Операция «Зеленый горошек»

Операция «Зеленый горошек»
— Ну, когда твой друг приедет?
Мы сидим в центре Кишинева с моим новым знакомым — темноволосым, худощавым, немного похожим на голодного волка молодым мужчиной с женским именем Сима. Полное его имя — Серафим. Но при знакомстве он всегда спокойно представляется мягким голосом с неуловимым южным акцентом, плохо сочетающимся с его хищной внешностью: «Сима».
Немного пожухлая, но еще сочная зелень вековых лип закрывает плотной тенью от октябрьского, вполне жаркого молдавского солнца небольшой дворик частного деревянного дома, где Сима снимает двухкомнатную крошечную квартиру. Я приехал из Новосибирска неделю назад и живу у него. Мы познакомились здесь и, кажется, подружились. Во дворе еще пахнет летом и травами, мы пьем крепкий чай за небольшим фанерным столиком.
Напротив нас, на облезлой деревянной скамейке, неспешно покуривая, сидят в черных куртках два кишиневских бандита. Они уважают Симу, хоть он и не бандит. Сима месяц назад переехал из Бендер, где воевал в приднестровском конфликте в молдавском ОПОНе*. Ему около тридцати лет. Роста небольшого, но сухая жилистая фигура, узкое лицо с жесткими черными глазами и тонкими губами излучают энергию и уверенность.
Он служил в Афганистане, в советской армии, в десанте. Вернувшись в Молдавию, попался на какой-то сомнительной подпольной коммерчсекой операции и отсидел три года в Сибири. После отсидки работал на заводе. В Бендерах у него была квартира, работа и семья. Теперь семья в далекой молдавской деревне, квартиры нет, в Бендеры он не вернется — если его на улице узнают, задержат и расстреляют на месте. Отличился он там, запомнился…
— Завтра Толик вылетает из Новосибирска, значит, послезавтра прилетит, наверное… — немного напряженно продолжаю разговор я.
Мы с Симой спланировали крутую коммерческую операцию. Мой товарищ — Толик Абсалямов — везет из Новосибирска сорок тысяч долларов наличными. Здесь мы должны обменять их на кишиневском рынке на… советские рубли. Валюту страны, которой уже два года не существует.
Теперь нам нужна помощь — охрана. Для этого Сима позвал местных бандитов.
— Сима, сколько ты «поднимешь» на этой мутке? — лениво спрашивает бандит постарше и покрупнее.
Сима задумчиво курит. Он не спешит с ответом.
— Я в доле, должно получиться нормально, — наконец лениво цедит он.
— Сима, прикинь сам! — бандит усмехается. — Вы купите эту байду, варенье, блин. Куда-то ее отправите — в снега, потом, может, продадите, может нет, потом тебе что-то отстегнут. Если не кинут… — Он недобро покосился на меня. — А завтра прилетит лох, у которого в кармане сорок «косарей» зелени налом. Его даже не надо мочить. Он просто сядет в нашу машину и в город приедет без «бабок».
Меня пробивает холодный пот. Я в ужасе смотрю на Симу. Почему-то такой простой и незатейливый риск в горячке последних дней мне в голову не приходил. Я уже понимаю, что такое сорок тысяч долларов для Кишинева, для Симы, в начале девяностых. Это целое состояние – например, большая квартира в центре города и пара лет безбедной жизни. Сейчас у Симы в коммерческой конторе, где он подвизается, зарплата — триста долларов в месяц.
— Это мои друзья, — спокойно говорит Сима, еще подумав. — Мы будем работать вдолгую. В аэропорту мы Толика встречаем с ментами — я уже договорился. Так что расслабьтесь. Все, что от вас нужно, — подстрахуйте с «бабками» на базаре, чтобы беспредела не было, и прокатитесь до Бендер вместе с нами. Я целый взвод нанять не могу, а лишние бойцы могут понадобятся, если что.
Бандиты разочарованно переглядываются.
— Ладно, Сима, ты пацан нормальный, сочтемся, — они уходят, вежливо пожав руки.
Ветер ласково шумит листвой. Теплый ветерок проносится по нашему уютному дворику.
У меня спина еще покрыта подсыхающим холодным потом. Я смотрю в хитро прищуренные глаза Симы и понимаю, что это предложение не было для него неожиданностью и он сам о чем-то подобном уже хорошо подумал.
________________________________________
Год назад мы с Толиком случайно заработали кучу денег. Ну то есть не случайно, а неожиданно.
Это типичный рассказ про девяностые годы. Наверное, мало найдется периодов в истории, когда один социальный строй в большой и богатой стране с грохотом рушился, другой еще не выстроился, и в этот период разрушения и созидания огромные массивы собственности и денег хаотично переходили от одного хозяина к другому, и процесс перехода сопровождался диким количеством абсурдных, непонятных, идиотских решений и приключений.
Еще чуть раньше сделки с Толиком, я был безнадежно должен большие деньги. Я сидел в кабинете начальника службы безопасности коммерческого банка со странным названием «Билонбанк», (мне представлялся все время большой ушастый слон), безопасник смотрел на меня с недоумением и брезгливостью, как смотрят на неприятное насекомое, которое надо раздавить, но сначала хочется поизучать затейливую гадость:
— Слушай, — с угрозой выдавливал он слова из безгубого рта на широкой бесцветной физиономии, — ты же понимаешь ситуацию? Долг висит, проценты капают, надо гасить…
— Понимаю, — киваю я. — У меня товар украли. Но взять с меня особо нечего. Ни денег, ни собственности.
Мне хочется добавить: «Раньше надо было думать, когда кредит давали. Небось тогда план по активам делали, прибыль делили будущую, а сейчас забегали…». Моей вины в потере денег не было — партия немецкой одежды, купленная на кредитные деньги, была банально похищена со склада. Выломали стену, и все вынесли за одну ночь.
Он закуривает:
— Да мы тебя уже «пробили»… Квартира папина, машина убитая. Вот и решаем, что с тобой делать.
И в этот вечер, когда мне еще выделили три дня – «на подумать», позвонил школьный товарищ Толик:
— Слушай, — сказал он взволнованно, —Я знаю, ты кредиты умеешь брать! у меня тут идея появилась. Бизнес-план!
— Какой еще, нахрен, бизнес бизнес-план? – Я знал, что Толик последние три года ставил в гаражах китайские сигнализации на советские жигули. Это был максимум его бизнес фантазии.
— Консервы! У бати связи есть с краснодарским заводом. Они там овощные консервы делают – икру кабачковую, баклажанную – еще что-то… Купим партию, привезем в Новосибирск, продадим! Здесь все влет уйдет…
Я безнадежно махаю рукой:
— Толик, ты соображаешь, о чем говоришь? Какие консервы? Сколько стоят? За сколько продадим?
— Да нормально все будет! — орет он с энтузиазмом. — Надо действовать!
Начинаем выяснять. У его отца, действительно, какие-то дальние связи с краснодарским овощным заводом. Ну, заводом по переработке плодоовощной продукции, если полностью называть… У них зависла нераспроданная продукция, срочно нужны деньги.
Мне надо что-то делать, чтобы выпутаться из долгов!
Иду обратно в банк, к тому же начальнику безопасности.
— Слушайте, — говорю, — мне еще кредит нужен. Есть идея заработать.
Он смотрит на меня, как на психически больного:
—И опять без обеспечения? Ты серьезно?
— Абсолютно.
— На что?
— На икру кабачковую. В Краснодаре
Пауза. Он трет виски, как будто хочет протереть в голове дыры.
— Ладно, боец контуженный, — говорит наконец. — Я посоветуюсь с председателем правления. Но я тебя без обид предупреждаю – в этот раз если что случится – я лично из тебя кабачковую икру сделаю!
Вот так банковский бизнес и делался в девяностые! На честном слове и диких идеях.
_________________________________________________________________________
Икру нам не продали – ее уже не было. Спустя какое-то время приходят четыре вагона консервных банок — зеленый горошек, свекольная закуска (редкая гадость на вкус) и еще что-то.
Что такое четыре вагона — это даже трудно себе представить, как пароход! Я, конечно, не знал. Но опять же, по случайному течению обстоятельств, к тому времени дружил с директором некой студенческой столовой.
— Лидия Петровна, — звоню я директору столовой, — можно на вашем складе разгрузиться? Ненадолго.
— А много товара?
— Четыре вагона, — честно отвечаю.
Тишина.
— Четыре вагона?
— Четыре.
— Ты вообще понимаешь, сколько это? У меня максимум на склад три машины войдет! Ладно, вези, придумаем что-нибудь. Оставишь мне для готовки коробок десять.
Ох уже эти милые советские тётеньки, брошенные в жерло дикого, первобытного капитализма. Сколько добра, сколько глупостей они наделали в первые годы «перестройки» на своих местах, совершенно потерявшись в этических и экономических реалиях. Сколько денег помогли заработать другим, сколько проплыло мимо их носа…
Разгрузились мы за ночь. Зеленый горошек, свекольная закуска, кукуруза… Коробки заполнили все — склады, кухню, обеденный зал, лестницы, туалеты, даже переход между зданиями — в общежитие. Столовую пришлось закрыть.
Лидия Петровна протискивалась между коробками и причитала:
— Что я проректору скажу, что студентам? Где они есть будут?
— Лидия Петровна, потерпите недельку, мы все уберем! Я вам целую машину этих овощей подарю!
—Ладно, закрою на переучет и санобработку. Господи! Да куда вы это все денете?
Честно говоря, я и сам не знал.
А потом случилось чудо.
Какой оказывается дефицитный продукт — зеленый горошек и насколько он нужен осенью всем жителям сибирского города! Для приготовления салата оливье, видимо. Я дал объявление о продаже оптом краснодарских овощных консервов.
На следующий день мой маленький офис из одной единственной комнаты, чуть не разнесли на куски. Десятки покупателей с разных овощных баз, крупных магазинов и мелких ларьков столпились в девять утра в тусклом коридоре бывшего НИИ, рядом с моим офисом.
Платили наличными. Сейфа у меня не было. Деньги несли сумками, рюкзаками и чемоданами. В банк можно было увозить только один раз в день — не помню почему. Единственное место, куда деньги можно было складывать, — это обычный складной диван с веселенькой фиолетовой расцветкой, стоявший в углу офиса и имевший под лежанкой деревянные ящики для постельного белья. Вот в эти ящики мы деньги и складывали. К середине дня диван закрываться переставал. Сначала я садил на приоткрытую лежанку двух сотрудниц, иначе деньги выпадали на пол.
Чтобы защитить себя, я заключил договор с районным управлением милиции, и теперь, прямо на диване, на этой куче денег, полуприкрытых лежанкой, сидел строгий сержант с пистолетом.
Но милиционера было недостаточно, потому что, по понятиям того времени, милиционер мог защитить только от милиционеров. А главная опасность исходила от чужих бандитов. Поэтому пришлось пригласить «своих» – на дежурство.
Приехали традиционный мой «куратор» — бугай Данила, получавший с нас ежемесячный гешефт – за «крышу», и его кореш — Леха Костыль. Оба в черных кожаных куртках и огромных валенках – морозы уже поджимали.
— Во, дела! — сказал невозмутимый как бульдозер, Данила, глядя на вспученный диван, — Ты Хоттабыча поймал за бороду?
— Работаем
— Красота! подвинься, братан! — и Данила плюхнулся рядом с милицейским сержантом.
Картина была сюрреалистическая: сержант в форме и два бандита в кожанах мирно беседовали на диване, набитом деньгами. Распределили обязанности. Курить выходили по очереди. Вечером помогали грузить купюры в сумки инкассаторов.
На третий день финансово-овощного праздника начальник службы безопасности «Билонбанка» заехал в мой офис, покосился на диван, уважительно поздоровался со всеми участниками охранного синдиката и поинтересовался – на надо ли еще кредитов? Я сказал, что пока хватит.
Через две недели долги я закрыл, и мы с Толиком еще купили по машине, аллилуйя! Но повторить фантастическую коммерческую операцию не смогли. Краснодарские поставщики распродали остатки и больше продавать свой прекрасный зеленый товар кому попало не желали.
А нам очень хотелось повторения.
И тогда я решил поискать, где ещё можно купить зеленый горошек. Следующей осенью мне подсказали контакты людей в Кишиневе. Когда я летел в Молдавию через Москву, в столице еще дымился расстрелянный черный «Белый дом» – тогда Парламент новой России. Октябрь 93-го. Единая страна развалилась на части, и каждый кусочек начал жить по своим законам.
Кишинев поразил меня, как оазис посреди хаоса. Прекрасный зеленый город, утопающий в пышной южной зелени, дышал спокойствием и теплом. После уже морозной родины я попал в райский уголок, где октябрьское солнце грело, как июльское в Сибири.
Прямо из аэропорта я приехал в центр Кишинева, где должна была находиться фирма нужного мне человека. На крыльце офиса курил невысокий нахмуренный брюнет, неожиданно представившийся женским именем — Сима.
— Хозяин уехал, — сообщил он без эмоций, затягиваясь сигаретой. — Может, вернется, а когда не знаю. Я тут новый управляющий, несколько дней как работаю. Про твои договоренности ничего не знаю. Про горошек тоже.
Он как-то совсем не напоминал манерой поведения коммерческого менеджера, да, собственно, ничего и не делал в подтверждение своего статуса. В офисе было тихо как в могиле – не звонил телефон, не приходили клиенты. Мы посидели немного и пошли в ближайший ресторанчик пообедать.
От Симы исходило неуловимое чувство власти и самоуверенности. Но он был дружелюбен и словоохотлив и понемногу рассказал свою историю. Сима из Бендер. Он молдаванин, хозяин фирмы, который меня пригласил, — его дальний родственник. Недавно закончился приднестровский конфликт и Симе пришлось повоевать несколько месяцев. Теперь жить в Бендерах, который вошли в состав Приднестровской республики он не мог.
Сима снимал небольшую квартиру и пригласил остановиться прямо у него. Там была свободная комната. Я не стал отказываться.
После моих рассказов о золотой гороховой жиле, Сима проявил коммерческий интерес:
— Слушай, а что, если мы сами попробуем найти твой горошек на заводах?
У него был старый BMW с Бендерскими номерами, который белел под ярким осенним солнцем, как айсберг в море старых «Жигулей». Молдавия — страна размером в полтора раза меньше Московской области, усеянная небольшими заводами по переработке плодоовощной продукции, как изюминками в кексе. Все они находились в часе-двух езды от Кишинева.
Мы начали методичный объезд, наматывая сони километров по живописным молдавским долинам и холмам. Но везде нас ждало разочарование — склады зияли пустотой, вся продукция ушла к поставщикам.
День за днем мы возвращались домой с пустыми руками, надежда таяла, как листья на осеннем дереве. И как-то вечером Сима, словно борясь с самим собой, выдал фразу, от которой у меня кровь застыла в жилах:
— Я знаю точно, где есть то, что тебе нужно. Но если я туда с тобой поеду, и меня там узнают, то в этом месте убьют и меня, и тебя.
Холодок пробежал по моей спине, словно кто-то прошелся по позвоночнику ледяными пальцами. Место можно было не называть…
— Бендеры? —выдавил я.
— Тирасполь, — произнес он, еще раздумывая, – но проезжать надо через Бендеры. Они, напротив, через речку – Днестр.
Сима затушил сигарету с такой силой, будто давил свои чувства:
—Много бойцов я там положил. У десантников навык хороший. И все там знают, за кого я стоял. Теперь там другая власть, я для них враг. А с врагами у них разговор короткий.
Я задумался. Но возвращаться на родину с пустыми руками не хотелось.
— Ты готов рискнуть?
— Готов, — просто сказал Сима. — Мне деньги позарез нужны.
На следующий день мы сели в машину и поехали. Я помню это страшное ощущение — Бендеры и Тирасполь после войны: выщербленные пулевыми очередями стены домов, тротуары со следами взрывов. Обелиски с живыми и искусственными цветами на перекрестках разбитых дорог. Фотографии молодых парней на обелисках. Гнетущая тишина на улицах. Когда мы ехали по улицам, Сима надвинул кепку на самые глаза, в его пальцах, сжимающих руль, дымили сигареты – одна за одной.
Мое тело будто одеревенело, только сейчас, глядя на эти следы боев, я понял, в какую смертельную авантюру вы влезли.
Проехав Тирасполь, мы приехали к местному овощному заводу. За закрытыми воротами стояла тишина. Завод стоял. Не было людей, не двигался транспорт, не слышно было работы конвейеров или других механизмов. Пройдя мимо пустой будки охранника, мы зашли в административный корпус. Он тоже был пуст, но на втором этаже слышалось щелканье пишущей машинки.
Поднявшись, мы увидели единственный открытый кабинет, в котором сидел лысый дядька в усах и мятом костюме и оформлял документы. Мы задали обычный вопрос: есть ли у них продукция на складах и можно ли ее купить, чтобы вывезти в Новосибирск?
Лысый грустно покачал головой:
— Продукции-то полно, все склады забиты, только продать мы вам ее не сможем…
— Почему? —удивился я.
— Да потому что у вас нет денег, чтобы ее купить.
— В смысле? С деньгами у нас все нормально.
— Да вы не поняли. После конфликта у нас в Приднестровье ходят советские деньги. Ну те самые советские, которые были до развала Союза и уже нигде не принимаются. Нам для внутреннего потребления в республике завезли из Москвы несколько самолетов денег, чтобы мы могли отдельно от Молдавии расчеты наладить. Вот мы этими рублями с Лениным и расплачиваемся между собой. А из России вы нам не заплатите — ни рублями, ни долларами.
Я озадачился.
— А эти наличные советские рубли никак нельзя обменять на российские или на доллары?
Усатый почесал лысину:
— Официально нет, нельзя. Но неофициально где-то в Кишиневе на черном рынке меняют. Но вам же много денег надо, чтобы продукцию купить. Столько вы вряд ли поменяете.
Сима молчал, но я ясно видел, как в его прищуренных глазах закрутились счетчики— этот человек умел считать деньги.
— Хорошо, мы подумаем, — сказал он усатому, и мы покинули заводской мавзолей.
После возвращения в Кишинев целыми и невредимыми (что само по себе было маленьким чудом), Сима развернул бурную деятельность. Он активизировал свои связи, как паук, дергающий за все нити паутины. Валютные менялы, бандиты, милиционеры — весь этот мутный мир зашевелился от его звонков.
Когда мы подсчитали, сколько потребуется денег для покупки четырех вагонов продукции, (минимальная партия рефрижераторная секция – четыре вагона и вагон-холодильник) результат поразил воображение — нам нужен был не чемодан, не два, а самый настоящий грузовик денег. Ну, образно говоря. Хотя в буквальном смысле тоже.
Пути назад не было. Мы зашли слишком далеко, чтобы теперь отступать.
Безопасность стала главной головной болью. В таком небольшом городе, как Кишинев, секреты живут не долго — весь криминальный мир был бы в курсе нашей затеи раньше, чем мы успели выехать из Тирасполя.
Стратегия была простой, как грабли: откупиться от всех. Мы пообещали местным стражам порядка и бандитам хороший кусок за охрану. Повторилась сибирская ситуация: милиция и бандиты опять работали в одной команде, как в плохом детективном фильме.
Мы снова отправились на овощной комбинат к нашему бухгалтеру-отшельнику. Когда он узнал, что мы готовы привезти настоящие, живые деньги, его глаза вспыхнули, как у ребенка, увидевшего под новогодней елкой велосипед:
— Мы уже полгода зарплату не получали! — воскликнул он, чуть не подпрыгивая от радости. — Но это же опасно! Как вы столько повезете?
Мы с Симой переглянусь. Наша безумная идея обрела очертания плана, но ответа на его вопрос не было.
И вот наступил день, который можно описать в голливудском блокбастере. Толик прилетел с зашитыми в холщовый пояс пачками долларов. Выйдя из аэропорта после досмотра таможенниками, он сидел в машине с перекошенной улыбкой и сдерживал истерический хохот.
Кружным путем мы приехали на центральный рынок. За сорок тысяч долларов на мы получили заранее приготовленные пять огромных холщовых мешков с советскими деньгами, в таких обычно носят картошку с поля. Они не поместились в одну машину.
Наша процессия, отправившаяся в Бендеры, напоминала кортеж небогатого африканского диктатора. Впереди шел милицейский «УАЗик» со включенными мигалками — как ледокол, прокладывающий путь. За ним — наш белый BMW с двумя мешками денег, сзади дружеские Жигули, еще с тремя мешками денег. Замыкал шествие черный «Мерседес» с разбитой фарой и четырьмя вооруженными бандитами, которые выглядывали из окон, как беркуты из клетки.
Мы подъехали, когда уже темнело. Вокруг заводского забора извивалась гигантская очередь из нескольких сотен человек — как змея, обвившая добычу. Люди стояли терпеливо, с усталыми лицами, но в глазах светилась надежда.
Это были работники комбината, которые пришли за зарплатой, не выплачиваемой месяцами. Мужчины в выцветших клетчатых рубашках, женщины с авоськами и маленькими детьми, — целая армия обездоленных, ждущих своего часа. Они ждали с раннего утра. В их взглядах смешались надежда и настороженность — неужели это те, кто принес им спасение?
Все вместе — мы с Симой, бандиты в кожаных куртках и милиционеры в форме — принялись таскать мешки с деньгами в бухгалтерию.
Атмосфера была напряженной, как струна. Все понимали — после недавней войны мы могли остаться здесь навсегда. Возможно, огромная куча денег защищала нас от возможной расправы. Деньги, как известно, не пахнут, и мы надеялись, что хорошо примиряют врагов.
Сима молча курил, я видел, как напряжены его плечи.
— Быстрее, — буркнул он, провожая взглядом очередной мешок. — Чем дольше торчим, тем хуже.
Вагоны с продукцией уже стояли на железнодорожных путях, как терпеливые навьюченные верблюды. Мы знали, что зеленого горошка- нашего золотого тельца, оказалось кот наплакал. Один вагон.
Остальные вагоны пришлось набивать тем, что показалось другим коммерческим сокровищем — экзотическим вареньем сортов, которых Новосибирск отродясь не видывал. Варенье из белой черешни, кизила, грецкого ореха — целая палитра южных деликатесов.
— Это же золотое дно! — убеждал я Толика,— В Сибири за такую экзотику будут драться.
Как же я ошибался!
Расчеты закончились. Наша пестрая кавалькада ретировалась в том же порядке. Вагоны покатились в сторону Новосибирска:
В аэропорту, прощаясь с Симой, я пожал ему руку и обнял на прощание:
— Спасибо за все! Приезжай через пару недель делить прибыль!
— Не торопись, — усмехнулся он. – Жизнь покажет.
Вагоны приехали быстро. Зеленый горошек снова продался «влет», хотя и был упакован в диковинные стеклянные трехлитровые банки, больше похожие на стеклянные снаряды с зеленой шрапнелью. Денег от его продажи хватило ровно на то, чтобы закрыть кредит — ни копейки больше.
Варенье стало нашим проклятием. Новосибирцы смотрели на варенье из кизила, как на корова на электричку – задумчиво, но без интереса.
Симу я все-таки пригласил в Новосибирск, правда, не через две недели, а через месяц. Мы посидели, выпили, я заплатил ему сколько мог — немного, но честно.
— Лучше бы мы тогда Толика убили, — грустно констатировал Сима напоследок, убирая тонкую пачечку купюр в карман. – Ну ничего, у тебя бухгалтерша такая зажигалка, вчера в гостиницу ко мне пришла, хоть что хорошее получилось.
Мы созванивались с ним потом несколько раз. Бросив попытки заработать честные деньги, Сима выбрал более простую и понятную ему дорогу — пошел в молдавские бандиты. Стал авторитетом, собрал банду, промышлял рэкетом. Через пару лет совсем исчез с горизонта — либо сел в тюрьму, либо сгинул в бандитских разборках.