Улыбок слезы. Глава номер два (Глава 2)

Если составлять рейтинг заведений общественного питания из ста позиций, то это кафе, с очень тонким и нежным названием «Рябинушка», точно расположилось бы под номером сто один, начав отсчет для отрицательной оценки. Ни в сказке сказать, ни пером описать. В общем, первое что запомнил Денис, когда оказался там, был стойкий запах давно нестиранных носков, алкоголя, протухших чебуреков и пота. Это приблизительное описание аромата. Васильев, как опытных журналист, попытался подобрать более подходящие слова для идентификации этого запаха, но что подобралось, то подобралось. И это-то в двадцатых годах двадцать первого века! Рюмочные более цивилизованно выглядели.
Надо заметить, что и контингент максимально соответствовал обстановке. На фоне нежно-розовых чуть потекших стен, за ободранными и обожженными высокими столиками аэрофлотовского образца, стояли крайне нелицеприятные граждане, почти завершившие образ бывшего интеллигентного человека, периодически прикладываясь к пластиковым стаканчикам с непонятным пойлом и пихая грязные руки в такие же тарелки с примитивной закуской. Короче говоря. На мишленовский ресторан это заведение не походило от слова совсем.
Журналист, стараясь не дышать, прошел внутрь, осматриваясь по сторонам, в попытках разглядеть в лицах посетителей того, кто назначил встречу в столь «чудном» месте. Ну и рожи, мать вашу! Это ж надо было додуматься?! Нет, Васильев понимал, что его внешний вид далек от того же Алена Делона, но тем не менее. По крайней мере, парень хотя бы был знаком с мылом и зубной пастой.
У столика, который расположился у ошарпанной двери, ведущей, как догадался Денис, в туалет, стоял потрепанного вида мужичок, который делал частые глотки из бутылки «Жигулевского», судя по этикетке. Он внимательно следил за движениями Васильева, а его пальцы отбивали чечетку по грязной фанерной столешнице. Наверное, тот, промелькнула мысль у парня, поэтому он сразу направился к этому столику.
— Здравствуйте, — произнес он, подходя к столику, стараясь минимально вдыхать местное амбре. А от близлежайшего туалета ужасно несло. Не только нашатырем, но и кучей других химических радостей, от чего горлу и дыхательным путям становилось не по себе.
— Ты Денис? – поинтересовался мужичонка, делая несколько глотков из бутылки и внимательно осматривая подошедшего.
— Да, — журналист постарался ответить максимально быстро.
— Отлично, — снова несколько подходов к бутылке, после чего последняя отправляется в стоящую рядом урну. – Сгоняй еще за пивком, а? Возьми сразу батлов пять ладно?
— Хорошо, — Васильев не стал уточнять про деньги, так как понял, что это совершенно бессмысленно.
Забрав заказ, он вернулся к столику. Мужик до сих пор был в вертикальном положении. Как ни странно. За те несколько минут несколько посетителей уже решило, что тут бесплатный хостел.
— На, держи.
— Да ты тоже угощайся, — пододвинул пару бутылок собеседник.
— Это хоть пить-то можно? – поинтересовался Денис.
— Пиво тут нормальное. Как везде. Остальное? Можешь считать антуражем. В этот гадюшник никакая левая падаль носа не сует. Брезгует. А нам хорошо. Стукачки ведь народец чистоплюйский. Не работают в антисанитарии. А мы – работаем. Верно?
— Не могу с этим не согласиться. Запашок такой, что блевануть хочется.
— В этом-то и вся суть, — усмехнулся новый знакомый, выставив ладонь для рукопожатия. – Да. Эт самое. Меня зовут Анатолий Рубинович. Приятно познакомиться.
— Денис, — Васильев протянул свою ладонь. – А почему Рубинович?
— Отца Рубеном звали. Но когда паспорт в шестнадцать получал, в паспортном столе неправильно написали. Или почерк такой корявый. Короче говоря, там то ли «и», то ли «е». Хрен проссышь. Отец с юмором был, решил быть драгоценным камнем. Хоть какая-то ценность в то время.
— Забавная история, — улыбнулся Денис, отметив про себя, что его новый знакомый достаточно нервный субъект, какой-то дерганый. Тараторит, от чего некоторые слова сложно сходу понять. Вечно озирался по сторонам, будто искал глазами за собой слежку.
— Жизнь вообще смешная штука, — кивнул Анатолий Рубинович. – Витек что тебе сказал?
Васильев рассказал все, что знал. Информации было не много, можно сказать, что она отсутствовала совсем, однако по лицу Рубиныча можно было понять, что и тех скупых слов, которые произнес Васильев, ему было достаточно. Мужчина продолжал жадно глотать пиво, за те несколько минут, что Денис вел свой монолог, умудрился выпить две «чебурашки».
— Ну все понятно, — резюмировал он, вытерев губы, после чего зажмурил один глаз, вглядываясь в глубину пивной бутылки, высматривая, осталось ли там еще что-то.
— А мне ничего, — ответил Васильев, с долей удивления наблюдая, как пустая бутылка идет в урну.
— Ты еще будешь? – поинтересовался Рубиныч, глядя на закрытое ««Жигулевское».
— Нет, — Денис мотнул головой и услышал характерный шепот открываемой крышки.
— В общем так, — после пары глотков начал странный собеседник. – Ты можешь считать меня шизофреником, дебилом и еще несколькими словами из психиатрии, но это твое право, а мне насрать.
Васильев удивленно вскинул брови. А человечек-то без комплексов. С другой стороны, если посмотреть на его поведение, такой вывод напрашивается сам собой.
— Короче говоря. Витек всю эту тему знает. Знает давно. Твои пять жмуров – это как моя перхоть. Вообще ни о чем.
— Их больше? – поинтересовался Денис.
— Хах! – воскликнул Рубиныч. – Паря! Я с восемьдесят первого года в органах трудился. И насмотрелся многого. Но эта тема меня мучает. Не поверишь – с восемьдесят второго года. Сечешь сколько годков минуло?
— В смысле? – журналист немного размял спину.
— Просто!
— Давайте без этих самых междометий?
— Слушай сюда, — Рубиныч пододвинулся поближе. – Это серия. Причем, не прекращающаяся. Маленькие перерывы в полгода не считаются. Но все остальное – совершенно одинаковое.
— В каком смысле? – не понял Денис. – Способы убийства-то разные. Да и, насколько я помню, общих черт у жертв нет.
— Сериальное дитя! В этом-то и закавыка, — развел руками Рубиныч. – Я когда в первый раз столкнулся с этой бедой, тоже так подумал. Ну и опера наши, соответственно. У нас тогда, в Союзе, как было? Нет и не было организованной преступности. Не и быть не может в социалистическом государстве всяких маньяков. Конечно! Три года как Макарову пальнули, но нет! Хотя там другая история. Война и все такое, но извините-подвиньтесь! Баба столько народу покрошила за краюху хлеба? Да хер там плавал! Нравилось ей это. Нра-ви-лось. Да и вообще, даже в той Москве клоунов хватало. Да и вообще по всему Союзу…
— Не совсем понимаю, о чем речь идет, — перебил Анатолия Рубиновича Денис, понимая, что этого поддатенького дяденьку сейчас понесет поностальгировать по совковым временам.
— Забудь пока. Ладно. Суть в чем? Весной восемьдесят второго мы обнаружили первый труп. Хотя, как по мне, вообще не первый. Даже далеко не первый. Город тогда только строился, везде котлованы, грязь и прочая дизентерия. Хрен кого сыщешь. А народ-то какой строил? Это в учебниках истории пишут дифирамбы. А я-то помню. Тут помимо комсомольцев шатунов хватало. Всяких. Химия. Два лагеря бывших. Несколько тюрем. Народ с конкретным душком. Не в пору этим, — Рубиныч махнул рукой, обводя присутствующий контингент. – Да и комсомольцы… Тоже мне! Там же молодежь! Романтика! Играй гормон. У одних тестостерон брызжет из ушей, у других прогестостерон льется. Одни хер свой в штанах держать не умеют, другие, наоборот, провоцируют. Юбками да блузками полупрозрачными на танцах. Секса не было?! Мля, да у америкосов его не было, а мы тут по пять-семь заяв на дню принимали за попытку присунуть писю в писю. Хотя, положа руку нас сердце, половину брили, так как видели. Сама дала, потому что хотелось, а ему только палку кинуть и надо было. А та дура в своих куриных мозгах уже вышла за него замуж и родила троих детей. Наказать, видите ли, захотела. У баб вообще мозгов нет. А жизнь так не работает. Она, сука, посерьезнее будет. Ну а жулики всегда были. И разбойники тоже. При любой власти.
— Ну и? – попытался пододвинуть собеседника к основной мысли Васильев.
— Ну и? – усмехнулся Анатолий Рубинович. – Короче говоря, начали мы находить разных. Кого придушили, кого порезали, кого – еще как. Кипишь у управе был, но без засвета. Политика партии, понимаешь. Мы тогда думали, что банда нарисовалась. Неместная. Кто из своих тут так беспределить будет? Народу-то в городе пара десятков тысяч душ – и все. Деревня. Махом разнесут, донесут. И тут один наш сотрудник, Василий Федорович, царствие ему небесное, смекнул, что, несмотря на разность способов умерщвления, есть одна общая черта. Одна. Но ключевая. Жаль, что он не довел свою мысль до конца.
— А что случилось? – спросил Денис, делая глоток пива.
— Машина сбила, — ответил Рубиныч.
— Просто машина?
— Да нет, не просто. Обкомовская. Василий Федорович дорогу переходил в неположенном месте, а тут какая-то райкомовская шишка куда-то спешила. А он фронтовик был, понимаешь? Ранение в голову получил на Курилах, серьезное. Не заметил. И все бы ничего, краями могло обойтись… Ну максимум ноги переломало, так он головой об фонарный столб, как раз тем самым местом, где на фронте контузию словил… В общем – пять дней промаялся, не приходя в сознание. Потом все. А человек душевный был. Фонтаны очень любил.
— Жестко.
— Это да, — Рубиныч опять отхлебнул из бутылки. – В общем Василий Федорович допетрил, что все эти убийства делал один человек.
— Как так?
— Все просто. Это его теория была. Не было там ни сексуального подтекста, ни корыстного. Жертвы были разные. И мужчины. И женщины. И даже, сука, дети. Суть была одна – просто убить. Без смысла. Мимоходом. Жажда смерти, назови так.
— Подождите секунду, — Васильев немного напрягся. – То есть как? Просто убить чтобы убить?
— Именно так.
— А смысл?
— Какой смысл есть у любого маньяка? Показать свое превосходство над жертвой, стремление удовлетворить свои извращённые желания. Нюансов много. Кто-то хочет кончить. Кого-то мама в детстве недолюбила. Или, наоборот. Над некоторыми в школе издевались, например девочки. Бабы – вообще народ крайне жестокий. На моей памяти был случай, когда три девки поймали парня, который им всем нравился, и отрезали ему причинное место. На живую. А все потому, чтобы он никому из них не достался. А пацан вообще в их сторону не смотрел. Прикинь?
— И? Что было?
— Нанесение группой лиц по предварительному сговору тяжкого вреда здоровью, повлекшее смерть потерпевшего… Вышак. Тоже, кстати, в то время.
— Возвращаясь к вопросу о смысле? Вы его нашли?
— Нет. В любом убийстве он есть, но тут… Ни Василий Федорович, ни я его не нашли. Убийство ради убийства? Это же бред. В животном мире так не поступают. Это и было основной и главной уникальной чертой.
— Странная черта. А вам не кажется, что человек не особо имеет отношение к животному миру? – спросил Васильев.
— С какого хера? – встречный вопрос Рубиновича.
— Ну… — Денис замялся. – Гомо Сапиенс. Человек Разумный.
— А разумный ли?
— Это вопрос из разряда философии.
— Да ну на хер! – воскликнул старый оперативник. – Ни-Хе-Ра! Умение трещать без умолку никогда не являлось признаком интеллекта. Это не дает нам право называться величайшем творением природы. Мы такие же, как и одноклеточные бактерии. Которые, к слову, намного больше приспособленные к нашему миру, нежели человеческая тушка. Сгоняй еще за пивом. На денег.
Рубиныч сунул руку в карман и извлек оттуда несколько сотенных купюр и кинул их на стол. Денис взял их и отправился к барной стойке. Странный этот мужик, подумал Васильев. И на кой Вик Викыч меня к нему отправил? Там же кукуха давно улетела. А бухает как? И с какой скоростью? Разве может такой крендель что-то дельное сказать? Не факт. Но интересно.
— Так вот, — продолжил Анатолий Рубинович, когда Денис вернулся еще с пятью бутылками. – Федорович начал тему раскручивать, а когда все случилось, то его дела мне передали. Всякие, в том числе и по этим жмурам глухим. Некоторые мы смогли раскрыть, найти реальных виновных, все в прокуратуру. Кому-то сроки дали, кото-то в расход. Но не все. Те-то странные и остались. А зацепок там – ноль.
— Вы говорили, что тот оперативник утверждал, что убийца – один, — напомнил Васильев, открывая очередную бутылку и протягивая ее собеседнику.
— Да, — Рубиныч кивнул в знак благодарности. – Там вообще все интересно получалось. Были показания свидетелей, дающих описание человека, похожего по всем эпизодам.
— Если есть описание, то можно составить фоторобот, — сказал Васильев. – Чикатило же по портрету и нашли.
— Чикатило искали почти десять лет, — помотал головой мужчина. – И фоторобот там ни хрена не помог. Тут другое. Опять же, если ты сравниваешь нашего душегуба с ростовским, то тот регулярно попадался в поле зрения милиции… А этот? Вроде и все есть, а найти нельзя. Ну нету человека. Нету. Ты думаешь, сколько за этим персонажем эпизодов?
— Я не знаю, — пожал плечами Денис.
— А вот тебе: с восемьдесят второго по сейчас. Почти сорок лет. В год – по десять-двенадцать человек.
— По человеку в месяц? – удивился журналист, не веря в собственные умозаключения.
— Он не так работает. Вот по твоим данным, свежие трупы когда нашли?
— Где-то с пару месяцев назад.
— И пока тишина?
— Я больше не слышал.
— И не услышишь, — Рубинович склонился над столешницей, отодвигая чуть в сторону бутылки. – Там уже девять, это я тебе конкретно говорю. Если я и на пенсии, то это совсем не значит, что не слежу за происходящим. У меня уполномочий нет, а все остальное на месте.
— Вы хотите сказать, что полиция утаивает убийства?
— Это ты сказал, а я знаю.
— Бред какой-то!
Рубиныч внимательно посмотрел на Васильева и усмехнулся. Наивный. Не глупый, нет. Именно наивный. Вообще, если смотреть правде в глаза, журналисты всегда наивны, словно не учатся на своем собственном опыте. Ведь столько примеров, историй, знаний, в конце концов, а все как дети. Неужели не понятно, что есть такие дела, которые высокие чины всегда будут держать под грифом секретно. Да и, несмотря на сегодняшнюю встречу, мужчина был уверен в том, что этому молодому журналисту, даже если он напишет статью, просто не разрешать ее выпустить. И дело не в его редакторе, Грачеве, а именно в высших полицейских чинах. Никто не любит, когда пресса вытаскивает силовое грязное белье наружу. А его там ох как много.
— Знаете, что я думаю? – спросил Васильев, открывая бутылку пива и глядя прямо на своего собеседника.
— Ну? Блесни мыслью.
— Варианта два, — Денис сделал глоток пенного напитка. – Первый. Самый реальный и стремный. Все ваши слова – плод вашего уставшего воображения и я просто зря трачу свое время. Вместе с тем мне непонятно, почему мой редактор дал мне это задание. Вроде грехов за мной не замечено. Вариант два. Вы говорите правду, но этот материал никогда не выйдет в свет. Его не пропустят ни наше руководство, ни управление внутренних дел города, а потом и области. Это полная дискредитация органов. Подпись под их неэффективностью.
— Хорошая мысль, — улыбнулся Рубиныч, отметив про себя, что парнишка оказался очень даже умным и стратегически мыслящим.
— Так как мне думать? – поинтересовался журналист, серьезно посмотрев на своего нового знакомого. Тот улыбнулся.
— Витек сказал, что ты умеешь задавать вопросы, — после небольшой паузы произнес Анатолий Рубинович. – Это хорошо. Да ты прав. Во всем. И в моем больном воображении, и в том, что статью не дадут напечатать. Про свое воображение я и сам думал, что мне пора бы к психиатру наведаться, да только я опер, пусть и бывший, и мозги пока шарят. И гусей в штанах не ловлю. А по поводу того, что твой шеф тебя ко мне определил? Это ты с ним поговоришь. У него тоже кое-какие наметки есть.
— Почему он сразу мне не дал информацию? В чем смысл?
— Не знаю, — качнул головой Рубиныч. – Старые мы уже, если не заметил. Нужна молодая кровь.
— У меня тот же вопрос к вашим коллегам тогда. А там чего руки развесили?
— Не развесили. Просто думают по-другому.
— Не понял, — Васильев удивленно вскинул бровь.
— Как можно поймать того, кто не укладывается в стандартные рамки оперативно-розыскных мероприятий? Чья деятельность не просто не соответствует здравому смыслу, если у маньяков вообще он есть. Где нет элементарной логики и последовательности действий. Как?
— Наверное, идти от обратного, — протянул Денис, почесав затылок. – От противного к обратному, нарушая все законы физики.
— Вот! – воскликнул Рубиныч. – Молодец. Василий Федорович, царствие ему небесное, тоже самое говорил. Умный мужик, если жив был, я бы многому у него смог научиться. Но не судьба.
— Вы же продолжали расследование, — сказал Васильев. – Что мешало?
— Много дел мешало. И система дурацкая. Это не сериал про правильных ментов и комиссара Катанию. Органы по-другому работают. Я это уже говорил.
— Я пока даже не представляю, что делать с этим материалом. Ничего нет, официальных данных тоже. С чем работать?
— Будут данные. Неофициально.
— Хорошо, — Денис выпрямился. – Вы извините, мне идти надо. Работать.
— Нормально, — Рубиныч махнул рукой. – Понимаю. Я когда все подготовлю, сам тебя найду.
— Договорились. – Васильев развернулся и направился к выходу, предвкушая вдохнуть свежего воздуха. Бывший опер остался за столом в компании еще пару бутылок «Жигулевского».
Уже на улице журналист жадно вдохнул вечерний воздух. Свежо. Но вся одежда пропахла этим мерзких запахом, отчего ее придется стирать, возможно, что с кондиционером. И все-таки этот спившийся гегемон очень странный. Дениса не покидало чувство того, что этот мужик не все сказал. Чего-то не договорил, утаил какую-то важную информацию. Опять же. На кой ему, Денису, поручать такое странное журналистское расследование? Вопросов еще больше, чем ответов.
Спустя пару минут после того, как Васильев покинул заведение, Анатолий Рубинович вышел на улицу, достал сигарету и закурил. Он прекрасно видел силуэт журналиста, который еще не так далеко ушел. Мужчина смотрел ему вслед и думал. Однако эти мысли были известны только ему одному.