Часть3 (Глава 3)

В миске, вопреки ожиданиям, была не какая-нибудь тюремная баланда, а нечто крайне напоминающее настоящую пасту болоньезе вкупе с пластиковой безопасной ложко-вилкой. А под миской даже нашлось несколько бумажных салфеток.
Она с жадностью смела всю еду. С наслаждением запила водой, но, опять-таки, предусмотрительно оставила половину.
Теперь, вкупе с предыдущей бутылкой у нее остался неплохой запас.
Ну вот. Уже лучше.
Лютая головная боль с тошнотой прошла. Осталась только тупая ноющая в затылке.
Теперь пора подумать, как быть дальше.
Насиловать ее пока не рвутся.
Писать записку для выкупа не заставляют.
Кормят.
Ведро… Ну к этому мы еще вернемся.
Никаких камер наблюдения не видно.
Толстяк этот, по ходу, боится ее больше, чем она всю эту ситуацию.
Если он и маньяк, то какой-то слишком уж неуверенный.
На ноге цепь с непонятным замком.
Хотя – кого она обманывает? Типа она прям умеет вскрывать чем-то какие-то замки?
Забыли!
Вопрос – зачем она здесь? И чего ждать дальше?
Сказывалась привычка элементарной чистоплотности. Лифчик с трусами ощущались, мягко говоря, несвежими. Про остальную кожу и вовсе не хотелось думать.
Судя по всему, очень скоро такие мелочи вообще отойдут на второй, а точнее на двадцатый план, дура ты безмозглая!
Сейчас надо думать о главном. Как выбираться?
Нервный стресс тому виной или еда… А может быть какая-то дрянь, подмешанная в воду, но она начала снова испытывать слабость.
Да и хрен с ним со всем! Цепь я сейчас не перегрызу. А для всего, что будет потом, мне однозначно потребуются силы.
Валяющееся на полу драное одеяло было сложено в несколько раз, так что она смогла завернуться в него, свернуться калачиком и провалиться в сон.

***
Как ни странно, при всем ужасе сложившегося положения, измотанности и травме головы, ей приснился невероятно яркий сон.
Ей снилось, что она стоит под лунным светом в просторном холщевом платье или рубахе до земли. В центре прекрасной лесной поляны. И ночные травы шелестят под ветром и трутся о ее подол. Темный лес обступает стеной со всех сторон. Мрачный, угрюмый, страшный. А с другой стороны и не страшный, а наоборот. Не понять.
Ветви качаются и манят. Или отгоняют прочь.
Сова беззвучным призраком пролетает прямо над головой.
Это пугает, но не сильно. Она, вроде, была готова к такому.
Вдруг с громким хрустом из мрака чащи на поляне появляется огромная мохнатая туша. Медведь размером с гору с утробным глухим рыком подходит вплотную. Она видит его неохватную голову и распахнутое жерло пасти, окруженной кольями зубов.
Она ощущает его жар, его мощь. Но он опускается вниз. К корням травы, что трутся о ее ноги.
С другой стороны на опушке появляется еще более огромная тень могучего лося. Он огромен настолько, что, кажется, вековые сосны лишь трава под его исполинскими ногами. А млечный путь запутался в ветвях его неохватных рогов. Земля вздрагивает от поступи его.
Но и этот гигант склоняет свои ноги и опускает голову к земле перед ней.
Мечутся, мечутся в неверном свете юркие силуэты летучих мышей.
Призывно-вязко окутывает травы туман от близкой речки.
И зеленоватый свет полной луны мертвенным потоком давит, давит к земле.
И в то же время тянет вверх.
И все это вместе растягивает в разные стороны и разрывает, разрывает на части и тело и душу и мысли.
И ноет, скручивает от неохватной ледяной тоски сердце.
И гудит, гудит где-то в воздухе тугая чудовищная струна мироздания, звуча ведущей партией над стрекотом ночных насекомых, голосов птиц и дальним воем зверья.
А поверх всей этой какофонии разрезающим разум шелестом вплетается чей-то вкрадчивый леденящий шепот:
«Иди ко мне, моя девочка! Это всё будет твоим! Иди ко мне!»