О чём говорят настоящие мужчины
Буер Артур Возрастные ограничения 18+
Работа в праздничный день – это счастье: меньше суеты и дополнительных заданий, начальство где-то за праздничным столом, и оплата двойная. Рай на земле! В такой день, хочется быстро выполнить сменное задание и расслабиться.
Расслаблялись без излишеств, за два часа до окончания смены, ужинали тем, что каждый приносил из дома. Мой напарник, дядя Саша, приносил солёное сало собственного приготовления, и ржаной хлеб, который пекла его жена. Я должен был принести две трёхлитровые банки пива. Слесарь дядя Гена, приносил варёную картошку, зелень, малосольные огурцы и сушёную рыбу. Электрик дядя Коля, приносил консервацию жены: икру, грибы и помидоры в собственном соку, без шкурки. Токарь дядя Эдик, приносил варёную курицу и яйца, всё из личного зоопарка, и литровую банку компота и клубничного варенья. Компот предназначался мне, поскольку я не пил пиво, а варенье — к чаю.
Существовало негласное правило: есть одновременно одно и то же, и обязательно хвалить. Откусил бутерброд с салом, начни жевать, закрой глаза и: «Дядя Саня, неужели ты сам солил? А хлеб – это что-то! Такой даже на рынке не купишь!» А польщённый дядя Саша, отвечал: «Да в этом году не очень получилось, а вот в шестьдесят первом году, сало во рту таяло, даже жевать не надо было! А хлеб знатный, моя хозяйка умеет печь!»
Варёная картошка дяди Гены была замечательной: рассыпчатая и посыпанная укропом и зеленью. В ответ на похвалу, дядя Гена в который раз, начинал рассказывать, как он каждую картошку, выкопанную из земли, обтирал мешковиной, чтобы песок в погреб не тащить, потом сушил, и опускал в погреб.
После комплиментов консервации, а особенно помидорам без шкурки, следовал рассказ о мучениях дяди Коли при сборе и консервации. Все просили дать рецепты, но в следующий раз, грибы и помидоры, приносил только дядя Коля.
Курица дяди Эдика была очень вкусной, а огромные яйца, поражали цветом желтка. Редкий лимон смог бы составить им конкуренцию. Услышав об этом, дядя Эдик начинал рассказывать, что до войны, у них в деревне, желтки были ещё желтее, тогда ведь столько машин не было…
А попробовав пиво, все дружно хвалили меня за то, что я нашёл самое лучшее в городе. На что, я отвечал, пародируя дядю Эдика: «А вот до войны, пиво было лучше!»
Хвалить сушёную рыбу дяди Гены, никто не решался, поскольку сразу начинались дебаты, с размахиванием рук, шире плеч: где, когда, на что, лучше ловить рыбу и каких размеров …
Но самыми главными, в этом ритуале, были байки из жизни. Когда с едой было покончено, и на столе, главное место занимала сушёная рыба и пиво, наступала пора рассказов. Всё было строго регламентировано: каждый присутствующий, за исключением меня, должен был рассказать, одну историю. Не более, поскольку времени было мало. Меня освобождали потому, что в свои восемнадцать лет, я мог рассказать только о школьных двойках и фингалах, полученных в драках.
Первым начинал дядя Саша, который почти всю войну прошёл в разведке, но никогда не рассказывал про боевые действия. Обычно, он отшучивался, что прослужил всю войну при обозе. В атаку не ходил, танки не поджигал, и самолёты из трофейного Парабеллума не сбивал. Но после смены, в душе, его тело, покрытое шрамами от ранений, говорило, что он лукавил. 9 мая, дядя Саша пришёл в пиджаке, с прикреплёнными тремя наградами: «Орден славы» и две медали «За отвагу». На мой бестактный вопрос: «А почему так мало?», он ответил: «Эти я своей кровью окропил».
Посмотрев на меня, дядя Саша улыбнулся, и спросил:
— Артур, а тебе восемнадцать исполнилось?
— Конечно, а то работал бы я, в ночную смену.
— Это хорошо. Значит можно рассказать, как я мужчиной стал.
— Наверно фрау зажал в сарайчике? – подначил дядя Коля.
— Да нет, в начале войны мы отступали, и остановились на ночёвку в деревеньке. А мне, в аккурат, восемнадцать было, я ещё и не целовался, и не скрывал этого. Мужики смеялись, мол, сгинешь, так и не попробовав. А хозяйка избы, бабёнка, лет тридцати, вдова, как потом выяснилось. Шныряет между нами, и глазками стреляет. Я тоже посматривал, да куда мне до мужиков! И тут, она просит старшину, дать ей в помощь солдатика, из погреба картошку достать. Все загалдели, а старшина подозвал к себе хозяйку, и что-то прошептал ей на ухо. Та посмотрела на меня, улыбнулась, кивнула головой: мол, согласна, и вышла. Все притихли, а старшина: «Караулов, приказываю оказать посильную помощь хозяйке этого гостеприимного дома. Только без промедления, вдруг поднимут».
— И ты рванул, расстёгивая на ходу портки? – усмехнулся дядя Эдик.
— Куда там, я и не понял, что будет дальше. Начал вещьмешок завязывать и взялся за винтовку, а старшина: «Отставить, винтовку и вещьмешок!» — а я: «Как же без оружия?» А старшина: «Твоё оружие – в твоих штанах!» Все заржали, а старшина продолжил: «Иди, сынок, после выполнения этого задания, тебе ещё сильнее жить захочется!» Захожу в сарай, зову хозяйку, а она лежит на сене, подол задрала, белая такая. Задул я керосинку, снял портки, и к ней. Больше всего боялся, что стрелять начнут, и я ничего не успею.
— Успел? – спросил дядя Гена.
— Успел, и не раз. Мы в этой деревне две ночи простояли.
— А потом, Вы её нашли и поженились? – спросил я.
— Нет, сынок, я ни названия деревни, ни её фамилию не знаю. Сгинула наверно, там немец два года стоял, а баба она видная…
Дядя Коля воевал в пехоте. На войну он попал в 1944 году, получил ранение, а потом мотался по госпиталям. А там и война закончилась. Обычно, он рассказывал о событиях довоенной жизни, но в этот раз, видимо после рассказа дяди Саши, решил рассказать и свою солдатскую историю:
— Привели нас на передовую, только раздали патроны, как фрицы прилетели, бомбить. А Лаптёжники, они так воют! Стреляем по ним из винтовок, а кажется, что он пикирует именно на тебя. Ну, и у меня приключилась медвежья болезнь. Палю я в небо, а в штанах… Ладно, не за столом об этом рассказывать.
— Ну, сбил хоть один? – спросил дядя Гена.
— Куда там, его только из зенитки. А вот меня подбили, осколок в спину попал. Лежу я в госпитале, и мечтаю: вернусь на фронт, всех фрицев убивать буду, пленный не пленный. Но на фронт больше не попал…
Дядя Эдик, всю войну прослужил в мехбате, ремонтировал повреждённую технику. Токарь он был от бога, вот и выручила квалификация. Решив поддержать военную тематику, он рассказал:
— Война закончилась, мы стояли в Венгрии. Кругом полно горячих мадьярок, но после нескольких трибуналов, солдаты приутихли. А двое наших, выпили, и изнасиловали пастушку. Их под трибунал, а наш мехбат построили, и генерал толкнул речь: «Если кто ещё совершит подобное, лично прикажу, чтобы ему выкрасили член зелёной краской, просверлили в нём отверстие, и написали белой краской: «УЧЕБНЫЙ»…
Когда затих смех, настала очередь дяди Гены. Он воевал танкистом. Когда он сильно выпивал, обычно рассказывал, как они подбили из танка самолёт, подняв ствол на пятнадцать градусов. И его сразу попросили, рассказать другую историю:
— Не верите, значит, про самолёт? Ладно, взвешу вам другой случай. Отбили мы у немцев позицию. Остановился наш танк, а меня, командир осмотреться послал. Ничего интересного я не обнаружил, только пулемёт немецкий. Я его впервые в руках держал, и стало мне интересно, как он устроен. Присел я на дно окопа, и стал его разбирать. Вдруг слышу, мой танк взревел, и укатил, к нашим. Я только взглядом его и проводил, посмотрел назад, а там десяток немцев цепочкой идут, прямо на меня.
— А танк, почему укатил? Немцев испугался? – спросил я.
— Не испугался, как только немец в атаку идёт, сразу прилетают Лаптёжники, а танк в поле – лёгкая мишень. Зачем технику зря гробить? Надо под защиту зениток уходить. Понял?
— Да. А как они без вас уехали?
— Включили скорость, и уехали. Когда стали разворачиваться, я должен был подбежать. А раз нет, значит, снайпер меня снял. Или к немцам убежал. Ничего не поделаешь. В общем, немцы на меня, а у меня только ТТ. Им много не навоюешь. И стал я пулемёт собирать. Я спешу, а не получается. Ведь впервые это делаю. Да ещё постоянно выглядываю, далеко ли немцы. Изнервничался я, а потом натянул шапку на голову поглубже, и решил: если соберу – отобьюсь, а нет – так чего на немцев смотреть, ещё увижу. Собрал я этот пулемёт, зарядил, и высунулся из окопа. До немцев было метров двадцать. Ну и покосил я их всех. А там наш танк с пехотой подоспел. Мой командир преподнёс, что умышленно меня оставил, в засаде. Но наградной лист написать не решился. Доказывай потом, что не завербовали рядового Сизова, пока он немцев, из немецкого пулемёта расстреливал.
Прошло тридцать восемь лет, никого из этих мужиков уже нет в живых. Мне очень не хватает общения с ними. Пройдя войну, они не забронзовели, старались чаще шутить, и делали это по–доброму.
Sit tibi terra levis – пусть земля им будет пухом…
Расслаблялись без излишеств, за два часа до окончания смены, ужинали тем, что каждый приносил из дома. Мой напарник, дядя Саша, приносил солёное сало собственного приготовления, и ржаной хлеб, который пекла его жена. Я должен был принести две трёхлитровые банки пива. Слесарь дядя Гена, приносил варёную картошку, зелень, малосольные огурцы и сушёную рыбу. Электрик дядя Коля, приносил консервацию жены: икру, грибы и помидоры в собственном соку, без шкурки. Токарь дядя Эдик, приносил варёную курицу и яйца, всё из личного зоопарка, и литровую банку компота и клубничного варенья. Компот предназначался мне, поскольку я не пил пиво, а варенье — к чаю.
Существовало негласное правило: есть одновременно одно и то же, и обязательно хвалить. Откусил бутерброд с салом, начни жевать, закрой глаза и: «Дядя Саня, неужели ты сам солил? А хлеб – это что-то! Такой даже на рынке не купишь!» А польщённый дядя Саша, отвечал: «Да в этом году не очень получилось, а вот в шестьдесят первом году, сало во рту таяло, даже жевать не надо было! А хлеб знатный, моя хозяйка умеет печь!»
Варёная картошка дяди Гены была замечательной: рассыпчатая и посыпанная укропом и зеленью. В ответ на похвалу, дядя Гена в который раз, начинал рассказывать, как он каждую картошку, выкопанную из земли, обтирал мешковиной, чтобы песок в погреб не тащить, потом сушил, и опускал в погреб.
После комплиментов консервации, а особенно помидорам без шкурки, следовал рассказ о мучениях дяди Коли при сборе и консервации. Все просили дать рецепты, но в следующий раз, грибы и помидоры, приносил только дядя Коля.
Курица дяди Эдика была очень вкусной, а огромные яйца, поражали цветом желтка. Редкий лимон смог бы составить им конкуренцию. Услышав об этом, дядя Эдик начинал рассказывать, что до войны, у них в деревне, желтки были ещё желтее, тогда ведь столько машин не было…
А попробовав пиво, все дружно хвалили меня за то, что я нашёл самое лучшее в городе. На что, я отвечал, пародируя дядю Эдика: «А вот до войны, пиво было лучше!»
Хвалить сушёную рыбу дяди Гены, никто не решался, поскольку сразу начинались дебаты, с размахиванием рук, шире плеч: где, когда, на что, лучше ловить рыбу и каких размеров …
Но самыми главными, в этом ритуале, были байки из жизни. Когда с едой было покончено, и на столе, главное место занимала сушёная рыба и пиво, наступала пора рассказов. Всё было строго регламентировано: каждый присутствующий, за исключением меня, должен был рассказать, одну историю. Не более, поскольку времени было мало. Меня освобождали потому, что в свои восемнадцать лет, я мог рассказать только о школьных двойках и фингалах, полученных в драках.
Первым начинал дядя Саша, который почти всю войну прошёл в разведке, но никогда не рассказывал про боевые действия. Обычно, он отшучивался, что прослужил всю войну при обозе. В атаку не ходил, танки не поджигал, и самолёты из трофейного Парабеллума не сбивал. Но после смены, в душе, его тело, покрытое шрамами от ранений, говорило, что он лукавил. 9 мая, дядя Саша пришёл в пиджаке, с прикреплёнными тремя наградами: «Орден славы» и две медали «За отвагу». На мой бестактный вопрос: «А почему так мало?», он ответил: «Эти я своей кровью окропил».
Посмотрев на меня, дядя Саша улыбнулся, и спросил:
— Артур, а тебе восемнадцать исполнилось?
— Конечно, а то работал бы я, в ночную смену.
— Это хорошо. Значит можно рассказать, как я мужчиной стал.
— Наверно фрау зажал в сарайчике? – подначил дядя Коля.
— Да нет, в начале войны мы отступали, и остановились на ночёвку в деревеньке. А мне, в аккурат, восемнадцать было, я ещё и не целовался, и не скрывал этого. Мужики смеялись, мол, сгинешь, так и не попробовав. А хозяйка избы, бабёнка, лет тридцати, вдова, как потом выяснилось. Шныряет между нами, и глазками стреляет. Я тоже посматривал, да куда мне до мужиков! И тут, она просит старшину, дать ей в помощь солдатика, из погреба картошку достать. Все загалдели, а старшина подозвал к себе хозяйку, и что-то прошептал ей на ухо. Та посмотрела на меня, улыбнулась, кивнула головой: мол, согласна, и вышла. Все притихли, а старшина: «Караулов, приказываю оказать посильную помощь хозяйке этого гостеприимного дома. Только без промедления, вдруг поднимут».
— И ты рванул, расстёгивая на ходу портки? – усмехнулся дядя Эдик.
— Куда там, я и не понял, что будет дальше. Начал вещьмешок завязывать и взялся за винтовку, а старшина: «Отставить, винтовку и вещьмешок!» — а я: «Как же без оружия?» А старшина: «Твоё оружие – в твоих штанах!» Все заржали, а старшина продолжил: «Иди, сынок, после выполнения этого задания, тебе ещё сильнее жить захочется!» Захожу в сарай, зову хозяйку, а она лежит на сене, подол задрала, белая такая. Задул я керосинку, снял портки, и к ней. Больше всего боялся, что стрелять начнут, и я ничего не успею.
— Успел? – спросил дядя Гена.
— Успел, и не раз. Мы в этой деревне две ночи простояли.
— А потом, Вы её нашли и поженились? – спросил я.
— Нет, сынок, я ни названия деревни, ни её фамилию не знаю. Сгинула наверно, там немец два года стоял, а баба она видная…
Дядя Коля воевал в пехоте. На войну он попал в 1944 году, получил ранение, а потом мотался по госпиталям. А там и война закончилась. Обычно, он рассказывал о событиях довоенной жизни, но в этот раз, видимо после рассказа дяди Саши, решил рассказать и свою солдатскую историю:
— Привели нас на передовую, только раздали патроны, как фрицы прилетели, бомбить. А Лаптёжники, они так воют! Стреляем по ним из винтовок, а кажется, что он пикирует именно на тебя. Ну, и у меня приключилась медвежья болезнь. Палю я в небо, а в штанах… Ладно, не за столом об этом рассказывать.
— Ну, сбил хоть один? – спросил дядя Гена.
— Куда там, его только из зенитки. А вот меня подбили, осколок в спину попал. Лежу я в госпитале, и мечтаю: вернусь на фронт, всех фрицев убивать буду, пленный не пленный. Но на фронт больше не попал…
Дядя Эдик, всю войну прослужил в мехбате, ремонтировал повреждённую технику. Токарь он был от бога, вот и выручила квалификация. Решив поддержать военную тематику, он рассказал:
— Война закончилась, мы стояли в Венгрии. Кругом полно горячих мадьярок, но после нескольких трибуналов, солдаты приутихли. А двое наших, выпили, и изнасиловали пастушку. Их под трибунал, а наш мехбат построили, и генерал толкнул речь: «Если кто ещё совершит подобное, лично прикажу, чтобы ему выкрасили член зелёной краской, просверлили в нём отверстие, и написали белой краской: «УЧЕБНЫЙ»…
Когда затих смех, настала очередь дяди Гены. Он воевал танкистом. Когда он сильно выпивал, обычно рассказывал, как они подбили из танка самолёт, подняв ствол на пятнадцать градусов. И его сразу попросили, рассказать другую историю:
— Не верите, значит, про самолёт? Ладно, взвешу вам другой случай. Отбили мы у немцев позицию. Остановился наш танк, а меня, командир осмотреться послал. Ничего интересного я не обнаружил, только пулемёт немецкий. Я его впервые в руках держал, и стало мне интересно, как он устроен. Присел я на дно окопа, и стал его разбирать. Вдруг слышу, мой танк взревел, и укатил, к нашим. Я только взглядом его и проводил, посмотрел назад, а там десяток немцев цепочкой идут, прямо на меня.
— А танк, почему укатил? Немцев испугался? – спросил я.
— Не испугался, как только немец в атаку идёт, сразу прилетают Лаптёжники, а танк в поле – лёгкая мишень. Зачем технику зря гробить? Надо под защиту зениток уходить. Понял?
— Да. А как они без вас уехали?
— Включили скорость, и уехали. Когда стали разворачиваться, я должен был подбежать. А раз нет, значит, снайпер меня снял. Или к немцам убежал. Ничего не поделаешь. В общем, немцы на меня, а у меня только ТТ. Им много не навоюешь. И стал я пулемёт собирать. Я спешу, а не получается. Ведь впервые это делаю. Да ещё постоянно выглядываю, далеко ли немцы. Изнервничался я, а потом натянул шапку на голову поглубже, и решил: если соберу – отобьюсь, а нет – так чего на немцев смотреть, ещё увижу. Собрал я этот пулемёт, зарядил, и высунулся из окопа. До немцев было метров двадцать. Ну и покосил я их всех. А там наш танк с пехотой подоспел. Мой командир преподнёс, что умышленно меня оставил, в засаде. Но наградной лист написать не решился. Доказывай потом, что не завербовали рядового Сизова, пока он немцев, из немецкого пулемёта расстреливал.
Прошло тридцать восемь лет, никого из этих мужиков уже нет в живых. Мне очень не хватает общения с ними. Пройдя войну, они не забронзовели, старались чаще шутить, и делали это по–доброму.
Sit tibi terra levis – пусть земля им будет пухом…
Рецензии и комментарии 0