Глава 1 (Глава 234)

«Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем».

(Фридрих Ницше)

Глава 1

И снова очередной день. Очередная работа. Усталость, страх и ненависть.
Как бы я ни заставляла себя идти на работу, всегда плакала перед зеркалом и ненавидела эту жизнь. И детей.
Сидя в столовой во время обеда, я думала только о том, чтобы поскорее уйти отсюда. А лучше — убежать.
Убежать от себя, от той, что всегда жила для кого-то, но не для себя.
Иной раз я удивляюсь, насколько жизнь безгранична и несправедлива. Почему именно я — несчастная нянечка в этом чёртовом пансионате? Что я сделала не так? Кому дорогу перешла?
Хотя, если подумать, первые минуты моей жизни уже были несчастными. Моя мать хотела оставить меня в роддоме из-за нехватки денег, но передумала — материнский капитал перевесил. К слову, у меня не было ни коляски, ни кроватки.
Моя мать — блудливая тварь, которая даже не запомнила, от кого я родилась. Она пустое место в юбке, пахнущее чужим потом. Вскоре она сдохла от СПИДа, даже не попытавшись прожить жизнь иначе. Ну и, конечно, родила меня, о беременности узнав только на восьмом месяце, когда её очередной ухажер сказал, что она жирная.
Мой поток мыслей прервался, когда я услышала этот мерзкий детский плач.
Проснулся очередной ребенок.
Я ненавидела их плач. Каждый всхлип, каждый капризный топот маленьких ног по коридору — все это впивалось в виски, как тупой гвоздь. Деньги не пахнут, а вот здесь пахло отвратительно — дезинфекцией, кашей и детским потом.
Нет-нет, не поймите меня неправильно.
Я не та, что ненавидит просто так детей и их мамаш. Не та, что просто так треснет ребёнка. У меня есть причина ненавидеть это место и его обитателей.
Ещё ребёнком меня избили возле магазина. И избили не взрослые, а такие же дети. Их причина? Моя неопрятность и одежда. Каждой клеткой тела мне обидно за тот случай. Я была ребёнком, который не понимал, что на нём надето.
Я даже не знала, что бывают другие семьи, думала, что у всех такая жизнь и такие родители.
И как бы это ни звучало, с тех пор моя ненависть к детям только росла. А работаю я здесь исключительно потому, что у меня нет денег, и без образования меня больше никуда не взяли.
Моя двоюродная сестрёнка, за которую я плачу, чтобы её не выселили из комнаты, даже не понимает, какой ценой достаются эти деньги. Она трахается за деньги и спускает их на алкоголь и «белоснежные дорожки». Её ничего не заботит — как и мою мать, впрочем.
А учиться я не пошла, потому что я не из тех слащавых историй, где бедненькие девочки поступают в лучшие вузы мира.
Нет, я не тупая. Но моя директриса так не считала и еле-еле вручила мне аттестат с одной четверкой по литературе. Остальные, к слову, — тройки.
И вот теперь я доживаю свою поганую жизнь в этом детском аду, где воздух душит, а свет из окна обжигает кожу, которую только что обрыгал очередной ребёнок.
Я прижала рыдающего мальчишку к груди, монотонно покачиваясь из стороны в сторону. Его слезы пропитали мой халат, оставили мокрое пятно на груди — будто пулевое ранение.
— Тише, тише… — бормотала я, глядя в стену поверх его головы.
Часы в коридоре пробили три удара. Я даже не заметила, как просидела так час, пока его дыхание не стало ровным, а пальцы разжали хватку на моём воротнике. Аккуратно уложила его в кроватку, поправила одеяло. На секунду задержала взгляд на его ресницах — таких светлых, будто покрытых инеем.
Звонок на прогулку застал меня врасплох. Я механически помогала одевать малышей, завязывала шнурки, поправляла шапки. Мои пальцы помнили каждое движение, пока сознание витало где-то далеко.
— Одри, ты сегодня какая-то отстранённая, — голос Лаилы, другой нянечки, вырвал меня из оцепенения.
Я вздрогнула, случайно дернув за шарф девочки, которую одевала.
— Прости… Просто не выспалась.
Лаила фыркнула, поправляя капюшон на малыше:
— Да уж, с твоей сестрёнкой не забалуешь. Опять вчера шумела?
Я лишь пожала плечами, выводя группу во двор. Холодный ветер ударил в лицо, заставив проснуться. Дети рассыпались по площадке, как горох из рваного пакета.
— Слушай, — Лаила внезапно схватила меня за локоть, — начальство говорит, в следующем месяце опять урежут ставки. Как ты собираешься…
Её голос внезапно оборвался. Вернее, не оборвался — я его перестала слышать.
Потому что за забором, в тени высоких тополей, стоял Он.
Высокий. В чёрном. Без лица.
Мир сузился до этой точки. Ветер стих.
Дети замолчали. Даже собственное сердце перестало стучать. Только Он. И это жуткое ощущение, будто он не смотрит на меня, а… пьёт меня глазами.
— Одри! Ты меня вообще слышишь? — Лаила толкнула меня в плечо, и видение рассыпалось.
Я моргнула. Никакой фигуры за забором не было.
— Что… что ты говорила?
— Господи, да ты совсем отключилась! — Лаила покачала головой. — Ладно.
Вечером, застёгивая потрёпанную куртку, я в последний раз окинула взглядом спальню. Рыжий мальчишка спал, прижав к груди плюшевого зайца.
На секунду мне показалось, что его глаза приоткрыты — и в них отражается что-то чёрное у окна.
Тёмное небо нависало над городом, как потрёпанный саван. Фонари мерцали, будто задыхаясь в этой мгле. Я ускорила шаг, свернув в переулок.
Тук-тук-тук.
Не мои шаги.
Тук-тук-тук.
Чуть быстрее, чем мои.
Я не оборачивалась. Не дышала. Просто шла, сжимая в кармане ключ так, что он впивался в ладонь.
Подъезд встретил меня желтым светом лампы и хриплым голосом вахтёрши:
— О, Лорен! Твой кавалер сегодня приходил.
Лёд в животе.
— Какой… кавалер?
— Ну, этот Франт! — старуха щелкнула жвачкой. — Говорит, ты просила ключи поменять. Красивый такой, глаза…
— У меня нет парня, — перебила я, чувствуя, как холодеют пальцы.
— Да? Ну, он точно знал, где ты работаешь. И как тебя зовут. — Вахтёрша наклонилась ближе. — Зашёл в твою комнату, но я его вышвырнула. Чутьё, знаешь ли…
Страх пронзил меня как кинжал, который уже не вытащить. Я схожу с ума, либо меня и вправду кто-то преследует.
Собравшись с мыслями и хоть чуть-чуть отодвинув страх в другую частичку своего тела, я пошла в комнату.
Заходить было страшно, даже очень, но я это сделала. Зайдя, я взяла ключи в ладонь на всякий случай и медленно шагнула через порог. Сердце стучало так громко, что казалось, его слышат все, кто здесь находятся. Я неосознанно начала кусать губу, и почувствовала металлический привкус во рту.
Я начала медленно ходить по комнате, чтобы убедиться, что никого нет. В темноте это было сделать трудновато, но уличный фонарь теплого цвета упростил мне задачу, так как включатель света находился черт знает где, и мне сначала нужно туда дойти.
В темном углу показался темный силуэт, до чертиков знакомый, но такой чужой. Я оцепенела от страха и буквально вросла в пол. Мне хотелось плакать от безысходности и ощущения дикого страха, который проходил насквозь через мое тело и заливал все частички этим ощущением, от которого точно становится не просто не по себе. Я была готова умереть, чтобы не узнать, кто там стоит.
Но проверить надо, и я пошла навстречу своему страху. Подойдя ближе к углу неизвестности, я получила еще более безумное чувство страха. Облегчение. В углу стояла вешалка с пальто сестры.
Я и вправду схожу с ума с этими навязчивыми мыслями о преследовании. Господи, кому я нужна, если только сестре, которая нуждается в моих деньгах за комнату.
Придя в себя и наконец включив свет, я переоделась, точнее разделась. Предпочитаю спать голой, так свежее.
Я легла на одноместную скрипящую кровать, такую неудобную и холодную. Мне не хочется тут спать, но больше негде…
День, свежесть, дождь.
Воздушное платье как моя вторая кожа, бархат, скользящий по моему телу, который промокает и липнет, оставляя влажный след на коже.
Мокрые волосы пропахли этим днём. Как прекрасно жить. Жизнь — это полёт в неизвестность, который завораживает. Полет такой нежный и приятный.
Я бегу по густому саду, оглядываясь назад и громко смеясь. Мне не важно, что подумают остальные, я хочу, чтобы они слышали этот счастливый звон. Пусть все знают, как я счастлива.
Дождь теплый, приятный, он заставляет меня находиться здесь и сейчас.
Кружась и пропуская через себя каждую капельку воды, будто нежная ткань, которая так и жаждет намочиться.
Оборачиваясь с надеждой, я вижу того, с кем мне хочется жить. Он — та причина, по которой мы здесь.
Он бежит навстречу ко мне, такой счастливый и светлый, что хочется обнять и не отпускать.
Я бегу навстречу.
Мы сплетаемся как одно целое под этим теплым дождем, наши мокрые тела не хотят разлучаться.
Его мокрые щеки касаются моих, а руки блуждают по моему телу, так невесомо, что щекотно. Этот человек — моя половинка, моя светлая сторона, которая сливается с ним.
Откуда он спустился такой?
Белое чудо, которое целует мои губы под дождем, кружась в нежности этого момента.
Его губы мягкие как вата, мне хочется его целовать.
Я уже его не отпущу, ни за что на свете.
Мои глаза накрывают веки, и я ухожу в пучину нежности и романтики, в которую нас затянул этот момент. Его руки придерживают меня, пока я пытаюсь достичь одного уровня с ним, вставая на носочки.
Я так хочу услышать его голос. Какой он?
Я уверена, что это самый лучший голос, который будет клонить меня в сон.
Открыв глаза, я увидела его идеальное лицо, настолько, что кажется, будто он нереален.
Но его глаза черные как смоль. Меня это пугает.
Улыбка, его улыбка такая жадная и зловещая, что бросает в дрожь.
Нет, это нереально. Не может он быть настоящим.
У него начинают идти черные слезы, которые пачкают мое идеально белое платье. Что происходит?
Я хочу спросить, но не могу.
Его руки превращаются в длинные нечеловеческие части тела. Я хотела убежать от него, но он был быстрее.
Он обнял меня со всей силы, будто вселяя меня в себя, вдавливая.
Он забрал меня навсегда. Этот монстр лишил меня возможности жить дальше.
Удушение медленно уничтожало меня, как порошок на ветру. Я все угасала и угасала. Почему он так поступил со мной? Я ведь его полюбила за эти минуты, как же не полюбить такого?
Он не проявлял никакой жалости по отношению ко мне, хотя казался таким светлым и добрым. Его обличье сбило меня с толку, и он, пользуясь моей уязвимостью, затащил в свои жестокие лапы.
Я не могу больше сопротивляться, я становлюсь такой же. Мои слезы чернеют, а я чувствую, как мое сердце становится холодным, а кожа серой. Нет, нет, нет, я не такая, я не монстр.
Но уже поздно. Я доверилась ему, сама того не замечая.
Воздух кончился, но я жива. Я вижу его мерзкие черные глаза. Неужели у меня такие же?
Я проснулась. Глаза слиплись, и я еле их открыла.