Книга «Судьбы, переплетённые на большой дороге»
Книга IV: Странствия с Темным Грузом (Глава 4)
Масков Константин Дмитриевич Оглавление
Возрастные ограничения 18+
Три года Пабло был только тенью — бардом с лютней за спиной, ворующим у ветра несколько аккордов. Пыль южных дорог въелась в кожу, смешалась с потом и острой горечью потерь. Его родной Рейчхолл остался позади — чёрный саркофаг воспоминаний, усыпанный прахом тех, кого он любил. Теперь он назывался просто Пабло: странник, музыкант, пилигрим чужих троп.
Свобода оказалась обманом — красивая в словах, но мертвая от нищеты. Дни проходили под тяжёлыми колесами карет, в душных улицах чужих городов. По ночам он искал уголок, где можно прикрыться — будь то подворье с вонью дешёвого вина или прохладный свод каменного моста. Он выучил цену каждому куску хлеба и каждому глотку воды, торгуясь за ночлег и пряча последние монеты от хитрых карманников. Достоинство осталось в Рейчхолле, похороненное под корнями старого дуба.
Но петь он продолжал. В затхлых кабаках с низкими потолками его голос всё ещё звучал иначе. Когда-то королевские залы слушали его баллады, а теперь пьяные толпы прятали лица в бокалах, прося «что-нибудь весёлое». Он пел о потерянной любви, о забытых подвигах, о доме, которого больше нет. В каждой песне была трещина — нота Рейчхолла, нота пустоты. Одни прохожие морщились и требовали банальных припевов, другие, уставшие от потерь, молчали и смотрели куда-то сквозь него.
Лютня и флейта стали его якорями. Стоило пальцам коснуться струн, а губам — деревянного мундштука, и мир отступал. Он был эхом мальчика у дуба, но даже этот звук не гнал тень потерь. В котомке лежал настоящий груз — книга в кожаном переплёте, темнее ночи. Она не лежала безмятежно: внутри неё жила история ужаса — отец в глазах, дрожь предательства и мечта о вечном оркестре, что превратился в проклятие.
Он боялся открывать её, но притягивался как маг. Иногда ночью он доставал том, гладил холодную кожу обложки и долго стоял в пустом углу, ощущая шрам на ладони от последнего прикосновения к лютне. Из книги веяло могилой и стальным холодом, как будто страницы впитали кровь и пыль давних судеб.
И вот однажды, в приморском городе, где солёный ветер гонит туман по крышам, он заметил золотое сияние за высокими окнами. Вместо привычного огонька таверны перед ним выросла кофейня «Морская Звезда». Внутри — marble столы, тихие разговоры купцов и капитанов. Воздух был густым от свежемолотого кофе и лёгкого дыма трубок.
Пабло остановился на пороге. Его поношенный плащ контрастировал с добротной мебелью. В дальнем углу стояло пианино — скромное, но манящее. Пальцы тянулись к клавишам, словно помнили старый урок. Инструмент казался порталом в другую жизнь: в мир, где сольные партии менялись на дуэты с роялем и светом.
Он вошёл, и тихий звонок над дверью отозвался в пустоте его сердца. Несколько взглядов — любопытство, но не худо. Хозяин кофейни поднял брови:
— Кофе? — спросил он.
— Кофе, — кивнул Пабло, его голос звучал хрипло.
Он заплатил последними медяками и сел за столик у окна. Чашка с паром утешала теплом. Пабло пил мелкими глотками, стараясь запомнить этот вкус свободы, пусть и на миг.
Но книга не дала ему забыться. В котомке она напоминала о том, что прошлое не отпускает: Некромантия. Вечный оркестр. Жертва ради совершенства.
Он бросил взгляд на клавиши. Пальцы сами взлетели, плавно прикоснулись к пианино, и впервые за долгие годы звучала мелодия не из дома Рейчхолла, а из его души. Аккорды растекались по залу, смягчая дым и шёпоты. Они были тихим протестом против бремени. И в этом звуке, холодном и горячем одновременно, Пабло нашёл новый горизонт.
Свобода оказалась обманом — красивая в словах, но мертвая от нищеты. Дни проходили под тяжёлыми колесами карет, в душных улицах чужих городов. По ночам он искал уголок, где можно прикрыться — будь то подворье с вонью дешёвого вина или прохладный свод каменного моста. Он выучил цену каждому куску хлеба и каждому глотку воды, торгуясь за ночлег и пряча последние монеты от хитрых карманников. Достоинство осталось в Рейчхолле, похороненное под корнями старого дуба.
Но петь он продолжал. В затхлых кабаках с низкими потолками его голос всё ещё звучал иначе. Когда-то королевские залы слушали его баллады, а теперь пьяные толпы прятали лица в бокалах, прося «что-нибудь весёлое». Он пел о потерянной любви, о забытых подвигах, о доме, которого больше нет. В каждой песне была трещина — нота Рейчхолла, нота пустоты. Одни прохожие морщились и требовали банальных припевов, другие, уставшие от потерь, молчали и смотрели куда-то сквозь него.
Лютня и флейта стали его якорями. Стоило пальцам коснуться струн, а губам — деревянного мундштука, и мир отступал. Он был эхом мальчика у дуба, но даже этот звук не гнал тень потерь. В котомке лежал настоящий груз — книга в кожаном переплёте, темнее ночи. Она не лежала безмятежно: внутри неё жила история ужаса — отец в глазах, дрожь предательства и мечта о вечном оркестре, что превратился в проклятие.
Он боялся открывать её, но притягивался как маг. Иногда ночью он доставал том, гладил холодную кожу обложки и долго стоял в пустом углу, ощущая шрам на ладони от последнего прикосновения к лютне. Из книги веяло могилой и стальным холодом, как будто страницы впитали кровь и пыль давних судеб.
И вот однажды, в приморском городе, где солёный ветер гонит туман по крышам, он заметил золотое сияние за высокими окнами. Вместо привычного огонька таверны перед ним выросла кофейня «Морская Звезда». Внутри — marble столы, тихие разговоры купцов и капитанов. Воздух был густым от свежемолотого кофе и лёгкого дыма трубок.
Пабло остановился на пороге. Его поношенный плащ контрастировал с добротной мебелью. В дальнем углу стояло пианино — скромное, но манящее. Пальцы тянулись к клавишам, словно помнили старый урок. Инструмент казался порталом в другую жизнь: в мир, где сольные партии менялись на дуэты с роялем и светом.
Он вошёл, и тихий звонок над дверью отозвался в пустоте его сердца. Несколько взглядов — любопытство, но не худо. Хозяин кофейни поднял брови:
— Кофе? — спросил он.
— Кофе, — кивнул Пабло, его голос звучал хрипло.
Он заплатил последними медяками и сел за столик у окна. Чашка с паром утешала теплом. Пабло пил мелкими глотками, стараясь запомнить этот вкус свободы, пусть и на миг.
Но книга не дала ему забыться. В котомке она напоминала о том, что прошлое не отпускает: Некромантия. Вечный оркестр. Жертва ради совершенства.
Он бросил взгляд на клавиши. Пальцы сами взлетели, плавно прикоснулись к пианино, и впервые за долгие годы звучала мелодия не из дома Рейчхолла, а из его души. Аккорды растекались по залу, смягчая дым и шёпоты. Они были тихим протестом против бремени. И в этом звуке, холодном и горячем одновременно, Пабло нашёл новый горизонт.
Рецензии и комментарии 0