Исход. Леший (Спин-офф)

«Не смотри на летящих птиц, не любуйся ими… Они могут то, чего никогда не сможешь ты — быть свободным и гадить на всё и всех с высоты...»

Будучи тогда сопливым девятнадцатилетним гопником, я не воспринимал его слова всерьёз. Пахан (он терпеть не мог, когда его так называли — предпочитал формальное обращение по имени-отчеству), в отличие от меня уже имел не одну ходку и давно постиг все ценности тюремной жизни, о чём всегда любил отпускать философские изречения.

— Это вы к чему, Павел Константинович? — помню, спросил его, желая услышать пояснение этим словам, высказанным конкретно в мой адрес, догадываясь, конечно, каков будет ответ.

— А ты, Алексей, дурачком-то не прикидывайся, большенький ведь уже, — процедил он, отложив в сторону книгу, — Голова у тебя на плечах не только ведь для того, чтобы в неё есть. Думать надо, Лёша! И я сейчас не про то, что год назад пожалел вас, щенков, и взял всё на себя, а про то, что ты Санька́ опять на делюгу потащил. Об этом-то я базар и веду, что пошёл ты по стопам отцовским, да так и будешь менять лагерь за лагерем… Весь в своего дурака старого… Земля ему пухом… Не знаю, говорил тебе или нет — с ним я в восемьдесят втором свой первый срок и схлопотал. Мать твоя на сносях, а Витька на киче чалится… Эх, Лёшка, Лёшка… Загубил ты всю жизнь пацану. Санёк в ВУЗ рвался поступать, да и девчонка у него, помню, видная такая, а теперь что?

«Бегство от свободы» — удалось уловить на истрёпанном корешке название его книги.

— Так Павел Константинович, он же сам согласился, — оправдывался я, ища в суровом взгляде Пахана снисхождения, — Я заработать ему предложил, а…

— Лучше не зли меня, пацан, — прошипел тот мне в лицо и, позыркав по сторонам своим острым взглядом, добавил, — Ты ведь отморозок, Лёша, на руках у меня срался. Я видел как ты рос и знал с кем водился… Жалко только, что ни отец не успел, ни я — всё по лагерям, да в разъездах— так и не оградили тебя от всей этой грязи. Думаешь, если по фене ботать начнёшь, да пару сроков отмотаешь —так всё, блатным станешь?! Все тебя уважать начнут?! Могу тебя огорчить…

— Дядь Паш, я не…

— Я тебе ещё слова не давал, да и не нужны мне твои оправдания, оставь их при себе. Ты уже здесь, в тюряге. Какие ещё могут быть объяснения?

— Павел Константинович, да это всё терпила, мудак, порожняк такой на нас плёл…

— За метлой следи, сучонок! — гаркнул Пахан, сердито тряся раскрытой ладонью перед моим лицом. На его вопли обернулись остальные заключённые, — Покуда мы с тобой в пределах одного лагеря будем — ходу я тебе не дам — простым уркой у меня тут будешь, понял? И фуфло мне в уши не вкручивай. Созвонился я с Мокрым. Он мне весь расклад дал. Всё как было… Терпила ему всё выложил. Сашка… Пацан вообще не при делах. А теперь уйди с глаз моих.

Как бы громко в тот момент я не сопел, желая отстоять своё задетое самолюбие, а здравый смысл всё же заставил меня прикусить язык. Пахан сказал всё верно, и любые попытки оправдаться перед ним, виделись мне абсолютно безуспешными. То, как Павлу Константиновичу, внешне интеллигентному и глубоко начитанному человеку, удавалось сохранять всегда свою непоколебимую суровость, источающую справедливые взгляды на жизнь, меня постоянно обезоруживало. Он не скрывал того, что блатной жаргон резал ему слух, тем более если в своей речи, его применяла шпана вроде меня, что за годы, проведённые в лагерях, так и не свыкся с казалось бы привычными для этих мест обычаями и явлениями, потому, по большей части, старался придерживаться общепризнанных норм морали.

Стиснув зубы, я побрёл в противоположный угол прогулочного дворика. Среди однобразия потёртых синих роб, да померкнувших угрюмых лиц, показалась знакомая фигура. Саня. Он стоял спиной ко мне, перекидываясь словами с каким-то зэком, смоктавшим самокрутку. Незнакомец мотнул головой, указывая на меня. Санёк обернулся. Нет, всё-таки отсутствие волос на голове, его явно не украшало. Увидев меня, он направился в мою сторону.

— Всё нормально, Лёх? Чего он опять взъелся на тебя?

— Отвали! — рявкнул я и, грубо оттолкнув его, пошёл в свой барак.

* * *

Как бы не хотелось мне забыть о том злополучном дне, а холод жёстких нар неустанно напоминал, что содеянное в прошлом уже не воротишь.

Год назад, в то пасмурное июльское воскресенье, мы с Саней возвращались с проводов. В армию забирали одного из его корешей, имени которого я так и не запомнил. По дороге домой, попутно ставя на уши весь проспект Жукова, нам попался на глаза знакомый адрес.

— Зырь, — хлопнув Саню по плечу, я указал на роскошный огромный дом.

— О, так здесь же живёт этот депутатишка… — отозвался Сашка.

— Да, Никульчев… Сука, хоромы отгрохал вон какие.

— Видел его на днях, смотрю: он — не он, репу себе такую отъел, хрен обсеришь. А до армейки помню ходил — глиста в скафандре.

— Слышь, Сань, тут тема одна есть, — вполголоса пробормотал я, отводя его в сторону, — Сейчас, только уточню один момент…

Мы спрятались в тени, куда не падал свет фонарей. Демонстративно достав из кармана свой тридцать пятый Сименс, я набрал по памяти номер телефона и позвонил:

— Алло… Алло, Зиша, это я, Леший… Слышь, чё… Ага. А ну приколи меня по поводу Никульчева… Никульчева! Да!.. Да?! Ха!.. Значит внатуре… Вообще никого?.. Все?.. Всё братан, от души… Потом приколю тебя… Да. Ага, давай.

— Зиша?! — расхохотался Саня, — Это ещё кто? Что за погремуха такая?

— Зиша — это мой близкий, — нахмурившись буркнул я, — Лучше слушай вот что, сегодня Никульчев отдаёт свою дочку замуж. Они все сейчас там, на свадьбе. Зиша говорит, что отмечают в Сосновом Бору, днём типа мимо проходил, видел там всю их родню…

— Не понял Лёх, и чё? — улыбка с лица Сани медленно сползла.

— Сань, ну чё ты? Тебе разве не интересно взглянуть, как живут эти зажравшиеся дармоеды?

— Сказать по правде — нет. Мне куда интересней пойти сейчас к Ленке и потискать её как следует за сиськи, а не лазать по чужим домам, мечтая о лучшей жизни…

— А разве плохо мечтать о хорошем, Сань, о благополучии?.. Или, может, ты просто зассал?

— Я не зассал, Лёх… но так тоже нельзя — за чужой счёт не разбогатеешь…

В общем мне хватило тогда и пяти минут, чтобы уломать Саню залезть в тот дом, хотя полной солидарности от него я не ощутил. Отогнув одну из оконных створок, мы оказались на кухне. Собак хозяева закрыли в вольере ещё задолго до выкупа невесты. Разрываться лаем кавказцы принялись лишь тогда, когда услышали, как я в доме, наткнувшись в полной темноте на стол, что-то разбил.

— Сука, ни хрена не видно, — глазея по сторонам, шепнул я, — Ты видишь что-нибудь, Сань?

— Бл*, Лёх, пойдём нахрен отсюда. Вдруг они сейчас вернуться!

— Вот хрен тебе, Саня, пока я не найду тут парочку золотых брюликов, хрен ты меня из этого дома вытащишь?

Неожиданно, на во́роте своей футболки я ощутил крепкую хватку.

— Какое ещё нахрен золото? Больной что ли?

Наша шепотливая перепалка продолжалась до тех пор, пока фары подъехавшего к дому автомобиля не осветили всю комнату.

— Кто это? — чуть было в голос не взвизгнул я.

— А ты как думаешь? Выйди, спроси, к кому они пожаловали! — сказал вполголоса Саня и отпустил мою футболку.

Послышался звук открывающейся калитки, затем — приглушённые голоса. Во дворе зажёгся свет. Через мгновенье, мы с Саней услышали:

—… Слышь, чьи это следы, вон, рядом с клумбой… походу прыгнули через забор…

—… Ну, хули, звони тестю, зятёк…

—… Пётр Ильич, походу к нам… э-э-э… к вам в дом кто-то залез… ну здесь следы… знаете… это… землёй натоптано… да, идут от клумбы к тропинке…

Мы с Саньком затаились, стоя посреди комнаты, наблюдая, как этот женишок направился именно к тому окну которое нам удалось открыть.

—… Да, Пётр Ильич… окно открыто, походу кто-то в доме… Ага… Ага… Ждём… Миха, иди к дверям! Стой там, чтоб не съе*ались, а я тут. Ильич сейчас сам мусоров вызовет!

Помню я запаниковал в тот момент так, что коленки затряслись с неимоверной амплитудой. Саня подошёл ко мне и сам выдернул из моего кармана телефон.

— Ты чё делаешь? — прошипел я, но Саня не слушал, нажимая на клавиши телефона, отдававшиеся гудком. Не долго думая, он принялся кому-то звонить.

— Павел Константинович…

Услышав эти два слова, меня словно хорошенько ударило током. Кулаки сжались сами собой. На мгновение, мне показалось, что Саня вообще умолк, выслушивая бесконечные наставления и поучения от Пахана, но секундой позже, тот тихонько продолжил:

—… Нет, это не Лёша, это Саня, помните, он познакомил нас на дне города… Да. Здрасьте. Павел Константинович… Эм-м… Тут с нами кое-что приключилось… В общем, мы залезли в чужой дом… В дом… по Батурской… Что?.. Да, к нему… А как вы догадались?.. Вы знаете его?.. Павел Константинович, мы сейчас здесь, в доме… Они уже в мусарню позвонили, что нам делать?.. Хорошо… Мы всё вам объясним… Что сделать?.. Хорошо, Павел Константинович.

Пригнувшись, я выхватил у Сани телефон.

— На кой хрен ты Пахану позвонил? Он нас за яйца подвесит же. Ты его не знаешь!

— Он сказал, что приедет сейчас и всё решит… и сказал телефон поставить на какую-то вибру…

— На какую-то вибру… Совсем ты там, Саня, в своей армейке одичал… это ж беззвучный режим… Вибросигнал называется…

— Тихо, — шепнул Санёк, — Смотри, а собак они не выпускают, боятся. Видать волкодавы эти только хозяина слушаются…

Через несколько минут раздался истошный вибросигнал моего Сименса. Звонил Пахан.

— Да, Павел Константинович, здрасьте… Да, это я… Нет… Мы тут, в доме…

По телефону, Пахан сказал мне, что оставил свою машину на соседней улице и, что уже подходит к нам. Ещё спросил как мы влезли в дом и в какой комнате сейчас находимся. Затем, велел идти в спальню, что на первом этаже, и вылезти из дома через то окно, а уже в самом дворе, рядом с мангалом, он будет ждать нас.

С улицы показался мигающий синий свет. Ко двору подъехала милиция. Мы с Саней поспешили в спальню. Пока он открывал окно, я увидел, что рядом с кроватью стояло нечто похожее на тумбочку. Подойдя к ней, я торопливо открыл небольшой ящичек, пошарившись в котором, нашёл шкатулку.

— Ну ты где там? — позвал меня Саня уже со двора.

В соседней комнате загорелся свет. Я услышал топот тяжелых ботинок грохочущих по паркету. Менты. Так ничего не отыскав в тумбочке, одним махом я выпрыгнул из окна.

— Так, и куда теперь? — растерянно шепнул Саня.

— Пахан сказал, что будет ждать в тёмном углу двора, рядом с мангалом, — протараторил я и побежал влево.

В спальне, где я был ещё несколько секунд назад загорелся свет. Мы пробежали по тропинке, ведущей к заднему двору. Здесь было куда темней. Неожиданно я обо что-то спотыкнулся, и еле удержавшись на ногах, чуть было не влетел в кирпичную стену.

— Быстрее, сюда, — услышал я знакомый бас.

Я посмотрел во тьму, откуда донёсся голос и увидел сверкнувшие линзы очков. Это был Пахан.

— Ну же, не тормози, — гаркнул он.

За спиной послышались приближающиеся шаги. Темноту рассекали мельтешащие лучи фонарей. Павел Константинович, подсадил меня. Повиснув на высоком заборе, я подтянулся и перепрыгнул за двор.

Что было дальше я не видел. Всё произошедшее за стеной, мне рассказал потом Саня. Зато услышать мне удалось куда больше, чем нужно.

— Стоять, подонки! — послышался голос какого-то мусора, — Стрелять буду!

Пахан подсадил на забор и Саню, но тот так перелезть не успел. Мусора взяли его на мушку, освещая всё кругом несколькими фонарями.

— Запомни, — уловил я приглушённый голос Пахана, — Если ты ещё раз свяжешься с этим гадёнышем, он обосрёт тебе всю твою жизнь, понял?..

Я слышал эти слова. Речь конечно же шла обо мне, и в последующем, им обоим, я не подам и вида, что мне стало известно нынешнее их отношение ко мне.

— Слезь с забора! — раздался тот же самый голос, — На счёт три — стреляю!

— Начальник, ты чего, он же пацан вообще! — отозвался Пахан.

— Раз!.. — не унимался мусор.

Продолжения отсчёта Павел Константинович дожидаться не стал (как говорилось потом в его приговоре). Он схватил стоящую рядом с мангалом кочергу и ударил ею мента по лицу.

— Беги! — крикнул Пахан.

Раздался выстрел. Через секунду, ко мне с забора спрыгнул Саня, и мы побежали со всех ног не разбирая дороги через тёмные переулки.

Позже стало известно, что Пахан с Никульчевым были очень хорошо знакомы, и не раз гостили один у другого. Что касается свадьбы, — да, он был там тоже, но уехал за час до того, как Саня позвонил ему. Ментам о нас с Саней, Павел Константинович ничего не сказал, хотя они и знали, что как минимум одному соучастнику удалось сбежать. Негласно Никульчев с Паханом замяли эту тему с проникновением, и нигде наши с Саней имена также не фигурировали. Будто бы нас там и не было вовсе. Также Никульчев вместе с зятем закрыли глаза на то, что Пахану пришлось вырубить новоиспечённого жениха, о тушу которого я и спотыкнулся. Но вот за применение насилия в отношении представителя власти — проще говоря за развороченное лицо молодого следователя, Павлу Константиновичу впаяли четыре года колонии. Тот следак провалялся месяц в госпитале, и я слышал, что лицо его так и осталось перекошенным.

* * *

—… Леший… Леший… — голос Крота вдруг пробудил меня от кокаинового беспамятства, — Слышишь меня? Опять заторчал… Может, за руль я сяду?..

— Крот, тебе что надо? Говори уже!

— Зиша звонил. Те утырки вроде как согласились на сделку… Нужно ехать, Леший.

Смахнув с панели рассыпавшийся белый порошок, я завёл двигатель своего Рэндж Ровера.

— Ну так поехали, — пробормотал я, и нажал на педаль газа.

Я ненавидел те минуты, когда воспоминания бесконечно накатывали на меня. Просто воротило от того каким я был тогда слабым, неуверенным, глупым. Скольким людям я поднасрал в своё время. Порой мне кажется, что, углубляясь в прошлое, анализируя свои поступки, я становлюсь каким-то другим. Быть может и не другим вовсе, а самим собой. Просыпалась совесть. Да, это она засранка. И справиться с ней мне помогает лишь он. Кокаин. Не оглядывайся, твердил я себе, не смей, но когда я себя слушал?