СТАЛИНГРАДСКИЕ СНЫ. Том III. Противоположность

Андрей Геннадиевич Демидов
Сталинградские сны
Том III. Противоположность
Оглавление
Предисловие к третьему тому
Пролог. Часть 1
Глава 1. Три товарища
Глава 2. Морган и Рокфеллер — истинная власть
Глава 3. Степные миражи крестоносцев
Глава 4. Распятые девушки
Глава 5. Ничего личного в Нью-Йорке — только дело!
Глава 6. Последний батальон
Глава 7. Цейтнот генерала Хайма
Глава 8. Немцы!
Глава 9. Оборона
Глава 10. Вурдалак
Глава 11. Загадки русской души
Глава 12. Возвращение в будущее
Глава 13. Сражение в Москве
Глава 15. Октябрьские дни
Глава 16. Танки атакуют в час дня по Берлинскому времени
Глава 17. Штурм Кремля
Глава 19. Пространственно-временной бумеранг событий
Глава 21. Цепные псы хаоса
Глава 23. Русская лейб-гвардия против юнкеров
Глава 25. Железная логика событий

Предисловие к третьему тому

Воли человека недостаточно без счастливого случая для достижения успеха. Случая недостаточно без воли человека. Только сочетание этих двух факторов даёт успех, и это справедливо для любого уровня достатка или положения в обществе. Счастливый случай можно рассматривать как некий волшебный предмет, волшебную палочку, которая при умелом обращении преобразует реальность. Умению оперировать счастливым случаем, их классификация, места и частота появлений, должны быть предметом изучения не менее важным, чем математика. К чему гений, если он не умеет применить себя к конкретной ситуации открытого окна возможностей? Не школа магии, а школы и курсы счастливого случая являются насущной необходимостью, так же, как и школы для бизнеса, к примеру.
Счастливо живут те, у кого счастливая жизнь. У кого жизни несчастливая — несчастны. Счастливая жизнь есть предмет, организуемый или наследуемый. Компоненты счастливой жизни известны: надёжная крыша над головой, полезная и вкусная еда в избытке, сохраняемое здоровье, любящая семья, работа, спасающая от деградации и отдых, спасающий от утомления из-за работы, умные и полезные развлечения, способствующие личностному росту, возможность заботиться о старших, счастливая Родина и её надёжная защита, уверенность в завтрашнем дне для себя и детей. Когда какие-то части счастливой жизни пропадают, возникает жизни несчастливая: и сколько бы человека не убеждали разными способами, что можно что-то выбросить из этого набора вещей, и быть счастливым — это не так. Счастливая жизнь состоит из вполне конкретных материальных вещей — реальных базовых ценностей. Если у одного человека не получается организовать какой-то компонент в одиночку, ему следует объединиться с другими людьми. Чем сложнее в исполнении. От или иной элемент счастливой жизни, тем больше людей должно быть вовлечено. Если перед ними есть препятствий, они должны быть устранены. Если есть люди, сопротивляющиеся этому процессу — это враги народа. Если кто — то предложит суррогат базовым ценностям, в виде алкоголя, наркотиков, табака, религии, низкопробной культуры — это враги народа. Десять базовых ценностей счастливой жизни — залог счастливой жизни!
Каждый человек, родившись, и признанный другими человеком, должен иметь право на еду! Без этого он умрёт. Все это признают и кормят родившегося человека бесплатно. Так почему же настаёт день, и люди отказывают ему в еде, требуя какие-то услуги, исполнение часто грязной и калечащей работы, тяжких и монотонных обязанности и так далее? Он что, перестал быть человеком, или право на еду заменяется вдруг каким-то другим правом? Правом на принудительную эксплуатацию простого человека под страхом голода? Почему миллиардеры не кормят бесплатно всех желающих без рабского труда или попрошайничества, они что, против права на еду? Или забыли вписать его в свою конституцию мирового концлагеря? Что за садизм и извращённое удовольствие наблюдать в богатейшем Нью-Йорке несчастных нищих, просящих оставить им просто еды, а даже не денег, как просят нищие Москвы из организованной преступности. Фашисты в концлагерях лишали людей права на еду. Теперь богачи из корпораций и банков лишают еды других, совсем как фашисты. Если нищие продолжают страдать от холода, вшей и голода под окнами самых богатых людей мира, можно представить себе, какое удовольствие получают эти вампиры, видя страдание от голода целых стран в Африке или городов в Азии. Идущие по улицам люди из офисов каждый день тренируются перешагивать через людей в буквальном смысле слова. Это по столицам мира марширует армия безрадостных маньяков денег, убийц доброты, легионы ненависти. Плохо придётся той стране, которую они выберут себе в жертву. Если они отказывают человеку в фундаментальном праве есть, автоматически они отказывают человеку в праве жить! Что стоит тогда любые другие права и свободы? Серийный убийца детей начинается с убитой кошки, эсэсовские палачи начинаются с перешагивания через ноги голодного нищего.
Множество названий одних и тех же явлений и вещей, на академическом, разговорном языке, сленговом, жаргонном, иностранных языках и жаргонах, на древних языках, создаёт ложную иллюзию бесконечного множества и богатства мира в окружающих нас событиях и вещах, тогда как их на самом деле не больше нескольких сотен, таких, например, как свет, тьма, добро, зло, голод, любовь, мать отец, мир, война, убийство, правда, ложь, еда, здоровье, лес, вода, мусор, искусство, вред и так далее, и тому подобное, и ужасный переизбыток словесного, понятийного мусора в головах современных людей, неожиданным образом приводит их из света понимания, наоборот, в ночь заблуждений.
Что бы подумали гладиатор Спартак или Карл Маркс, очутись они сейчас в нашем мире? Что бы они сказали? Наверно, ничего такого, что они не говорили раньше: нет ничего плохого в богатстве, когда оно у всех, но богатство только у некоторых — это абсолютное зло. Богатство, находящееся только у некоторых аморально. Достигший богатства его украл, кого-то обманул, кого-то бесчестно эксплуатировал, наживался на чужом горе, наживался на войне и убийствах. Богач — это на 100 процентов вор или жулик, человек без совести, морали и чести, эксплуататор или предатель. Любой богач по определению заслуживает экспроприации, суда и, чаще всего, виселицы. Богач, получивший богатство по наследству не лучше, если он согласен с таким вопиющим порядком вещей и продолжает идти по дороге родителя. Обслуживающие богачей государственные слуги достойны презрения и наказания. Богатство — это несчастье и злой рок человечества на многих этапах его существования в большей или меньшей степени. Богатство порождает зависть у тех, кто его не имеет, соперничество, презрение и оскорбление бедных на каждом шагу, и их эксплуатацию, гордыню, полный букет преступлений при достижении богатства, владении им, отвратительных извращений неравенства, покупаемых за деньги. Богатство порождает сговор и преступные сообщества вокруг себя автоматически, это вечный мафиозный генератор. Конкурирующие за деньги богачи всю историю человечества устраивают убийства на войне миллионов людей и уходят от ответственности. Это нормально? Как получилось, что люди согласны с существованием богатства и неравенства, согласны с закабалением и безнаказанными преступлениями, убийствами, изнасилованиями, вымогательствами и так далее? Почему церковь ограничивается только жалким лепетом? Эти преступления в нормальных обществах всегда караются смертью. Только в обществах бандитов богачей, постоянно их совершающих, этим преступникам оставляют жизнь, потому что представители власти и есть эти преступники, и они сами против себя законы принимать не будут, а если они и есть, исполнять их не будут. Богатство — это сразу приговор! Противно смотреть на богачей и их государственных слуг, противно платить им налоги деньгами и кровью, отвратительно слышать из хитроумные лживые речи. С богатством, как со страшным злом, нужно бороться и победить его, иначе богатство победит жизнь на Земле, ведь деньги и капиталы имеют все признаки живого существа: они самовоспроизводятся, размножаются, убивают врагов и совершенствуются. С богатством и злом нужно бороться, и борьба эта имеет характер и вид подвига и мученичества, и можно только преклонить головы и сказать слова благодарности тем, чьими плодами борьбы мы пользуемся до сих пор и тем, кто обязательно встанет на борьбу…
Может быть, они сказали бы ещё что-то, но он мертвы, и зло царствует безраздельно.
Если ты живёшь в огромном поместье в тёплой солнечной стране, перемещаешься из одной шикарной резиденции своих друзей и родственников в другое, с одного элитарного мероприятия на другое и третье, используя для купания собственный остров на экваторе, а для переездов и перелётов собственный транспорт, никогда не соприкасаешься с миром низших, а только с вышколенными слугами и управляющими, если начинаешь всегда чувствовать себя словно бы в своём пентхаусе на небоскрёбе, когда под тобой жалкие клоповники жилых бетонных многоэтажек и людишки, большая часть которых не поднимется даже до середины пирамиды, где у вершины ты находишься, то вот тогда-то и начинаешь понимать, что смысл жизни в получении доминирования и превосходства.
Страх смерти, горечь того, что не придётся увидеть, что произойдёт в будущем, там, за роковой чертой небытия, не должен сильно отличаться от страха перед прошлым, существовавшим до рождения человека. Ведь там для него существует такое же небытие, что ждёт после смерти, и ему должно быть так же обидно, что он никогда его не видел и не увидит, однако многие люди совсем не интересуются историей, или довольствуются выдумками.
На вопрос: 'Сколько времени поместится в один день?', можно утвердительно ответить, что сколько угодно, потому что каждый человек, словно капсула, заключает в себе своё прошлое время, отличное от других. Зная хоть немного о жизни человека, можно через текущий день переходить из одного в другое его прошлое время бесконечно, удаляясь назад вдоль воспоминаний и возвращаясь обратно в один и тот же день. Совокупность этих прошлых лет всех людей есть время, вмещаемое каждым земным днём. Когда в один момент погибает множество людей, огромное количество времени схлопывается как мыльный пузырь, порождая чёрную дыру времени, временной вакуум, куда время начинает засасываться из последующих дней, не отпуская сознание живущих, пока кто-нибудь не придёт туда, и не закроет чёрную дыру времени, восстановив связь сознания и ощущение погибших с их потомками.

«Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне?
Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня?
Меня, кого так любят все?»
— Ему вспомнилась любовь к нему его матери,
семьи, друзей, и намерение неприятелей убить
его показалось невозможно.

Лев Толстой «Война и мир»

Пролог. Часть 1

Рентгенография, изобретённая в 1895 году немцем Вильгельмом Рентгеном — великое изобретение! Если смотреть на мир людей через рентгеновский аппарат, видно, например, что один скелет долго сидит за столом, потом идёт в магазин, покупает еду и ест. На рентгене не видно его чековой книжки и его денег на счету, переходящих на счёт магазина. Он едет к столу из дома на автобусе со множеством других скелетов, Другой скелет сидит за столом, потом приходит в ресторан и ест, едет туда на персональной машине с водителем. Вот и вся разница в жизни скелетов в электромагнитном излучении рентгеновского спектра. Но в реальной жизни людей один человек, может быть, является мелким служащим, а второй миллиардером, хозяином банков, фабрик и железных дорог. Один царь или фюрер, а второй простофиля. Это неравенство подтверждается устойчивым мнением в обществе, кино, радио, журналами, историей, философскими школами. Но в реальности оба они просто скелеты. Жизнь их в рентгеновском спектре мало чем отличается, и выходит так, что большая часть жизни людей — это иллюзия, придуманная ими самими, иллюзорный мир, существующий в их сознании, а не в реальности. Все из авторитеты — пустышки, мораль фальшива, отношения и чувства иллюзорны, деньги — бред жадности. Этих строк в рентгеновском изображении тоже не видно. Таким образом, в иллюзорном мире главными действующими лицами являются инструменты его создания и поддержания — кино, радио, литература, эстрада, журналы, газеты, реклама, продавцы и покупатели, спорт, государство. Они внушают ценность эгоизма и значимость того, что на самом деле не является ни ценным, ни значимым. Поэтому любая диктатура для контроля за людьми прежде всего вторгается в мир построения иллюзий: заниженный уровень образования, обеднённая, вторичная культура, запугивание через пропаганду, мнимые достижения, цензура прямая или завуалированная. Рентген показывает, что на самом деле реальны и важны только эгоистические ценности — еда, секс, рождение, смерть, работа организма. Верным является представление о жизни человеческой души как о сне? Жизнь человеческого сознания очень далека от жизни его организма. Люди, например, знают, что каждый день ест на завтрак кинозвезда, от которой они не зависят никак, и не знают, как работает электричество и сам их организм, и что это такое, хотя от этого зависят на 100 процентов. Люди часто приносят свой организм в жертву своему же сознанию, хотя, кажется, должно бы быть наоборот. Тело эволюционно создало сознание как инструмент выживания, и вот теперь сознание легко и часто убивает своё же тело ради пустых иллюзий, но с ещё большей охотой убивает чужие тела без счёта и жалости, что уж говорить об убийстве чужих. Поэтому вопрос сознания отдельных людей и человеческих сообществ, трансформация его при определённых обстоятельствах является важным ключом для отмыкания дверей реальности…
В марте прошлого года, ещё до полного сосредоточения гитлеровских войск у советской границы и даже на фоне дипломатической маскировки предстоящего внезапного удара Вермахту была, тем не менее, дана директива о комиссарах — всех попавших в плен комиссаров предписывалось расстреливать на месте. За месяц до начала атаки на СССР, уже не особенно скрываясь, Гитлер направил Вермахту приказ “Об особой подсудности в районе “Barbarossa”” Он велел армии чинить самосуд над враждебно настроенным населением без всякой судебной ответственности, расстреливать по малейшему поводу без суда по простому приказу офицера.
Немецким солдатам жизнь в СССР — в стране, созданной чудом на руинах царской империи, которую царь и его капиталисты эгоистически разорили, разрушили и бросили на произвол судьбы, представлялась в виде череды бедствий, и так оно и было, и не могло быть иначе — борьба с тысячелетней нищетой, технической и культурной отсталостью населения была ещё не закончена. Слабость социализма советского типа была в том, что он давал возможность к удовлетворительному существованию за счёт других принципиальным лодырям и неумехам всех мастей, и не имел каналов их социальной утилизации, в то время как капитализм, при всех его ужасных проявлениях, просто и эффективно выбрасывает ленивых, бесталанных, ущербных людей, целые их семьи, целые сообщества и страны на помойку не только умозрительно, но и буквально.
Немцам бесстыдно лгали про бесправное положение женщин в СССР, отсутствие культуры и образования в городе и деревне, отдельно описывались карательные меры ОГПУ и НКВД по отношению к собственному народу, естественно как беспричинные зверства, и на эту тему я фашистской Германии писались несчетные газетные статьи, обозрения в журналах, книги, во множестве снимались художественные и документальные фильмы, транслировались радиопостановки. Чудовищные социальные эксперименты по оболваниванию людей и управляемая деградация достигли своих целей — демократия была превращена в театр, люди перестали мыслить связано и критически, кругозор был сильно сужен, а история составлена из исторических анекдотов и лжи. Говорящие правду, стали объектами насмешек, ненависти и массовых репрессий со стороны господ и со стороны их рабов, даже нищих, а подлость, зависть, блуд, жадность развились безмерно, отчего фашизму богачей ничего, кроме внешний сил, не угрожало. Немецкому солдату фашисты без труда внушили, что со своими бывшими соотечественниками финнами Красная Армия воевала плохо — потеряла массу убитых и пленных, первые же удары Вермахта привели к полному краху советской обороны и деморализации РККА, что советские солдаты плохо обучены и экипированы, в расовом и культурном отношении они как и тысячу лет назад стоят на низшей ступени. Вермахт же осуществляет освободительную миссию на территории Литвы, Западной Украины, Западной Белоруссии, в Крыму, на Дону и Кавказе. Сразу после начала массового избиения внезапно атакованных советских войск последовала июльская директива N 33 OKW. Она требовала от солдат и офицеров Вермахта запугивать гражданское население, применяя самые драконовские меры. СС, естественно, имели на этот счёт свои приказы от рейхсфюрера СС Гиммлера.
Эскалации бесчеловечного насилия простых солдат вермахта и их добровольных помощников, попрание всех известных норм и правил человечности захлестнули армию — в европейцах, немцах, были успешно
культивированы звериные инстинкты. К радости Гитлера, весь Вермахт оказался повязан кровью и преступлениями в духе средневекового варварства, делая любые военные преступления против германского народа в целом оправданным для капиталистов США и Великобритании, словно по их особому заказу. Ожесточённое сопротивление коммунистов в прошлом году под Смоленском, Киевом и Лугой вызвало лишь раздражение, неудовлетворенность, но не желание сделать простые и трезвые выводы. Командование Вермахта разных уровней с самого начала войны с изуверской средневековой жестокость сознательно убивало голодом и холодом, заранее непосильным трудом, “маршами смерти” сотни тысяч пленных, в основном этнических русских. Этнически русское гражданское население на территориях восточнее Смоленска уже не было благожелательным и гостеприимным как нерусское население в западных республиках Союза. Командующие армиями фон Рейхенау и фон Манштейн в октябре и ноябре выпустили свои приказы о массовых репрессиях против советского населения, в том числе с призывом к продолжению уничтожению евреев. Начальник ОKW фон Браухич разослал эти приказы по всем соединениям на Восточном фронте в качестве образца для подражания и офицеры Вермахта, вплоть до командиров батальонов, с большой охотой взялись за функции палачей и карателей, опережая порой даже СС, давая письменные и устные приказы на этот счёт.
К началу октября прошлого года, вместо того, наступать на Москву и закончить войну, командующий группы армий Центр фон Бок после кровавого и беспрецедентного уничтожения сил московского ополчения вынужден был дать отдых войскам, произвести пополнения, получить дополнительные танковые и пехотные дивизии, из-за чего операция “Taifun” по штурму Москвы отодвинулась критически далеко по срокам. Уныние было всеобщим, салаты даже стали читать русские листовки. Кроме холода и отсутствия зимнего снаряжения, войскам стало не хватать самых необходимых продуктов питания. Мародёрство и грабеж процветали, отвлекая о боевых задач. Там, где стояли войска, больше не было речи, чтобы у крестьянина в хлеву осталась корова. После неожиданного нападения на Вермахт под Москвой мощных, хорошо укомплектованных и обученных резервов большевиков, облик немецкого солдата определялся уже разочарованием, яростью, страхом, жаждой мщения и уничтожения, а свои высокие потери немцы воспринимали как подтверждение дикости и коварства большевиков. Уже в к концу прошлого года анализ способности солдат Вермахта сражаться с этнически русскими красноармейцами, когда те не деморализованы и не дезорганизованы, приводил к настораживающим выводам, что во многих случаях, особенно при боевых действиях ночью или в лесу, когда бой распадётся на отдельные неуправляемые схватки, русские, как примитивный продукт природы, превосходят немецких солдат, даже в меньшинстве, даже без превосходства в автоматическом оружии. Шок и паника зимой под Москвой затронула самые основы морального духа немецких солдат, подорвала веру в свою непобедимость. Вермахт при зимнем отступлении продолжил покрывать себя позором и связывать себя кровью с СС и нацистами, уничтожая при отходе все населённые пункты, создавая “мёртвую зону”, обрекая выжившее при артобстрелах русское население погибать на морозе — германское командование такой монгольской жестокостью пыталось восстановить боевой дух, и солдаты, офицеры СС и Вермахта осуществляли эту практику с присущей немцам педантичностью.
Таким образом, Гитлер, не имея возможности выполнить задачу своих заокеанских и заморских заказчиков в части разгрома государства рабочих и крестьян полностью, перешёл к запасному плану — нанесению СССР максимального ущерба. Под Новый год фельдмаршал Рейхенау на всем фронте своим приказом провёл психологическое пришпоривание армии, подавляя мысли и возможность компромисса в войне, с помощью, ставшей уже привычной клеветы на Сталина. Фельдмаршал сообщил войскам, что в годовщину большевистской революции Сталин отдал приказ убивать на русской земле каждого немца, объявляя войну на полное уничтожение, что поел зверств немцев звучало вполне правдоподобно. Фельдмаршал подчёркивал, что красноармейцы являются безвольным инструментом в руках комиссаров и готовы на любую подлость. Подобными пропагандистскими приемами, хорошо известными их американским и английским учителям ещё со времён предыдущей войны, Вермахт и СС зомбировали солдат ненавистью и страхом пленения, принуждая психотехнологиями сражаться до конца, умереть, продав жизнь как можно дороже, и это работало — многие солдаты сопротивлялись в фанатично. В то, что русские расстреливают пленных, верили большинство — офицеры и все газеты только об этом и твердили. Немцы превратились в животных, и должны были разрушать и убивать для того, чтобы выжить. Боевые действия возвратились к своим самым примитивным, животным формам. Солдаты страшно боялись попасть в руки большевиков, и лишь инстинкт самосохранения являлся для многих причиной, по которой они продолжают воевать. Едва ли не нормой поведения стала расхлябанность, наплевательское отношение к уставам и инструкциям. Существовавший в представлении многих романтический образ войны был похоронен навсегда, в сознании одних немцев боевые действия теперь вызывали религиозно-мистические чувства, у других — банальную картину бойни; это зависело от образования и воспитания в школе, и в семье. Даже у гитлеровской молодёжи здесь быстро улетучивался угар пропаганды, и возникло представление о том, что Россию очень трудно победить, а полностью никогда этого не сделать, ибо она очень велика — 22,5 миллионов квадратных километров. Зачем же Гитлер и генералы завели их сюда и не дают вернуться домой? Немецкие группировки в России — орды людей с изломанной психикой, превратились в огромные многомиллионноголовые чудовища, воюющие за чужие интересы, воюя ради самой войны. Было ли от этого легче советским людям? Катастрофой для Германии была смерть и ранение при зимнем отступлении и в позиционных боях весной множества опытных солдат и офицеров, являвшихся ранее костяком германской армии, получившим закалку в предыдущих военных кампаниях. В условиях зимней и весенней позиционной войны все сражения малоопытных бойцов стоили несоизмеримо много крови. Даже при хорошо спланированных и подготовленных операциях потери редко бывали меньше четверти личного состава. Не являлись редкостью потеря половины и более процентов в личном составе. Для не элитных частей, не СС, пополнение проходило лишь ускоренный курс обучения, и при первом артобстреле одни новобранцы бросилось в снег или в траву, зарылись с головой и были не способно к бою, другие из-за укрытия бессмысленно стреляли в воздух. Когда офицеры и старослужащие старались воодушевить их, они притворялась даже убитыми. Различие между боевыми качествами прежнего состава частей и пополнением была вопиющей — молодые солдаты Вермахта не выдерживали схваток и отступали, даже не израсходовав патронов, если началась русская танковая атака, они обращались в бегство. Кроме необстрелянный молодёжи для пополнения прибывали солдаты, перенесшие одно, два ранения, и большинство ещё не оправилось, и имело полузалеченные раны. Они так и ходили с повязками на голове, шее, руках, ногах.
Оказалось надломлена и уверенность немцев в расовом и культурном превосходстве над Россией. Культивируемый веками англичанами, французами, а потом и американцами образ русских как недочеловеков, оказался разрушенным усилиями культурной революцией в России, предпринятой коммунистами за короткий срок перед войной.
Неожиданно высоких культурный уровень жизни в СССР сделал невозможным свести новый советский народ до положения рабов — европейцам противостоял теперь совсем не тот народ, что распался во время предыдущей войны до основания, а народ новый, отнюдь, не слабее, а быть может и сильнее по своему духу. В Германии советскую Россию представляли отсталой, феодальной страной типа царской империи, без культуры и техники…
Зимой Вермахт познал и явления, ранее немыслимые — дезертирство, кражи у товарищей, грабежи своих же складов, драки. Весной 1942 года дезертирство стало обычным явлением для Вермахта, как и расстрелы за это. Множество солдат дезертировали во второй эшелон, переодевшимися в гражданскую одежду в глубокий тыл, или к родным. Таких расстреливали без суда. 100 штрафных рот и батальонов было создано зимой в Вермахте, в том числе офицерские, организованы заградительные отряды, практикующие показательные расстрелы за самовольное оставление позиций. Только в течении зимы трибуналы Вермахта осудили 62 000 солдат и офицеров за дезертирство, самовольное отступление, неповиновение приказам.
Ко всему прочему Германию ещё и бомбили всё сильнее и сильнее. Террор с неба нарастал день ото дня. Многие опытные специалисты были призваны на фронт, и весной на немецких заводах не хватало уже почти 800 тысяч рабочих. Потребность Германии в качественной стали, алюминии, каучуке, горючем, электроэнергии полностью больше не покрывалось ни запасами, ни новым производством, ни грабежом СССР. Лишь некоторые элитные дивизии и СС теперь укомплектовывались полностью и снабжались достаточным количеством вооружения. Япония отказалась двинуть войска против СССР. Престиж Германии оказался подорван в глазах правителей Венгрии, Румынии, Финляндии и других союзников. Тем временем Сталин, вместо потерянных в прошлом году 10 000 устаревших танков, несмотря на эвакуацию промышленных своих предприятий, сумел организовать выпуск во второй половине 1941 года 4740 новейших танков Т-34 и КВ-1, которые заметно превосходили все германские танки. Возможности сталинской экономики позволяли СССР даже без оккупированных территорий нарастить выпуск ежегодно около 30 000 танков, тогда как Германия могла рассчитывать на пиковое производство лишь в 22 000 танков в год. Хотя все было совсем непросто: отличные танки делал Харьковский завод, до его захвата, следующим по уровню качества был Ленинградский завод — единственный, кто выпускал тяжёлые танки КВ. Лучшие Т-34 выходили с Тагильского завода. Челябинский и Сталинградский — с трудом удерживали удовлетворительное качество. Омский завод был самым плохим в смысле качества производства…
Зачем в такой ситуации Гитлер 11 декабря объявил войну США — самой могущественной стране на планете, ещё более могущественной, чем страна коммунистов, никому из немцев было непонятно, если только ему не было известно того факта, что после невозможности из-за поражения Блицкрига вернуть американские кредиты за счёт передачи американцам завоёванного немцами СССР, фюреру Адольфу Гитлеру предстояло выплатить займы независимостью Германии, тем более, что часть промышленности III Рейха и так частично принадлежала американцам ещё до войны. Бешеные американские деньги, вложенные в Гитлера — эквивалентные примерно 10 000 тонн золота, должны были теперь сделать ещё большие деньги на порабощении самой Германии — примерно 100 000 тонн. Для того, чтобы проиграть войну США, её для начала нужно было объявить США, что и было Гитлером подслушано сделано.
Однако уничтожение 33-й советской армии генерала Ефремова, разгром 39-й армии генерала Масленникова, окружение 2-й Ударной армии генерала Власова, прорыв от Харькова через Воронеж на Дон, снова вскружили многим непосвящённым в реальную механику войны немцам головы. Как и летом прошлого года — забрезжила надежда решить военную часть задачи операции ”Barbarossa” — достичь линии Архангельск — Астрахань, хотя бы частично. Пропаганда Геббельса снова широко рекламировала новое наступление, которое должно поставить Советский Союз на колени до того, как союзники смогут предпринять открытие второго фронта в Европе. Но было слишком поздно — уже нечего было рассчитывать на то, что удастся достичь стратегических успехов таких масштабов, как в прошлом году, когда была захвачена огромная территорию от Балтики до Чёрного моря, достигнуты окраины Ленинграда и Москвы. Сильнейшая группировка на Восточном фронте — группа армий “Центр” теперь оставалась в глухой обороне у Ржева и вела бесперспективную в стратегическом плане позиционную борьбу на этом главном — московском направлении. Было слишком поздно — после разгрома под Москвой Вермахт переродился. Было поздно — положение в самой Германии ухудшилось настолько, что населению стало не хватать тепла, продовольствия, электричества. На фронте стали получать с родины откровенно тревожные письма. Солдаты в окопах страшно переживали, что их дети на родине не получают необходимого, особенно в городах. Детей в Германии уже никак невозможно было накормить досыта, никаких жиров больше не было в достатке, с хлебом дела обстояли так же неважно, приходилось жить впроголодь, сворачивались все социальные программы, в переполненные больницы больше даже не принимали пожилых людей, потому что старый немец ничего больше не стоил. Немцы, не способные к продолжению рода, не имели больше никакой цены. Родина…
Родина — это географическое пространство, где ты родился, населённое множеством родных или враждебных тебе людей, это пространство может находиться под властью разных политико-экономических и этнических сил, может быстро меняться или пребывать в застое, как большая семья, она может возглавляться тираном-самодуром, а может быть под сенью заботливого вождя-отца, но только на родине человек не испытывает тоску сироты, печаль листа, потерявшего дерево. Обрести другую родину невозможно, если только не обратить время вспять и не родиться ещё раз в ином месте…
На улицах полуразрушенного страшными бомбардировками королевских ВВС Кёльна, появились надписи:
— Гитлер, убирайся с престола, ты ефрейтор, захвативший власть над народом!
Полиция отправила в концлагерь за это 200 человек.
Многие опытные военачальники, несогласные с затягиванием Германии в войну с заранее определённым поражением вместо попытки политического урегулирования, пусть даже путём серьёзных уступок, такие как фон Браухич, фон Бок, Гудериан, Штраус и другие, были, естественно, сняты Гитлером с постов. Они слишком хорошо осознавали, что после поражения под Москвой нельзя рассчитывать на победу. В генеральской среде начали зреть планы физического устранения Гитлера и прекращения войны любыми способами.
Но хозяевам Гитлера нужна была война.
Долгая…
Кровавая…
Дорогостоящая…
Разрушительная…
Нужно было обеспечить страшное, последнее и окончательное поражение Германии в её истории, захват её экономики и суверенитета. Нужно было нанести СССР смертельную, незаживающую экономическую и демографическую рану, а заодно убить как можно больше настоящих коммунистов, чтобы оставшиеся в живых не могли противостоять житейскому эгоизму большинства, и СССР мог быть разрушен изнутри. Для того, чтобы генералы Вермахта больше не угрожали его власти, и не мешали проводить военную кампанию на всех фронт в выгодном ключе для американцев, Гитлер, имея за собой устрашающе мощную силу войск СС, самоназначил себя главнокомандующим сухопутными войсками.
Большинство скрытый, засекреченных от общества процессов мировой экономики, политики, жизни известных людей, должны всегда рассматриваться с учётом схожести человеческого мышления в истории, в периоды, уже изученные и известные, многократно повторённые. Будучи наложенными на день текущий, исторические формулы прошлого дают полнейшее представление о закулисных процессах дня настоящего, и о том, что ждёт впереди. Так же самое произошло в России, когда гвардии полковник Николай II сам назначил себя командующим русской армией в 1915 году под давлением своего главного французского кредитора барона де Ротшильда и американского некоронованного короля Моргана, которым царь был должен 7000 тонн золота. Николай II хотя бы был самодержавным царем — Российская империя была его собственностью, как и вся русская армия, а ефрейтор Гитлер был гражданским президентом республики, пусть и фюрером ведущей партии. Одни и те же кредиторы, одни и те же приёмы работы с должниками. Во все времена предательство — это рудимент инстинкта выживания примитивных форм жизни, и у простого народа предателей считают врагами, исключают из своих семей, компаний, уничтожают, а у богачей предательство считается естественной вещью, много раз проделанной с торговым партнёрами, родственниками, правителями, страной, одной из форм торговых сделок, определяемых выгодой, и только интеллигенция, вышедшая из простого народа, но кормящаяся заказами богачей, никогда не может до конца определиться и мечется, зажатая презрением высших и ненавистью низших. Главное в обоих сходных как под копирку случаях с царём и ефрейтором разнесённых двадцатью семью годами, было то, что ни у воинской квалификации гвардии полковник, ни у воинской квалификации ефрейтор, при любых вариантах не было квалификации маршала или фельдмаршала, чтобы руководить войсками всех фронтов. Иосиф Сталин, становясь Верховным Главнокомандующим РККА, имел личный опыт участия в командования военным операциями в Гражданскую войну в масштабе армий. Ни царь, ни фюрер такого опыта не имели и являли миру совершеннейшую авантюру. Однако, для укрепления контроля за армией и страной, квалификации полковника и ефрейтора им хватало, что и было нужно кредиторам. Их бы больше в СССР на роли Верховного Главнокомандующего устроил маршал Тухачевский вместо Сталина, но маршала с большинством главных заговорщиков больше не было в живых. А так было бы складно для властителей судеб мира — иметь марионеток по обе стороны Восточного фронта! Этот новый переворот с приходом Гитлера в качестве главнокомандующего явилась шоком и неожиданностью для Вермахта, поставив под большой вопрос компетенцию высшего руководства. Гитлер мгновенно это доказал — теперь не только группы армий и армии, но даже порой и отдельные дивизии и полки не могли действовать самостоятельно, исходя из обстановки. Генералы, непосредственно руководящие войскам, стремились действовать, исходя из конкретной обстановки, но Гитлер упорно проводил понятную до конца только немногим избранным линию — весьма далёкую от реальной ситуации и возможностей войск.
Настоящий мудрец не боится смерти, потому что смерть — это просто пустое слово, настоящий мудрец боится самой жизни, имеющей бесчисленное количество вариантов прекратить жизнь его тела и разума, потому что не смерть убивает, убивает жизнь, а смерть — это часть жизни, её способ проводить бесконечные жестокие и смертельные эксперименты над людьми…

Глава 1. Три товарища

Разговор дяди с маршалом прервался. Кто-то быстрым движением повернул выключатель настольной лампы. Зелёный абажур погас, погрузив комнату и квартиру в синеватую мглу. Из-за двустворчатой двери, остеклённой в виде вертикальных ромбов, появился сначала дядя, а затем маршал Тухачевский.
Оба поспешно вышли в прихожую.
— В любом случае, мне бы не хотелось, чтобы меня здесь кто-то видел, тем более сталинские псы, — сказал маршал спокойно, — другой выход ведь есть?
— Да-да, конечно, есть другой выход — дверь на кухне! Быстрее!
Высокая фигура маршала, его движения, по-прежнему выражали равнодушное спокойствие. Как бы снисходя ко всему происходящему вокруг и держа одну руку за спиной, он другой рукой принял от Надеждина свою очень лёгкую маршальскую шинель из тонкого английского драп-кастора, перекинул её через руку, надел фуражку и застыл, пропуская Семёна Александровича с ключами в руках. На кухне, где за ящиками с картошкой, находилась очень редко используемая дверь на чёрную лестницу, выходящую в соседний двор, дядя распахнул створки навесного шкафа и начал шарить за стоящими вертикально китайскими тарелками с пагодами и драконами.
— Ключь! — сказал он одно слово.
Тухачевский не ответил, глядя в тёмное окно. Нервно затренькал электрический звонок электрической двери. Потом ещё и ещё раз, пока звон не сделался непрерывным. Секунды длились, а дядя всё ещё искал на ощупь ключ, невольно холодея от одной мысли, что его там может не оказаться. Посыпались от неловкого движения тарелки и маленькие хрустальные рюмки под водку, с глухим хрустом и шорохом по очереди разбились о кафельный пол из жёлтых восьмиугольников с терракотовыми квадратами между ними, но увесистый ключ оказался найден.
В дверь начали стучать кулаком. Раздался крик:
— Открывайте немедленно, это НКВД!
— Сюда, Михаил Николаевич, дорогой мой. Всё выходы из квартир в основном заложены кирпичом или забиты на время ремонта, но я свою кладку потихоньку разобрал, так что Вы до машины своей дойдёте, и на Большую Никитскую через соседний двор без труда проедете.
— Не беспокойся, я из немецкого плена три раза бежал, и их эсеровского бежал, а уж до машины то своей! — сказал надменно Тухачевский и сделав несколько широких шагов в отворённой двери.
Он на мгновение задержался в проёме, ведущем на чёрную лестницу, откуда пахнуло кошками и сыростью, и добавил, прежде чем начать спускаться по узким крутым ступеням:
— Мне нечего жалеть, я разочаровался в жизни и устал жить… Когда Парижский Конвент, как сейчас ЦК, расправлялся с club des Jacobins, который до этого утопили Францию в крови, будто мы в Гражданскую войну, то они никого не щадили. История повторяется, но жаль, что наш Наполеон под вопросом…
— La Garde meurt mais ne se rend pas! — воскликнул Семён Александрович, — гвардия умирает, но не сдаётся! Прощайте, Миша…
— Все мы, оставшиеся в живых гвардейцы Семёновского полка, здесь и за рубежом всегда будем с надеждой смотреть на Вас, как на русского Наполеона, способного вернуть Родине славу и процветание или смелого генерала Франко! — добавил он уже тихо вслед маршалу, скрывшемуся в темноте лестничного колодца.
Реалии жизни человечества таковы, что малая часть людей владеют большей частью всех богатства стран и используют большинство населения как своих рабов: физически, экономически, морально или другими способами. Умные, хитрые, жадные и везучие паразитируют на мене умных, менее хитры и менее ной мере везучих. Это древний как мир капитализм. Для обеспечения этого состояния и торжества таких смыслов и понятий, властителями всех стран издаются законы, содержится репрессивный аппарат — полиция, армия, суды, прокуратура, создаётся соответствующая культура, искусство, религия, оправдывающая такую человеконенавистническую систему как единственно возможную. Реальной свободой обладают при капитализме только богачи и их главные слуги, равенство и братство в обществе фактически отсутствует. Во все времена репрессии против инакомыслящих были запредельно жестокими, массовыми и обыденными. Но во все времена существовала альтернатива, другие смыслы и понятия о жизни: блага земли и недр принадлежат всем, и распределяются по справедливости по мере надобности и заслуг. Нет эксплуатации меньшинством большинства, нет рабов физических, экономических и морально-нравственных — есть братское общество равных людей. Это социализм. В России была сделана попытка построить такое альтернативное общество. Трудно делать что-то впервые в истории, тем более, когда весь мир против тебя…
После долгих колебаний Тухачевский выбрал капитализм. Он считал себя более умным, более хитрым и везучим, чем другие русские, и желал реализовать эти качества в виде властвования над страной. Но тогда социализм ещё было кому защищать.
После того, как маршал Тухачевский ушёл по чёрной лестнице, Семён Александрович, не обращая внимания на стук в двери, угрожающие выкрики, повернулся к племяннику и сказал, стараясь сохранять спокойствие, нарочито чётко выговаривая окончания, и одновременно с этим доставая из кармана галифе пачку из десятичервонцевых светло-голубых билетов Госбанка Союза ССР.
— Слушай меня, Петя, внимательно: сейчас же уходи отсюда и про мою квартиру забудь, её теперь нет, училище больше не появляйся, возвращайся к матери и скажи, что вам нужно срочно уезжать из Москвы. Нас всех раскрыли, даже тех, кто уже отошёл от дела и смалодушничал, аресты идут волной, захватывая и правых и виноватых! Езжайте куда хотите: в Сибирь, в Казахстан, к чертям собачьим, но подальше, потеряйте документы и при восстановлении смените фамилию! Вот тебе деньги на дорогу и на пару месяцев. Драгоценности тебе не даю, потому что ты всё равно не сможешь их продать, только попадёшься! Нас власть вряд ли простит, всё зашло слишком далеко! Прощай! Беги! Прости меня!
— Дядя, как же Вы? — неуверенно пробормотал Пётр, сжимая втиснутую в ладонь пачку новеньких денежных купюр.
Но дядя уже не слушал его, а вернулся в прихожую. В дверь неистово стучали ногами и кулаками. Переменившись в лице, дядя застегнул крючок своего воротника между петлицами-параллелограммами с рубиновыми прямоугольниками полковника, снял с вешалки портупею с пистолетной кобурой, щелчком ногтя расстегнул её и извлёк револьвер Наган с почти стёршимся воронением.
— Беги, Пётр, Беги! — беззвучно сказал он одними губами, повернув голову к племяннику и подходя к двери. Она уже трещала под напором снаружи. Если бы дверь открывалась внутрь квартиры, она ужа давно упала бы. Надеждин вышел на чёрную лестницу, не в силах ещё отвести взгляда от яркого пятна света прихожей, не решаясь навсегда покинуть квартиру, где прошло немало счастливых светлых дней, полных надежд и тепла.
Звякнув, отлетела накладка внутреннего замка. Дядя взвёл курок револьвера и повернул ключ, отступив на два шага назад. Дверь распахнулась, и в круг света под розовым абажуром ворвался взбешенный капитан Корягов. Он вдруг застыл, увидев направленный семье в грудь дуло нагана.
— Аб-аб, э-э-э… — выдавил из себя он невнятные звуки.
— Ты кто? — угрожающе спросил его Семён Александрович.
— Капитан госбезопасности.
— Понятно, не маршал. Дальше что? Чего забыл тут ночью? Отвечать по форме, когда с тобой старший по званию разговаривает!
Корягов медлил с ответом, пытался унять дрожь под глазом. Стоящие в проёме за его спиной оперативники зашелестели одеждой, видимо вытаскивая оружие.
— Ты… Вы… Вы арестованы. Вот ордер на арест!
— И почему я арестован?
— Я не следователь, но в целом Вы арестованы, гражданин, за связь с предателями Родины и народа, Пятаковым и Радеком из подпольной организации троцкистско-зиновьевского центра по свержению Советской власти, — произнёс Корягов взволнованно и полез в нагрудный карман, рассыпав оттуда ворох каких-то желтоватых бумажек, квитанций и билетов, — в армии готовили поражение и открытие дороги на Москву и Ленинград капиталистическим армиям Германии и Польши.
— Враньё это всё, и про Пятакова, и про дорогу на Москву!
— Не глупите, Вы же командир, должны понимать, что такое дисциплина. Если не виновны, вас отпустят после допроса и проверки. Если есть приказ на арест, нужно его выполнять. Вот ордер! — сказал оперативник Кузнецов, протягивая на свет через плечо Корягова листок с гербовой печатью и размашистыми подписями, — отдайте оружие!
— Какая нежная фраза — «не глупите»! Самых достойных людей, героев Гражданской войны, патриотов, ставят к стенке! А мне что ждать, бывшему царскому лейб-гвардейцу, хоть и служившему верой и правдой трудовому народу? Отдав револьвер, я сейчас буду избит сапогами, и потом меня потащат в “воронок” и голова моя, как у куклы, будет биться о ступени лестницы! Ведь я тебе не нравлюсь, холуй ты, деревенщина лапотная. А потом меня будут пытать на Лубянке, и я там скажу всё, что от меня потребуют, и то, что это я Ленина убил, и то, что Иисуса Христа распял. Потому как знаю, что никто не может выдержать правильные пытки. Никто! Физиология человека такова. У меня арестовали почти всех друзей, жену, сына. Их всех либо уже расстреляли, либо сидят в тюрьме, или вообще исчезли без следа. Я хорошо знаю, что означает приговор тройки — «десять лет без права переписки». И ты мне не забивай мозги рассказами о справедливом советском суде и гуманности. Не суд надо мной будет, а произвол. А я так не хочу!
— Эй-эй… Гражданин, сдайте оружие по-хорошему, иначе будем стрелять! —сказал с через плечо Корягина молодой оперативник.
— Вы? Стрелять? Вы можете только в затылки стрелять, ублюдки! — воскликнул Семён Александрович вдруг бледнея, и пуговица расстёгнутого ворота командирской гимнастёрки и сияющий на груди орден Красного Знамени перестали двигаться от дыхания.
Лицо Корягова наоборот сделалось бардовым. Он сделал полшага вперёд, поднимая ладонь к своей кобуре со словами:
— Да ты сам трусишь, гад! Ты не выстрелишь! А я вот сейчас достану свой на…
И тут оглушающее ударил выстрел.
Затем ещё один…
Голова Корягова треснула как спелый арбуз, забрызгивая потолок и обои, лицо почернело от пороховой гари. Пока капитан стоял, качаясь в дыму, выронив револьвер, заливая фонтаном крови из разбитой головы и половик, учебник на тумбочке, пока падал спиной в проем двери на своих сотрудников, обратно в темноту лестницы, полковник успел отступить в комнату.
Надеждин так и запомнил навсегда эту картину в проёме дверей — стоящий на ногах мертвец с фонтаном бьющей в потолок крови, дым пол лампой розового абажура, полковник с револьвером. Юноша, что было сил, побежал по узким, крутым и постоянно поворачивающим направо ступеням чёрной лестницы. В квартире продолжилась стрельба. Там кто-то страшно закричал от боли, и вдруг всё стихло. Со двора перед породным подъездом вроде бы послышались крики, топот, захлопали дверь. Буквально скатившись через последние ступени, юноша толкнул дверь и выскочил в соседний двор. Следом никто не гнался. Он невольно начал искать глазами машину Тухачевского, но чёрной маршальской ГАЗ-М1 нигде не было видно. Посреди колодца двора между молодыми тополями и скамейками уныло торчала голова шахты бомбоубежища. Отсюда в сторону площади Никитских ворот вела арка проходного двора, а направо, такая же арка выходила обратно к первому парадному подъезду. Надеждин осторожно прошёл к тополям и через арку, увидел свой двор и подъезд.
Там по-прежнему тарахтел с включёнными фарами автофургон с белой надписью “ХЛЕБ”. Рядом с фургоном стояли, задрав головы вверх и глядя на окна площадок лестничных маршей два человека в форме сержантов НКВД и милиционер в белой гимнастёрке и фуражке с белым верхом.
— Ничего себе, им там дамочка на халяву подвернулась — сказал один из них, придерживая форменную фуражку, чтобы она не свалилась с затылка, — даже палить пришлось!
— Хватит ржать, как мерин, товарищ! Оставайся здесь, присматривай за арестованными, а мы Петро, пойдём, проверим, что за перестрелка там! — вполне серьёзно сказал один из сержантов, и вынул из кобуры револьвер.
Вместе с милиционером он быстро зашёл в подъезд. Прошло несколько томительных минут.
Скрытый бетонной тумбой оголовка запасного выхода из бомбоубежища, Надеждин в отчаянии подумал о том, что его дядю, должно быть сейчас убьют за сопротивление при аресте. Было так горько и страшно за своё будущее, ожидающее за мерцающим светом уличного фонаря в конце проходной арки, что он как бы оцепенел. Весь мир вдруг разрушился, всё виденное, слышанное перевернулось и представилось совершенно другим. Рассудок словно переиздавал сейчас всю книгу воспоминаний и смыслов, всё из чего он состоял помимо тела, должно было мгновенно измениться. Юноша боролся с искушением закрыто глаза, развернуться и изо всех сил помчаться прочь из этого места. Проходным тёмными дворами и обходными маршрутами добраться домой, к матери, прижаться к её плечу и зарыдать, выплакать свой страх и обиду за крушение всей судьбы. Но он не двигался с места, стоял и ждал чего-то, не смея шевельнуться, выглядывая из-за низкой крыши засиженной голубями небольшой бетонной коробки.
Вдруг окно площадки между шестыми и пятым этажом под полукруглым лепным козырьком с дребезжанием распахнулось, и перегнувшись через подоконник Чуткерашвили с широко раскрытыми глазами и без фуражки, закричал вниз, путаясь в русских и грузинских словах:
— Кидев ерти цуди враг вырвался, шесадзлебелиа бежит к вам!
Внутри в подряд ударили три выстрела выстрелы, послышался звон бьющегося стекла, истошные вопли:
— Он убил меня совсем, сволочь! Убил…
— Стреляй! Стреляй!
Дверь подъезда с грохотом распахнулась, и на улицу вырвался полковник с двумя револьверами в руках. Было видно, как оторопевший сержант начинает лапать свою кобуру, словно забыл, как она расстёгивается, но вдруг, раздумав доставать оружие, бросается бежать поперёк двора в сторону покосившегося дощатого забора, огораживающим силуэт недостроенного дома в строительных лесах. Семён Андреевич начал стрелять ему вслед поочередно из двух револьверов, почти не целясь. С головы сержанта слетела фуражка, упала и покатилась по лужам. Потом сотрудник НКВД, споткнувшись о невидимое препятствие, не выставив вперёд руки, как обычно делают живые люди, упал со всего разбега вперёд, лицом на асфальтовую дорожку.
Полковник, держа на прицеле дверь подъезда, быстро подошёл к грузовику и откинул щеколду дверцы кузова.
— Выходите товарищи! Вы свободны! Разбегайтесь, бегите отсюда скорее! — крикнул он в темноту.
В кузове слабо завозились, и в наставшей вокруг гробовой тишине, было слышно, как испуганные голоса замямлили:
— Мы не можем, гражданин командир, мы не пойдём, с нами всё прояснится…
— Мы по ошибке тут, товарищ, нас отпустят…
— У нас семьи, мы не можем позволить себе побег!
— Ну и сидите тут, как бараны для убоя. Бараны… А-а… — зло крикнул им освободитель, и было видно, что он растерялся, может быть в первый раз в жизни, — нет, ну-ка, выметайтесь все живо из машины. Выметайтесь, ну! А то перестреляю и вас!
Несколько неловких мужских и женских фигур в молчании выбрались из кузова, и пугливо прижались к стене около водосточной трубы в тени козырька над подъездом.
Полковник, заметно хромая, неловко забрался в кабину на пустое водительское место. Двигатель взревел, фургон заскрежетал, заскрипел. Машина несколько раз резко дёрнулась и рванулась с места, развернулась, сбила штукатурку с угла арки. В арке в сторону шарахнулся какой-то человека, уронивший стопку книг, метнулась как молния перепуганная кошка, невдалеке залаяла собака.
Грузовик вырвалась через арку на улицу Герцена и рычание его мотора вскоре стихло.
Пётр оторвал, наконец взгляд от похожего на киноэкран проема подворотни, и прижимая рукой пачку денег в кармане своих брюк, со всех ног бросился бежать в противоположную сторону к электроподстанции метрополитена на месте разобранного Никитского монастыря.
«Беги! Беги-и-и-и!» — звучало в его ушах, — «Спасайся!»

… Надеждин очнулся потому, что нечто больно ударило его по носу. Приоткрыв глаза, он увидел медленно плывущие над собой тенистые ветви яблонь с уже розовыми кое-где яблоками, а над ними высокое, голубое степное небо с двумя крохотными белоснежными облачками. С тяжёлой, как с похмелья, головой, через замыленный от сна край глаза, он различил внимательный рядом внимательно глядящие на него глаза Петрюка, хлопающие рыжие ресницы. Затем в круг зрения вплыла и вся сосредоточенная конопатая физиономию товарища. Боец из стороны в сторону мотал над его носом растопыренной ладонью, словно намеревался снова ударит его по лицу.
— Ты чего, Петрюк, с ума сошёл? — приподнявшись на локте, спросил Надеждин и ошалело осмотрелся по сторонам, потому что по ощущениям от сновидения он всё ещё было в Москве ночью 12 мая 1937 года — почти пять лет назад.
— Не-е-ет, Петя, я слепня с тебя сгонял!
— И где слепень?
— Улетел!
— Из-за него ты мне и по носу заехал пребольно.
— Да ты всё равно плохо спал, вскрикивал, шептал что-то про Москву и про погоню! — добродушно заметил Петрюк, и стало заметное что нос и щёки его стали пунцовыми от загара, полученного утром и днём на степной дороге.
— И долго я спал? — спросил Надеждин, продолжал разглядывать в разрывы между яблонями и кустами довольно густой лесок.
— Ты спал один час, двадцать минут, — отозвался Гецкин, поворачивая своё запястье с наручными часами Tissot в стальном корпусе с перламутровым циферблатом на потёртом кожаном ремешке, — хронометр антимагнитный, удивительной точности. Пока урки нас шмыгали нас, я у них обратно свои Часы реквизировал, которые до этого у пограничников со стола увёл. Если помнишь, конечно, но исключительно для выполнения важного задания командования. Как говорил дядя Изя: тренировка рук — это всё равно, что тренировка головы — всё зависит от того, какой из частей тела можно больше заработать.
— А я тут в зарослях у тропинки бесхозную телегу с лошадью нашёл, пусть будет нам вместо самокатов, отобранных бандитами, — весело сказал Петрюк, показывая на свой трофей: ветхую самодельную телегу, помнящую, наверное, ещё времена царского режима, и такую же древнюю с виду каурую клячу с печальными глазами, — не то, чтобы ездовая упряжка, но до Даргановки не придётся топать ногами.
Впряжённая в затёртое до белизны ярмо старая серая лошадь с плешивой гривой захрипела, затрясла головой.
Было видно, что товарищи Надеждина может быть и не спали, как он, но за час умудрились вполне отдохнуть набраться сил, в то время как тело Надеждина было наполнено будто свинцом и горячим ядовитым клеем. Петрюк сделал несколько шагов гусиным шагом, отходя, таким образом, от Надеждина после неуклюжей попытки согнать с его носа мух, подобрать свою винтовку СВТ-40 с примкнутым штыком и встал. Всё его обмундирование из хлопчатобумажной меланжевой ткани было покрыто пятнами пота, даже плотные хлопчатобумажные обмотки.
Свободной рукой Петрюк взял из сена, расстеленного на телеге, эмалированный бидон и подал его товарищу со словами:
— Не знаю, кто и почему бросил телегу с грузом железного лома. Кому сейчас интересен железный лом, если только кузнецу-артельщику какому-то местному. Но здесь кузницу держать не с руки — топлива-то нет для ковки железа, а везти из Донбасса, так он золотой будет. Вот тут водичка холодная в сене была, из какого-то глубокого колодца набрана.
— В Котельниково много угля завозят из-за того, что там огромное паровозное деспотизм ремонтные. С чего ты решил, что кузнец именно из Пимено-Черни или из Даргановки? Это и не лом, а части бороны и плугов разного вида для конной тяги, и они явно для ремонта собраны, — сказал на это Гецкин, любуясь искрами солнца на циферблате часов, — похожие бороны у нас в Аргентине были у соседей отца, я же тебе уже говорил. А я вот, часики свои выкрал обратно!
— Ну, ты даёшь, Зуся! Снова одно восхищение, — вяло произнёс Надеждин, принимая воду, — у воров своё же украл! Они же тебя могли убить! А потом и нас…
— Не спёр я, а реквизировал. Смекаешь, в чём разница? — ответил Гецкин, слегка картавя, — должна же память от этого задания командования остаться. А может, ребята, бросим искать этих девок-станичниц? Посидим дня три в Даргановке, пока харчи председателя Михалыча не кончатся, а потом вернёмся в батальон к старшине Березуеву на гороховую кашу с тушёнкой. А? Ты, как старший группы, не будешь против?
— Старший группы против, — без эмоций ответил Надеждин, принявшись пить маленькими глотками через край бидона холодную воду, сводящую зубы.
Перед его глазами всё ещё плыли картины из сна: ночная довоенная Москва, маршальские звёзды на шинели расстрелянного теперь Михаила Тухачевского — несостоявшегося командующего Русской освободительной армией, печальные глаза красивой девушки Маши с нижнего этажа, пытавшейся нелепо защитить своего пожилого отца — преподавателя Военной Академии имени Фрунзе от оперативников НКВД, убитых позже при попытке ареста его дяди Алексея Михайловича. Неприятные ощущения в теле после прерванного сна на жаре быстро проходили, но тяжесть сменилась ломотой в коленях и стопах, бывшей следствием длительного ночного и утреннего марша. Впрочем, ломота тоже быстро проходила, как у всех молодых или тренированных людей. Чувство голода сейчас доминировало над остальными ощущениями.
— Я простой красноармеец, охотник с Сахалина, — показывая пальцем на пустые, без знаков различия петлицы защитного цвета на своём воротнике, и простодушно улыбаясь, сказал Петрюк, — но думаю, что если генерал-лейтенант Чуйков среди войны отправил ценных для обороны бойцов на поиски девочки, то мы должны её найти. А в батальон и так вернёмся.
— Это что, голос совести острова Сахалин? — с задором ответил ему Гецкин, — смотрите на него, охотник, а портянки наматывать умеет, аж до крови ноги стёр за два часа!
— Если не вернёмся до вечера, опоздаем на вечернюю поверку, то будем дезертирами, — серьёзно сказал Надеждин, садясь по-турецки и закрывая замок на крышке бидона с резким щелчком, похожим на звук бойка винтовки, — за это нас свои же товарищи расстреляют перед строем по решению комбата, комиссара и особиста в соответствии с приказом N 227…
— С большим удовольствием я бы Колю шлёпнул за нытьё и глупость! — весело сказал Гецкин, поняв, что его осторожное предложение отклонено бесповоротно.
— Но-но! — ответил Петрюк, поднимая бровь.
— А кто будет хлеб с салом? — спросил Зуся, быстро меняя тему.
— Я буду! — воскликнул сахалинец.
— Тогда по коням! — произнёс Надеждин, поднимаясь на ноги, — доставай сало!
Трое красноармейцев забрались на телегу. На месте возничего расположился Зуся Гецкин. Надеждин улёгся на солому вдоль телеги, а Петрюк сел по-турецки, разложив на тряпице остатки настоящего богатства, щедро выданного председателем Михалычем для поисков пропавшего ребёнка станочницы Андреевны: домашнее сало с прожилками мяса на толстой жёлтой коже с волосками, брусок серого хлеба, большую луковицу, два варёных яйца, головку чеснока. Как драгоценность рядом был поставлен приоткрытый спичечный коробок с солью. Складным перочинным ножом артельного производства с костяными накладками на рукоятке Петрюк начал быстро нарезать почти расплавленное сало кубиками, и так же нарезать серый хлеб, подробно пояснив, хотя его никто не просил, что при нарезке кубиками теряется меньше крошек, чем если нарезать хлеб на ломти, а сало просто развалиться. Быстро очистив яйца, он разрезал их надвое, явив голодным взглядам посиневшие желтки, ловко очистил луковицу и разрезал её на четыре части. Товарищи ассистировали ему, отгоняя мух и давая советы.
— Налетай, братва, подешевело! — радостно воскликнул Петрюк, облизывая лезвие ножа и складывая его в карман галифе, — было рубль, стало два!
Он передал товарищам по кусочку хлеба с маленьким кусочком сала. И сразу же повторил своё действие, поскольку еда была проглочена голодными молодыми людьми практически мгновенно. Глаза красноармейцев ещё больше разгорелись. Всё втроём наброситесь на еду как волки, густо посыпая её солью, и остановились только после того, как на тряпице осталась последняя половинка яйца и четвертинка луковицы. Петрюк разобрал остатки луковицы на пластинки, яичный желток по-хозяйски отдал Надеждину, а белок поделило с Зусей. Запив съеденное, всё трое несколько минут молчали, блаженно жмурясь на ослепительное августовское солнце.
— А тушёнка из НЗ гораздо лучше! С лаврушечкой, с перчиком и желе, а сгущёнка вообще сказка! — наконец со вздохом сказал Гецкин, облизываясь, — жаль, что урки всё отобрали!
— Скажи спасибо, что Худосеев эти харчи нам оставил, — со вздохом ответил Надеждин, — в Дарганове, может быть удастся что-нибудь добыть, деньги-то урки тоже отобрали. Поехали!
— Пошла, мёртвая лошадь! — крикнул Гецкин, подхватил длинные вожжи и хлестнул ими лошадь по крупу, разогнав мух, — будем звать тебя Жучка.
Брякнув сбруей, дёргая ушами и отчаянно мотая хвостом, она двинулась вперёд по двум глинистым колеям с травяным бугром посередине. Её обвисшие мышцы на крупе и боках, при каждом шаге колыхались как студень. Телега невероятно громко скрипела.
Слева за несколькими рядами яблоневых деревьев, зарослями багульника и тростника, тускло поблёскивала тёмная вода Курмоярского Аксая. Яблони были старые, искривлённые, пережившие много страшных степных зим, множество степных пожаров и смерчей. Неимоверно разлапистые и высокие для этих мест, кое-где они образовывали ветвями зеленый свод над дорогой. На них повсюду было полно крупных, розовых, но пока ещё слишком кислых яблок. После недавних, необычайно сильных ливневых дождей воды в Курмоярский Аксай оставалось немного — как в большом ручье. Всё водные стоки балки и овраги, впадающие в реку на протяжении многих десятков километров, уже отдали, а встрепенувшаяся растительность, как губка впитала воду быстрее, чем испаряло её жгучее степное августовское солнце. Аномалия полной реки в августовской сельской степи быстро приходила к норме — сухому, потрескавшемуся руслу. Справа от дороги тоже росли яблони, и начинался пологий подъём в сторону недалёкой балки. Здесь местность была покрыта неожиданно густыми лесопосадками из дубов, вязов, акации и орешника. Что за заботливые и трудолюбивые руки насадили эти деревья много лет назад, откуда был взят богатый посадочный материал, сказать было невозможно, но судя по толщине дубов и мрачных буреломов, посадки были сделаны ещё до революции, может быть силами военнопленных или беженцев. Иногда между зарослями появлялись лежащие в траве клавшие зимой стволы, а солнце высвечивало потоками яркого света, большие поляны и прогалины.
Надеждин лежал на соломе, чуть приоткрыв рот, чтобы при ударах о кочки зубы не клацали. Петрюк сидел, свесив свободные от обмоток и ботинок ноги, болтая ими в воздухе, как беззаботный деревенский маленький мальчик на постирочных мостках. Телега качалась из стороны в сторону, будто лодка на волне, стучала, бренчала и клацала деталями.
Лошадь с собачьим прозвищем Жучка шла медленно, пытаясь на ходу доставать ветви яблонь, чтобы полакомиться их плодами. Гецкин вяло подгонял её, подёргивал вожжи, время от времени с видом заправского крестьянина покрикивал:
— Но-о-о! Пошла, пошла Жучка!
За спинами трёх товарищей осталась всего два часа назад переправа через Курмоярский Аксай у Пимено-Черни, окружённая толпами беженцев из-под Харькова, Донбасса, из Крыма и других областей, застигнутых неожиданно мощным весенним наступлением немцев, румын и венгров на южном участке фронта от Харькова до Тамани. За два часа прошедших после полудня 2-го августа 1942 года переправа и подъезды к ней оказались забиты расстрелянными авиацией грузовиками, искрошенными пулями крестьянскими повозками, разорванными на куски лошадиными и человеческими телами. До яблоневого сада не доносились оттуда истошные детские рыдания, проклятия взрослых и распоряжения лейтенанта Джавахяна из 10-й дивизии НКВД, командира заставы заградительной линии, бывшей сейчас границей СССР. Часть беженцев, эвакуированные также задержанные заградотрядом и некоторые жители Пимено-Черни занимались выносом раненых и убитых, расчисткой подходов к переправе. Он начали рыть траншею прямо у воды для того, чтобы похоронить в братской могиле убитых. Жара не оставляли для родственников и станичников никаких других вариантов действий с мёртвыми телами.
— А небо всё гудит и гудит… — поглядывая вверх, произнёс Пертрюк, блаженно шевеля свисающими с повозки голыми пальцами ног.
— Погоди, эти гады по нам ещё сверху постреляют, ой, постреляют! — не оборачиваясь, отозвался Гецкин.
После четверти часа езды по ухабам и кочкам радость красноармейцев от приобретения транспортного средства сменилась унынием; нормально ехать на телеге было невозможно. Не подрессоренный каркас бил снизу по телу, словно механическое устройство для избиения, как ни садись. Удары отдавались во всех суставах и головах так, что все слезли на тропу и предпочли идти рядом, освободившись, впрочем, от веса снаряжения и винтовок. Заросли вдоль тропинки становились всё гуще, река слева и степь справа больше не просматривались. В воздухе стало меньше пыли и гари, тенистые прохладные участки оказывали оживляющее и умиротворяющее действие, словно оазис в пустыне.
У брошенной кем-то на дороге деревянной тачки со сломанным колесом Гецкин вдруг остановил лошадь и стал что-то рассматривать в кустарнике.
Надеждин посмотрел в ту же сторону, что и Гецкин и увидел на ветке ситцевую обрывок жёлтой ленты, вроде тех, ...

(дальнейший текст произведения автоматически обрезан; попросите автора разбить длинный текст на несколько глав)