10. Что дальше? (Глава 10)

Юлька отодвинула тарелку.

– Не могу больше. Не лезет и всё.

– Хоть немного поела, и то – молодец.

Они сидели вокруг стола. Те же лица, что и в минувшее воскресенье. Не было Анатолия, но он и тогда опоздал. Да, еще нет Юрика, – дверь им открывал Борислав. И нет Масенки. Нет совсем. Павел подумал, что он не знает, чувствовали они тогда или нет его присутствие наверху в кабинете, но то, что сейчас кабинет пустует, было определяющей нотой. Все молчали. Родион угрюмо курил.

– Идею таки убили, – произнесла Инна. Возможно, она просто подумала вслух.

– Что? – вскинулся Славик.

– Павел мне как-то сказал, что нельзя убить идею, убив человека. Кажется, он ошибался.

– Нет, это правильные слова… – Славик почесал переносицу. – Нам плохо. Мы все любили Масенку. Но если скорбь раздавит нас так, что мы окажемся больше ни на что не способны, мы тем самым окажем Масенке плохую услугу.

– Масенке сейчас нельзя оказать ни плохой, ни хорошей услуги, – жестко сказала Юлька. – Он мёртв.

– Я, наверное, неправильно выразился. Масенка бы огорчился, если бы смог узнать, что его смерть расстроила дело.

– Масенка не может ни узнать, ни огорчиться. Он мёртв! – выкрикнула Юлька. – Это кощунственно – прикрываться именем человека, который ничего не может сказать.

– Я не прикрываюсь, – растерянно проговорил Славик. – Просто…

И он замолчал, видимо, проверяя про себя звучание фразы.

– А я от имени Масенки отказываться не собираюсь, – заявил Родион. – Это – его дело, ровно столько же, сколько и наше. То, что он вложил в него, никуда не уйдёт. И если мы забудем об этом, то это как раз и будет кощунством.
Родион ткнул сигаретой в пепельницу так, что по столу разлетелись окурки. Павел подождал немного и пошел на кухню за тряпкой – в отсутствие Юрика должен же кто-нибудь это сделать!

Когда он вернулся, Юлька тихо плакала в кресле, а Инна выговаривала Родиону:

– Масенка вас сдерживал. Он чувствовал границы, которые нельзя переходить. Нельзя превращаться в кучку озлобленных маргиналов. Из мусора никогда не родится великое.

– Понятие великого меня не беспокоит. – Родион ткнул в сторону Инны сигаретой, которую уже успел достать, но не успел закурить. – Меня волнует эффективность. Масенку заботила нравственность. А Ваша мотивация мне не вполне ясна.

– Раздрай, – произнес Борислав. Он поднял свою чашку, чтобы она не мешала Павлу протереть стол. Отхлебнул и поморщился, – чай остыл.

– А можно подробнее? – попросил Родион.

– Можно. Полный раздрай. – Борислав поставил чашку на стол. – Играть в демократию было можно, пока был Масенка. Его не считали лидером, но он был им. Факт. Организация обезглавлена. Она недееспособна. Если мы не разругаемся – хорошо, но договориться о чём-то, боюсь, мы уже не в состоянии… Выход один – признать необходимость структуры. Выбрать лидера. И дальше – исполнять то, что он скажет, отложив дискуссии на лучшие времена.

– Ага, – желчно сказала Инна. – Даешь в лидеры Борислава!

– Я же сказал – выбрать. По большому счету не важно, кто окажется лидером, важно само существование такой фигуры.

– Принцип единоначалия, — пробурчал Родион.

В дверь позвонили. Сначала – раз, потом – еще два.

Все замолчали. Разговоры и споры затёрли ощущение близости смерти, а она напомнила о себе. Звонивший явно пребывал в недоумении, следует ли воспользоваться условным звонком теперь, когда нет Масенки. И действительно, что теперь значит этот звонок?

Борислав пошел открывать и вскоре вернулся вместе с Юриком и Анатолием. У Юрика через плечо висела большая спортивная сумка. Он поставил сумку на стол, а Анатолий стал отодвигать в сторону пустую посуду. Всё происходило молча и напоминало выступление фокусников.

Юрий расстегнул сумку и извлек два одинаковых свёртка. Один передал Анатолию, другой положил перед собой. Опустевшую сумку он переставил под стол. Под мешковиной оказалась промасленная бумага, дальше сверкнул металл. Юрик нагнулся, добыл откуда-то ветошку, разодрал её на две части – для Анатолия и для себя. Они почти синхронно разобрали автоматы, каждую детальку тщательно обтирая тряпкой, – все движения были замедленны, чувствовалось – ребята работают напоказ.

Спустя пару минут автомат Юрика был собран. Анатолий несколько замешкался, но скоро и он вщёлкнул магазин и положил автомат на стол.

– А патроны есть? – спросил Борислав.

– Магазины пустые. Патроны отдельно, в сумке, – ответил Юрик.

Борислав взял автомат в руки.

– Старый знакомый. Автомат Калашникова – самое популярное стрелковое оружие двадцатого века. Двенадцать стран выпускали его более-менее официально, а сколько по всему миру подпольных заводов – никто не считал. Шесть государств изобразили его у себя на гербе – это ли не мировое признание? Практически безотказен. Вытряхнул песок, обтер грязь пучком травы – и в бой. Приклад малость коротковат, но заметно это лишь при прицельной дальней стрельбе. Опять-таки, снимая с предохранителя, можешь проскочить положение стрельбы одиночными, но кому оно нужно во время внезапных стычек? Идеальное штурмовое оружие. Зачем оно вам?

Юрик и Анатолий молчали.

– Ну разве как сувенир. Как говорится, американцы подарили миру мороженое, французы – кинематограф, англичане – железную дорогу, а русские – автомат Калашникова. Памятник русской культуры, так сказать. – Борислав торжественно передал автомат Анатолию.

Юрик оперся обеими руками на стол и, нависая над ним, как глыба, обвёл всех тяжёлым взглядом. Голос его звучал глухо.

– Я не верю в случайную смерть Масенки.

– И я не верю, – тихим эхом отозвалась Юлька. – Это слишком несправедливо, чтоб быть случайным.

– Масенку убили именно потому, что он был Масенкой, – продолжал Юрик. – Он видел подоплёку, и ему нельзя было втереть очки. Он не вписывался в их систему, и они не могли просто закрыть на это глаза. Не тот масштаб – система трещала по швам. К Масенке шли люди, и он учил их видеть, потом они учили видеть других. Туман в головах рассеивался. Пока – лишь в некоторых головах. Они решили обезопасить себя и убрали Масенку. Они думали остановить этот процесс. Но они просчитались. Смерть Масенки аукнется им, еще как аукнется.

– Начнем палить из автоматов, чтобы в головах было меньше тумана? – спросила Инна. Юрик хмуро посмотрел на нее и ничего не ответил.

– Мы здесь давно прожужжали друг другу уши этим «они», – задумчиво произнес Борислав, покачиваясь на стуле. – Беда как раз в том, что они – анонимны. Эта страшная всесокрушающая сила не имеет лица. Как только мы называем чьё-нибудь имя, становится ясно, что дело вовсе не в этом человеке. Известные нам имена – лишь пешки в большой игре, глупо растрачивать свои силы только на то, чтобы снять пешку с доски. Остается лишь надеяться, что когда-нибудь мы узнаем имена тех, кто ведет игру. А вдруг таких людей нет? Все – пешки. Каждый пакостит на своем месте в меру своих слабых сил, а общее движение вниз определяется суммарной злой волей. Что нам делать тогда? Только разъяснять тем, кто может услышать. В конечном счете, учить людей отличать зло от добра. И для чего тогда автомат?

– С оружием чувствуешь себя защищённей, – сказал Анатолий, отсоединил магазин и аккуратно завернул автомат сначала обратно в бумагу, а потом в тряпки. – Чушь, конечно. Но, вроде, хоть как-то можешь противостоять, когда тебя припрут к стенке.

– Чушь, – кивнул Борислав. – Калашников с собой таскать не будешь. А припрут к стенке как раз в тот момент, когда ты это менее всего ожидаешь.

– Давайте дадим один автомат Родиону, он-то уж найдет ему дело, – предложил Славик.

– Спички детям давать нельзя, – вставила шпильку Инна.

Родион встрепенулся и покачал головой, потом вытащил изо рта сигарету и перечеркнул ей пространство – ещё один отрицательный жест.

– Мне надо было увидеть эту железку, чтобы понять, что она бессильна. Убили Масенку – стало быть, его сочли самым опасным из нас, а он никогда бы и не подумал взять автомат в руки. Самое действенное оружие – слово. Жаль я, дурак, это понял так поздно.

– Слишком поздно, – мрачно заметил Юрик. По ходу разговора он достал из сумки коробку с патронами и теперь защелкивал их один за другим в запасной магазин. – Сегодня слово само по себе уже мало что значит. Можно кричать людям правду в лицо, можно изрекать потрясающие истины – всё это останется незамеченным. Переизбыток информации. Слишком много всего было сказано. Чтобы обратить внимание на свои слова, ты сначала должен сам стать заметным. И ключ к этому – действие.

– Перфоманс, – пробормотал Родион.

– Что?

– Нет-нет, продолжай, – Родион опустил голову и стал водить по столу незакуренной сигаретой.

– Продолжу, – сказал Юрик. – Но не сейчас и не здесь.

Он убрал сверток Анатолия в свою огромную сумку, потом опустил туда свой автомат и смахнул со стола магазины. Взвизгнула молния, пряча весь этот арсенал от постороннего взгляда.