филиппович должен был пройти, прежде чем выйти в город, в самом центре зала, без какой-либо причины толпилась неповоротливая масса людей. То ли только что прибывших в Рязань, то ли, напротив, собирающихся её покинуть.
– Чего встали, – проговорил недовольно советник, начав пробираться сквозь толпу. – Ну же, разойдитесь. Дайте пройти. Дорогу.
С трудом пробравшись к выходу и с силой толкнув плечом массивную дверь, он вышел на воздух и, обернувшись, демонстративно сбросил с будто бы приставшей к рукаву его кожаной куртки грязь. А поймав на себе косые взгляды двух мужчин, стоявших у здания вокзала с листом бумаги, хлопнул дверью и, поправив на голове шляпу, пошёл прочь.
Пройдя с десяток метров по асфальтированной пешеходной дорожке, советник услышал чей-то хриплый, до боли знакомый голос, раздававшийся сбоку.
– Смотри, мать, всё же дождались мы нашего Филиппка. И года не прошло, как он собрался, да и приехал навестить родителей. Ну куда ты головой вертишь. На право обернись. На право.
– Ах, отец! – воскликнул советник, покраснев и сконфузившись. – Твоему сыну уже пятый десяток пошёл, а ты, как и прежде, продолжаешь звать его Филиппком.
– Ну не Филиппом же Филипповичем мне его называть.
– Зови Филиппом.
– Ладно, Филиппок, иди к отцу, обниму тебя с дороги, – сказал заметно постаревший за последний год Филипп Васильевич, одетый в старенькое тёмно-серое шерстяное пальто и вязаную чёрную шапку.
Уколовшись о небритую щёку отца, советник отпрянул. Но, поддавшись крепкому объятию старика, ощутил всё тот же источаемый от его кожи и одежды знакомый запах табака.
– А ты всё продолжаешь курить, – укорительно проговорил Филипп Филиппович, похлопав старика по спине.
– Ну а куда же я теперь без табаку, – проговорил тот, закашлявшись. – Уже никуда.
– Филя! – послышался голос матери, торопливо подошедшей к сыну в своём новом плаще, сапожках и берете, одетых по случаю его приезда.
Советник обернулся и тут же прильнул к поседевшей, но ещё крепкой старушке, поцеловав её в высокий лоб.
– Я узнаю этот запах! – воскликнул он радостно. – Ты, как и прежде, моешь волосы ромашковым мылом.
– Оно моё любимое, – проговорила Лидия Владимировна и, улыбнувшись, отступила в сторону.
Глядя поверх очков, Филипп Филиппович не мог поверить тому, что эта шедшая к нему в объятия ладно сложенная, с красивым лицом девушка, одетая в тёмно-синее с розовыми полосками пальто, его сестра.
– Лиза! – воскликнул он, широко улыбнувшись, – Не верю глазам своим. Как ты выросла! Как похорошела! Ангел! Вы посмотрите, ангел!
– У нашей девочки в этом году второй юбилей, – сказала гордо мать, проведя рукой по русым, спадающим с плеч волосам дочери. – Ей исполнится двадцать лет.
– Одна беда только – женихи покоя не дают, – вставил Филипп Васильевич, сдвинув брови. – Повадились под окнами ходить.
– Ну, папа! – вспыхнула Лиза, заметно покраснев.
– Ну что, папа. Ходят ведь. От учёбы отвлекают. А тебе готовиться надо, поступать, – сказал старик, с прищуром посмотрев на сына. – Да ладно бы ещё статные ходили. Высокие. С усами. Гусары. А то ходят какие-то сморчки. Ни рожи, ни кожи.
– Папа.
– Хорошо. Молчу. Молчу.
– Сколько можно её стращать, – заступилась за дочь Лидия Владимировна. – Дал бы девочке хоть в выходные передохнуть. Она и так всю зиму из-за книг головы не показывала.
– Долго ли до осени, – сказал старик, изменившись в лице. – Оглянуться не успеете, как она вам пятки щекотать станет. Или вы и на этот год пропустить думаете?
– Нет, папа, что ты! – вспыхнула Лиза. – В этом году обязательно поступать буду. Дальше откладывать нельзя.
– Хоть на этом спасибо, – произнёс Филипп Васильевич, с недоверием взглянув на дочь и на жену. – Пойдёмте-ка скорее домой. Зябко. Начинаю подмерзать.
Ни одна другая улица Рязани, кроме этой, вытянутой дугой от вокзала к дому, не оголяла в мыслях Филиппа Филипповича столько острых и, казалось бы, оставленных в прошлом воспоминаний. Потому что всё, что составляло жизнь его, было связанно именно с этой улицей.
И бегство по ней из дома в двадцать четыре года, когда он более не мог оставаться на содержании своего отца. И триумфальное возвращение из столицы в отпуск с первыми заработанными за год деньгами. И даже любовь, та, которую он предпочёл оставить ради карьеры. У голубой обветшалой стены трёхэтажного здания, теперь уже сильно накренившегося в сторону.
– Сынок, – спросил старик советника, придержав его за рукав куртки. – а ты надолго ли к нам приехал? Или как всегда.
– В этот раз, отец, я собираюсь гостить у вас не менее двух недель.
– Вот так радость! – воскликнула мать.
– Правда, на несколько дней мне всё же придётся отлучиться по делам в Скопин.
– В Скопин, – повторил старик. – Так это ничего. Это недалеко.
Пройдя ещё чуть более сотни метров по правой стороне улицы, советник, точно приметив что-то на левой стороне, перебежал автомобильную дорогу. Следом за ним, не отставая, бросилась его сестра.
– Филипп, Лиза, вы куда? – крикнула удивлённая внезапным поступком детей мать.
– Идите домой! – крикнул советник, проведя рукой по коре старого тополя, на которой были едва различимы две вырезанные ножом заглавные буквы Ф и Т. – Не беспокойтесь. Мы придём позже.
– Сынок, слышишь? – крикнула Лидия Владимировна, сделав короткий шаг по направлению к детям. – Только прошу вас, не опоздайте к ужину.
– Хорошо! – ответила Лиза. – Мы обязательно будем к ужину.
– Да оставь ты их, – проскулил старик, сморщив от боли лицо. – Пойдём скорее домой.
– Опять колено?
– Колено, – проговорил Филипп Васильевич, массируя коленную чашечку. – Будь оно не ладно.
Убедившись в том, что родители продолжили идти по улице в сторону дома, Лиза, кокетливо улыбнувшись, спросила брата:
– А почему ты с ней расстался?
– С кем?
– Ну, с этой Т.
– Она отказалась уехать со мной в столицу, а я не хотел оставаться в Рязани, — ответил он и вдруг, замявшись, покраснел.
– И что же с ней теперь?
– Не знаю.
– Быть может, она вышла замуж, – сказала Лиза и, добавив, закружилась в танце. – А может, и не вышла!
– Ну как это не вышла. Она была очень красивой и умной девушкой. Наверняка и замуж вышла, и детей нарожала. Она всегда любила детей.
– А где она жила?
– В девятом доме, на Липовой.
– Так это же в одном из тех частных домов, рядом с которыми мы вечерами любим гулять с Бо! – воскликнула девушка, сумев сдержаться и не произнести целиком имени своего возлюбленного.
– Кто этот Бо? – спросил Филипп Филиппович, улыбнувшись.
– Он, – замялась Лиза, на ходу придумывая объяснение. – Он мой друг.
– Ах, друг!
– Хочешь, прогуляемся к её дому?
– Ну уж нет, – возразил советник, сделавшись серьёзным. – Мне там делать нечего. Да и холодает уже.
– А что, если она так и не вышла замуж? И даже теперь продолжает ждать одного тебя.
– Ждать! Меня! Да что ты! Что ты! Столько лет прошло. Столько не ждут.
– А вот я бы ждала, если любила.